Вечером третьего дня у меня были гости. Филипп д'Обинье и Гонсало собственной персоной. Филипп хотел выкупить у меня тот меч — лагроту, что я обещал ему продать, когда показывал дом. А Гонсало — не знаю, как он вообще согласился зайти ко мне в дом. Его ученичество у меня было закончено, общаться мы перестали, лишь вежливо здоровались, случайно встречаясь во дворце.

Это было легко предсказуемо. Гонсало и раньше не скрывал своей нелюбви ко мне. А став полноценным магом, возгордился еще больше, забыв, кто дал ему знания, научил пользоваться Силой. Но я привык к подобной неблагодарности.

— Добрый вечер, сеньоры, какими судьбами! — громко поприветствовал их я, спустившись к гостям на первый этаж.

Сеньоры ждали меня у маленького фонтана, расположенного в центре большой площадки перед лестницей. Молодые люди о чем-то тихо переговаривались, попутно осматривая обстановку. Льющаяся вода заглушала их слова.

Первый этаж моего дома был спланирован с учетом алькасарских мотивов. Высокий потолок, колонны, весь пол застелен коврами, пальмы в кадках, фонтан, много свободного места, полумрак и прохлада, низкие мягкие диваны.

— Здравствуйте, Гийом. Помните, вы обещали мне продать меч! — сразу перешел к делу Филипп. Юноша был сегодня бледен, заметно взволнован, в глазах пылал непонятный мне огонь.

— Что-то случилось, Филипп? — спросил я.

— Нет, ничего, все просто прекрасно, — быстро ответил д'Обинье.

— Вы сегодня какой-то странный, Гийом, обычно состояние окружающих вас нисколько не волнует, — тут же уколол меня Гонсало.

— Смотря что за люди меня окружают. — Мы поднимались по широкой лестнице на второй этаж. Коллекция оружия находилась в моих личных покоях.

— Да, вы любите играть словами, но вам давно нет веры! — Гонсало сегодня словно подменили. Раньше он себе ничего подобного не позволял.

— Гонсало, вы в чем-то меня обвиняете? Если да — то говорите прямо. Решим все споры на магической дуэли. Вы же теперь полноправный маг. Если нет — то я вас не понимаю. — Я резко развернулся и посмотрел ему в глаза.

Гонсало взгляда не отводил.

— Сеньоры, что с вами? Гонсало, успокойтесь! — Филипп едва не закричал на спутника. Я ждал.

— Извините, Гийом, — сказал наконец молодой волшебник. — Сегодня у нас был очень трудный день, — попытался оправдаться он.

Но заговоренный амулет-браслет на правом запястье покалывал мне руку, говоря, что Гонсало лжет. Раскаяния здесь и не чувствовалось.

— Забудем, — ответил я.

Поднялись на второй этаж. Филипп как-то странно осматривал покои, будто что-то здесь искал, жадно и внимательно.

— Вы что-то ищете? — поинтересовался я.

— Нет. Просто мне почему-то кажется, что оружейную мы уже прошли.

Д'Обинье обращался ко мне на «вы», хотя в прошлый визит сам предложил перейти на «ты». На указательном пальце его правой руки красовалось простенькое серебряное колечко.

— Вы забыли, Филипп, — на «вы» так на «вы», мысленно решил я, — оружие висит в моей гостиной на ковре.

Поведение Филиппа мне не понравилось. Подумал тогда: нужно будет поговорить с д'Обинье-младшим. Конечно, когда Гонсало рядом не будет. Хотя объяснение окажется, скорее всего, очень простым — очередная несчастная любовь. Х-ха. Эта осень богата на подобные сюрпризы.

Слуга отворил перед нами дверь в гостиную. Мой пес Родге, огромный волкодав, мирно дремавший на ковре, проснулся и зарычал на гостей.

— Спокойно, Родге, это свои, — сказал я.

— Свои… — повторил за мной Филипп и криво улыбнулся.

Волкодав перестал рычать, подошел ко мне. Я погладил его по здоровенной башке.

— Этот меч вам приглянулся, Филипп? — решил уточнить я.

— Да, он самый, — кивнул д'Обинье.

— Тысяча флоренов, — назвал я цену.

— Огромная цена, — вставил Гонсало.

— Да, но он, поверьте, того стоит. За что купил, за то и продаю. Без своей обычной надбавки. Клинок простой, не зачарованный, — улыбнулся я.

— Но он и без этого прекрасен. Стоит этого золота, — подтвердил Филипп, сделав мечом пару рубящих движений.

— Осторожней, не пораньте нас с Гонсало.

— Не бойтесь, вас с Гонсало я не пораню, — серьезно ответил мне Филипп, не заметив шутки.

Через некоторое время, уже прощаясь, Филипп спросил меня, указывая на невиданную диковину — парадные двери моего особняка были выполнены из стекла:

— Скажите, Гийом, это такая хитрость или вы настолько в себе уверены?

— Вы о чем, Филипп?

— Внешний забор, ограждающий сад, низкий настолько, что даже ребенок может перелезть. Стеклянные двери, большие окна на первом этаже. Вы никого не боитесь или, наоборот, это провокация, дом полон ловушек?

— Ах, Филипп, смерть может настигнуть нас в любой момент. Жить в крепости — увольте, надоело. Мой дом, я сам составлял проект. Какие опасности? В первый год моей службы на короля меня пытались убить восемь раз. Никто в этом, как видите, не преуспел. От мелких врагов меня защитят слуги и стража: двадцать алькасарцев — надежная преграда для убийц. — Я указал на стражников у дверей, в блестящих кольчугах и шелковых халатах. — Ну а если на меня разозлится король или гранды сговорятся, то от армии никакая крепость не спасет. Смерти я не боюсь, слишком часто умирал. Так зачем же портить жизнь, прячась от нее за заборами и дубовыми дверями? Я люблю свет. — Гонсало и Филипп слушали мою длинную речь не перебивая, я и не заметил, что увлекся.

— Простите нас, Гийом, но нам нужно идти, — прервал меня Филипп.

— Понимаю, бал у де Таворы? Гонсало, передайте от меня поздравления Луису, я завидую его успеху!

Гонсало скривился, но смолчал. Филипп поморщился.

— Прощайте, Гийом.

— Мой дом открыт для вас, Филипп. Заходите всегда, буду рад, — сказал я ему на прощание.

— Обязательно, — странным голосом ответил д'Обинье и криво улыбнулся, задумавшись о чем-то.

Проводив гостей, послал слугу за Сайланом. У меня для него был подарок. Я никогда не забываю тех, кто мне верно и преданно служит.

— Господин, вы хотели меня видеть? — В голосе алькасарца ни притворства, ни подобострастия. За это я его особо уважал.

— Да, Сайлан. Называй меня «Гийом», сколько раз можно тебе об этом напоминать?

— Хорошо, господин, — согласился алькасарец. — Тот волшебник, ваш бывший ученик, что сейчас приходил к вам, — не стоит ему больше здесь бывать. Он ваш враг, хотя сам этого еще не сознает. Это видно по глазам, — предупредил меня Сайлан.

— Знаю. Но открытый враг лучше лживого друга. А Гонсало не из тех, кто скрывает неприязнь, — ответил я.

— Все равно опасайтесь его. Тот, кто предал наставника, не заслуживает уважения. По нашим обычаям, таких хоронят в шкуре шакала, — горячо возразил алькасарец.

— Здесь другие обычаи. Гонсало мне ничем не обязан. Я обучал его по поручению короля, а не по своему или его желанию. Хватит об этом. У меня для тебя подарок. Взгляни.

Я подвел его к столу, где лежал длинный клинок, замотанный в шелк. Развернул ткань.

— Вечное Пламя! Для вас нет невозможного, господин Гийом! — воскликнул пораженный до глубины души алькасарец.

В руке он держал ятаган. Самое совершенное оружие — шедевр работы личных оружейников султана. Клинок с небольшим двойным изгибом, чуть меньше двух локтей длиной. Гарды нет. Ятаганом можно и рубить, и колоть, и резать. Ни одно другое оружие не способно совместить все эти три свойства. Причем рубящие удары наносятся верхней частью клинка, а режущие — нижней, вогнутой частью. Самые лучшие доспехи — ничто перед таким оружием. Ятаганы невероятно трудны в изготовлении, стоят баснословно дорого. Но я ничего не жалею для тех, кто мне верен.

Когда-то, до плена, Сайлан носил на поясе такой же клинок. Я вернул ему потерю.

— Рад, что тебе понравился мой подарок. Знаю, охота опробовать в деле. Можешь идти. Но через два часа жду тебя у себя в покоях. Сыграем в «Смерть Короля». На этот раз я тебя обыграю.

— В «Гибель Султана», — поправил меня алькасарец. — Презренные камоэнсцы украли у нас идею. Чуть изменили правила и переименовали. Но боюсь, господин, вы опять проиграете. Ибо не всем дано понять благородное искусство игры, — хитро улыбнулся Сайлан.

— Посмотрим! — смеясь, я погрозил ему кулаком. — Все, ступай с глаз моих!

В ту ночь я долго не мог уснуть. Словно бы предчувствовал что-то. Бессонница надоела — произнес заклятие, наводящее сон. На волшебника его собственные заклятия, конечно, действуют хуже, чем на окружающих, но я почти сразу же уснул. Нет, не в своей спальне, мне почему-то там спать не хотелось, а на мягком низком диване рядом со столиком для игры в «Гибель Султана». Эта ночь едва не стала последней в моей жизни. Находясь под действием магии, я слишком поздно почувствовал, как звонят «колокольчики» — заклинания, оповещающие о незваных гостях. Когда вскочил на ноги, нападавшие уже ворвались в двери особняка.

Вскочил и кинулся к лестнице, на ходу плетя защитные заклятия. Босой, в распахнутом шелковом халате, на груди на цепочке болтался амулет-сапфир.

На первом этаже уже шел бой. Два десятка убийц выбили стеклянные двери и ворвались внутрь. Я ударил огненным мячом, взрывом отбросило человек пять-шесть, остальные кинулись вверх по лестнице.

Ночью в доме дежурили восемь стражников, остальные спали в казарме, соединенной с домом крытым переходом. Но, судя по крикам, и там уже шел бой.

Четверо алькасарцев погибли у входа в тщетной попытке сдержать убийц. Уцелевшие телохранители защищали лестницу, не давая убийцам добраться до меня. Игра «Гибель Султана» началась.

Происходящее прекрасно освещалось. В моем доме по ночам в коридорах и на этажах зажигалось две сотни простых и магических ламп.

Убийцы в длинных кольчугах, в черных плащах без гербов, с мечами в руках лезли вверх по лестнице. Численный перевес на их стороне, еще чуть-чуть — сметут алькасарцев. В ближнем бою мне не устоять. Ударил шаровой молнией — голова здоровяка со шрамом во все лицо лопнула, как гнилая тыква. Одним меньше.

В этот самый момент почувствовал, что кто-то пытается меня околдовать. Заклятие Неподвижности. Внизу, у фонтана, человек в красном плаще — наверное, командир — нараспев читал заклятие по листку пергамента. Гонсало! — обожгла мозг страшная догадка. Только он мог продать им боевое заклинание.

Страшный порыв ветра швырнул командира, и он врезался в колонну. Но мои движения все же чуть замедлились. Боевые кличи. Рев десятка глоток: «Убивай!» Один из алькасарцев согнулся, получив пикой в живот, кольчуга не спасла.

Из моих ладоней в лица убийцам срывается кипящая смола. В глаза.

Нате! Получайте!

Дикий визг, на мгновение отступают. Но новые полезли вперед. С мечами и кинжалами. На лицах масок нет. Ублюдки. Они были уверены в себе, в своих силах, в том, что я умру.

Кровь тоже вода. Нужно только ее позвать. Лопались вены и артерии, кровь хлестала, забрызгивая светлые стены. Еще двое заметались в агонии, преграждая дорогу товарищам.

Все новые и новые убийцы врывались в дом. Сколько же их, думал я, кто вас послал?

— Господин! Бегите! — хрипит, исходя кровавой пеной, храбрый воин Качин. Извечный враг — камоэнсец полоснул его мечом от груди до живота.

В ответ я поджариваю его убийцу. Гийом никогда не бросает тех, кто ему верен. Лучше умереть, чем предать. В этом с алькасарцами я полностью согласен. На залитом кровью лице Качина страшная улыбка. Счастливая улыбка. Вечное Пламя видело его достойную смерть. Он попадет в рай. В Степь на небесах, туда, где всегда царит весна, трава зелена, скот тучен, девушки молоды и прекрасны, а благородные враги и преданные друзья каждый день сходятся в геройских схватках, чтобы наутро воскреснуть. Жизнь, достойная настоящего мужчины.

Особый, ни с чем не сравнимый свист. Стрелы. Убийцы учатся на ошибках. Арбалеты. Мой воздушный щит выдерживает одновременно три попадания, четвертая стрела ударяет в плечо. Шелковый халат прекрасно держит удары сабель, но от арбалетных болтов не спасает. Сжав зубы от боли, полосую воздушными когтями стрелков. Цепляю двоих, остальные успевают спрятаться.

На лестнице атаковали с новой силой. Отчаянно лезли вверх, скользя в крови, запинаясь об трупы товарищей. Моих последних защитников иссекли саблями, закололи мечами, изрубили топорами. Меня забрызгало кровью убиваемых алькасарцев. Отступил назад.

Молнией — ветвистой, ярко-голубой — в толпу «черных» убийц. Потом ветром. Сила урагана отшвыривает всех — и живых, и мертвых — вниз. У подножия лестницы уже вал мертвых тел в черных плащах.

Остался один. Бежать уже некуда. Отовсюду — сверху, снизу и сзади, со второго этажа, — кидаются убийцы. Огненный щит, воздушный щит, испытанные заклинания спасают ненадолго. Вот так и умирают боевые маги, допустив врага на расстояние удара мечом. Их слишком много, не успеваю убивать. Зажали в угол.

Шах.

Нет времени сплести мощное заклинание. Защитные щиты вспыхивают и гаснут. Один за другим, под градом ударов. Зацепили бок. Амулет затянул рану, но со вспоротым животом или отрубленной головой даже он не поможет. Везде злобные, налитые кровью лица убийц, в глазах их ненависть и азарт. Им кажется: еще немного — и все! Победа! Они правы. Но тот, кто только что лишился глаз, этого уже не увидит. Как и тот, кто хрипит под ногами товарищей, тщетно пытаясь зажать распоротое горло.

— Боитесь кошек, сеньоры?! — кричал я.

Тайфун, вокруг разрушение, внутри спокойное око — я. Порыв воздуха отшвырнул убийц в стороны. Кто-то уже не поднялся. Последний удар изо всех сил — обреченный удар. Выхода нет. Обидно умирать от рук неизвестных убийц в собственном доме. Мат.

— Кто вас послал? — кричу. Голова кружилась — вскользь зацепили саблей.

— Вспомни свои грехи, ублюдок! — Седой мужчина в дорогой броне, эфес меча украшен драгоценными камнями. Остальные расступились, освобождая ему место. Он хотел снести мне голову этим мечом. Не успел. Из лужи крови на полу взметнулась карминовая струя, что, словно копье, пронзила седого. Все. Я приготовился умереть. Но убийцам было уже не до меня.

— Зайдан Ассаке! Иль самия! — раздался отчаянный крик.

Сайлан. Мой визирь прорывался ко мне на помощь. Полуголый, весь в крови, он был страшен. Ятаган сверкал, снося головы, рубя кольчуги, отсекая руки, подрубая ноги. Сайлан был быстр, как молния, как порыв ветра. Я никогда не видел ничего подобного.

«Зайдан Ассаке» — последний бой по-алькасарски. Это не фигура речи. Боевой клич человека, уже считающего себя мертвым. «Иль самия» — воззвание обреченного к Вечному Пламени, просьба дать силы, чтобы достойно встретить смерть, забрав с собой как можно больше врагов.

Воспользовавшись смятением среди убийц, я ударил огненной плетью, освобождая проход на второй этаж. Сайлан был уже рядом со мной.

— Господин, бегите! — кричал он.

— За мной, Сайлан! — Я сделал шаг к проходу и замер.

Убийцы остановились. По лестнице, легко перепрыгивая через искалеченные тела, поднимался молодой воин. Хищно сверкал длинный узкий меч — лагрота, обагренный кровью, блестело на черной перчатке маленькое серебряное колечко.

Филипп д'Обинье. В глазах его — смерть. Моя смерть.

Сайлан ударил первым. Обманный выпад, провоцирующий противника открыться, шаг вперед и чуть вбок одновременно с новым ударом в лицо. Таков был излюбленный прием Сайлана. Я много раз видел, как алькасарец тренировался.

Филипп, один из лучших учеников Феррейры, не стал даже уклоняться. Не было нужды. На его пальце сверкал мой амулет. Д'Обинье был быстр и ловок, слишком быстр.

«Нравится? Бери. Оно твое, — вспомнил я свои слова. — Я зачаровывал его для воина. Такого сейчас вижу перед собой. Только долго не носи, за все нужно платить, через пару часов ты будешь падать с ног от усталости», — улыбаясь, сказал я тогда Филиппу.

Страшный удар — наискосок через грудь от плеча до живота — отшвырнул Сайлана к моим ногам.

— Господин, бегите! — прорычал он и медленно поднялся. Он не мог встать, рана смертельна, но поднялся, чтобы защитить меня.

Я подчинился. Ибо Сайлана спасти был не в силах. Мог только отомстить за него. Устремился по коридору на второй этаж.

Филипп легко увернулся от выпада Сайлана, рубанул алькасарца в висок, метнулся за мной в коридор и остановился. Не знал, где меня искать. Десятки дверей. Убийцы разделились: часть из них кинулась в ближайшие комнаты, другие вперед по коридору.

Я не дышал, застыв за шторой. Убийца в черном плаще откинул ее, обдал меня горячим дыханием и ушел. «Отвод глаз» — одно из первых заклинаний, что я выучил в юности. Помогало, когда приходилось уходить из трактира не расплатившись.

Боялся, как бы убийца не заметил кровь на полу, но в комнате было темно. Лампы во внутренних помещениях, в отличие от коридоров, ночью не зажигали.

Нападавшие меня упустили, и второго шанса я им не дал. Дождался, когда убийцы уйдут, выбежал из комнаты, назад по коридору на залитую кровью лестницу, вверх на третий этаж. Нет, не в лабораторию, там меня ждут, — в маленькую, незаметную каморку для прислуги. Ветхий рассохшийся сундучок хранил в себе такой же старый дорожный мешочек.

Два перстня с рубинами и два с сапфирами на левую руку, на правую — длинную, до локтя, перчатку, весьма мерзкую на вид, что неудивительно, ведь кожа для нее снята с вампира. Выпил, почти не морщась, бутылочку мерзкого отвара — пусть наутро я не смог встать на ноги, но тогда тело работало на пределе человеческих сил.

В коридоре трое. С криками бросились на меня, сапфир на перстне вспыхнул синим пламенем и исчез, оставляя после себя три ледяные статуи. Разбил замерзших убийц воздушной плетью.

Вниз по лестнице — еще двое. Перчатка источала зеленый свет. Если он попадает на кожу, та мгновенно лопается. Переступил через обезображенные тела, вместо лиц у них выжженные ямы. Зря не надели шлемы. Босые ступни скользили в крови. Порезался о брошенный меч. Захромал.

Крики привлекали все новых и новых убийц. Озлобленные, яростные лица, ненависть и страх в глазах. Махали мечами, пытались достать короткой алебардой. Орали боевые кличи.

— Бей, убивай! Камоэнс и Обинье! — разносилось по залам моего дома.

Все это слабо помогало. Им больно и страшно было подыхать, этим убийцам, они вопили от боли, когда воздушные когти вспарывали тела, визжали, как свиньи, горя в огне!

Я оправдал данное мне когда-то прозвище — смертью прошелся по комнатам, коридорам, залам. Бил ублюдков по отдельности. Пока оставшиеся не успели собраться вместе. На пороге своих личных покоев споткнулся о Родге. Волкодав грыз, кусал, драл непрошеных гостей, пока не пал замертво, изрубленный, исколотый. Забрав с собой одного из «черных». Почувствовал, что в спальне меня ждут.

Ядовитый дым, что выжигает глаза и легкие. Из комнаты выполз всего один обладатель черного плаща, хрипя, задыхаясь, раздирая руками грудь. Я не стал облегчать его мучения.

Родге, ты отмщен.

— Филипп! Филипп д'Обинье! Ублюдок! Предатель! Где ты, сукин сын! — вопил я во все горло.

В ответ тишина. Никто больше не пытается снести мне голову мечом. Догадался — они на первом этаже. Все завершится там, где и началось.

Медленно спустился до первого этажа. Внизу у фонтана — Филипп. Кинул в него огненным мячом. Невидимая сфера вокруг него вспыхнула на мгновение, поглотив пламя. Магическая защита. Серьезная. Гонсало очень постарался. Сделал бы подобную раньше, экзамен я зачел бы ему досрочно. Филипп засмеялся. Хрипло и зло. Взмахнул мечом, приглашая вниз. В засаду.

— Гийом, держитесь! — раздался крик. Из-за колонны у самого входа страшным по силе ударом выбросило арбалетчика. Он упал, щедро забрызгивая кровью мозаичный пол.

Блас Феррейра. В черно-желтом камзоле, с длинным мечом в руках.

— Гийом, я иду!

Навстречу ему сразу же бросились убийцы, прятавшиеся до того за колоннами и в проходах. Человек семь-восемь, столько же вместе с Филиппом устремилось ко мне. Отбросил их ударом ветра. Убил двоих молнией, снова отбросил тех, кто вновь кинулся вверх по лестнице.

Феррейра не зря звался лучшим мечом королевства.

Он вошел в ряды убийц как смерч, как ураган. Пронесся насквозь, оставляя за собой раненых и умирающих. Взлетал и падал его длинный меч, неуловимо быстрые взмахи клинка сливались в один. «Черные» один за другим вылетали из смертоносного круга. Разбрызгивая кровь по коврам и колоннам, опрокидывая кадки с пальмами. Зажимая руками страшные раны. Умирая.

— Гийом, еще чуть-чуть! — Феррейра расправился с преградившими ему путь убийцами и бросился на тех, кто пытался добраться до меня.

— Филипп, что вы здесь делаете?!

От неожиданности Феррейра чуть не пропустил удар другого убийцы. На Бласа напали по всем правилам. Тройкой. Били одновременно в бедро, грудь и голову. Феррейра отпрыгнул назад, ушел в сторону, за колонну, строй убийц разбился. Гвардеец воспользовался этим и молниеносно атаковал. Тройка эта быстро стала двойкой. Третий убийца вскоре агонизировал на полу, получив самым кончиком меча в горло.

Второго убил я. Хлопнул ладонью, как в том случае с медведем. Результат был такой же. Обезглавленное тело зашаталось и рухнуло на пол.

Д'Обинье остался один. Все его товарищи — раненые и мертвые — лежали на залитом кровью полу.

Филипп и Блас рубились среди груды мертвых тел. Почти четыре десятка убитых на первом этаже и лестнице. Кошмар и ужас. Не для этого был дом построен.

Учитель и ученик скользили по залитому кровью полу, словно в смертоносном танце, кружили в пируэтах, обмениваясь ударами. Молниями сверкали мечи, нельзя было уследить за бесчисленными выпадами, финтами и дексетерами, кватерами и синистрами из невозможных позиций. И прочими искусными фехтовальными приемами, названий которых я не знал.

Но понятно было лишь одно — Феррейра не мог одолеть Филиппа. Ученик превзошел учителя. Благодаря моему талисману. Простенькому серебряному кольцу на черной перчатке. Блас бил уже в полную силу, видя, что Филипп ему, по крайней мере, не уступает. Д'Обинье же, наоборот, щадил учителя. Пытался лишь легко ранить или обезоружить. Ему это удалось.

Меч вылетел из руки гвардейца, зазвенел, ударяясь о колонну. Феррейра тут же отскочил в сторону, подхватил клинок убитого им «черного».

— В сторону, Блас, ты мне не враг. Я не хочу тебя убивать! — Филипп остановил взмах меча.

— Убери меч, Филипп! Давай поговорим! — попытался убедить его Феррейра.

— В сторону, Блас! — Д'Обинье шел ко мне. Гвардеец преграждал ему дорогу, медленно пятясь назад.

— Что случилось?! — крикнул он.

— У него спроси! Ты защищаешь убийцу, Феррейра!

— Гийом?!

— Не знаю, о чем он. Еще вчера Филипп был в моем доме гостем!

— Ты угрожал убить Марию де Тавору, если она не будет выполнять твои приказы! Желаешь смерти Луису де Кордове! Замышляешь заговор против короля! — яростно выкрикивал Филипп, делая еще один шаг ко мне навстречу. В глазах его были ненависть и жажда убийства.

— Гийом?! — вновь воскликнул Феррейра, поворачиваясь ко мне, открывая Филиппу спину.

— Мария была моей любовницей, одновременно за моей спиной она крутила роман с Агриппой. Но марать о нее руки я и не собирался. Она же, видно, почему-то возжелала моей смерти.

— Ты заставлял ее завлечь Луиса! — продолжал обвинять меня д'Обинье.

— Попросил, это разные вещи! — Феррейра побледнел. — Я не желал ничьей смерти, иначе бы не плел интриги. Заговор против короля — ложь! Вы, Феррейра, это прекрасно знаете. Я никогда не отрублю руку, меня кормящую и опекающую, — отвечал я, стараясь говорить спокойно, но получалось плохо.

— Ты врешь, Гийом! Твои слова пропитаны ядом, протягиваешь руку, готовя смертельный удар! Блас, с дороги!

Филипп был в пятнадцати шагах от меня. Еще чуть-чуть — и будет поздно. Нужно было нанести упреждающий удар, но мешал Блас.

— Это ты ударил меня в спину, Филипп. Напал ночью во главе убийц, даже не попытавшись разобраться. Пришел убить купленным у меня же мечом, с помощью подаренного мной амулета. Зачем вчера вечером навещал? Разведать все до конца?! — яростно прокричал я, сделал глубокий вдох и закончил совсем другим голосом, стальным, лишенным каких-либо эмоций: — Ты умрешь.

Филипп вздрогнул, но не растерялся.

— Я снесу тебе голову, колдун!

— Гийом, я не дам вам убить Филиппа! Король во всем разберется! — Феррейра стоял на лестнице между нами.

— Я не убийца, Блас. Не привык резать спящих. Это будет дуэль, честная. Филипп, ты согласен? — спросил я.

Д'Обинье кивнул в ответ. И стал спускаться вниз.

Он думал, что победа у него в кармане. Заговорен Гонсало, неплохо защищен от боевых заклятий. Прежде чем я его успею сжечь, он, как и обещал, снесет мне голову. Плюс амулет, мой амулет. Он слишком быстр. Расправился с Сайланом, как с ребенком, обезоружил Феррейру. С пяти шагов…

— Так, меч уже обнажен. Добавляем еще один шаг. Филипп, не возражаешь? — Филипп не возражал. Он помнил, как с пяти шагов его меч замирал около моей шеи.

Феррейра с недоумением смотрел на нас. Встали в шести шагах друг напротив друга. Филипп в кольчуге, черном плаще и легком шлеме с красным плюмажем. Меч-лагрота в руках.

Я босой, хромой, в распахнутом алом шелковом халате. Обломанное древко арбалетного болта торчит из раненого плеча. Стянул перчатку из кожи вампира, снял перстни.

— Феррейра, считайте до трех. Ты готов, мой убийца?!

— Раз, два, три! — прокричал Феррейра.

Филипп прыгнул вперед, занося меч для удара. Его клинок замер в двух пальцах от моей шеи. Остановился, не в силах дотянуться до тонкой кожи, под которой скрывались такие важные и такие легкоранимые артерии и вены.

Клинок не мог дотянуться, ибо хозяин завис в воздухе, тщетно пытаясь освободиться.

Я вытянул вперед и вверх руки, держа Филиппа в воздушных тисках. Поднял повыше.

Ненависть, ярость, бессильная злоба в его глазах. Взгляд сверху вниз, он завис в двух метрах надо мной. Хорошо, что потолки были высокие.

— Сейчас ты умрешь, Филипп. — Я швырнул его в сторону, не дав бросить в меня меч.

Юношу приложило о каменную колонну, был слышен хруст костей. Упал, звякнуло железо кольчуги. Меч выпал из рук. Попытался подняться. Воздушные тиски, мои руки, схватили его вновь.

— Гийом, не надо. Хватит! — кричал, просил, требовал Феррейра.

Вновь поднял Филиппа в воздух, размахнулся, ударил о колонну.

— Оставьте его! — Меч Феррейра у моего горла. Учитель спасал ученика.

— Уберите меч, д'Обинье вы уже не поможете.

Филипп полулежал-полусидел у основания колонны. Шлем слетел, обнажив светлые русые волосы. Они были в крови, как и лицо. Изо рта текла темная карминовая струйка. Взгляд, прежде горящий ненавистью, погас. Он уже не был убийцей Сайлана, лучшим в мире воином, моим врагом. Лицо стало совсем детским, обиженным. Мальчишка. Семнадцать лет.

— Лучше бы я помог ему убить вас, — тихо с болью произнес Феррейра.

— Может быть… — согласился я.

«Теперь вам придется отходить на шесть шагов!» — пошутил тогда на прощание Филипп.

Я в тот раз обманул мальчишку. Мне хватало и трех.

Феррейра молчал, глядя на Филиппа и на побоище вокруг.

— Господин, — раздался сзади чей-то голос.

Оглянулся. Хасан. Повар сжимал в руках окровавленный топор. Рядом с ним еще один алькасарец — раненый, но с саблей в руках. Я и не надеялся, что кто-то уцелел.

— Есть еще живые?

— Нет, господин, — печально помотал головой Хасан.

— Добейте всех врагов, кто еще шевелится! — приказал я.

Хасан хищно оскалился и кивнул. Наклонился, пнул ногой лежащего рядом «черного». Тот застонал, топор обрушился раненому на голову.

— Отмените приказ! — потребовал Феррейра.

— Нет! — отказал ему я. — Все, кто посмел напасть на мой дом, умрут. К тому же вы прекрасно понимаете, Феррейра, — свидетелей оставлять нельзя. Это нужно замять, скрыть, утаить ради безопасности и спокойствия королевства.

— Скрыть не удастся, — возразил Блас.

— Скрыть — нет, изменить полностью — да. На меня напали. Филипп и его люди погибли, защищая меня.

— Все сорок человек?

— Часть останется убийцами, часть наденет светлые одежды. Кстати, как вы здесь оказались? — спросил я.

— Хотел с вами поговорить…

— О чем же?

— Теперь нам уже не о чем разговаривать, Гийом! Марию я вам никогда не прощу, — медленно ответил Феррейра. Глаза его горели.

— И не надо. Вы — во дворец, возьмите самых верных гвардейцев, оцепите дом. Все нужно сделать так, как я сказал, иначе скандал заденет и короля. Выносите трупы. Я — к Агриппе д'Обинье.

— Я не позволю вам его убить! — Рука Феррейры все еще сжимала рукоять меча.

— Убивать? Нет. Смертей хватит. Просто поговорить, — ответил я. — Весь мой дом — царство смерти. Убиты все мои слуги и воины — двадцать с лишним человек. Филипп разрубил Сайлана, моего визиря — человека, спасшего мне жизнь. Убийцы прикончили моего пса, зарубили даже кошек на кухне.

— Вы могли пощадить Филиппа!

— Для вас он просто ученик, милый юноша. Таким он был и для меня. Но никто, пришедший ко мне с мечом, не имеет права на жизнь. Я не хочу ссориться с вами, Блас.

— Вы с ним играли. Знали все заранее. Это хуже, чем убийство беззащитного. Вы со всеми играете — со мной, с Луисом и Изабеллой. С Марией де Таворой. С Гонсало. Нравится играть людьми?! Доигрались. Мне жаль, что я сегодня дрался на вашей стороне! Отныне вы мне враг, Гийом! Говорю открыто.

— Спасибо за откровенность. Вы мне больше ничем не обязаны, тот случай с медведем — на сегодняшнюю помощь. Только, пожалуйста, не бейте в спину. Не люблю.

Ударом ноги распахнул дверь. Вошел в личные апартаменты графа д'Обинье-старшего.

Агриппа вскочил на ноги, потянулся рукой за мечом, лежавшим на столе. Хлестнул его воздушной плетью по руке. Да, не ожидал лучший полководец Хорхе Третьего увидеть меня ночью в своих личных покоях. Я должен был лежать мертвый, обезглавленный для верности, на залитом кровью полу в горящем особняке, а не расхаживать по его дому.

Бойни не было — просто погрузил в сон или отвел глаза всем, кого встретил на пути.

На расстеленной кровати — Мария.

— Ужасной тебе ночи, Агриппа! Как ты себя чувствуешь?

— Где Филипп? — О брате вспомнил. Ясно, сам знаменитейший граф не мог участвовать в убийстве королевского мага. Положение не то, да и рисковать собой права не имеет. Филипп же с радостью согласился. Мститель и радетель за семейную честь и братское счастье.

— Все кости переломаны. Мертв. Как и все, кого ты послал.

— Убийца! — Агриппа бросился на меня, безоружный. Плеть отшвырнула его назад на кровать, оставив багровые полосы на мускулистом теле.

— Ты хотел меня убить, а не я тебя! Успокойся. Я пришел поговорить.

Агриппа молчал, тяжело дыша, выжидая миг для новой попытки.

— Твой брат, которого я был бы рад принять как друга, погиб, подняв на меня меч. Хочешь последовать за ним? — спросил я. — Взяв с собой Марию?

Агриппа вздрогнул.

— Если разговора не получится, мне придется вас убить. Я слышал нелепые обвинения. Это ложь. Я никого не хотел убивать. Марию использовал, да. Она приманила бы к себе Луиса и тут же отторгла. Вашей любви ничто не угрожало. Я не мщу неверным любовницам. Но тебя использовали, Агриппа. Твои чувства, твою любовь. Мария и ее покровители. Те, кому давно надоел пришлый маг. Герцог Гальба, например. Раз не получилось приручить, через ту же Марию, — убрать, убить. Руками графа д'Обинье, его людей, брата и моего ученика Гонсало, помешанного на чести.

— Ты лжешь! — воскликнул Агриппа.

— Спроси у нее сам. Видишь, Мария даже не пытается возражать. Знает, я умею чувствовать ложь. И наказывать за нее.

— Я люблю тебя, Агриппа! — закричала Мария.

— Тем хуже, — заметил я. Д'Обинье молчал. — Я пришел заключить с тобой мир. Откажусь от мести. Забуду все. Не трону Марию, хотя она достойна смерти. Ты же согласишься с моей версией случившегося. На мой дом напали. Филипп, бывший у меня в гостях, пал, защищая хозяина. Блас Феррейра был там под самый конец, подтвердит. Можешь поговорить с ним. Твой брат пал в честной схватке.

— Защищая… Ни за что!

— В противном случае в городе начнется гражданская война. Знать захочет моей смерти. А я не дам себя убить. У меня будет время до утра на подготовку. Кровь зальет улицы. Его Величество — ты о нем подумал? Как отразится все это на престиже королевской власти, которой ты служил всю жизнь? О себе и о Марии не забывай!

Агриппа долго молчал. Очень долго. Длинные свечи «на две оры» успели оплавиться больше чем на треть. Я его не торопил, спешить было некуда.

— Я согласен, Гийом. И будь ты проклят, убийца брата!