LXXXVI

Мятеж, бунт, восстание — вот уже шесть сотен лет империя не ведала этих бедствий. Сами слова успели позабыться, а события стали даже не легендами — скупыми строчками в летописях. Вот уже шестьсот лет, как владетельные лорды соблюдали закон и подчинялись короне. Случалось разное — порой чересчур властолюбивая наместница засыпала вечером и не просыпалась утром, или упрямый герцог чувствовал недомогание после сытного обеда и вскорости оказывался в родовом склепе, но ни наместница, ни лорды не доводили дело до открытого противостояния. Слишком страшна была память о разгромленном мятеже герцога Луэрон, пожелавшего занять трон вместо своей дочери, вполне ожидаемо проявившей своеволие — недаром Клариссу Четвертую еще в детстве прозвали Гордой. Восемь лет сражений разорили половину империи: голод, болезни, разбой — набеги варваров доставляли меньше бедствий. Впрочем, варвары не замедлили пожаловать — после подавления восстания понадобилось тридцать лет, чтобы вернуть их в прежние границы. Воистину самая страшная война — война между родичами. В конце концов наместница победила, призвав на помощь магов Дейкар. Они залили ее родное герцогство потоками раскаленной лавы, выжигая все живое. После победы Луэрон пришлось заселять заново, позволив союзным варварам занять эти земли. Никто из лордов, как бы упрям и властолюбив он ни был, не желал подобной участи своим землям, и любая наместница семь раз бы задумалась, прежде чем использовать лекарство, что может оказаться хуже болезни.

Странная весть распространялась медленно, люди пожимали плечами и отказывались верить. Мятеж? Да с чего бы это? Вот уже восемь лет как закончилась война, налоги низки, а урожаи — обильны. И уж подавно не верили, чтобы мятеж поднял герцог Квэ-Эро! Да эти южане не станут драться, даже если им соли в вино насыпать! Разнежились под солнышком почище кошек. Но слухи продолжали расползаться по империи — мол, наместница решила всю власть себе забрать, словно ей и так мало, а тех лордов, что не согласны — убивает прямо в их замках, вон суэрсенского герцога с женой в собственной постели зарезали, а герцог Квэ-Эро — следующий. Наместнице не по нраву, что корабли торговым людям принадлежат, и десятину береговому братству платят, а не казне. И другие лорды недовольны — говорят, наместница хочет их дружины распустить, а вместо того всех мужчин, и горожан, и крестьян, обязать по семь лет в армии служить, а кто откажется — того на галеры к веслам прикуют, затем военачальник галеры и построил. А еще говорят, что война будет — с Кавдном, потому наместнице корабли и понадобились, а герцог отказался братство короне для войны отдавать. Столько лет с Кавдном мирно жили, торговали, зачем же кровь проливать? Не варвары ведь, в тех же богов верят. И генерал Айрэ о том же говорит, так ему велели из Инхора в Сурем вернуться и там под замком держат, чтобы он солдат воевать не отговорил.

Энрисса уже мечтала о начале военных действий — воевать было бы легче, чем сражаться с пустыми слухами. Но воевать пока что было не с кем — Квейг не вернулся в Квэ-Эро, и никто не знал, где он. Очевидно, что герцог ищет союзников, но попробуй угадай, к кому из недовольных он отправится в первую очередь. Энрисса следила за Ивенной, но герцогиня словно и не замечала, что происходит нечто странное. В отсутствие супруга она вела все дела герцогства и сохраняла воистину северное спокойствие. Нельзя же наказать жену за дерзкие слова мужа, а кроме дерзких слов и побега обвинить герцога Квэ-Эро пока что было не в чем. Но как бы наместница хотела знать, откуда берутся эти глупые слухи! И ведь чем глупее слух, тем охотнее в него верят, и отнюдь не только простонародье. Она уже имела весьма напряженную беседу с напуганным и растерянным послом Кавдна, не понимающим, с чего это империя решила в одночасье перечеркнуть столетия добрососедства и начать войну. Посла удалось успокоить, призвав на помощь не столько здравый смысл, сколько женское очарование, но слухи не прекратились, более того, переползли с городских площадей и кабаков в дворцовые стены. Придворные мрачно перешептывались на приемах, дамы смотрели на кавалеров глубокомысленными взглядами с оттенком трагизма, словно знали, что неизбежно потеряют их уже завтра, в кровавой битве, и заранее готовились к глубокому трауру. Дурных примет и предзнаменований хватало с избытком — проснулись привидения, мирно дремавшие сотни лет, они шатались по коридорам дворца и заунывно пророчили великие бедствия: кровь, мор, глад, повышение налогов и возвращение Восьмого в мощи его. Приведения избирательно показывались дамам, хотя последнее время некоторые мужчины, заметно смущаясь, признавались, что тоже слышали что-то необычное. Но призраки были самыми невинными из всех зловещих знамений. А вот за пределами королевского дворца и столицы творились и вовсе чудовищные вещи: кровавый дождь поливал поля, рождались собаки с двумя головами, и обе головы тут же начинали предрекать конец света, а потом загрызали друг друга насмерть, вода в Сантре для разнообразия окрасилась не в красный, а в черный цвет, что, впрочем, оказалось еще хуже, чем кровь с неба. Мол, если кровь предрекает войну, то черный цвет Келиана в воде означает неминуемую смерть всего живого. Если в следующем донесении из провинций доложат, что какой-нибудь жрец родил Ареда из бедра, Энрисса не удивится.

Наместница смертельно устала. Она недоумевала, почему люди так странно устроены — чем благополучнее и сытнее их жизнь, тем с большим удовольствием они выдумывают себе страхи и пугаются своим же выдумкам. Ей вполне хватало реальных опасений. Она хотела знать, куда подевался герцог Квэ-Эро. Прознатчики во всех провинциях занимались только одним — поиском упрямого южанина, но тот словно под землю провалился, или, что скорее, учитывая любовь рода Эльотоно к морю, под воду ушел. Энрисса готовилась к самому худшему, недаром она попросила графа Инхор пока что остаться во дворце, несмотря на видимое неудовольствие Тейвора. Возмутиться он не посмел, но не скрывал обиды: не доверяет, наместница, держит при себе опытного генерала на случай восстания. Она не стала объяснять племяннику, что действительно не доверяет, но не ему, а генералу Айрэ. Хотя наместница и не стала наказывать виновных, для нее не осталось секретом, каким образом герцог Квэ-Эро выбрался из дворца. Мальчика она пока что решила оставить в Инхоре, предполагая, что Квейг теперь сочтет это убежище не таким уже и надежным, и приедет за племянником. Сейчас не время решать судьбу маленького герцога, хотя для себя наместница ее давно уже решила. Она вздохнула — этот мальчишка успел испортить ей крови больше, чем его покойный батюшка. А ведь она его еще даже в глаза не видела! Что же это за род такой проклятый? Для блага империи будет только лучше, если Леар Аэллин станет последним герцогом Суэрсен из своего рода. И убивать его для этого вовсе не обязательно. Хранители обычно не заводили семьи, а стать герцогом может только законный сын, если, конечно, отец не признает бастарда после того, как женится на его матери. Вот и получится, что следующего герцога придется искать из кровных родичей, и Энрисса позаботится, чтобы этот родич оказался из другой ветви. А пока что она отправила в Суэрсен представителя Короны, с единственной целью — не позволить оставшемуся без лорда герцогству выступить на стороне Квейга в случае мятежа. Сейчас она уже не хотела от Суэрсена ни денег, ни покорности — только невмешательства. Королевский управляющий — временная мера, в будущем Энрисса рассчитывала поставить на это место кого-нибудь из родичей маленького герцога, пусть не самого близкого, но влиятельного, способного держать в узде остальную родню.