ГЛАВА 9

Солнечный лучик пригрелся на моей щеке, скользнул по лицу. Я машинально прикрыла глаза локтем, отворачиваясь от кажущегося слишком ярким света, сонно, лениво повернулась на бок, кончиками пальцев ощущая грубоватую льняную простыню. Запах сушеной полыни, еловых иголок и свежего ветра.

А ведь вчера ветер нес на своих крыльях смерть – жестокую, бессмысленную.

Я вздрогнула, открыла глаза.

Маленькая, уютно обставленная комнатка. Светлый, обшитый березовыми досками потолок, стены завешены плотной шерстяной тканью с вытканным, полинявшим от времени и выгоревшим на солнце узором. Небольшой резной комод, на полочках расставлены деревянные куколки в причудливых разноцветных платьях, крошечные овечки, выкрашенные белой и черной краской, лежат плетеные кружевные салфетки. Круглый столик напротив окна с расписной глиняной вазочкой и начищенным до блеска трехрогим бронзовым подсвечником, две резные табуретки, накрытые полосатыми плетеными ковриками желто-зеленого цвета.

Комната, которая больше подходит девочке или совсем юной девушке, еще не достигшей возраста невесты, но уже заглядывающейся на красивых парней, что проходят мимо, а не заезжим гостям.

Я села, машинально провела по волосам чуть подрагивающими пальцами – ладонь почти сразу же застряла в какой-то склеившей пряди засохшей корочке.

Медленно огладила себя по лицу – кожа чистая, только кажется пересушенной. Кто-то умыл меня, прежде чем уложить в кровать, а вот промывка волос бесчувственной женщины, судя по всему, оказалась делом непростым и потому была отложена на потом.

Еле слышно скрипнула, приоткрываясь, дверь, и на пороге появился Джек-башмачник со сложенным в несколько раз широким банным полотенцем. Устало улыбнулся, оглядывая меня, покачал головой.

– Как чувствуешь себя, госпожа ши-дани? – Он подошел ближе, аккуратно положил принесенное на краешек постели, взглянул на меня пристальным изучающим взглядом. – Ты была залита чужой кровью, долго пребывала в беспамятстве, а твой спутник сказал, что тебя не успели обидеть, но сильно напугали… – Он здесь? – Я откинула край тонкого шерстяного одеяла, спустила ноги с кровати, коснувшись босыми ступнями цветной плетеной дорожки на каменном полу.

– Здесь, уже вернулся с новым платьем для тебя. Прости, светлая госпожа, но твою одежду пришлось сжечь.

– Не извиняйся. – Я протянула руку, чтобы коснуться его натруженного крепкого запястья с отчетливо выступающими жгутиками вен, – Ты укрыл нас, когда мог бы просто не пустить на порог своего дома.

– Не мог, светлая госпожа. – Бывший слуга прекрасной Бранвейн вдруг опустился на колено, покачнулся, но устоял, склонил седую, словно пеплом присыпанную, голову. Тронул кончиками пальцев краешек подола простой полотняной сорочки с женским узором на вороте. – Я не могу забыть свою хозяйку, свою облачную деву, свою прекрасную мечту, выплывающую из туманной пелены подобно белоснежной ладье с лебедиными крыльями… Скажи, вспоминает ли она еще обо мне или позабыла о смертном, который был ей игрушкой-слугой? Хоть изредка говорит ли обо мне моя прекрасная королева, своим поцелуем похитившая мое сердце и позабывшая вернуть его обратно?

Я задумалась, вызывая в памяти серебристо-серые длинные волосы, похожие на шлейф осеннего ливня, узкое лицо с неяркими бледными губами и огромными темными глазами, обрамленными угольно-черными ресницами. Тонкие брови вразлет, поднимающиеся к вискам, всегда чуть нахмуренные, отчего выражение лица Бранвейн казалось задумчивым и печальным – но лишь до того момента, пока по ее лицу солнечным лицом не скользила яркая светлая улыбка. В такие моменты Бранвейн преображалась, как преображается мир, омытый дождем и украшенный широкой диадемой радуги.

Вспоминала ли она своего слугу, своего Джека-башмачника, после того как проводила его в верхний мир, оставив ему на память волшебные предметы и удивительный дар мастерового человека?

Не знаю, но до сих пор на ее ногах красуются чудесные башмачки из ивовых листьев, прошитых серебристыми лунными лучиками, украшенные обращенным в нежнейший шелк бутонами черного ириса. Говорят, эти башмачки позволили Бранвейн танцевать на поверхности озерной воды, на зыбкой лунной дорожке даже в верхнем мире людей, а не только в глубине западного Холма, потому и бережет их дева сентябрьского ливня. Значит ли это, что она до сих пор помнит мастера из мира людей?

Трудно сказать…

Но людям лучше не давать повода для ложной надежды, которая со временем может перерасти в непоколебимую веру… и однажды привести в Холмы на правах еще одной души, променявшей спокойствие и право на новую жизнь на призрачное существование рядом с ши-дани.

– Не думаю, Джек. – Я пожала плечами, поднимаясь с измятой постели. – Я не слышала упоминания твоего имени из ее уст после того, как ты покинул Холм и ее время.

– Понимаю, госпожа… – Мастер встал следом за мной, бережно тронул мое плечо кончиками пальцев. – Твой спутник нагревал для тебя воду в большом котле, когда я шел будить тебя. Пойдем, я провожу. Кровь с твоей кожи была смыта, но волосы слиплись в колтуны – похоже, тебе потребуется не одно ведро горячей воды, чтобы промыть косы. – Спасибо…

Последовать за мастером-башмачником оказалось сложнее, чем я думала поначалу. Страх перед фаэриэ стискивал горло невидимыми пальцами, сковывал каждый шаг, каждое движение будто цепью.

На лестнице я оступилась, качнулась вперед, хватаясь за перила.

Слипшиеся, растрепанные волосы неровными жгутами соскользнули вперед, закачались перед глазами лаковой темной корочкой пряди. Сразу вспомнилась залитая красным мостовая, темно-серые камни, багровеющие под кровавым дождем, скрывающиеся под ручейками, стремительно заполняющими выемки и щели между булыжниками…

Колени разом ослабели, и я ухватилась за громко скрипнувшие перила лестницы, цепляясь за отполированное дерево, как за спасительную веревку, так крепко, что пальцы заболели, закостенели от напряжения. Боюсь. Страшно.

Торопливые, по-кошачьи мягкие шаги вверх по ступеням. Прохладная рука, ухватившая меня под локоть. Перед глазами закачался густо-фиолетовый аметистовый шарик в серебряной оправе с крохотной призрачной искоркой в глубине камня.

– Я дальше сам справлюсь, мастер. Благодарю за кров для моей госпожи.

Голос Рейалла – удивительно мягкий, вкрадчивый, но все равно сердце болезненно, пугливо сжимается, а пальцы еще сильнее цепляются за перила: – Не пойду.

Висок обдает жаркое дыхание, с волос фаэриэ каплет душистая, пахнущая ландышами вода, оставляющая едва заметные пятнышки на светлой льняной сорочке.

– Я отнесу тебя на руках, если не хочешь идти сама, но перила все-таки отпусти. Не хочу забирать их с собой.

Я упрямо дернула головой. Рей пожал плечами и нарочито ласково, почти ласкающе провел кончиками пальцев по моей напряженной руке, по судорожно вздрагивающей кисти. Сдавил запястье так, что я невольно охнула и отпустила перила, и тотчас подхватил меня на руки, прижимая к груди и быстро спускаясь вниз по лестнице.

Небольшая комнатка с единственным маленьким окошком под самым потолком. Над деревянной лоханью с горячей водой поднимается пар, короткая лавочка у стены заставлена горшочками, какими-то туесками и плетеными коробочками. Фаэриэ быстро занес меня в «купальню», пинком захлопнул приоткрытую дверь и, подойдя вплотную к лохани, спокойно разжал руки, роняя меня в нагретую воду.

– Ожила? – невозмутимо поинтересовался он, когда я все-таки прочихалась от залившейся в нос воды и более-менее ровно села, убрав от лица потяжелевшие намокшие пряди. – В студеный ручей было бы действенней, но туда дальше идти. Лохань оказалась ближе.

Рей поправил сползающее полотенце, обмотанное вокруг бедер, пододвинул ближе скамеечку с глиняными горшочками и принялся распутывать мои косы – дело, судя по всему, нелегкое и кропотливое.

– Ты так легко замыкаешься, что мне в который раз приходится разговаривать с самим собой. – Изящные пальцы скользнули по моему затылку, пощекотали кожу. – Тебе неинтересно, почему ты здесь оказалась? И как ты вообще здесь оказалась? Нет? А я думал рассказать тебе занимательную историю о том, как мне пришлось изучать на ходу местные закоулки, чтобы принести тебя в единственное место, где тебя не побеспокоили хоть какое-то время. Башмачник так удивился, когда нас увидел.

– Что… ты сказал ему? – Я медленно подняла голову, взглянула в спокойное улыбчивое лицо фаэриэ. – Как…

– Как я объяснил, почему ты залита чужой кровью? Очень просто. – Он усмехнулся, продолжая распутывать слипшиеся косы. – Моей госпоже понадобилась защита от вооруженных обидчиков. А слуга не позволит причинить своей ши-дани ни малейшего вреда до тех пор, пока он может ее защищать.

Ты назвался моим слугой?! И он поверил?

– У него не было причин не верить мне. – Рей провел кончиками пальцев по моей щеке. – Я не солгал. Я не дам обидеть мою маленькую ши-дани. И поэтому был весьма убедительным и для башмачника, и для обидчиков. Жаль только, что последние не смогут сделать выводов из преподанного урока.

Я вздрогнула, оттолкнула его руку:

– Уйди. Я сама справлюсь. Пусть я не умею разбивать людям головы с одного удара, но помыться без твоей помощи я смогу.

Он отодвинулся, качнул головой, уронив с кончиков волос остывшие капли воды.

– Ты никогда не смывала кровь ни со своего тела, ни с чужого, Фиорэ. Без моей помощи ты можешь и не справиться.

– Если я и дальше буду находиться рядом с тобой, мне придется научиться это делать! – Я едва не сорвалась на крик, едва удержалась, чтобы не ударить спокойно стоящего рядом мужчину чем-нибудь тяжелым, подвернувшимся под руку. Да хоть горшочком с душистым мылом, – Рейалл, уйди.

Иногда в имя фаэриэ достаточно вложить совсем немного силы, чтобы оно наполнилось объемным звучанием, и даже произнесенное почти шепотом отразилось от стен маленькой комнатушки глубоким, гулким эхом.

Еще не приказ, но уже почти принуждение. Почти вызов.

Только попробуй причинить мне боль – и я тебя оттолкну. Раз и навсегда. И все то, что ты получал ранее лаской и по обоюдному желанию, тебе придется забирать с помощью насилия. А это ведь совсем не то, чего ты хочешь, – мне это видно по глазам, ставшим густо-сиреневыми, такими темными, что зрачки пропадают в сочном цвете радужки, расплываются, исчезают, делая взгляд «слепым».

– Тебе станет легче, если я уйду? – спросил он, выпрямляясь и глядя на меня сверху вниз. – Может, объяснишь тогда… чем вызвана твоя немилость, Фиорэ?

– Мне станет легче, когда я вернусь домой. – Я стянула намокшую, липнущую к телу сорочку, бросила ее на влажный дощатый пол. Потянулась за грубой бледно-желтой мочалкой. – Но не рядом с тобой. Ты ничем не лучше их, ты убиваешь, радуясь плещущей на землю крови, радуясь крикам ужаса. Я понимаю, когда приходится убивать ради защиты или спасения, понимаю, когда приходится убивать потому, что голоден. Но не понимаю пыток, наслаждения ими. Удовольствия игры с чужой жизнью, с чужой болью и страхом.

Я отвела взгляд, с ожесточением провела намыленной мочалкой по правому плечу, словно пытаясь стереть воспоминание липнущей к коже пропитанной кровью одежды.

– Королева Мечей слепила тебя по своему подобию, научила играть с жизнью, которая никогда тебе не принадлежала, ради удовольствия. Странно, что ты не носишь кровавых одежд, как носила твоя госпожа. – Я горько, безрадостно усмехнулась, растирая мочалкой шею и грудь. – Ты был так похож на Мэбвэн в момент, когда был не в своем праве, что я явно увидела, как она проглянула в твоих глазах и улыбке.

– Она. Не моя. Госпожа! – отрезал Рей, стиснув пальцами край бадьи, и каждое слово, произнесенное им четко, раздельно, было подобно удару грома. – Они и так были мертвы, с того самого момента, как напали на тебя. Почему я не мог дать волю своей ярости, утолить ее в их смерти? Буре сложно быть человеком, Фиорэ. Эта маска не может прирасти к лицу… Но ее имя я запомню. Спасибо, моя маленькая ши-дани. – С каждым сказанным словом он успокаивался, как резко налетевший шквал, внезапно превратившийся в легкий весенний ветерок. Вот только я не могла успокоиться так легко и быстро.

– Потому что они не были виноваты в твоем заключении! Не они заточили тебя в замке и в человеческом теле, и не им было расплачиваться за то, что ты не можешь справиться с обстоятельствами, в которых оказался по собственной глупости и недальновидности! – Я взглянула на него, и на миг мне почудилось, что во влажном жарком воздухе нагретой комнатки повеяло осенней свежестью и запахом палой листвы. – Никогда, Рейалл, никогда не заставляй других расплачиваться за свои ошибки, потому что в конечном итоге каждый отвечает только за себя. Даже если ты будешь срывать свою ярость на каждом, кто по глупости или случайности перешел тебе дорогу, это не поможет тебе стряхнуть оковы человеческого тела, а я помогать не стану. И поверь – с каждой подобной «разрядкой» маска будет прирастать к твоему лицу еще крепче, так, что уже никто тебе не поможет, ни ты сам, ни Холмы, ни Сумерки.

– Ты не поняла, что я сказал, моя маленькая ши-дани. – Фаэриэ печально улыбнулся, присаживаясь на краешек бадьи и проводя кончиками пальцев по моим волосам. – Зато я понял, что ты хочешь сказать мне. Ты согласна останавливать меня в тех случаях, когда я… выхожу за те рамки, о которых ты говоришь?

– Каким образом? – горько усмехнулась я, отводя его ладонь и принимаясь намыливать голову. – Как я могу остановить бурю, когда она вооружена холодным железом и совершенно не соображает, что творит?

– Позвав ее, – тихо сказал фаэриэ, вплетая пальцы в мои волосы. – Просто позови меня… по имени.

Долгий взгляд глаза в глаза. Беззвучный разговор без слов.

Я медленно кивнула, принимая очередное Условие:

– Хорошо…

Что-то тоненько зазвенело, будто бы кто-то ущипнул туго натянутую невидимую струну. Витой медный браслет на моем запястье нагрелся и сквозь янтарные бусины словно проросли тонкие, как лунная нить, аметистовые жилки.

Еще один договор, который почти невозможно разорвать.

Рейалл по собственной воле вложил мне в ладони право остановить его, даже если он станет дождем и штормовым ветром, вернуть при необходимости фаэриэ в человеческий облик. Право обуздать полуночную бурю. Доверие, которое живые стихии оказывают только тем, кого не хотят терять ни при каких обстоятельствах. Причины у всех свои, а результат один и тот же.

Габриэль тоже позволил мне называть его по имени… в обмен на право прийти на зов куда угодно, если хватит сил. Только пределов силы короля Самайна не знает никто, даже он сам, пока не попробует и не проверит на себе.

Кажется, когда-то давно именно так Габриэль узнал, что может вести за собой Дикую Охоту даже в людские земли…

Фаэриэ скользнул ладонью по моей голове, потянулся за кувшином с горячей водой.

– Я все же помогу тебе?

Я молча кивнула, разглядывая исцарапанные ладони и почему-то чувствуя облегчение. Словно запутанная игра, где фишки постоянно оказывались не там, где надо, наконец-то была объявлена шулерством, и все остались более-менее при своих, толком ничего не выиграв, но и не проиграв.

Одно данное обещание, одно принятое.

Вроде никто ничего никому не должен, но разойтись на перекрестке дорог уже не получится.

Иногда у капризной девы-женщины-старухи под именем Судьба очень некрасивая усмешка…

Золотые солнечные лучи запутались в каштаново-рыжих косах ши-дани, высветили в светло-серых глазах серебристые искорки, темные пятнышки на дне радужек – как камешки под водой. Она постоянно оправляла подол длинной, до колена, рубашки, одергивала штаны и путалась в полах нового летнего плаща – не привыкла ходить в мужском костюме и потому ей мешалось все и сразу. Но, с другой стороны, Рейалл уже не мог наблюдать за тем, как его маленькая ши-дани цепляется длинной юбкой за каждый куст и корягу, а потом шипит разозленной кошкой, когда приходится идти по крапиве, которая растет в здешних лесах едва ли не на каждой тенистой поляне. Надоело поминутно оборачиваться через плечо, чтобы быть уверенным, что девушка идет рядом, а не застряла где-нибудь позади, пытаясь высвободить подол платья от цепкой ежевичной плети или разглядывая очередную царапину на лодыжке.

– Неужели ты не мог достать платье? – вздохнула она, проводя ладонью по поясу, на котором висело ее самое большое сокровище, дар осеннего Холма, надежно укрытый в простеньких ножнах, которые смастерил для ши-дани башмачник вместе с короткими уютными сапожками.

– Увидишь, в штанах путешествовать гораздо удобней. Еще спасибо мне скажешь. – Рейаллу стоило немалых трудов не улыбнуться, наблюдая за тем, как изменяется выражение ее лица. Недоверие, капризное возмущение, задумчивость. Настроение меняется так же легко и быстро, как небо в осенний день, – то дождь, то солнце, то ни облачка, а то словно из ниоткуда ветер пригонит ливневые тучи.

– Непременно. – Она вздернула нос и отвернулась, глядя куда-то в сторону.

Ей, большую часть жизни прожившей внутри волшебного Холма, интересно было абсолютно все – и каменные дома с резными ставнями и вычурными вывесками над дверью, и уличные менялы, и коробейники, во все горло нахваливавшие свой товар, предназначенный в основном для падких на все яркое и блестящее женщин – зеркала, ленты, гребни. Мелочи, которые обычно весьма привлекательны для слабого пола и совершенно безразличны тем, кому чаще всего приходится расплачиваться за пристрастия своих жен и подруг. Люди, снующие вдоль торговых рядов, богатые и бедные, красивые и уродливые, с улыбкой на лице или с нахмуренными бровями зачастую привлекали внимание ши-дани сильнее, чем яркие безделушки или дорогие ткани. Фиорэ наблюдала за людьми с каким-то странным, непонятным интересом, подолгу рассматривая то задумчивую девушку, почти девочку, стоящую за прилавком с глиняными игрушками и постоянно держащую ладонь на округлившемся животе, то молодого мужчину, который одаривал богато одетую женщину драгоценностями.

Ши-дани словно смотрелась в искривленное зеркало, хмурилась и пыталась увидеть и понять нечто такое, что не могла осознать или заметить раньше.

Рейалл уже начал терять терпение, когда что-то словно кольнуло затылок ледяной иглой, застыло, прилепилось как клещ. Чья-то поисковая магия, безошибочно нащупавшая оставленную на его теле запирающим заклинанием метку.

Легкая улыбка тронула губы.

Нашли все-таки. Те, кому стало известно о сбежавшем пленнике, кто не забывал о замке на мысе Иглы и о Грозовом Сумраке. Странно, что провозились преследователи так долго – ведь для людских поисковых заклинаний он должен был сиять, как огромный костер в безлунной ночи, на свет которого можно безошибочно выйти даже из лесной чащи. А значит, появилась-таки возможность расквитаться хотя бы с орденом человеческих магов, связанных Условиями так же жестко, как и сам фаэриэ, но куда как менее жестоко.

Фиорэ, идущая рядом, звонко рассмеялась, когда встреченный бродячий фокусник выудил из рукава живую птицу, которая, вместо того чтобы сидеть смирно, вдруг клюнула мужчину в палец и вспорхнула в небо, радостно чирикая от счастья вновь обретенной свободы.

За себя Рею было совершенно не страшно – за годы заключения он свыкся и со смертью, и с оковами, но вот мысль о том, что в случае его поражения люди не пощадят и осенницу, которая случайно или благодаря очередной шутке судьбы оказалась рядом с ним, холодным камнем легла на сердце. Затопчут в мире людей этот хрупкий цветок осени, несмотря на природное волшебство, сломают и выбросят умирать в пыли на обочине дороги, не пожалев затраченных усилий. Сейчас она смеется, тянется к этому людскому, срединному миру на границе между Холмами и Сумерками. Быстро забывает нанесенные обиды и совершенно не умеет мстить. Странное, по-своему волшебное, создание. Впрочем, разве не такой должна быть осень? Разве природа помнит нанесенные ей плугами и лопатами раны, разве пробует отомстить за разведенный на земле костер или вырубленный лес? Иногда злится, срывает крыши домов ураганным ветром, заливает поля дождями или вымораживает ранним снегом, но все равно любой ветер рано или поздно стихает, снег тает, а вода испаряется под ласковыми солнечными лучами.

Если бы ши-дани были такими же мстительными, как фаэриэ, они давно перекроили бы этот мир под себя, не оставив от обидчиков даже следа. Одно наводнение, река, вышедшая из берегов, или земля, вздрогнувшая или расколотая глубокими трещинами, – и человеческое поселение перестает существовать. А если заставить природу взбунтоваться повсюду?

Легко и просто – ши-дани достаточно лишь захотеть мести в момент, когда они входят в полную силу.

И счастье, что они желают совсем иного…

Рейалл скользнул ладонью по плечу шедшей рядом с ним Фиорэ, прижал девушку к себе одним рывком и остановился, вслушиваясь в гул толпы. Глухо дребезжала натянувшаяся «нить» поискового заклинания, на другом ее конце кто-то торопливо приближался, все быстрее и быстрее. Вряд ли орден пришлет одного обремененного Условиями человека, раньше их всегда было как минимум двое. Можно было бы попробовать сбежать, укрыться в лабиринте переулков, но тогда у врага будет шанс ударить в спину или применить колдовство, на которое далеко не сразу решишься в толпе в разгар базарного дня.

Фаэриэ едва слышно усмехнулся. «Простые люди», которых по идее защищает орден, станут великолепным щитом против подосланных за Грозовым Сумраком служителей. И пусть ши-дани, тоже почуявшая беду и испуганно жавшаяся к его боку, потом ругается, плачет, грозится уйти – неважно. Главное, чтобы было кому ругать и грозиться…

– Ничего не бойся.

Девушка вздрогнула, вскинула подбородок, заглядывая в лицо фаэриэ. Испуг сменился страхом, тонкие пальцы до боли вцепились в его локоть.

– Только не начинай убивать. Не здесь.

Она не могла не попросить об этом! Ну просто не могла!

Широкая улыбка сама собой появляется на лице фаэриэ. Хочется смеяться в голос, искренне, до слез, но тогда маленькая ши-дани испугается еще сильнее, а вдобавок еще и обидится.

– Хорошо. Без трупов. По крайней мере, на этой площади.

Из толпы выныривает уже знакомая по пути в Альгаст светловолосая девчушка, оглядывается вокруг, торопливо перекатывая в ладони серебристый шарик, опутанный черной паутиной, будто наматывая нитку на клубок. Поворачивается, неотрывно глядя на шарик, а потом поднимает взгляд.

Тонкие пальцы сминают амулет, а лицо становится похожим на гримасу обиженного в лучших чувствах ребенка, обманутого и преданного близкими людьми. Девушка охнула, роняя на мостовую сплющенный в неровную лепешку шарик, больше похожий на раздавленное насекомое, и прижала ладонь к губам, словно подавляя неуместное восклицание.

– Зря ты пришел в город. – Глубокий мужской голос, пронизанный магией, разносится над заполненной людьми площадью, эхом отражается от стен, прокатывается по спине колючим плодом неспелого каштана. – Отсюда тебе уже не выйти.

Иллюзия, пустышка – но как действует на чернь, благоговейно расступающуюся перед статным магом, одетым в глухой черный костюм для верховой езды, застегнутый до самого горла, несмотря на душный жаркий полдень! Даже семенящий за ним пожилой мужчина с золотой цепью на шее кажется величественным и гордым, настоящий градоправитель, вознамерившийся очистить свой город от существа из страшных легенд и тем самым снискать славу. Похоже, за то время, что Грозовой Сумрак был заточен в замке, люди успели позабыть о полуночной буре, которая поднимала в воздух не только обломанные ветки и побитую черепицу с крыш, но и хорошо заточенные клинки из ближайшей кузни или оружейной лавки.

Позабыли – и потому перестали бояться, сочли легенду приукрашенной выдумкой, а самого Рейалла – лишь фаэриэ, утратившим разум и волю в чужих руках и потому не способного создать ничего страшнее порыва ветра, который разве что шляпу с головы сдует да метнет в глаза пригоршню дорожной пыли.

Просто превосходно!

Задвинуть Фиорэ за спину, улыбнуться, наблюдая за тем, как люди торопливо отступают назад, прячутся в подворотнях, за углами домов – но не уходят, словно не желая пропустить неожиданное представление. Что ж, разочаровать такую широкую публику было бы непростительно.

– Не выйти? – Рей улыбнулся, обвел взглядом площадь. – А как ты собираешься мне помешать, человек? Один будешь со мной драться? Но в таком случае развлечение завершится чересчур быстро и не в твою пользу. Твои фокусы на меня уже не подействуют.

– Зачем один? – Маг подошел к пугливо сжавшейся светловолосой девушке, обнявшей себя руками за плечи, скользнул кончиками пальцев по ее открытой щеке. – Гвендолин, не отходи далеко.

– Подставишь жену под удар? Я впечатлен. До такого даже мне опускаться не доводилось.

– Да, в свое время ты боролся до конца за свою госпожу. – Маг взмахнул рукой, люди, оставшиеся на свою беду на площади, отхлынули назад, пропуская небольшой отряд местной городской стражи – с десяток воинов в кольчугах и прочных кожаных куртках, вооруженных мечами, явно выкованными в одной кузнице по не самому удачному образцу.

Прилив ярости – как порыв горячего душного ветра, обдавшего лица людей, не сообразивших отойти подальше, а то и вовсе сбежать. Хрупкие пальцы ши-дани, предупреждающе сжавшие ладонь фаэриэ.

– Я помню свое обещание, милая. – Голос тихий, очень мягкий, ласкающий бледные щеки Фиорэ призрачными пальцами летнего ветерка. Трупов на этой площади не будет. Но кто сказал, что нельзя сделать так, чтобы оставшиеся в живых позавидовали мертвым, павшим на поле боя?

Два шага назад, к телеге, у которой какой-то крестьянин позабыл цеп с недлинным, в три локтя, держальнем и массивным деревянным билом. Сыромятный ремень, соединявший било с рукоятью, оказался порядком потрепан, а кое-где даже надорван, но и такого оружия будет вполне достаточно против неповоротливого человеческого тела.

– С таким сбродом я даже саблю из ножен доставать не буду, – усмехнулся Рейалл, отодвигая ши-дани к телеге и поудобнее перехватывая отполированный трудолюбивыми крестьянскими руками держалень цепа. – Мне хватит и такого оружия.

И почему наиболее молодые всегда лезут вперед, надеясь напугать противника громким, чуть захлебывающимся криком и торопливым, но бессмысленным размахиванием отполированного до блеска меча?

Шаг в сторону, массивное било взлетело вверх, захлестывая ремнем через руку, удерживающую меч, и ощутимо ударило человека в ухо, отчего тот споткнулся и неловко покачнулся, пытаясь удержать равновесие. Рей пнул человека под коленку, а потом еще добавил нижним концом держальня по затылку так, что стражник рухнул лицом вниз на мостовую и затих.

Острое лезвие свистнуло над головой фаэриэ, шевельнуло растрепанные волосы порывом воздуха, а в следующее мгновение человек уже лежал рядом с напарником в позе зародыша, визгливо подвывая и прижимая руки к паху. Насчет возможного потомства можно уже не беспокоиться – детей там, судя по всему, делать будет уже нечем. О боеспособности в ближайшее время тоже думать не стоит.

– Похоже, здешняя стража не может защитить даже себя.

Перехватить занесенную руку с мечом, отвести взмах в сторону так, что лезвие врубается в незащищенное бедро стоящего рядом стражника, не успевшего отскочить в сторону или задержать удар лезвием собственного клинка. Кровь моментально пропитала штанину, частой капелью пролилась на мостовую. Ранение серьезное, но не смертельное, если вовремя перетянуть ногу и оказать помощь. Если не успеют… что ж, людская медицина во все времена оставляла желать страждущим много лучшего.

– Зачем носят оружие – непонятно! – Хруст сломанного сустава, меч со звоном ударился о булыжники, стражник тонко, по-бабьи, взвизгнул, прижимая к телу руку с неестественно вывернутой кистью, шагнул назад, споткнулся о ноги лежащего на мостовой человека и неуклюже сел на задницу прямо в лужу не успевшей еще остыть крови.

– Еще желающие?

Люди подались назад, отступили, и сразу же над площадью словно раскинулась тонкая невидимая сеть, воздух стал душным, тяжелым, перламутровым маревом затрепетал вокруг фаэриэ – и вдруг сгустился плотным облаком, жалящим кожу крошечными раскаленными иглами. Заклинание обернуло Рея колючей цепью, сдавило грудь, тяжелой могильной плитой пригнуло к мостовой.

Те же ощущения, когда его захватили среди дня посланные орденом маги, то же заклинание подчинения, рассчитанное на живую стихию, на обуздание силы, живущей в каждом фаэриэ. Своего рода Условие, выжигающее волю раскаленной печатью подчинения, оплетающее живущую внутри человеческого тела стихию тонкими сиреневыми щупальцами-побегами, превращающимися в нерушимую магическую клетку.

Держалень треснул и рассыпался тонкой, острой щепой в судорожно стиснутом кулаке. Рейалл упал на одно колено, пытаясь стряхнуть оковы заклинания, когда в двух шагах у него за спиной зажглось еще одно солнце. Яркое, залившее площадь золотисто-рыжим сиянием, теплое, ласковое, как нежные руки возлюбленной. Живое.

Перед лицом хрупкой маленькой осенницы неподвижно висел ее красноватый нож, янтарь в рукояти которого и сиял пойманной звездочкой так, что глазам было больно смотреть, а по лезвию, направленному острием вниз, расплывалась багряная кровавая пленочка. Ши-дани смотрела вперед, на мага, выставившего перед собой облитые перламутровым сиянием ладони, и стремительно изменялась, становясь такой, какой Рейалл видел ее лишь мельком в ночном лесу да в почти позабытом сне-яви.

Тонкой плетью вьюнка выступил на ее щеке витой причудливый узор, когда Фиорэ взялась окровавленной ладонью за рукоять висевшего в воздухе ножа и начала медленно, с видимым усилием разворачивать его острием вверх.

Мертвая тишина упала на мостовую, накрыла людей невидимыми крыльями, пригвоздила к месту, и в этом безмолвии Рейалл услышал тихий шелест-скрип, будто бы содержимое разбитых песочных часов тонкой струйкой сыпалось на деревянный пол.

Ши-дани разворачивала нож острием к небу, капли крови срывались с ее тонкого запястья и падали на булыжники мостовой, которые тускнели на глазах, покрываясь трещинами.

Сдавленный хрип-вскрик мага разорвал тишину, эхом отразился от каменных стен домов, но он был заглушён голосом Фиорэ, который выводил высокую, странную ноту, песню на одном дыхании, непрерывную, льющуюся как поток воды, болезненно-звонкую, заставляющую трепетать и покорно опускаться на колени со склоненной головой.

Власть ши-дани, о которой многие не знали или не хотели знать, сила, которой они пользуются редко или же не пользуются вообще.

Молодое лицо обремененного Условиями человека покрыла сеть тонких морщин, и чем выше поднималось острие ножа осенницы, тем глубже они прорезали лоб и щеки, горькими складками ложились вокруг рта и под глазами. Маг старел на глазах, будто бы Фиорэ поворачивала его время вперед, подгоняла немощную старость, оставляющую позади силу и привлекательность.

Рей смотрел в неподвижно застывшее холодное лицо осенницы и вдруг понял, что, когда блистающий багрянцем и золотом нож, рассыпающий вокруг янтаря на рукояти колючие рыжие искры, развернется острием к небу, человек, присланный орденом, умрет от глубокой старости. Потому что сейчас из светло-серых глаз осенней ши-дани смотрело безжалостное и неумолимое Время, которое властно над всеми без исключения. Которое не останавливается и не поворачивает вспять – просто идет вперед, иногда быстрее, иногда медленнее, перешагивая через любое препятствие, проникая сквозь любые стены и настигая каждого.

Великая сила, великая власть.

Потому что за ней следует сущность еще более неумолимая и безжалостная, избежать встречи с которой не суждено никому.

За плечом осенницы мелькнула тень, от которой повеяло холодом заброшенной могилы, нерушимым спокойствием и бесстрастным равнодушием. Словно натянулась прозрачная, хрупкая нить человеческой жизни, которую так легко перерезать той, которая имеет на это право…

Еще немного… только довернуть лезвие ножа…

– Пощади!!!

Девичий крик почти перекрыл жутковатую, пробирающую до самого нутра звенящую песню ши-дани. Голос осенницы сбился, дрогнул, когда Гвендолин подбежала к ней, упала на колени, обнимая руками запыленные сапоги Фиорэ:

– Остановись!!!

Красноватый нож выпал из ладони ши-дани, не завершив поворот на четверть оборота, зазвенел о камни мостовой. Густую, звенящую тишину словно платком смахнуло, Фиорэ моргнула, и человеческий облик проступил сквозь черты ши-дани, как земля из-под тающего снега.

Обычная, слегка растрепанная и напуганная женщина, у ног которой навзрыд рыдает светловолосая девчонка в зеленом плаще.

– Что вы стоите… – Вдвое постаревший маг с пепельной сединой в поредевших волосах тяжело оперся на плечо бледного градоправителя, с трудом дышал, хватаясь истончившейся рукой за грудь. – Хватайте… пока они оба ослаблены колдовством.

– Да-да, хватайте, – насмешливо отозвался фаэриэ, подходя к рыдающей Гвендолин и одним рывком вздергивая девушку на ноги. Ухватить за светлые растрепанные волосы, прикрывающие половину лица, отвести назад – и развернуть девушку к столпившемуся в нерешительности народу. – Только вначале взгляните в лицо тех, ради кого умираете!

Кто-то отвернулся, кто-то приглушенно вскрикнул, но большинство разглядывали магичку со знаком ордена, вышитым на уголке воротника, с брезгливым интересом. А посмотреть было на что – левая щека девушки выглядела так, будто кто-то аккуратно срезал с лица кожу, а потом шутки ради зарастил обнажившиеся мышцы и сосуды прозрачной пленкой. Метка Сумерек, след узкой трехпалой ладони, появляющийся, когда люди по глупости или неумелости пытаются вызнать будущее у изнанки тени или стремятся заполучить себе на службу мелкую нечисть. Левое веко оказалось не то срезанным, не то выжженным, а глаз потемнел, белок стал черным, пронизанным едва заметной сеточкой алых сосудов, тогда как зрачок вместе с радужкой обратился в жутковатое бельмо, затянутое зеленоватой пленкой.

Похоже, что когда-то давно Гвендолин слишком тесно пообщалась с Сумерками, наверняка прибегнув к зеркальному гаданию на суженого-ряженого, и по неопытности позабыла оградить себя должным образом, вот и расплатилась меткой на лице, которую не покажешь никому, даже близкому человеку. Слишком страшной делала она миловидное девичье лицо, и хорошо, если люди всего лишь шарахнутся в сторону, а не потащат на костер сжигать отмеченную изнанкой тени девку во избежание «нехорошего».

Рейалл бережно, почти ласково провел пальцами по горлу плачущей, но не смевшей шевельнуться девушки. Хотелось свернуть эту тонкую шею, одним движением, так, чтобы вместе с магичкой погибло то, что наблюдает за миром людей через искалеченный Сумерками глаз. Какое у нее Условие колдовства, если она составляет пару волшебнику, способному к сильному чарованию в солнечный полдень? Полночь? Закат?

Хотелось обезопасить и себя, и ши-дани от того, что может выбраться из этой девочки с наступлением темноты. Раз и навсегда обезопасить. Ведь это так просто – одно движение, и все. Она даже боли не почувствует…

– Проваливайте из нашего города!

Фаэриэ поднял голову, ища взглядом того, кто осмелился выкрикнуть то единственное желание, которое читалось на лицах людей в толпе, за исключением, пожалуй, обремененного Условиями человека и его спутницы с меткой Сумерек на щеке.

Похоже, смертные наконец-то начинают усваивать преподанные уроки.

Стражники, оставшиеся на ногах, торопливо выставили перед собой мечи, но нападать не спешили.

– Уходите. – Градоправитель отступил от «дневного» волшебника, незаметно отряхнул рукав бархатного кафтана. – Я принял решение. Пусть орден разбирается со своими проблемами самостоятельно, без поддержки Альгаста. Вы двое, – он ткнул пальцем в сторону фаэриэ, – уходите из города немедленно. Вам не будут мешать, но проследят, чтобы вы действительно покинули Альгаст. А уважаемым магам я предоставлю уютные комнаты, чтобы они смогли отдохнуть, восстановить силы, и не ранее чем через два часа смогли отправиться в погоню. Если у них, конечно, сохранится подобное желание.

– До чего же приятно встретить хотя бы одного здравомыслящего человека. – Рейалл оттолкнул всхлипывающую девушку в сторону так, что она не удержалась на ногах и упала на булыжную мостовую, в кровь ссадив неловко выставленные ладони, и направился к сжавшейся в комочек у колеса телеги шидани.

Подобрал разом потускневший, кажущийся чересчур легким красноватый нож, сунул его в ножны на поясе осенницы и бережно провел кончиками пальцев по прохладной щеке. О том, что она сделала, стоит поговорить чуть позже, – о подобных сюрпризах со стороны его маленькой ши-дани хотелось бы знать заранее.

– Идем, милая.

Осенница послушно встала, когда фаэриэ потянул ее за руку, молча направилась к выходу с площади за своим спутником, не обращая внимания ни на людские выкрики, ни на пустые проклятия Гвендолин. Уже на краю площади Рейалл обернулся, снял с пояса небольшой мешочек и бросил его на мостовую. Цветными огоньками заиграли драгоценные камни в широком золотом ожерелье, выскользнувшем из разошедшейся горловины, притянув взгляды окружающих куда сильнее, чем метка Сумерек.

– Вира за покалеченных! Даже фаэриэ чтят людские законы.

– Но здесь слишком много, – неуверенно пробормотал градоправитель, глядя на мешочек с драгоценностями, как бруха на пролитую кровь, с жадностью и вожделением. Рейалл усмехнулся и положил ладонь на плечо ши-дани, увлекая ее за собой прочь с площади.

– Это еще за тех пятерых убитых, что имели глупость пристать к нам накануне.

И до самых городских ворот никто из сопровождавших нас нелюдей стражников не произнес ни слова…