История вторая
ОТХОДНАЯ МОЛИТВА

Виора, раздобревшая от весенних паводков, все еще была необычно полноводна, но давно уже успокоилась, и течение в ее многочисленных излучинах совершенно не чувствовалось — лодка летела по зеркальной глади, рассекая воду, точно лебедь. Лодочник, получивший за свои услуги монету в одну двадцать четвертую серебряного эсу, старательно налегал на весла, перестав жаловаться, что еще слишком рано, что туман какой-то дьявольский, что погода не ах и вот-вот разверзнутся хляби небесные. Что он болен и с утреца пораньше хочет пропустить стаканчик.

Я сидел на носу, вглядываясь в утреннюю туманную дымку. Сквозь нее едва различимо проступал противоположный берег, где располагался Басуен — последний и самый северный город Лагонежа. Сразу за ним уже начиналась Прогансу, страна, которую я старался обходить кружным путем и не приближаться к ней ближе, чем на три десятка миль.

Проповедник развалился на корме, корча из себя важного мореплавателя. Сперва он распел церковный гимн, безбожно фальшивя, а затем стал командовать лодочником, нисколько не смущаясь, что тот его не слышит и не видит:

— И раз. И два. Живей веслами работай, дубина! Маши ими посильнее, тебе заплатили хорошие деньги! Гораздо большие, чем заслуживает такой бездельник и пропойца, как ты.

Сегодня он был в ударе. Впрочем, как и во все предыдущие дни, с того самого, как мы оказались на материке. Старый пеликан разве что не пускался в пляс, смывшись из Темнолесья, и таким счастливым я его не помню с тех пор, как похоронил его тело и оплатил поминальную молитву для его души.

— Людвиг, ты чувствуешь пьянящий запах настоящей свободы?! — вопросил он у меня с блаженной улыбкой монастырского идиота, но я не стал вступать в беседу, иначе лодочник сочтет меня психом.

По мне, так никакой свободой здесь не пахло. Зато смердело свинофермой, находящейся на левом берегу, выше по течению. Ветер, на мою беду, дул с той стороны, но Проповедник, разумеется, подобных мелочей не замечал. Как и волн застарелого перегара, распространяющихся от нашего лодочника во все стороны.

Мы проплыли мимо большой облезлой лодки, в которую вытягивали сети два рыбака, а третий стоял с арбалетом на изготовку, на тот случай, если за рыбой пожалует кто-нибудь из речных хозяев или в сетях окажется рассвирепевший топлун. Улов был не ахти какой, с десяток мелких плотвичек да полосатых окуньков.

— Помолитесь, и будет вам счастье. С божьей молитвой на устах всякое дело делается! — крикнул им Проповедник.

Правый берег выбрался из белесой утренней дымки, приблизился так, что я смог разглядеть заросли молодой осоки, серую цаплю, покосившуюся пристань на невысоких сваях, небольшую, домов на двадцать, деревеньку на выступающей песчаной косе и едва различимый шпиль ратуши Басуена.

Вдоль кромки воды пастух гнал трех коров, одна из которых забрела в осоку и не желала выбираться назад, у деревни бабы полоскали белье, а на пристани, к которой во время осенних праздников частенько причаливали баржи торговцев из Кантонских земель, меня поджидали двое.

Старина Пугало, все такое же нелепое и страшное, как обычно, ссутулившись, сидело, свесив над водой костлявые ноги и небрежно поигрывая острым серпом. Вид у него был, как всегда, угрюмый, а улыбочка жутковатой. Мы пересеклись взглядами, и оно, помедлив мгновение, кивнуло.

Я ответил ему тем же, а Проповедник, вскочив, возопил:

— Соломенная голова! Где ты шлялся?!

Пугало ответило ему тем, что пожало плечами, чем изумило старого пеликана до глубины души.

Недалеко от одушевленного, опираясь на перила, стояла белокурая девушка в белых рейтарских рейтузах с красными лампасами, в кружевной рубахе и жакете без рукавов. Из-за щегольского мужского берета с алым фазаньим пером она выглядела еще более соблазнительной, а литавская рапира придавала ей несколько воинственный вид. Я, как и прежде, залюбовался ею, а она улыбнулась мне и подняла руку в приветствии.

— Святая Богородица! Какая компания! — не унимался Проповедник, — Пугало и ведьма! Меня так еще никогда не встречали. Вся наша дурацкая семейка снова в сборе, Людвиг! Кого нам за это благодарить?

Лодка коснулась пристани, и лодочник вцепился руками в ржавую скобу, давая мне возможность вылезти:

— Приехали, ваша милость. Басуен, как вы и просили.

Я поставил на пристань саквояж и заключил Гертруду в объятия. От ее шеи легко пахло гиацинтами, и я понял, что за прошедшие месяцы почти забыл этот запах.

— Ну, хватит вам. Хватит, — наконец не выдержал Проповедник, который терпеть не мог, когда мы проявляли свои чувства на его глазах. — Меня заедает от зависти, так что делайте это в более укромном уголке.

Гертруда, вздохнув, отступила от меня на шаг, и я готов поклясться, что в ее светлых глазах были слезы.

— Я очень рада, что все обошлось, Людвиг.

Она взяла меня под руку, кивнув Проповеднику:

— В ближайшие несколько часов мы в твоей компании не нуждаемся. Можешь пока расспросить Пугало о том, где оно путешествовало. Пойдем, Синеглазый. Нам надо многое рассказать друг другу…

Шрамы, которые остались после встречи с окуллом, она рассматривала с придирчивой осторожностью. Смотрела долго, водила по широким белым линиям теплыми, изящными пальцами, и ее брови то и дело хмурились. Она сняла с шеи закованный в серебро аметист:

— Сожми в руках.

Гера сотворила какое-то заклинание, кожу у меня на ладонях легко закололо. Колдунья забрала камень, завернулась в простыню и подошла к окну, изучая минерал на солнечном свету. Я в то же время с неменьшим интересом изучал ее, так как свет пронизывал ткань, словно прозрачную океанскую воду.

— Что? — спросила она, почувствовав мой взгляд.

— Ты красивая.

— Спасибо. София умница.

— Вот как?

Она вернулась в постель, по пути небрежно бросив аметист на столик.

— Пророчица сделала то, что не смогла бы сотворить даже старга. Отличная работа, превосходное искусство. Ее талант в целительстве еще никому не удалось превзойти, так что теперь я за тебя спокойна.

Интересно, знает ли она о последствиях моего исцеления? То, о чем мне сказала Софи? Если да — хорошо. Если нет — я не стану тревожить ее такими пустяками.

— Как ты себя чувствуешь, Людвиг?

— Проповедник задает мне этот вопрос каждый день. Со мной все в порядке, и я готов к работе.

— Это хорошо, потому что, пока тебя не было, дел накопилось выше крыши. Твои опыт и умения нужны Братству.

— Ты говоришь как магистр, — улыбнулся я.

Она нахмурила светлые брови и вздохнула:

— Так и есть. Это быстро входит в привычку. Нынешняя весна для нас выдалась ужасной. Появилось много темных душ, в том числе и таких, каких раньше мы никогда не встречали, и стражи едва справляются. В Арденау практически никого не осталось, кроме преподавателей школы и учеников. Даже магистры разъехались по странам. В Шоссии творится тьма знает что, а Чергий и Ольское королевство развязали войну, из-за чего произошел всплеск появления темных, и они уже расползаются по соседним странам, хотя военные действия пока идут ни шатко, ни валко. Если количество сущностей продолжит расти, к середине лета нам придется просить помощи у всех, кто только сможет нам помочь. В том числе и у Ордена Праведности, а нам, как ты знаешь, проще наступить на собственное горло, чем связываться с этими лицемерами.

— Надеюсь, после моего посещения Литавии клирики смогут приструнить законников и убедить их на время забыть о цеховой грызне.

— Это важная миссия, — согласился я. — Вот только…

— Ты хочешь знать, почему я здесь?

— Да.

— Чтобы встретиться с тобой, Синеглазый, — улыбнулась она. — Представь себе, даже ведьмы иногда скучают. К тому же есть серьезная тема для разговора.

— Слушаю.

— Клирики заинтересовались историей о маркграфе Валентине и его коллекции кинжалов стражей. Кое-кто в Риапано желает поговорить с тобой, о чем уже сообщили в Арденау.

— Мне обязательно это делать?

— Боюсь, что да. Бегать от них всю жизнь не получится. Пока у тебя есть дело, но после тянуть с этим не стоит. Приезжай в Ливетту, как только освободишься. Я тоже еду туда. Думаю, когда прибуду, конклав уже закончится, и у нас будет новый Папа.

Слухи о болезни прежнего понтифика ходили без малого год. Говорили, что до Пасхи викарий Христа недотянет, но он протянул чуть дольше, и его перстень, обладающий изрядной долей магии, был разбит святым молотом на могиле Петра. В то время когда Папа неспешно собирался отправиться на Небеса, глупые надеялись на чудо и выздоровление немощного старика, а умные начали готовиться к неизбежному и искать свою выгоду. Создавались альянсы, платились взятки, гибли люди.

В итоге после смерти понтифика ситуация сложилась таким образом, что конклав заседал без малого третью неделю (если судить по тем новостям, которые с опозданием доходят до нас из Литавии) и пока не пришел к решению.

Борьба развернулась между ставленником почившего Папы — кардиналом из Литавии — и кардиналом Барбурга, которого поддерживал ряд северных стран и который являлся дядей Гертруды. Мнения разошлись, группы клириков никак не могли договориться друг с другом, а оттого сидели на воде и хлебе, запертые в душном, полутемном помещении, но совершенно не собирались сдаваться. Семидесятилетние стариканы ничуть не уступали молодежи в упрямстве и собирались бороться за власть до последнего вздоха.

— Я бы не рассчитывал на скорое завершение конклава. Помнишь, когда избирали Бенедикта Десятого, кардиналы совещались восемь месяцев и двадцать шесть дней.

— Ну, ты еще вспомни выборы Александра Двенадцатого! Три года, семь месяцев и четыре дня. Тогда шестеро кардиналов не дожили до часа, когда отомкнули двери капеллы. Это было триста лет назад. Сейчас все изменилось. Никто не будет сидеть взаперти, когда теряется доход с его земель, церквей и княжеств. Время — деньги, Людвиг. Они договорятся. Это вопрос ближайших недель, если не дней.

— Понимаю, зачем ты туда едешь. Братство должно поддержать нового Папу.

— Верно. Когда брат моей матери все-таки станет понтификом, стражи, а не законники будут рядом.

— А ты не думала, что будет, если кардинал Барбурга так и останется кардиналом? Его противник никогда не забудет нам этого.

— Не останется. Можешь мне поверить. Он скорее голыми руками передушит конкурентов, но услышит, как на площади Петра произнесут его имя, — усмехнулась она. — Церкви давно нужны реформы, за последние двадцать лет она начала терять позиции на востоке. Еретические волны следуют одна за другой, и никто не хочет, чтобы они накрыли нас с головой. Дядя сможет изменить ситуацию к лучшему.

— Смотрю, ты веришь в него.

— Как и в тебя. Вы с ним в чем-то похожи, Синеглазый, хотя он и старше тебя почти на сорок лет. Обязательно вас познакомлю, когда ты окажешься в Ливетте.

Я улыбнулся, не став говорить, что не имею никакого желания знакомиться с понтификом, будь он хоть четырежды любимым дядюшкой Гертруды.

— Людвиг, я знаю, что у тебя должно быть множество вопросов по поводу того, почему Братство прошло мимо Латки, и хочу ответить на них.

Я вздохнул, взъерошил свои порядком отросшие за время последних злоключений волосы, глянул на женщину, с которой меня связывало слишком многое:

— Расскажи с того момента, как тебя нашел Проповедник.

— Я только что вернулась в Арденау, он появился на следующий день, и, выслушав его историю, я тут же собрала совет. Тех магистров, кто в данный момент находились в городе. Когда они узнали о случившемся, мы сразу начали действовать, ведь Братство не бросает своих. Это непреложное правило, пускай хоть ты трижды провинился перед ними.

Я хмыкнул:

— Но помощь так и не пришла.

— Не пришла. Земли маркграфа, как ты помнишь, уже восемь лет не входят в зону нашей ответственности, и мы не имеем там никаких прав, словно в каком-нибудь Прогансу. Никакой поддержки от местных властей, никакой официальной деятельности.

— Я помню про рекомендации не тревожить маркграфа. Но не до такой же степени, чтобы не беспокоить его, когда пропал страж.

— Все гораздо серьезнее, чем лежит на поверхности. Началось с того, что до наших осведомителей дошли слухи о темной душе, обитающей в подземельях замка Латка. Разумеется, Братство собиралось направить туда стражей, но пришли клирики и попросили оставить маркграфа в покое. Как ты понимаешь, попросили — это очень мягкое слово.

Я опять хмыкнул. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, и, наконец, я произнес:

— Странно. Даже не могу представить, им-то он зачем понадобился.

— У людей из Риапано был какой-то свой интерес, но в подробности нас никто не посвятил. Сказали не лезть куда не следует, и только.

— И Братство склонило голову перед этим приказом. Понимаю.

— Ссориться с клириками — безумие. У нас достаточно проблем с Орденом Праведности, для того чтобы наживать себе еще одного, куда более опасного врага, который легко может стереть любого в порошок.

— Когда с тобой случилась беда, мы просили главного инквизитора Арденау разрешить Братству действовать на землях маркграфа.

— Разве это в его власти — запрещать или разрешать?

— Конечно, нет. Но он связался с тем, у кого есть власть, там, в Риапано, и тот отказал. Мы пытались убедить, но он был непреклонен, хотя и высказал сожаление о нашей потере. Вопреки запрету мы отправили стражей, но братья-каликвецы остановили их и вежливо попросили не делать глупостей. Вернее, уже совершенно невежливо. За всеми, кто находился в Арденау, пристально наблюдали и даже перехватывали нашу почту. Так что по официальным каналам мы ничего не могли сделать. Без поддержки властей самостоятельно штурмовать Латку — занятие бесполезное. С нашими силами это невозможно, для такого штурма нужна целая армия. Так что пришлось воспользоваться услугами наемников, оплатив их работу через подставных лиц. Поверь, Братство не пожалело денег, мы наняли самых лучших, вытаскивавших пленников даже из застенков инквизиции, горных монастырей и княжеских подвалов. Но они пропали где-то в окрестностях замка маркграфа. Исчезли, словно черти утащили их прямиком в ад.

— Ну, его милость сам был из этого ада. Душегубство, попытка убийства епископа, прости, уже кардинала, Урбана, сотрудничество с Орденом Праведности, сотни трупов и издевательство над стражами. Я рад, что теперь его рвут на части крюками, и надеюсь, никто не будет торопить приход Страшного суда, чтобы он успел достаточно настрадаться. Здорово, что ты догадалась попросить помощи у Софии.

— Я отправила ей весточку еще до того, как мы поговорили с главным инквизитором Арденау. Так что пророчица прибыла за тобой очень вовремя.

Я не стал ей говорить, что Софи опоздала. Гере совершенно ни к чему об этом знать.

— Кстати о ней, — прищурилась колдунья. — Что тебе сказали напоследок?

— В смысле? — прикинулся я идиотом, но получилось это у меня не слишком хорошо.

— Ты знаешь, о чем я. Об очередном из пророчеств, которые она порой выпускает в мир. Что ты услышал на этот раз?

Я лениво зевнул, прикрывая рот ладонью:

— Какую-то бессмыслицу. На этот раз ничего интересного. Даже не думай.

— Людвиг ван Нормайенн! — отчеканила Гертруда, и ее глаза свирепо сверкнули. — Хватит юлить!

Я, понимая, что Гера не отстанет, закатил глаза к потолку:

— В новом пророчестве Софии нет ни одного слова «бойся» или «опасайся». Она сказала, что не видит моей смерти так, как видела ее раньше.

— Я даже с пристани, когда появилась твоя лодка, ощутила остатки ее магии в твоей крови, а это мешает разглядеть будущее, но смею надеяться, что она права.

— А что, появился серьезный повод беспокоиться за мою жизнь? — удивился я.

— Для тебя станет откровением, если я скажу, что постоянно за тебя беспокоюсь? — наклонилась она ко мне. — Сильнее тебя в неприятности умеет влипать только Львенок.

— С этим спорить не буду. Ты знаешь, где он сейчас?

— По слухам, где-то на юге. Кажется, в Дискульте. Кстати! Благодаря твоей помощи Карл выжил.

— Я рад. Если честно, боялся, что ему не удалось выбраться из подземелий. Надо полагать, он рассказал вам много интересного?

— Не то слово. Он был очень красноречив… эй!

Дверь распахнулась слишком неожиданно для нас, и моя рука нырнула под подушку, к кинжалу, а пальцы Геры вспыхнули, точно тлеющие уголья в костре, но человек, без спросу ввалившийся в комнату, воссиял улыбкой, показывая, что не вооружен.

— Рад вас видеть, стражи!

Он был невысок, хрупок, я бы даже сказал женственен. Плавные, мягкие, осторожные движения, приятное, гладкое, улыбчивое лицо, живые ореховые глаза. Порой, по ошибке, его принимали за подростка, иногда (особенно спьяну) за девчонку, обрядившуюся в мужскую одежду. Но первое впечатление часто обманчиво. Рансэ старше меня на четыре года, и он отнюдь не девчонка, особенно когда берется за клинок.

— Рансэ, тебя учили стучать? — мрачно поинтересовался я, убирая оружие.

— Так я вроде стучал… Разве нет? — Он притворился растерянным. — Дверь была открыта и…

— Клянусь моим даром, я сама заперла ее на ключ! — сказала Гертруда, гася магию.

— Ну, по правде говоря, замок оказался пустяковым, а ваши лица были такими смеш… ай! Больно все-таки!

Незваный гость подскочил, словно его укололи иглой, и с укором посмотрел на колдунью.

— Убирайся к черту, иначе я действительно разозлюсь и превращу тебя в жабу! — прошипела Гертруда.

Она не шутила, и наш посетитель, ухмыльнувшись, выскользнул в коридор, подальше от неприятностей.

— Дверь закрой!

На миг вновь появилась ухмыляющаяся рожа, и створка захлопнулась.

— Раз он здесь, значит, работать мне придется с ним, — заметил я. — Если честно, я этому не рад.

— Только не говори, что вы не сходитесь характерами.

— Совершенно не сходимся. Он не приемлет компромиссов и излишне жесток.

— Но, признай, он неплохой страж и не самый худший из тех напарников, с которыми ты работал. К сожалению, Рансэ напомнил мне о времени. Пора ехать. Прости, что не можем нормально поговорить и побыть вдвоем.

— Ну, время мы провели замечательно, — сказал я бодро, хотя и чувствовал печаль из-за того, что мы так быстро расстаемся. Я давно не видел Гертруду и очень скучал, но постарался, чтобы она не заметила моего огорчения.

Гера грустно улыбнулась, застегивая пуговицу на рубашке:

— Не знаю, что вы должны сделать, ребята, но я беспокоюсь. Прогансу рядом, и если вам придется пересечь границу, без нужды не рискуй. Поверь, если на той стороне узнают, что ты страж, будет гораздо хуже, чем в плену у маркграфа Валентина.

Я рассмеялся:

— Обещаю быть осторожным, чтобы ты не волновалась.

— Вот и замечательно. — Она постаралась выглядеть веселой, затягивая шнуровку на сапожке. — У меня для тебя подарок. Загляни в мою сумку. Передний карман.

Я выполнил ее просьбу и достал алую тряпицу:

— Вот это?

— Разверни.

Там было кольцо из трех полосок желтого, красного и белого золота, свитых между собой несложной спиралью, и украшенное рунами крапивы, толокнянки и руты.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Оно в точности как прежнее. Мне жаль, что то я потерял. Когда-нибудь спрошу за него с колдуна маркграфа.

— Если только я не найду его первым, — хищно и зло улыбнулась Гертруда.

Впрочем, эту гримасу было тяжело назвать улыбкой. Моя ведьма слишком мстительна, и к господину Вальтеру у нее вопросов не меньше, чем у меня.

Я надел кольцо на безымянный палец левой руки и приподнял брови, заметив, как руна крапивы на несколько кратких мгновений налилась светом.

— Такого раньше не было.

— Просто ты изменился, Синеглазый. Кольцо чувствует это и пытается подстроиться под нового тебя. Кстати, я добавила в него маленькую деталь.

— Какую?

— Теперь всегда буду знать, где ты находишься. Не возражаешь?

— Да нет. Здорово.

— Проводишь меня? — попросила она, и я предложил ей руку.

Гертруда уже давно скрылась за поворотом, а я все еще стоял на пустой дороге и слышал ее последние слова:

— Будь осторожен, Синеглазый. Пожалуйста, будь осторожен.

Как только она уехала, мое настроение тут же испортилось, и появились мрачные мысли. Боюсь даже предполагать, когда я теперь смогу ее увидеть.

— Не печалься, Людвиг. С твоей ведьмой все будет хорошо.

Проповедник сидел на плетне, ссутулившись, вытянув голову на тощей шее, очень похожий на грифа-стервятника.

— Как поживает Пугало? — спросил я, вдыхая висящий в воздухе запах гиацинтов, оставшийся от нее.

— Все такое же. Дурной характер, отсутствие всяких манер. Не сказало мне даже здрасте, так что я послал его к дьяволу. Кажется, оно отправилось в комнату Рансэ.

— Проклятье! — подскочил я. — Почему не предупредил раньше?!

— А это важно?

Я побежал к постоялому двору. Посетителей в зале не было, лишь служанка стелила на столы свежие скатерти. Она вскрикнула и отшатнулась в сторону, когда я едва не сбил ее с ног, ворвавшись в дом. Влетев по лестнице и не зная, какая комната принадлежит стражу, я крикнул:

— Рансэ!

Из-за ближайшей ко мне двери раздалось нечто вроде утвердительного бульканья, и я ввалился в комнату, опередив ничего не понимающего Проповедника.

Страж лежал на полу, уткнувшись лицом в собственную шляпу со страусиным пером, а на его спине восседало невозмутимое Пугало, не обращая внимания на то, что жертва извивается и пытается встать.

Я облегченно перевел дух, одушевленный не хватался за серп, и в его поведении чувствовалась некая насмешка, а не желание убивать.

— Ты не мог бы слезть с него? — стараясь говорить спокойно, попросил я.

Пугало задумчиво повело головой, его плечи поникли, и оно неохотно встало с человека.

— Тяжелый, сукин сын, — Рансэ произнес первые осмысленные слова, и его красная физиономия постепенно начала принимать естественный цвет. — Подай, пожалуйста, бутылку вина. Себе тоже можешь налить, если хочешь.

Он припал к горлышку, сделал несколько долгих глотков, так что его острый кадык заходил ходуном, затем вытер губы тыльной стороной ладони. Выдохнул:

— Ну, ничего. В следующий раз я буду расторопнее, Соломенная башка. Посмотрим кто кого, когда я неожиданно ткну в тебя горящей палкой.

Пугало беззвучно рассмеялось и показало ему неприличный жест. Затем подумало и показало такой же задохнувшемуся от возмущения Проповеднику. Оно пребывало в чертовски хорошем настроении.

— Темный одушевленный, способный покидать предмет и путешествовать как цельная сущность. Однако. Не видал ничего подобного с тех пор, как вернулся из Сарона. Эта шутка не в твоем стиле, Людвиг. Зачем ты ко мне его отправил?

— Даже не думал. Оно само пришло с тобой познакомиться.

Рансэ встал, подошел к Пугалу, с интересом изучил идиотскую улыбочку садиста, хмыкнул:

— Как ты его приручил?

— У нас партнерское соглашение, — уклончиво ответил я.

— Ты в курсе, что я должен доложить Братству, с кем ты водишь дружбу?

— А ты доложишь?

Рансэ хмыкнул еще раз, поднял помятую шляпу, отряхнул ее:

— Насколько я помню, нам не рекомендовано связываться с одушевленными, если только мы не видим, что они сходят с ума от крови. Этот вроде достаточно адекватен, раз не перерезал мне горло. Так что сам с ним разбирайся. Мне надо с тобой поговорить.

— Давай поговорим.

— Прямо здесь не пойдет. У меня приступ паранойи, а стены тут слишком тонкие и дырявые, чтобы доверять им тайны. Давай прогуляемся до реки.

Эта таинственность мне не особо понравилась, я позвоночником чувствовал грядущие неприятности.

Мы сели на пустой пристани, Рансэ поставил между мной и собой полупустую бутылку вина, Проповедник, которому было интересно все таинственное и секретное, держался поблизости и делал вид, что любуется рекой, а Пугало, которое плевало на все секреты, отправилось бродить по осоке и пугать цапель.

— Мы отправляемся в Прогансу, приятель.

— Так я и думал, — мрачно проронил я. — Мне, как всегда, везет.

В отличие от Рансэ, родившегося в этой чертовой стране, я не испытывал к Прогансу никаких теплых чувств.

— Выше голову, Людвиг. Не все так плохо!

— Скажешь мне это, когда Носители Чистоты возьмут тебя крюком за лодыжку и потащат на четвертование. Какой тьмы мы туда собрались?

— Нас с тобой ждет Савранский университет — храм знаний, веселых студентов, запыленных книг и мудрых профессоров. Уверен, что ты всю жизнь мечтал его увидеть.

— Мне слишком поздно постигать академические науки.

— Магистрам плевать на твои знания. Отправиться туда — приказ Мириам.

— Так вот кого мне следует благодарить за это путешествие, — понимающе протянул я. — Она очень любезна, что помнит меня.

— Ты ведь был ее учеником?

— В прошлом. А почему выбрали тебя?

— Я сам вызвался, — беспечно сказал он, размахнувшись и швырнув пустую бутылку в Пугало.

То, не отшатнувшись, небрежно махнуло серпом, и посудина разлетелась на множество осколков. Одушевленный, кстати, совсем не обиделся на подобное обращение и продолжал шариться в осоке.

— Только не говори, что ты соскучился по своей родине.

— Моя родина любит меня примерно так же, как и всех остальных стражей, — усмехнулся он. — Но это не значит, что я должен отвечать ей взаимностью. Я хорошо знаю город, куда мы едем, и моя помощь будет не лишней.

Я нахмурился:

— Рансэ, между нами никогда не было особой дружбы. К чему тебе помогать мне?

— Тебе? — рассмеялся он. — Не весь мир сошелся только на тебе, ван Нормайенн. Я это делаю ради себя.

Я переглянулся с Проповедником:

— Самое время тебе рассказать, чего от нас хочет Мириам.

— Ты ведь знаешь, что раньше на месте Савранского университета находились архивы Братства?

— Я знаю, что там был один из наших замков, где собирались магистры. Про архивы не слышал.

— Об этом, как я понимаю, не любят говорить. После того как стражей выгнали из страны, большинство документов были уничтожены. Часть попала в королевскую библиотеку, часть осела у клириков в Риапано. Но закрытые архивы, так называемая Восьмая комната, как считается, уцелела. Она была хорошо спрятана, и ее не нашли. Замка давно нет. Его сровняли с землей, чтобы здесь от Братства не осталось никакой памяти. А на его месте отстроили университет. Как ты думаешь, на каком основании поднимали университетские стены? Первые его корпуса стоят на старых подвалах. Так что архивы никуда не делись, и именно там лежит то, за чем нас послали.

— Очень самонадеянно. — Я покачал головой. — Давай мыслить здраво. То, что архив не нашли, — лишь слухи. А даже если так, прошла уйма времени, и от книг могло ничего не остаться. Влага и крысы порой гораздо более жестоки, чем люди.

— Мириам уверена, что он уцелел.

— Но Мириам в Арденау, а нам надо ехать в Прогансу. Она не думала о том, что даже подвалы могли быть перестроены? Добавили новую стену, вырыли новый погреб, а то и вовсе замуровали входы и выходы.

Рансэ достал из-за ворота рубахи шнурок, на котором висела тяжелая серебряная монета с изображением орла — старый эсу, из тех времен, когда все стражи считали Прогансу своим домом:

— Это ключ. Он откроет секретную дверь в архив, если все осталось, как прежде. А если нет — мы уедем, несолоно хлебавши, и на этом наша миссия завершится.

— Архив большой? Что конкретно мы ищем?

— Книгу. Обложка из красной кожи, с серебряными вставками, и замок с защелкой. На замке нарисован молот. Что в ней — меня не волнует.

Я лишь пожал плечами.

И я, и он понимали, что успех всего этого странного мероприятия зависит от множества очень ненадежных «если». Если описание верно. Если книга все еще в архиве. Если мы сможем проникнуть в него. Если мы его найдем… Если он вообще существует.

— Вы едете в полную неизвестность без всякой надежды на успех, полагаясь лишь на удачу и отдавая свою судьбу в руки людей, которые с радостью вас прикончат, как только узнают, кто вы такие, — высказался Проповедник.

— Целиком на твоей стороне, приятель, — отозвался Рансэ. — Но работа есть работа.

— Наша работа уничтожать темные души, а не угождать капризам магистров, — не согласился я с ним.

— Ну, ты известен своим боданием с ними из-за любой глупости, — сказал страж, вставая. — Можешь не ездить, я все сделаю сам. А ты объясняйся с Мириам.

Проповедник скривился и начал вещать какой-то нудный отрывок из библии, но Рансэ попросил его читать проповеди где-нибудь в другом месте.

— Ну что, Людвиг? Ты со мной?

— С тобой. — Я принял решение. — Не бросать же тебя одного в этой дикой стране.

Пограничный пост Прогансу и почтовая станция, находящаяся при нем, оказались в крайне плачевном состоянии. Две юго-восточные провинции страны давно забыли свои лучшие времена — тракты пустуют и многие предпочитают добираться до северных областей через западные города герцогства Удальн, чтобы не рисковать без нужды.

Вполне понятная предосторожность. После того как Братство в Прогансу стало вне закона, а Орден Праведности и Носители Чистоты справляются с нашей работой из рук вон плохо, темные души в этом регионе живут вольготно и при случае не прочь закусить путником.

— Кто, куда, откуда? — произнес капрал в заляпанном жиром мундире.

Мы были одеты наемниками южного Обернау. Таких ни с кем не спутаешь — короткие дутые штаны с тигровыми полосами, яркие рейтузы малинового цвета, темно-лиловые шапероны, и на кожаных куртках нашиты цветные ленточки разной длины.

— Сам, что ли, не видишь? — спросил у него Рансэ.

— Вижу. Только чего вам тут надо, никак не пойму. В Прогансу нет войны.

— Мы по приглашению герцога Авонского. Его отряду нужны опытные солдаты.

Капрал мрачно посмотрел на женственного стража. В его взгляде было неприкрытое сомнение, что тот вообще имеет боевой опыт.

— Бумаги есть?

Я протянул подорожную, выправленную на гербовой бумаге и украшенную настоящей печатью. Где Братство умудрилось ее достать, для меня было загадкой. Капрал кисло изучил ее, ковырнул ногтем указательного пальца, вернул обратно.

— Ты похож на альбаландца, парень. Ваших в моей стране не любят.

— Я из западного Бьюргона, — ответил я, меняя акцент. — Этих свиней и у нас не жалуют.

— Пять суо с каждого за въезд в страну, и можете проваливать.

Несколько медяков им на вино было не слишком большой платой, так что мы не стали возражать, и Рансэ, шевеля губами, отсчитал в потную ладонь солдата монетки.

— Лучше бы вам найти другую дорогу, — сказал нам капрал на прощание, убирая заработок в карман. — Тракт порядком заброшен и с осени неспокоен.

— Мы не боимся.

Он скривился, но уговаривать нас не стал. Счел, что раз мы такие идиоты, то это не его проблема.

Целый день мы ехали по пустой дороге, находящейся в отвратительном состоянии. Большинство мостов через овраги, ручьи и мелкие речушки почти развалились, и частенько приходилось спешиваться, брать лошадей под уздцы, для того чтобы перевести их на другой берег вброд.

— В этом году, похоже, были сильные паводки, — сказал Рансэ, следуя сразу за Пугалом, которое, в отличие от нас, не боялось замочить ноги. — Давно не случалось таких снежных зим.

Проповедник, крутившийся, как всегда, неподалеку, согласно заворчал.

— Я слышал о твоей истории с маркграфом Валентином. Его нашли на полу собственной спальни заколотым, точно свинью. Вполне заслуженная смерть для того, кто убивал стражей. — Мой спутник выбрался на берег, вылил из сапог воду. — Молодец. Уважаю. А вот клирики — ублюдки. Они когда-нибудь заплатят за то, что отказались помогать нам.

Несмотря на свою внешнюю мягкость, Рансэ был жестоким и мстительным. Это я помнил еще со школы и старался общаться с ним как можно меньше, предпочитая дружить с людьми несколько иного склада.

— Тебе повезло, что мы одни. Обязательно найдется тот, кто настучит инквизиции, — сказал я, пытаясь справиться с заупрямившейся лошадью.

Ореховые глаза на мгновение задержались на мне, и он не без веселья сказал:

— О, не беспокойся. Святой официум уже задавал мне вопросы, и я смог убедить их в том, что добрый христианин. Что касается моих слов, ты же не будешь отрицать, особенно после случившегося, что святые отцы знали об открытии на нас сезона охоты? Те из братьев, кого мы считали без вести пропавшими, гнили в замковых подвалах маркграфа, возможно, годами. Но клирики не сообщили нам и ничего не сделали, чтобы кого-нибудь спасти.

— Осталось понять причину их поступка.

— Ну, кроме банального — я не знаю, зачем им это было нужно, — ничего сказать не могу.

Я же подумал о том, известно ли было клирикам, что его светлость собирал кинжалы с сапфировыми рукоятками? И догадывались ли они, как он собирался с ними поступить в дальнейшем? Насколько маркграф был в своем уме и насколько верил в то, что говорил? Возможно ли вообще воплощение в жизнь задуманного им — извлечь силу, заключенную в темных клинках, и обратить ее в бессмертие? Не знаю.

К вечеру дорога была также пуста, как и утром, а несколько хуторов, через которые нам довелось проехать, стояли заброшенными.

— Уроды, мать их! — зло бросил Рансэ. — Проклятые ослиные задницы! Посмотри, во что они превращают мою страну! Смотри, какая земля! Какие поля! Да здесь урожаи лучше, чем в других провинциях! А виноградники? Какое вино делали! Изысканнее, чем в Каварзере! И что теперь? Все уничтожено из-за тех, кто не пускает нас сюда. Земля заброшена и разорена, потому что фанатики могут лишь языком чесать, очерняя таких, как мы. Они не умеют побеждать темных. Посмотри, Людвиг, во что превратился юг Прогансу. Словно здесь прошла эпидемия юстирского пота, и все вымерли. А…

Он махнул рукой, проклиная недоумков, повздоривших с Братством.

Край был покинут, хотя, как мне показалось, — у страха глаза велики. Ни в первый, ни во второй день пути мы не видели ни одной темной души.

Но люди ушли — и их место заняли иные существа.

Мы встретили искровика в поле, ухающего, точно филин, и машущего нам четырьмя черными руками. Пятерых скирров, выбравшихся из-под земли, чтобы забраться на ближайшую мельницу и украсть из нее тяжеленный жернов, который теперь они едва-едва тащили, грубо сквернословя и брызгая слюной. Лохматого ожегуя, отливавшего в кустах, и прочих представителей разношерстного племени, которые совершенно не стоили того, чтобы их упоминать.

К полудню третьего дня пути на дорогу выбрался матерый кабан, клыки и глаза которого пылали бирюзовым пламенем, а восседавшая у него на загривке обнаженная девочка имела крайне отталкивающий вид. Тощая, с бритым черепом, верхняя часть которого отсутствовала, словно ее снесла мушкетная пуля. Над окровавленной дырой клубился темно-синий дым, а из уголков оскаленного рта все время сочилась черная кровь.

— Визаган, забери его Вельзевул, — тихо произнес Рансэ, глядя куда-то поверх головы всадницы.

— Чего тебе? — спросил я у иного существа, вытаскивая из седельной сумки пистолет.

Как и мой спутник, я не спешил смотреть ей в глаза, изучал придорожные лопухи, отмечая местонахождение визагана лишь уголком зрения.

— Люди ушли, — мерзко просипел «ребенок», вцепляясь ручонками в жесткую кабанью шерсть. — Моя земля. Мои поля. Мой лес. Земли моих предков снова без смрада человечины.

— Пусть так и остается, — равнодушно ответил ей Рансэ. — Мы едем своей дорогой. Ты и твои земли нам неинтересны.

Она хищно зашипела, и страж, следуя моему примеру, достал пистолет.

— Ты знаешь, кто мы.

— Знаю. Убийцы тьмы!

— Тогда должна знать, что мы, в отличие от других, так просто не сдадимся. Иди с миром, пока не поздно.

— Весь ваш род проклят. Когда-нибудь вы сгинете, и вся земля, вода и даже небо будут моими!

Она не стала с нами связываться, и кабан, подчиняясь ее приказу, тяжелой поступью направился к лесу.

— Надо было ее все-таки пристрелить, — с ненавистью произнес Рансэ, когда опасность миновала.

— Ну, ее мы, положим, отправили бы в ад, а с кабаном что делать? Здесь нужно хорошее копье, а не шпага. Он бы прикончил лошадей, а при удаче — и нас. Ну, ее к черту, — сказал я.

Визаганы — одни из самых мерзких и агрессивных тварей. Людей они любят только в виде обеда на своем столе, в особенности если тот, с кого срезают мясо, все еще жив. К тому же их странная магия подчинения, стоит лишь посмотреть им в глаза, еще та головная боль, когда ты пытаешься противостоять им.

— Ты прав, — вздохнул Рансэ. — Давай поедем быстрее, пока ненависть не заставила гниду забыть об осторожности.

Вновь начались заброшенные деревни с запущенными виноградниками и фруктовыми садами, которые совсем недавно отцвели.

— Ты здесь бывал? — спросил я у Рансэ, видя, как он безошибочно привел меня к колодцу.

— Неоднократно, — кивнул он, вращая ворот. — Это самая короткая дорога в Руже. Остановимся на ночевку здесь.

— Стемнеет только через два часа.

— Дальше пойдут неприятные места, и я хотел бы проехать их при свете дня, а не в сумерках или того хуже — ночью.

— Боишься не справиться с темными душами? — откликнулся Проповедник, который до этого, перегнувшись, смотрел на дно колодца, где маслянисто плескалась вода.

— Да, боюсь, говорливая душа.

Я кивнул:

— Ладно, давай остановимся здесь. Этот дом нам подойдет. Он кажется вполне целым, к тому же ворота на месте, можно запереть на ночь.

— Проверь его, а я пока нарисую вокруг парочку фигур на всякий случай.

В сенях валялась опрокинутая лавка и было очень темно, а в единственной комнате, углы которой затянуло паутиной, пахло сыростью, пылью и гнилым луком. Окна оказались разбиты, и дешевое, непрозрачное стекло валялось на потемневших досках, старая лежанка сломана, стол перевернут набок. То ли хозяева уходили в спешке, то ли мы не первые постояльцы, и здесь уже кто-то успел побывать до нас.

Люк погреба оказался распахнут, что меня сразу же насторожило. Внизу властвовала кромешная темнота. Я прислушался — ни шороха, ни звука. Пугало, забравшееся в дом вместе со мной и проверявшее глиняные крынки, покосилось на меня, подошло к краю, спрыгнуло вниз, пошуровало там, что-то с грохотом уронив, и, разочарованное, выбралось наверх. Никого. Тем лучше. Я опустил крышку и задвинул щеколду, а затем, немного подумав, притащил из сеней лавку, одним концом уперев ее в пол, а другим — в низкий потолок, на тот случай, если кто-нибудь все-таки полезет, и щеколда не поможет.

— Сделано, — сказал Рансэ, втаскивая обнаруженную в сарае вязанку хвороста.

Пока он неспешно разводил огонь, я расстелил свой шерстяной плащ на полу и начал раскладывать имевшуюся у нас еду. Пугало забралось на чердак и теперь шуршало у нас над головой, пугая мышей и мелочь из иного народа.

В сумерках объявился Проповедник, заглянул в комнату через окно и недовольно провозгласил:

— Людвиг, я едва не угодил в вашу фигуру. Мог бы и предупредить!

— Она для тебя неопасна. — Рансэ подбросил хвороста в очаг. — Иначе ты бы уже не мог выражать свое неудовольствие.

— И не сказал вам, что видел темную душу.

— Далеко? — поинтересовался я.

— Не близко. Выползла на дорогу, после того как вы там проехали.

— За нами не идет?

— Нет.

— Ну и бес тогда с ней, — не поднимая головы, произнес Рансэ. — Не возвращаться же ради нее. Людей поблизости все равно нет, так что ей поживиться будет нечем.

Мы поужинали, и лицо у Рансэ было усталым и мрачным, никакого намека на прежнюю живость. Проповедник сидел возле очага, едва не сунув голову в пламя, наблюдал за пляшущими огоньками и на память читал Евангелие от Иоанна, но так тихо, что я едва мог различить отдельные слова.

Далеко-далеко в ночи завыли волки. Я вышел на улицу, проверил, в порядке ли наши лошади, постарался их успокоить. Сюда зверье не полезет — скоро лето, еды вокруг полно, но на всякий случай мы все-таки заперли хлипкие ворота, подперев их бревном.

Двор был темен и пуст, во всяком случае, так мне показалось на первый взгляд. Затем во мраке, у входа в сарай, вспыхнули маленькие желтые глазки.

— Человек, — с ужасным акцентом произнес неизвестный, который, судя по всему, не отличался большим ростом, — хочешь, за лошадками присмотрю?

— Дай мне тебя рассмотреть, — сказал я ему.

Он неохотно выполз на более светлый участок двора. Это был домашний дух, как называли иных существ из этого племени. Небольшой, величиной с ботинок, с гротескной головой, обезьяньим личиком, покрытый желтоватой шерстью.

— А умеешь?

Он кивнул:

— Раньше, когда здесь жили ваши, присматривал. Это теперь все ушли, и я без дела.

— Что хочешь за работу?

— Мне бы хлебушка, — неуверенно ответило иное существо. — Давно его не пробовал.

Я сходил в дом, взял ломоть хлеба, отломил кусок копченой колбасы и, отрезав сыра, вернулся во двор.

— Спасибо, — сказал дух, принимая плату, которая должна была насытить его на неделю вперед. — Все сделаю.

— Кого-то из иных решил задобрить? — поинтересовался у меня Рансэ, когда я вернулся в комнату.

— Да. Он присмотрит за лошадьми.

Страж согласно склонил голову, и я спросил:

— Как мы проникнем на территорию университета?

— Это легко. Гораздо сложнее шарить по подвалам и обстукивать стены. Такие вещи всегда привлекают внимание. Два самых старых корпуса расположены в парке. В них и будем искать.

— Дурацкий план, — оценил Проповедник.

— Иного у нас все равно нет.

— Чудесно. — Я потер глаза. — Так как мы попадем в университет?

— Я неплохо фехтую, и меня уже приняли на должность маэстро для младших курсов. Есть дело и для тебя.

— Вы понимаете, что в Сен-Сеноше вами обязательно заинтересуются Носители Чистоты? — Проповедник крутил головой, как ворона на шесте, и только что не хлопал крыльями, чтобы пугать нас.

— Как повезет, — не согласился я с ним. — Если бы каждый раз они ловили стражей, оказавшихся на территории Прогансу, Братство давно бы опустело.

— Но ведь иногда-то ловят.

— Именно поэтому нам не стоит совершать ошибок.

— Совершенно верно, — согласился со мной Рансэ.

Он достал из сумки трубку, раскрыл кисет, и в этот момент с чердака спустилось Пугало. Рансэ с рассеянным прищуром посмотрел на одушевленного, внезапно улыбнулся и окликнул:

— Эй, Соломенная голова!

Пугало обернулось, и страж, превратив табак в множество парализующих знаков, швырнул их в солдатский мундир. Вспышка темно-фиолетового света заставила Проповедника взвизгнуть от неожиданности.

Знаки лишь на несколько секунд ослепили Пугало, хотя на деле должны были уронить его на землю и оглушить. Но Рансэ и этого хватило. Он подскочил к одушевленному, завладел его серпом, приставив острое лезвие к шее страшилы.

— Пресвятая Дева Заступница! — проскулил Проповедник, ошеломленный произошедшим. — Людвиг, сделай же что-нибудь!

Я не видел причин вмешиваться в эту возню, Пугало не было обозлено.

— Вот теперь, приятель, мы в расчете, — после недолгой паузы с улыбкой сказал Рансэ, возвращая серп владельцу.

Было такое ощущение, что Пугало усмехнулось. Оно протянуло костистую руку к стражу, но в последний момент отказалось от идеи покровительственно потрепать человека по плечу, убрало серп за пояс и бесшумно выбралось в окно.

— Что это было? — мрачно произнес я, ложась на плащ.

— Налаживаю контакт, — пожал плечами Рансэ. — Как видишь, получается неплохо.

— Ты о том, что оно не стало выпускать тебе кишки, когда твой кинжал спрятан на дне твоей сумки? Да, вполне неплохо.

— Не думал же ты, что я забуду о том, как он бесцеремонно восседал на мне несколько не самых приятных минут в моей жизни? Пусть знает, что я такое никому не спущу. Даже одушевленному.

Страж закурил, а я лишь ругнулся про себя. Рансэ всегда был таким. Если его били, он не успокаивался до тех пор, пока не отвечал своему обидчику той же монетой. Иногда он напоминал мне бойцовского пса из Ньюгорта. Если пнули, то до гроба этого не забудет, несмотря на кажущуюся любезность. Подгадает момент и оторвет ногу.

— В следующий раз оно тебя подвесит вниз головой, — сказал из угла Проповедник. — Как пить дать подвесит.

Рансэ беспечно отмахнулся и отправил к потолку целое облако едкого дыма.

Я открыл глаза перед рассветом, когда мир насыщен яркими запахами, посеребрен густой росой и застыл в ожидании утренней дымки. В доме властвовал полумрак, предметы походили на черных призраков, и лишь окно неярким квадратом светилось на фоне неба, ловящего первые солнечные лучи.

Приподнявшись на локте, я увидел Проповедника, торчащего возле погасшего очага. Он встретился со мной взглядом и покачал головой.

Рансэ все еще спал, завернувшись в одеяло. Я не стал его будить, встал, набросил куртку на плечи, подхватил сапоги и, распахнув дверь, вышел на улицу.

Пугало, сгорбившись, сидело на крыльце, меланхолично точа серп. В мою сторону оно даже не повернулось. Я обулся и отправился посмотреть, что с лошадьми. Они были накормлены, напоены и вычесаны — домашний дух отработал еду на славу. Его нигде не было видно, но я все-таки сказал «спасибо» в пространство, надеясь, что меня услышат, и вернулся к крыльцу. Одушевленный, не прекращая работы, подвинулся, давая мне возможность присесть, и мы вместе встретили рассвет одного из последних весенних дней.

Мне было хорошо, я наслаждался свежестью утра и запахами, которые ветер приносил с цветущих полей, и, немного отойдя от сна, замурлыкал песню. Пугало воззрилось на меня во все глаза. В нашей компании почетное звание бездарного певца с гордостью носит Проповедник, а тут получалось, что я отбираю у него лавры.

Так мы и сидели, пока окончательно не рассвело. Я напевал, оно точило серп.

— Сквирр, сквирр, сквирр — серый точильный камень со скрежетом проходил по лезвию, и без того гладкому и острому.

Тогда, после Латки, одушевленный порядком искупался в моей крови и за время моего отсутствия никого не прикончил.

— Хочу тебе сказать спасибо за то, что вытащил меня.

Пугало перестало водить точильным камнем по серпу, важно кивнуло, принимая благодарность. Остается надеяться, что оно не станет требовать в качестве оплаты своей доброй услуги мою душу или еще что-нибудь более банальное.

Дождь зарядил сразу после того, как мы покинули приютившую нас на ночь деревню. Едва первые капли упали с неба, Пугало сошло с дороги и село под ближайшее раскидистое дерево, всем своим видом показывая, что не сдвинется с места, пока погода не наладится.

— Эй! — заорал ему Проповедник, сквозь которого пролетали дождевые капли, не причиняя никакого вреда. — Ты не можешь намокнуть, дурачина!

Но Пугало лишь сильнее нахлобучило шляпу на свою раздутую голову.

— Ну и черт с тобой! Тоже мне неженка нашелся! Чего это с ним, Людвиг?

— Дождь ослабляет одушевленных. Смывает с них силу, заставляет ее впитаться в землю.

— Раньше оно никогда не обращало внимания на слякоть. Вспомни, той осенью плевать хотело на дождик.

— В последние дни оно несколько не в форме, и сил у него осталось не так много. Ему пора на ржаное поле.

— Не беспокойся, — сказал Рансэ Проповеднику. — Оно нас нагонит.

— Беспокоюсь? Я? Вот еще! Да толку от него, как от монашки, не желающей нарушать обеты.

Рансэ улыбнулся этой аналогии, раскрыл седельную сумку и достал длинный плащ. Я сделал то же самое.

Старый пеликан затянул «Christus resurgens».

— Несколько запоздал. Пасха давно закончилась, — поддел его Рансэ из-под капюшона.

— А песня осталась. Не пропадать же ей.

Впрочем, ему не пришлось ее допеть. С небес ливануло так, что Проповедник лишь чертыхался, несмотря на то, что он был единственным, кто оставался сухим.

За следующие часы мы трижды видели на промокших полях темные души. Одна, поняв, кто мы такие, бросилась прочь, зато другая, наоборот, кинулась на нас, и пришлось отпугнуть ее знаком. Воистину, тем стражам, кто хочет накопить себе немного жизни, следует приезжать на охоту в Прогансу.

Дождь был обложной, бесконечный, унылый и серый, словно Проповедник в свой худший из дней. Я мечтал о крыше над головой и подогретом вине, стараясь помнить, что скоро лето и до осени, которая сейчас как будто была вокруг нас, еще очень далеко.

Ехали мы тяжело, дорогу развезло, и лошади быстро устали. Рансэ несколько раз привставал на стременах, обтирал рукой лицо от воды, льющей в глаза, несмотря на капюшон.

— Животные нервничают, Людвиг.

— Заметил, — глухо произнес я.

Серая стена воды, плотная сизая дымка, ползущая над полями, снижали видимость, затягивали дорогу, и мне уже несколько минут чудилось, что там, впереди, а возможно и сзади, кто-то есть.

— Проповедник, сходи посмотри, что там, — попросил я, когда лошадь подо мной в очередной раз испуганно всхрапнула и отшатнулась в сторону.

— Еще чего! — трусливо возразил он. — И не подумаю! В такое время и в таком месте, если начать искать, можно найти даже Вельзевула. Совсем чертовы лягушатники страну запустили! Под каждым пеньком теперь темная душа живет!

— Я тоже, между прочим, отношусь к чертовым лягушатникам, — напомнил ему Рансэ.

— Если ты считаешь, что я должен устыдиться своих слов, то этого не будет! Никуда не пойду! Хоть режьте!

— Зачем ты таскаешь с собой этого субъекта, Людвиг? — вздохнул страж. — От него толку куда меньше, чем от моих старых дырявых башмаков.

Я показал Проповеднику, что гневную отповедь он может оставить при себе, у нас и так, судя по всему, проблемы.

— Будем продвигаться, пока сможем.

— Согласен. Твое Пугало оказалось право и, в отличие от нас, не полезло на рожон. Проклятый дождь может затянуться на целые сутки. До Воинов Константина еще часов шесть по такой погоде, а мне бы хотелось оказаться рядом с ними засветло.

Он выехал вперед, на ходу создавая на левой ладони массивный, отливающий бронзой знак, очень похожий на литеру «G».

Мы миновали деревню, где дома давно сгнили и грудой старых бревен лежали на земле, опушку мрачного лесного массива, проехали вдоль разлившегося ручья по начинающемуся расползаться от воды заброшенному тракту — все дальше и дальше на север. Настроение лошадей постоянно менялось. То они шли спокойно, то начинали тревожиться и упрямиться.

— Ох, не нравится мне это, — постоянно повторял Проповедник. — Ох, не нравится.

Хотя уж у кого у кого, а у него вообще не было причин для переживаний.

Я, как и Рансэ, не сидел сложа руки и неспешно наращивал на пальцах правой руки знаки. Когда три острых, конусовидных символа уже были закончены, страж, посмотрев на них, с некоторой долей уважения сказал:

— Это нечто новенькое. Интересная идея.

— Подсмотрел у одного знакомого окулла.

Рансэ цокнул языком:

— После того, что рассказал Карл, слухи о ваших приключениях ходят дичайшие. Для кое-кого из молодежи вы — уже легенда.

— Всего-то надо было посидеть в тюрьме несколько месяцев. Надеюсь, он приврал достаточно для того, чтобы мы выглядели настоящими героями?

Ответом мне был смех:

— Поверь, уж он постарался. Но я хотел бы знать, что там в действительности произошло.

— С радостью потешу твое любопытство, как только появится такая возможность. К примеру, когда на столе будет стоять пара бутылок хорошего вина и блюдо с тушеными лягушачьими лапками.

— К черту лапки! Будем есть хорошее мясо в гранатовом соке, шпинат в сливках и виноградных улиток, фаршированных сыром «Бером» и луговыми приправами.

— Заметано. Осталась лишь малость — добраться до приличного трактира.

— Но хватит о еде, иначе мой живот умрет с тоски. Возвращаясь к твоим приключениям, хочу сказать: мне жаль, что нельзя прищучить Орден. Магистры сколько угодно могут подавать протесты князю Фирвальдена, но все без толку. У них есть лишь слова — Карла и твои. Этого слишком мало.

— Надо думать, того господина в алом шапероне, что встретил меня с колдуном маркграфа, среди законников никогда не было.

— Вот именно. И найти его не получилось.

— А вот здесь нет ничего удивительного. После Пугала найти хоть что-то иногда очень тяжело.

— Ордену, правда, удалось доставить некоторые неудобства. Говорят, в кое-каких странах у них серьезные неприятности из-за того, что местная власть перестала оказывать им поддержку и финансирование. Князьки, царьки и бургомистры не желают ссориться с клириками, а те все еще помнят темную историю с епископом Урбаном, где промелькнули законники.

— Я начинаю думать, что все не так уж и плохо, — ответил я из-под капюшона, наклоняя голову, чтобы вода не попадала на лицо. — Раз мы с Карлом настолько слабые свидетели, значит, никто не будет утруждать себя тем, чтобы нас прикончить.

Он усмехнулся:

— Раскрой секрет. После того как ты выбрался из Латки, где пропадал несколько месяцев?

Никто, кроме Гертруды, не знал, что я торчал в Темнолесье, и я не собирался трезвонить об этом на каждом углу, поэтому лишь выразительно посмотрел на него, и он сразу уловил суть:

— Не хочешь, не отвечай. Это не мое дело… Да что такое?! Ну вот! Опять!

Лошади встали намертво и дрожали, точно осиновые листья. Я, не мешкая, спрыгнул на землю, швырнул в ближайшую лужу фигуру — вода отозвалась низким гулом, выстрелив лучами в нескольких направлениях.

— Многовато… — оценил Рансэ. — На обычную мелочевку животные так не реагируют. Ты только глянь на них.

Лошадей колотило, на губах выступила пена, глаза стали совершенно безумными.

— Их придется оставить.

— Глупо, — тут же сказал мой спутник.

— Тогда попробуй справиться с ними. Они разнесут тебе копытами голову или помчат галопом — не остановишь.

— А что будет, когда все кончится? Нам придется идти пешком.

— Пусть вначале кончится. А как добираться, подумаешь после.

— Резонное замечание.

Он осторожно подошел к своей лошади и снял седельную сумку, я сделал то же самое и, не слушая причитаний Проповедника, сказал:

— Лучше бы тебе уйти на какое-то время. Если случится драка, тебя может зацепить.

Его не надо было просить дважды. Он затравленно кивнул и исчез за стеной из дождя и тумана.

— Там какая-то постройка, — Рансэ шел в десяти шагах впереди меня. — Давай к ней.

Постройкой он назвал часть каменного забора, который когда-то окружал сад, где теперь росли давно одичавшие груши. Рансэ положил сумку на землю, сбросил мешавший движениям плащ:

— Я строю линию. Прикрой меня.

Фигуры, особенно ослабляющие и защитные, Рансэ рисовал великолепно, так что я не стал спорить с его решением. Встав на колени прямо в грязь, он начал чертить невидимые глазу обычного человека линии и, не оборачиваясь, сказал:

— В моей сумке кошелек. Возьми с десяток золотых.

Деньги отлично действуют на большинство темных, так как все души когда-то были людьми и просто обожают кружочки из серебра, золота и меди. Монеты имеют большую власть над человечеством, и желание обладать дукатом или флорином столь сильно даже в мертвых, что превращает деньги в мощные знаки. Мы, стражи, часто пользуемся этим как дополнительным оружием. Хотя некоторым, самым жадным из нас, кажется крайне неразумным тратить целое состояние для того, чтобы справиться с темной сущностью.

У меня было иное мнение на этот счет — глупо сидеть на мешке с золотом, когда поблизости рыскает смерть. Покойникам деньги совершенно ни к чему.

Я сунул монеты в карман, все время поглядывая по сторонам и держа кинжал под рукой.

— Как дела? — спросил Рансэ, продолжая рисовать.

— Это ты мне скажи.

— Нужно еще какое-то время. Пока никого?

— Никого, кроме дождя и тумана.

— Будем молиться, чтобы так оставалось и дальше.

В этот миг дымка прорвалась, выплюнув на тракт четырех рыцарей в тяжелых доспехах, побитых бургиньотах на головах, со щитами и оружием. Трое бежали пешком, четвертый, вырвавшись вперед, скакал на чем-то, напоминающем освежеванную лошадь.

В других странах я бы сильно удивился такому старью, его должны были вывести еще лет сто назад, но Прогансу оставалась настоящим заповедником для тех, кто умер сто и двести лет назад, но до сих пор ходил по земле.

— У нас гости! — предупредил я напарника, но тот даже головы не поднял:

— Разберись с ними, не могу отвлекаться.

Всадник пришпорил «коня», наклонил копье, тем самым, показывая, что он совершенно не собирается беседовать с живыми о погоде. Его товарищи неуклюже бежали следом. Я еще успел подумать, что Носителей Чистоты следует удавить хотя бы за то, что они допускают, чтобы в их стране беспрепятственно разгуливала гнусь с горящими из-под забрала глазами.

Все скупердяи мира должны были рыдать горючими слезами в тот момент, когда я всадил в нагрудник и шлем всадника шесть тяжеленных монет. Он рухнул мне под ноги, и я воткнул кинжал между сочленений доспеха, забирая темную душу. Невидимое пламя, сорвавшееся с моих ладоней, окатило троих пеших. Бежавший первым, принявший основную силу удара на себя, упал и загорелся, другой закрылся щитом, и у него вспыхнул лишь плюмаж из облезлых перьев, а третий, самый здоровый и вооруженный ржавым моргенштерном, даже не замедлил бег.

Самым разумным было бы отступить и долбить их знаками, пока они не ослабнут настолько, чтобы я смог дотянуться до них кинжалом, но это означало, что Рансэ подставит свою макушку под шипастый шар или боевую секиру. Пришлось вертеться в буквальном смысле этого слова, отвлекая на себя внимание.

Я выхватил из воздуха излюбленный золотой шнур, стегнул им по шлему великана, ослепляя вспышкой, тот вяло махнул кистенем, ударив в противоположную сторону от того места, где я находился.

Второй коварно подобрался сбоку, пихнул меня щитом в подбородок, я в ответ захлестнул шнур вокруг его ног, дернул на себя, заставив потерять равновесие, уронил на него фигуру ослабления, хотя на самом деле ее бы стоило потратить на здоровяка, который все так же слепо размахивал моргенштерном из стороны в сторону, надеясь меня зацепить, и, сам того не ведая, все ближе и ближе подбирался к Рансэ. Я прикончил кинжалом упавшего.

В тумане и дождливой пелене нарастал вой и гневные вопли, так что я решил поторапливаться и прыгнул гиганту на спину, замахнувшись рукой. Когти-знаки разорвали его бесплотный доспех, и душа, заскрипев, начала истончаться. Вновь пришлось работать клинком, а затем, немного пошатываясь от влившейся силы, бежать к тому, кто все еще продолжал гореть, но упорно полз в мою сторону.

— Готово! — выпрямляясь, крикнул мне Рансэ.

Я бросился назад, под прикрытие созданной им оборонительной фигуры, наблюдая, как еще два десятка таких же полуразвалившихся рыцарей выступают из марева.

— Смотри-ка, целый отряд, — равнодушно сказал я.

Рансэ с превеликим удовольствием зашвырнул в гущу темных душ знак с литерой «G», проделал просеку в рядах темных и осклабился:

— Настоящее непаханое поле. Ну что? Спорим на бутылку «Абрузевэ», что я прикончу больше, чем ты?

Я усмехнулся и, не ответив, ударил по ближайшей темной душе знаком.

Дождь кончился, но плотная низкая облачность закрывала все небо сплошной пеленой. Рансэ харкал кровью, то и дело вытирая губы некогда белым платком. Я лежал на мокрой холодной земле, глядя в серое небо, которое медленно и неспешно крутилось перед глазами. Вернулась уже подзабытая боль в боку. Очень хотелось молока, сейчас бы оно реально могло помочь.

Проповедник, нахохлившись, сидел на краю колоссальной воронки, на дне которой набралось уже достаточно воды, стекающей сюда из всех окрестных луж. Земля все еще дымилась и смердела кислятиной, почище, чем бочка с протухшей квашеной капустой, лопнувшая в погребе какой-нибудь занюханной таверны.

— Людвиг, хватит разлеживаться, — сказал напарник. — Пора проваливать, прежде чем нагрянет кто-нибудь еще.

После отряда мертвых рыцарей сюда приползли куда более серьезные твари, и мы едва справились. Я встал на четвереньки, проклиная мир, который все еще находился в неспешном движении. Мой спутник кинул мне флягу, которая упала рядом, пребольно ударив по пальцу.

— Травяной отвар. Сделала одна ведьма из Валовичского леса. Пей.

Дрожащими руками я открутил крышку, приложился к горлышку, сделал глоток и едва не выплюнул все обратно вместе с желудком. Горечь была такая, что на глаза навернулись слезы.

— Ты сукин сын! — просипел я, немного придя в себя. — Мог бы предупредить, что это за пойло!

Он забрал у меня флягу, понюхал, пожал плечами:

— Гадкая штука, не спорю. Но ведь помогает?

Я отмахнулся.

— Ты глянь. — Страж выбросил окровавленный платок в воронку. — Твой приятель облегчил нам работу и сэкономил время.

Пугало вело наших лошадей под уздцы.

— В другое время я бы сказал, что тот день, когда ты его встретил, благословенен. — Проповедник смотрел на мир хмуро. — Но сегодня что-то растерял весь свой религиозный пыл.

— Отлично, Соломенная голова, — сказал Рансэ, забирая поводья из костлявых рук Пугала. — Считай, что ты спас наши шкуры. Людвиг, бери сумки. Сваливаем. Если поспешим, то вечером минуем Воинов Константина.

— Поскорее бы.

— Тебя не раздражает, что он вечно тобой командует? — спросил Проповедник.

— Не беспокойся за меня. Как только я сочту себя обиженным, так сразу скажу об этом, — бросил я на ходу и спросил Пугало: — Ты знаешь о Воинах?

Оно помедлило, кивнуло.

— Сможешь мимо них пройти?

Еще более долгая пауза, неохотное покачивание головой. Значит, я был прав, создания первых стражей Пугалу не по зубам.

— Тогда тебе не стоит к ним приближаться. Возвращайся назад. Если хочешь найти меня, иди через Бьюргон или север Удальна. Ты почувствуешь место, где их сила слабеет.

Оно повернулось и, не прощаясь, отправилось прочь.

— Куда это оно поперлось? — пристал Проповедник. — Людвиг! Ты его опять отпускаешь на все четыре стороны?!

— Его не пропустят Воины Константина.

Он вытянул губы трубочкой:

— Я и забыл о них. Может, и мне тогда не ходить?

— В тебе нет тьмы.

— Ну, все равно как-то боязно. Вдруг они меня прямиком в рай закинут? Что я скажу архангелам, помилуй меня Дева Мария?

— От скромности ты не умрешь, — рассмеялся Рансэ. — Поверь, в рай они не отправляют, иначе от желающих не было бы отбоя.

Старый пеликан поворчал для порядка, но, как я и подозревал, от нас не отстал. Проповедник не слишком-то жалует одиночество.

Мы достигли Воинов только в глубоких сумерках, когда день уже растерял большую часть присущих ему красок и во влажном после дождя воздухе зазвенело недавно появившееся на свет комарье. Я чувствовал силу, которая сочилась от преграды, созданной стражами под руководством последнего из императоров.

— Добрались, — облегченно выдохнул Рансэ. — Со стороны Константина было очень любезно вручить любимой дочери такой дар.

— Какой дар? — тут же встрепенулся Проповедник.

— Ты в какой дыре жил, если не слышал этой легенды? — удивился Рансэ.

— Моя деревня не была дырой. Во всяком случае, она куда меньшая дыра, чем твоя чертова страна, заслуживающая кары небесной.

— Успокойся, — попросил я его. — История гласит, что дочь Константина, Лидия, очень боялась темных душ. Она была единственной в семье, кто не обладал даром видеть их, поэтому и создали Воинов, которые не пропускали темных созданий на земли, где она потом правила.

— Ты не думал, что, возможно, именно поэтому там отказались от стражей? Из-за Воинов.

— К тому времени, когда погиб последний из рода Константина, Прогансу стала намного больше, чем во время правления Лидии. Воины защищают лишь две северные провинции, а не целую страну. К тому же, как ты видишь, отношение к ним было не слишком уважительное.

Проповедник подслеповато прищурился и спросил:

— Вижу что? Где эти ваши Воины?

— Да вот же они! Наследие наших предков! — неожиданно зло ответил Рансэ. — Прямо перед тобой, душа.

Проповедник осмотрел пустынную местность.

— Глупая шутка.

— Никакая не шутка, Проповедник. Это раньше несколько тысяч статуй тянулись отсюда до самого океана, но теперь от них ничего не осталось. Их уничтожили, когда Братство выгнали из Прогансу. Носители Чистоты, новый король и все остальные дураки разбили их на тысячи частей. Остались лишь камни.

— И что, они до сих пор сдерживают темные души?

— Статуи уничтожены, но их сила никуда не делась. Воины были нашим символом. Главным символом этого чертового мира. После того как мы не смогли спасти последнего короля из династии Первых, которая брала свое начало как раз от Константина, стражей поставили вне закона. Как и память о них. А память следует уничтожать в первую очередь, что и было здесь продемонстрировано.

Как таковой границы не было, статуи, насколько я знал, располагались в пяти лигах друг от друга, этого вполне хватало, чтобы удерживать темных и тогда, и сейчас. Мы миновали место, которое раньше считалось чудом света, проехали насквозь рощу, темную и неприветливую, и, выбравшись из нее, увидели впереди огни небольшого города.

— Да будут славны все святые мученики, что уберегли ваши тупые головы, — облегченно промолвил Проповедник. — Я уж думал, что мы никогда не доберемся.

— Это Кузергу. — Рансэ тоже был рад. — Сегодня, мой друг, нас ждет чудесный ужин!

Ужин действительно оказался чудесным, особенно после того пайка, что находился в наших седельных сумках. Моя душа радовалась, когда на столе появилась пара бутылок прекрасного, молодого, солнечного шабли, и к ним подали огромное блюдо виноградных улиток, а затем мясо ягненка с тмином, чесноком и мятой, и бутылку красного «Кло де Вужо». Рансэ был весел, много болтал, громко хохотал и поэтому совершенно не привлекал к себе внимания. Мы все еще изображали наемников, наши кинжалы были спрятаны, и местные, сидящие за соседним столом, несмотря на косые взгляды, не лезли нас задирать.

Мы приканчивали последнюю бутылку, когда в зале появились незваные гости.

— А я уж думал, когда они припрутся, — процедил Рансэ, нехорошо сверкнув глазами.

Двое, судя по жетонам на цепочках, служили в городской милиции. Они сопровождали немолодого человека в бело-желтом балахоне, и золотая сова, вышитая на его груди, была не видна только слепому.

Представитель Носителей Чистоты вел себя вежливо и обходительно, попросил нас показать документы, внимательно изучил подписи и печати, извиняясь за то, что ему приходится прервать наш ужин.

Он был достаточно мил, этот добрый господин, чьей задачей являлось ловить и отправлять на четвертование таких, как мы. Будь он без балахона, так и вовсе душка. Рансэ, расчувствовавшись, пригласил его и стражников за стол, и они выпили еще одну бутылку за дружбу между братством наемников, честных городских стражников и замечательных господ, ловящих не покладая рук засранцев-стражей.

В общем, мы расстались добрыми друзьями, и, когда они ушли, мой напарник, все еще сохраняя дежурную улыбку, с ненавистью прошипел мне:

— Даже не могу тебе рассказать, как мне хотелось вогнать кинжал ему в ухо.

Язык у него совсем немного заплетался.

— У тебя нет кинжала, — напомнил я ему. — Он наверху, в комнате.

— Вот поэтому сукин сын все еще жив, — рассмеялся Рансэ. — Ух! Кажется, с меня достаточно вина.

Мы отправились в комнату, и он повалился на кровать прямо в одежде, обнял подушку и с совершенно блаженной улыбкой провалился в сон.

— Завидую ему, — сказал Проповедник, растянувшийся на моей кровати. — Мне бы так.

— Освободи мою лежанку, — велел я, стягивая сапог. — Будь так любезен.

— Вечно ты…

— Я не умею спать стоя.

Это объяснение не сделало его добрее:

— Занимаетесь, не пойми чем. Поверь, твой дружок что-то скрывает.

— Проповедник… — сонным голосом произнес Рансэ. — Право, будь ты жив, тебя надо было бы отправлять в стан врагов, чтобы нести смуту в их ряды.

— Я хорошо знаю людей…

— Поэтому ты подпустил одного из них так близко, что он проломил тебе висок. — Страж перевернулся на бок. — Хватит трястись. Наша удача в руках божьих, и он сам решит, что будет дальше. А теперь будь любезен заткнуться. Нам завтра очень рано вставать.

Мы покинули городок, когда еще не рассвело. Рансэ встал гораздо раньше меня, бодренький и веселый, растолкал хозяина, заставил того подать завтрак. В следующем городе мы продали наших лошадей на только-только открывшемся рынке. Там же купили одежду, став гораздо менее заметными, дождались регулярного дилижанса и добрались до Барата, потом Меобека, Ла Бара, Фрету и Брева, все дальше и дальше продвигаясь на север.

Прогансу — красивая страна, со множеством полей, лугов, небольших холмов и бесконечным числом рек. Она дышала простором и сильно отличалась от своих соседей — угрюмых лесистых княжеств. Славное местечко, уютное и дружелюбное почти для всех, кроме стражей. Несколько раз мы видели людей с нашивками совы, но они не интересовались нами, а мы соответственно ими.

В Клере-дю-Буа мы с Рансэ расстались. Перед отъездом он отдал мне документы, рекомендательные письма и большую часть денег. Страж уехал, а я, выждав четыре дня, отправился следом за ним и прибыл под стены Руже ранним утром, когда великий город горел розовым пламенем восходящего солнца.

— Ты здесь бывал? — с любопытством спросил Проповедник, вытягивая шею и разглядывая столицу.

— Нет. Несколько раз был рядом, но зайти сюда ни разу не довелось.

— Может, прогуляемся?

— Придется тебе это сделать одному. Не хочу рисковать понапрасну. В столице строгий досмотр, если проверят мои вещи и найдут кинжал, к утру я буду на дыбе.

— Что-то мне в одиночку тоже идти не хочется, — сказал он.

Дилижанс уже подъехал, и я за четверть часа добрался до Сен-Сеноша, основными достопримечательностями которого был Савранский университет, монастырь Сен-клер-Маре, где хранился осколок крышки Гроба Господа, и Шильенский королевский лес, в котором частенько встречались ругару, коих в Прогансу водилось видимо-невидимо.

Несмотря на близость к столице, здесь была тишь да гладь, словно я оказался в какой-то глубокой провинции. Проповедник сказал, что он решительно рад этой пасторали и тому, что все бордели упорядочены на одной улице, как раз рядом с кабаками, а не как в моем дурацком Арденау разбросаны между каналами — не найдешь чего нужно, даже если живешь там целое столетие. Душа не любила себя утруждать и предпочитала за зрелищами не ходить далеко.

Я проигнорировал постоялые дворы — за ними надзор гораздо сильнее, да и если придется задержаться, то мне совершенно не нужно, чтобы под комнатой гудел целый зал ужинающих людей. Поэтому я подыскал себе дом, где сдавались комнаты. Чистенькие, аккуратные, с белыми занавесками и видом на тихую улочку. Отличный вариант для меня.

Хозяйка была любезна, молода и привлекательна настолько, что Проповедник лыбился после встречи с ней несколько часов. Ее не смутила моя похожесть на альбаландца, но она предупредила меня о том, что по городским правилам ей придется отправить информацию в совет по надзору, где регистрируются все приезжие.

— Ничего страшного, месье, — улыбнулась она. — Это обычная процедура. Вам нечего волноваться.

— Конечно, — улыбнулся я ей в ответ. — Закон есть закон.

— Вы к нам надолго?

— Как получится. Я приехал в университетскую библиотеку, чтобы написать доклад.

— О, месье ученый? Это так приятно, — проворковала она. — В нашем университете много книг. Во всяком случае, так говорят.

Она ушла, и Проповедник, проводив взглядом гибкую фигурку, рассеянно спросил:

— Что за чушь ты только что нес? Какой доклад?

— «Руническая символика трех стихий в знаке Меркурия с точки зрения богословского преподавания».

— Какая ересь! Ты совсем сдурел?

— Ничего еретического. Вполне себе научная статья, кстати, разрешение со стороны церкви у меня в сумке. Как и рекомендательные письма для допуска в студенческую библиотеку.

— Ты надумал учиться?

— Я надумал найти книгу для Мириам, а для этого мне нужно покрутиться на территории университета и примелькаться там, чтобы не привлекать внимания.

— Святые мученики, только не говори, что, прежде чем начинать поиски, ты засядешь за книги!

— Всего лишь на несколько дней, — сказал я, быстро проверяя половицы. Одна из них, возле самой стены, была подвижна, я подцепил ее кинжалом, отодрал, завернул клинок в тряпку, убрал под пол, положил половицу наверх и подвинул кровать так, чтобы она встала одной ножкой на тайник. — Буду надеяться, что за это время Рансэ хоть немного продвинулся вперед.

— Ищи его в борделе или кабаках, а не в университете. Говорю тебе, с ним что-то не так. Он выглядит уж слишком задумчивым.

Я хмыкнул:

— Ты превзошел сам себя, подозревая человека в том, что он умеет думать. Однако, старина, ты сам день ото дня становишься все страннее.

— Еще скажи, что веришь в успех, — ехидно бросил он.

— Верю, — не моргнув глазом, отозвался я.

Он рассмеялся, показывая, что не питает доверия ни к единому моему слову, и стал читать притчу о лжеце, перевирая слова и заменяя «лжец» на «Людвиг».

Я отправился в город, походил по улицам, послушал разговоры, купил несколько сосисок, ржаного хлеба, бутыль пива, убрал это все в сумку, посмотрел, как готовятся к воскресному празднованию на центральной площади, сколачивая трибуны.

Никаких душ я не встретил, судя по всему, городок был чист. Похоже, студенты и местные после смерти здесь не задерживались.

Университет — комплекс старых зданий, сложенных из темного кирпича, — был огорожен невысокой стеной, за которой росли раскидистые клены. По словам Рансэ, на территории центра знаний находился крупный парк и даже небольшое озерцо. Студентов вокруг почти не было, то ли они сидели на занятиях, то ли до начала лекций, наоборот, еще слишком много времени. Совсем небольшая группа молодых людей шла к распахнутым воротам, возле которых скучали несколько господ-дружинников из числа тех же самых студиозусов.

Савранский университет обладал множеством вольностей, которые ему пожаловали короли, входить на его территорию разрешали далеко не всем, и, по сути, это было государство в государстве со своим сводом законов, правил, традиций и многовековой историей.

Я не стал заходить сюда до встречи с Рансэ и направился сразу к стенам монастыря Сен-клер-Маре, где мы условились встретиться.

Пришлось пройтись по западным городским улочкам, узким, не покрытым брусчаткой, с несколькими питейными заведениями сомнительного вида, старым каменным колодцем и сонной шлюхой, что торчала на крыльце неопрятного домика, на окнах которого стояли горшки с увядшей геранью. Мадам устало проводила меня взглядом и бросила голубям, что крутились неподалеку, хлебные крошки.

Дорога к монастырю была широкой, утоптанной и довольно людной. От ворот и к воротам шли паломники, мимо них проезжали всадники в богатых одеждах и тащились телеги, груженные едой для монахов. Монастырь являлся самым богатым в стране, а оттого большим и величественным.

Когда Альбаланд вторгся в Прогансу и достиг стен Руже, передовые отряды добрались до ворот Сен-клер-Маре, но ни у кого из солдат и мысли не возникло заложить под них порох, чтобы потом отправиться грабить набитые золотом кладовые.

Несмотря на то, что ни один из моих соотечественников не был ангелом, никто не желал неприятностей. Солдаты были той же веры, не какие-нибудь восточные еретики, и единственное, что было нужно командиру, так это прикоснуться к святыне, хранящейся здесь. Он проявил себя настоящим христианином, как и его люди. И смог приложиться к осколку Гроба. Правда, помогло ему это не слишком сильно, спустя несколько часов его сразила пуля, но, как говорил позже полковой капеллан, командир сразу же угодил в рай, несмотря на все прежние грехи.

Во всяком случае, так рассказывали те, кто был на этой войне. Хотя, по мне, все было несколько иначе, и Сен-клер-Маре остался цел только потому, что на его стенах стояли монахи-каликвецы и те из святош, кто обладал магией. Цапаться с таким противником не будут даже самые отчаянные сорвиголовы. Но я известный скептик, так что тот, кто хочет считать, что солдаты спешили прикоснуться к святой реликвии и вовсе не хотели грабить, пусть так считает и дальше. Не вижу в этом ничего плохого.

Общественный парк раскинулся прямо под монастырскими стенами. Здесь находилась церквушка, принадлежащая не монастырю, а городу. Вокруг нее расположилось небольшое кладбище, где хоронили самых праведных из монахов, а дальше начинались прогулочные дорожки, стояли лавочки и было даже поле для игры в мяч. Несколько монахов в темно-коричневых одеждах стригли кусты, один дремал под деревом, надвинув на лицо соломенную шляпу.

Парк тянулся вдоль южной монастырской стены, был светлым и все еще пах черемухой, которая здесь только-только отцветала. Я прошелся по дорожке, приметил лавочку рядом со столом для игры в камни, сел, достал из сумки еду.

Рансэ пока еще не пришел, а я был голоден и решил скрасить время в тишине и за поздним завтраком.

Страж опоздал минут на сорок, когда я уже начал беспокоиться, не случилось ли с ним чего-нибудь нехорошего. Подошел ко мне, сел, положив на стол маленький черный молитвенник.

— Как добрался? — вместо приветствия спросил он.

— Что тебя задержало? — поинтересовался я вместо ответа.

— Ходил в церковь. Надо было причаститься.

Я помнил, что Рансэ достаточно религиозен, несмотря на свои не всегда хорошие поступки, и исповедуется каждую неделю.

— Надеюсь, исповедник не узнал, кто ты на самом деле.

— Ну, я был не настолько искренен, — улыбнулся он. — Ты устроился нормально?

— Снял комнаты на Шелковичной.

— Носители Чистоты проверяли?

— Пока нет. А тебя?

— Да. Даже обыскали мою сумку, как только я прибыл в университет. Кинжал пришлось зарыть. Теперь я преподаватель фехтования, и у меня на попечении — двадцать один придурок. Лишь четверо более-менее сносно умеют держать рапиру.

— Что тебе удалось узнать?

— Здания находятся в самой старой части университета, в парке. Там всегда довольно безлюдно, новые корпуса отстроили ближе к городу. От дома, что сгорел, осталась одна стена, и никто не думает его восстанавливать. Я походил там, правда, недолго, но спуска вниз не обнаружил. Боюсь, это бесполезная трата времени, если только мы не начнем копать.

— Чем сразу привлечем к себе нежелательное внимание.

— Верно. Я проник и в другой корпус — там сейчас склад и иногда заседает группа любителей астрологии. Но в подвал пока попасть не смог.

— Почему?

— Он тоже замурован.

— Великолепно. Давай вернемся домой, пусть Мириам возьмет лом и приезжает долбить пол.

— Боюсь, что этим придется заняться нам с тобой, — усмехнулся он. — Да, кстати, не шатайся ночью в районе Азио. Там появилась какая-то дрянь, сосущая кровь, и ходят усиленные патрули. Тебя, как чужака, могут взять на заметку.

Рансэ поднялся:

— Бывай, Людвиг.

— Бывай, Рансэ, — отозвался я, думая о том, что махать ломом мне придется только после того, как я насижусь в университетской библиотеке.

— Ненавижу его! — зло сказал Проповедник, когда страж ушел. — Сучий ублюдок, прости господи! Как его земля только носит?! Такого лгуна!

— Твоя желчь все равно пропадает впустую, — буркнул я. — Нам это ничем не поможет.

— Людвиг, брось ты это дело.

— Не могу, — вздохнул я. — Во-первых, злить магистров дважды за неполный год не входит в мои планы. Во-вторых, Мириам обычно не потакает своим капризам. Если ей нужна книга из архива, значит, это важно.

— Ты ее терпеть не можешь.

— Это не значит, что она всегда неправа.

Я подхватил со скамейки куртку и направился к дому, где остановился.

Улыбчивая хозяйка сразу предупредила меня, что в комнате гости. И не надо было иметь много ума, чтобы понять, кто меня там ждет.

Грузный господин с лицом ученого сидел на стуле, внимательно изучая мои документы, рекомендательные письма и бумаги. Другой, высоченный и плечистый альбинос, потрошил мою сумку. Третий, чернявый и не менее плечистый, складывал в столбик найденные монеты.

У всех троих на одежде была вышита сова, так чтобы ни у кого не возникло сомнений, кто это такие. Кроме них, пристегнутая к ножке стола, была и темная душа. Мелочь, почти лишенная сил, но все еще остающаяся опасной.

— Разве я разрешал рыться в моих вещах? — спросил я. — Отойдите от моей сумки.

— Довольно смел для книжного червя, — отметил альбинос, но, подчиняясь старшему, сумку оставил.

— Людям, не имеющим дара, нет нужды нас бояться, Анри, — ответил старший, откладывая бумаги в сторону. — Извините за рвение моих помощников, месье Лёманн. Меня зовут… дядюшка Россет, я начальник этих господ и глава Носителей Чистоты Сен-Сеноша. Надолго вы в наш городок?

— Надеюсь, что управлюсь со своим делом за месяц.

— Я посмотрел список книг, которые вы себе выписали, очень интересно. Научная работа для академии Арденау?

— Да.

— Вы родом из Альбаланда? — спросил альбинос Анри.

— Из западного Бьюргона.

— Но в Альбаланде частый гость?

— Верно. Это преступление?

— Нет. А со стражами вы когда-нибудь общались?

— Не приходилось. Мои увлечения лежат в несколько иной области.

— Присаживайтесь, а то я чувствую себя неловко, когда я сижу, а хозяин стоит. — Старший из Носителей указал мне на стул, рядом с которым сидела темная душа.

Я не стал спорить, сел, и потусторонняя сущность, следуя приказу, приблизила оскаленную пасть к моей левой ноге. Разумеется, я не дрогнул и даже не стал смотреть вниз, продолжая отвечать на вопросы и поддерживать беседу, потому что вся троица пристально за мной наблюдала. Дядюшка Россет так и вовсе пытался добиться ответа у моих зрачков — вижу ли я тварь, которая способна в любой момент оттяпать мне стопу.

Конечно же, я не видел. У меня нет дара замечать тех, кто живет по соседству с людьми, поэтому я вел себя совершенно спокойно и даже не запнулся, когда душа, подчиняясь приказу, взвыла под моим стулом.

Эта команда осталась разочарованна, и, распрощавшись, они ушли, сказав мне, чтобы я раз в неделю отмечался в их книгах.

Узнав, с кем я говорил, Проповедник едва не умер повторно. Во всяком случае, паника у него была такая, что мне его жалко стало.

— Стоило тебя оставить буквально на час! О, Дева Мария! Какого дьявола они приперлись?! Тебя раскусили!

— Без паники. Никто меня не раскусил. Это обычная проверка, да еще и неуклюжая.

— Как ты теперь намерен поступить?

— Сделать так, чтобы ты держался как можно дальше от меня. Они видят души, так что, если ты будешь крутиться рядом со мной, это может вызвать подозрения.

— Неправильный ответ. Ты должен был сказать, что пакуешь вещи и сваливаешь ко всем чертям.

— Как ты понимаешь, я не стану слушать твоих советов.

— И зря. А вдруг они тебя заподозрили?! Вдруг ждут, когда ты наведешь их на своих сообщников? На Рансэ?

— Я в себе уверен, Проповедник. Не надо устраивать панику, мне следует вести себя так, будто ничего особенного не произошло, и вплотную заняться библиотекой. Если они и будут следить за мной в первые дни, то, в конце концов, им это быстро надоест.

— Раз ты такой упрямый, отвесь пинка Рансэ, чтобы пошевеливался. Найдите книгу и проваливайте, пока целы. У этих людей нюх как у ищеек. Они стражей за лигу должны чувствовать.

Я улыбнулся:

— Если бы это было так, меня бы уже унюхали.

Он лишь обреченно махнул на меня рукой.

Следующие несколько дней я практически жил на территории Савранского университета, зарывшись в книги, делая выписки и не встречаясь с Рансэ.

Судя по откровениям Проповедника, если тот не был занят уроками фехтования, то как бешеный носился по городу и лишь к позднему вечеру брался за дело, на которое должен был отводить все свое свободное время.

Я знаю, что Проповедник его не любит и, возможно, несколько приукрашивает происходящее, но поговорил с навязанным мне напарником при первой же встрече.

— Слушай, Людвиг, — сказал мне Рансэ, когда я высказал ему свое недоумение. — Тебе не кажется, что это несколько не твое дело, чем я занимаюсь, когда свободен, а ты отбываешь легенду в библиотеке?

— В любом другом случае — возможно. Но через два дня мне надо идти к чистюлям, и черт знает, чем это обернется. Поэтому любой час дорог, и хотелось бы быстрее закончить.

— Хорошо. Вот этим ты сейчас и займешься, — сказал он. — Твоя очередь махать ломом и киркой.

Старое здание университета было сложено из темного, плохо обожженного, крошащегося от времени кирпича. Одноэтажное, непомерно длинное, вросшее в землю. С покатой крышей, на которой до сих пор лежал слой серо-коричневых прошлогодних листьев, оно казалось всеми покинутым.

— Замок Братства был гораздо больше, уходил в парк, вон туда, — Рансэ махнул рукой в сторону деревьев. — Если сеть подвалов уцелела, то мы уже минут пять идем над ней.

— Внутри здания кто-нибудь есть?

— Нет. Занятия здесь только по средам и пятницам, все остальное время оно пустует. Сторож слишком ленив, чтобы сюда заходить, студенты тоже редко бывают.

Дверь, несмотря на кажущуюся ветхость постройки, оказалась новенькой, как и замок. Рансэ достал из жилета ключ с фигурной бородкой, протянул мне:

— Открывай.

— Даже не буду спрашивать, откуда он у тебя. — Я отпер замок и вошел в полутемный коридор, пахнущий застарелой пылью.

— Это копия. Так что никто его не хватится. Нам направо. Осторожно, те ящики, что сложили у стены, могут рухнуть в любой момент, постарайся их не касаться, иначе тебя откопают только ко второму пришествию.

Он достал из темного угла масляный фонарь, зажег его:

— Было тяжело найти вход в подвал, пришлось порыться в университетском архиве, чтобы посмотреть планы застройки. Новые корпуса делали литавцы, а они ребята хоть и болтливые, но документацию ведут, не то что мои соотечественники.

Рансэ привел меня к самой дальней двери, распахнув ее, вошел первым. Помещение оказалось завалено мешками, и лишь небольшое пространство было свободно от них.

— Разгреб сколько смог, — сказал страж, поставив фонарь на пол. — Вот мои успехи.

— Интересно, сколько нужно еще, чтобы пробиться в подвал? — отметил я, рассматривая тройной слой кирпичей и доски, торчащие под ними.

— Кирка и лом в твоем распоряжении. Можешь работать до темноты, пока открыта библиотека. Дольше задерживаться не стоит, на воротах могут возникнуть вопросы. Где Проповедник?

— Не знаю.

— Плохо. Можно было поставить его на часах. Если бы кто-нибудь оказался рядом, он бы предупредил тебя.

Мы поочередно долбили кирпич еще два дня, оттаскивая обломки в соседнюю комнату. Я приползал домой и падал на кровать, а Проповедник, конечно же, не забывал высказывать все, что он думал на этот счет.

Наконец настал тот день, когда последний кирпич был отколот, и я отбросил в сторону опостылевший лом.

Взяв фонарь, я перегнулся через край и осветил мрак.

Моим глазам предстало узкое помещение с замусоренным полом, сырое и вонючее. В нем не было ничего примечательного — стены неаккуратно замазаны раствором, никаких ходов, никаких знаков. Решив действовать дальше вместе с Рансэ, я вышел на улицу.

В фехтовальном зале его не оказалось, уроки вел другой преподаватель, что было странно. Я помню, как страж говорил, что сегодня его день. Не знаю, где он шлялся, но торчать здесь не имело смысла, и я отправился в университетскую библиотеку делать вид, будто занимаюсь наукой, здраво полагая, что уж ему-то найти меня гораздо проще, чем мне его.

Так и случилось. Он пришел спустя час, показавшись мне на глаза, но не подойдя и не заговорив. Я выждал несколько минут, убрал чернильницу, сунул в сумку сложенные вдвое исписанные листки и отправился в парк. Рансэ выглядел каким-то взъерошенным, уставшим.

— У меня к тебе есть разговор, — сказал он мне.

— Здорово. У меня к тебе тоже. Я закончил работу.

Он тут же просиял:

— Чудесно! Тогда закончим с нашим общим заданием, а потом ты все узнаешь.

— Узнаю о чем? — нахмурился я.

Он загадочно подмигнул:

— Уверен, тебе понравится… Ты уже заглядывал в подвал?

— Да. Нужна веревка.

— Я давно ее приготовил. Идем.

Бечевка была спрятана под одним из мешков, он привязал ее к торчащей из стены балке, спустился вниз, предварительно скинув туда кирку, и, не дожидаясь меня, начал методично обстукивать стены, пока не услышал глухой звук.

— На этот раз я раздобуду порох, — мрачно сказал я, и он рассмеялся:

— Ну да. Это всяко лучше лома, но здесь труда много не надо. Смотри.

Он размахнулся, и кирка провалилась в стену.

Вместе мы пробили дыру, достаточную для того, чтобы пролезть, и двинулись по ходу, резко, под углом уходящему вниз. Я открутил фитиль, заставив пламя гореть максимально ярко. В самой нижней точке туннеля оказалась третья преграда, на этот раз из дощатого щита. Пришлось опять браться за кирку, разламывая прогнившую древесину.

За щитом начались большие, холодные залы, в которых гулял сильный сквозняк, а каменные потолки были закопчены пламенем факелов, не горевших здесь уже много веков. Сквозь камни повсюду торчали корни парковых деревьев, создавая совершенно дикую, причудливую картину.

— Ну, по идее, мы сейчас у Собачьих ворот, — сказал Рансэ, оглядываясь, — точнее, под ними. А нам требуется Башня кинжалов. В ее подвале и был архив. Это прямо и налево, если я правильно помню план, который мне показывала Мириам.

Он пошел первым, и наши гулкие шаги отражались от стен этого подземелья. Нам повезло — коридор не оказался завален, и основание сторожевой башни мы опознали по наброску, который был у Рансэ.

Ребристые колонны, переплетенные древесными корнями, вырастали из земли и упирались в покатый потолок, из которого торчал обломок узкой лестницы. Возле стены, в полу, была квадратная шахта, вертикально уходящая вниз.

— Резервный колодец, — сказал я.

— Да. Надо осмотреть стену. Где-то должна быть маленькая выемка, как раз чтобы в нее поместилась монета.

Он снял серебряный эсу с шеи и стал изучать кирпичи справа от колодца. Из-за того, что фонарь был один, пришлось повозиться и дважды пройтись по всем неровностям, пока мои пальцы не наткнулись на нужную, расположенную на высоте человеческого роста.

— Есть!

— Отлично, — Рансэ протянул мне ключ.

Я вложил его в выемку, и стена с противным скрежетом двинулась в сторону.

— Обожаю кладоискательство, — произнес Рансэ, перепрыгивая колодец и оказываясь в квадратном коридоре, сложенном из белых блоков. — Особенно если оно не причиняет вреда.

Мы вновь двинулись вперед и, наконец, добрались до того, что искали. Так называемый архив стражей оказался ужасно узкой комнаткой, которой больше подходило название «собачья конура». Единственный стеллаж со сгнившими книгами, переплеты которых расползались от времени, занимал все пространство.

— Время их не пощадило, — буркнул я.

Довольно быстро мы нашли книгу с обложкой из красной кожи, с почерневшими серебряными вставками. Достаточно большого формата, она сохранилась лучше всех остальных, хотя бумага стала темно-коричневой. Я взял ее, протянул Рансэ:

— Судя по описанию, то, что надо.

— Тяжелая. — Он взвесил ее. — Даже странно. Замок с секретом. Было бы интересно узнать, что в ней такого.

Страж достал стилет:

— Надеюсь, Мириам простит меня.

— Не думаю, — ответил я, но не стал ему мешать.

— Ну, всегда можно сказать, что мы нашли ее уже вскрытой.

Используя стилет, как рычаг, он выломал серебряную пряжку, открыл книгу и удивленно присвистнул:

— Отличное чтиво!

Книжка оказалась «интересной». Какой-то вандал вырезал в страницах огромную дыру, создав в томе тайник. По сути дела, осталась лишь обложка, все остальное было нечитабельно, и в этом «ларце» лежал небольшой кинжал.

Рансэ достал его, изучил, хмыкнул, равнодушно пожав плечами, протянул мне.

У клинка было темное лезвие, очень похожее на то, что используют для создания кинжалов стражей, маленькая гарда и рукоятка, заканчивающаяся странным черным камнем. Будь на его месте сапфир, и я решил бы, что этот клинок когда-то принадлежал стражу, но темный кристалл смутил меня. Внутри камня, в черной бездне, медленно и лениво туда и обратно перетекало нечто, похожее на туман или молоко.

— Даже не могу предположить, что это, — сказал я, протягивая оружие Рансэ. — Убери его обратно, пусть магистр сама им занимается.

— Разумно, — отозвался он, пряча книгу-ларец к себе в разом разбухшую сумку. — Давай выбираться отсюда, эта сырость сжирает мои кости.

Когда мы выбрались из холодного подземелья, Проповедник крутился у дыры в полу и, увидев нас, облегченно выдохнул:

— Ну что? Теперь ваше дурацкое задание выполнено? Пора убираться из Сен-Сеноша.

— Как только соберем вещи, — сказал я, но меня перебил Рансэ:

— Людвиг поедет, а у меня есть дело.

Я удивился:

— Какие еще дела, Рансэ? Мы все закончили.

Он посмотрел мне в глаза и ровным тоном сказал:

— Здесь Гуго Лефевра. Я нашел его вчера. И у меня есть разговор к нему.

Я не сразу понял, о ком он говорит. А когда сообразил, мгновенно догадался, чем закончится этот разговор.

— Так вот почему ты согласился выполнить поручение Мириам, — понимающе протянул я. — Но сейчас неразумно задерживаться в городе. Нам надо торопиться и уехать прежде, чем все раскроется и нас поймают.

— Не могу. Я слишком долго мечтал о том, как его прикончу.

— Но это же преступление! — вскричал Проповедник.

— Нет. Это казнь, и он ее заслужил, — жестко ответил ему Рансэ.

— Людвиг… — обернулась душа ко мне, прося поддержки.

— Разве Господь не обязан наказывать убийц? — хмуро процедил страж.

— Я скажу еще раз, коли ты меня не услышал. Господь наказывает грешников, когда придет время. И никто из них не задержится у врат в Царство его, а полетит прямиком в пекло. Если тебе от этого станет легче, то Михаил отвесит Лефевре весомого архангельского пинка, и тот, минуя облака, угодит прямо под шипастые жернова Сатаны.

— Ты самый богохульствующий священник из всех, кого я видел, — покачал головой Рансэ. — Похуже всяких витильских кацеров.

— Молюсь я чаще тебя.

— Но он явно тебя не слышит.

— Как будто тебе повезет больше! Людвиг, скажи ему!

— Что тут говорить? Я знаю Рансэ. Он слушать не будет.

— Хочешь остановить меня? — усмехнулся страж, с вызовом посмотрев на меня.

— Это бесполезно.

— Я рад, что ты это понимаешь, Людвиг. И клянусь, сделаю с ним то же самое, что он делал с другими людьми.

— Ты совершишь грех, — не отступал старый пеликан.

— О, право, вам нечего беспокоиться о таких пустяках.

— А как же твоя бессмертная душа?

— А ты веришь в то, что она бессмертна? — мрачно посмотрел на него Рансэ. — Если так, то, когда я вырежу сердце Лефевра, меня тут же заберут на небо архангелы. Не каждый способен на столь праведные поступки. Свершить правосудие — дело чести, это обязанность стражей, и мы не станем перекидывать ее на плечи наемных убийц. Все, кого это касается, должны знать, что любой, покусившийся на наших братьев и сестер, будет держать ответ. Рано или поздно, неважно. Если надо, то мы достанем его даже после смерти, вытащим из земли и раскидаем останки на неосвященной земле. Никому не позволено убивать стражей.

— Его жизнь в божьих руках. Не в твоих, — упрямо повторил Проповедник.

— Избитые слова. Получается, всеми судьями, инквизиционными комитетами и палачами, а также князьями, бургомистрами, генералами и тысячами других управляют исключительно божьи руки. Большей ереси от тебя я еще не слышал. Так что уходи, Людвиг. И возьми подарок для Мириам. Ты быстрее меня покинешь границы Прогансу, клинку с тобой будет безопаснее.

— Я останусь, — принял я решение. — Предпочитаю уехать из города вместе, а не по отдельности. Так надежнее.

— Надежнее! — заорал Проповедник. — Ты хочешь ввязаться в убийство! Вас будет искать половина города!!

Рансэ отмахнулся от него, словно от назойливой мухи, и с удивлением спросил у меня:

— Зачем тебе оставаться?

— Ну, должен же хоть кто-то прикрывать тебе спину, — сказал я. — К тому же стражи своих не бросают.

Пока я спешил к дому, Проповедник тяжело молчал, и это молчание говорило о многом. Я не выдержал и спросил:

— Ты знаешь, как убили брата Рансэ?

— О, ты начал думать о смерти? Неужто понял, наконец, во что вы суетесь? — ядовито пробурчал он, но тут же сбавил тон: — Нет. Не знаю.

— Он был на год младше меня и оказался на границе Прогансу вместе с еще двумя молодыми стражами. Это случилось сразу после выпуска. Они не скрывали, кем являются, а это было необдуманно, хотя трактир, где они остановились, и стоял в Альбаланде. Какие-то наемники затеяли с ними ссору, началась драка, точнее, бойня. Тех двух стражей убили сразу, а брата Рансэ выволокли на улицу и… в общем, все для него закончилось плохо. Хотя для тех, кто это сделал, все завершилось еще хуже.

Проповедник вздохнул:

— Их судили?

— Можно и так сказать. Братство взяло в оборот трактирщика. Прежде чем местные власти повесили его, он назвал имена. В следующие несколько лет стражи нашли всех, кто участвовал в убийстве, и методично уничтожили одного за другим, точно диких зверей. Жестоко и без всякой жалости. Рансэ присутствовал при каждой смерти. Говорят, он их и приканчивал. Уцелеть удалось лишь одному — главарю шайки. Его найти никому так и не удалось. До сегодняшнего дня.

— Это не дает ему право убивать. А тебе вообще не надо было влезать.

— Я его не оставлю. Это неправильно.

— А лишать кого-то жизни — правильно? Ты ведь не убийца, Людвиг. Кровавая месть — это не для тебя.

— Ты так думаешь? — лишь спросил я в ответ, и он решил не продолжать разговор.

…Был вечер, улицы пустели, в этой части городка ложились рано, а студенческие пирушки с гульбой и пением до рассвета проходили обычно в северных кварталах. Я быстро шел, поглядывая по сторонам и стараясь понять, что делать после.

Вернувшись в дом, я забрал спрятанный под половицей кинжал, деньги, палаш, мило улыбнулся хозяйке, сказав, что вернусь поздно, и отправился обратно.

Рансэ ждал меня на берегу и молча провел к складам торговцев войлоком. Это были городские окраины, недалеко от мельницы. Солнце почти опустилось за горизонт, и поля за рекой укрыли сумерки.

— Ты уверен, что это именно тот человек? — спросил я у него.

— Как ты думаешь, где я пропадал все эти дни? — нехорошо усмехнулся страж. — Я не ошибся. Только не влезай. Я сам разберусь.

Склад был открыт, и четверо крепких мужиков, судя по одежде чернорабочие, резали войлок большими, острыми ножами, скатывали его в рулоны и укладывали на телегу при свете уже зажженных фонарей. Когда мы подошли к ним, все, как один, оставили работу, глядя на нас с мрачным любопытством.

— Я ищу месье Лефевру, — громко сказал Рансэ.

— Зачем он тебе? — спросил один из них, невысокий, пожилой, с белесыми глазами.

Рансэ снял с пояса кошелек, тряхнул его так, чтобы все услышали звон:

— Я проиграл пари, и мой друг просил передать эти деньги месье Лефевру. Если его здесь нет, то я вернусь позже.

— Оставь монеты. Мы передадим, — предложил все тот же мужчина.

— Не пойдет. Отдам только лично в руки месье. Чтобы потом проблем у меня не было.

Он сделал несколько шагов к ним, все так же позвякивая монетами.

— Сожалею… месье, — помолчав, сказал человек с белесыми глазами, — Лефевры среди нас нет.

— А по мне, так ты очень похож на него, — Рансэ больше не улыбался. — Мне тебя именно так и описали. Гуго Лефевра, когда-то бывший командиром наемников, который убил троих стражей. Наемники уже расплатились за это. Все, кроме тебя.

Лефевра без предупреждения швырнул нож, Рансэ успел отскочить и бросил в лицо ближайшему чернорабочему, кинувшемуся на него, тяжелый кошелек с монетами, разбив губы. На меня прыгнул лысый детина, и мне пришлось разбираться с ним, уже не обращая внимания на других. Кривой тесак в его руке был на редкость быстрым и острым, так что мне пришлось постараться, прежде чем я рассек кончиком палаша кожу у него на лице и, когда он отшатнулся, в выпаде проткнул ему живот.

Рансэ к этому времени успел расправиться с двумя, прикончив их рапирой, и скрылся с моих глаз, преследуя последнего из убийц своего брата. Я догнал стража уже у реки, где он слал проклятия небесам. Этот Лефевра все-таки от него сбежал.

— Я его достану! — Глаза Рансэ горели от бешенства, — Я жизнь положил, чтобы его найти! И прикончу прежде, чем этот гад успеет уйти от меня далеко! Я приехал сюда ради того, чтобы достать ублюдка. Пока он жив, мой брат не отмщен!

— И думать забудь. Ты упустил возможность. Мы уезжаем. Немедленно. Прежде чем он, сложив два и два, добежит к Носителям Чистоты с доносом, что мы — стражи.

— Никуда я не поеду!

— У меня нет времени тебя уговаривать, — сказал я, шагнув к нему, но он зло оскалился, выставив рапиру:

— Без угроз, Людвиг. С клинком я обращаюсь куда лучше, чем ты.

— Не делай того, о чем потом пожалеешь. Остынь! — попросил я его, впрочем, не приближаясь. — Мы должны выполнить задание Братства.

Он мрачно посмотрел на меня, опустил оружие, выдохнул и сказал все еще агрессивно:

— Ты как-то сказал, что я не приемлю компромиссов. Так вот тебе компромисс. Я найду его. В одиночку. Ты мне не нужен, это моя месть. Забирай книгу и проваливай. — И он швырнул мне сумку.

Я быстро шел, поглядывая по сторонам. Сумка с книгой оттягивала мое плечо, а я думал лишь о том, что теперь шанс выбраться из Прогансу для нас обоих свелся к минимуму.

— Скоро мы будем опасаться собственной тени, — вздохнул Проповедник.

Я ничего не ответил.

— Все-таки лучше бы вы уходили вместе, — заметил он.

— Я тоже так считаю. Но он не будет слушать и не желает помощи.

…Меня догнали возле давно пустующей дозорной башни, когда до границы города оставалось всего ничего.

Две тени вынырнули из мрака и бросились справа, одна показалась слева, и еще одна, дышавшая тяжело и натужно, появилась сзади. Я, развернувшись на каблуках, отпрыгнул к стене, пырнул ближайшего пахнущего потом человека кинжалом в солнечное сплетение, оттолкнул под ноги напавшим и обнажил палаш, взяв его в правую руку.

Тени замешкались.

— Живым брать! — раздался приказ. — У кого сеть?!

Большое человеческое спасибо за это предупреждение!

Я вновь метнулся в сторону, и вылетевшая из мрака сетка, словно спрут, упала на мостовую, зацепив истекающего кровью.

Проклятье!

Ко мне подскочили двое, но они больше мешали друг другу, чем нападали. Я легко парировал кинжалом целившуюся мне в висок дубинку, ткнул палашом ближайшего в адамово яблоко.

Вновь ругнулись, и я узнал бас альбиноса. Двое уцелевших взяли меня в клещи, я рубанул одного из них по ноге, не попал и поскользнулся на разлитой по камням крови. Моей оплошностью тут же воспользовались, и сильный тычок в спину повалил меня на землю. Чьи-то потные ладони вцепились в мое правое запястье, блокируя палаш:

— Держу! Держу!

Я вслепую ткнул его кинжалом, он охнул, повалился на меня и завыл, когда мой клинок несколько раз воткнулся ему в спину.

Сапог альбиноса врезался мне в голову так, что мир взорвался:

— Снимите с него мертвеца!

Тяжесть с груди пропала, зато удары посыпались со всех сторон. Мне осталось только сжаться и пережидать их.

— Хватит! Я сказал, хватит! Тащите его!

— Хорошо, дядюшка Россет. Давай сетку, дебил!

— Волоките эту мразь в повозку! Сегодня славный день!

И меня поволокли.

За неполные полгода я второй раз оказался в силках, словно какой-нибудь кролик, и угодил в плен, с той лишь разницей, что теперь вместо колдуна и маркграфа попал в лапы к Носителям Чистоты.

Один мой глаз хорошенько заплыл, ребра ныли, и, несмотря на разбитые губы, хотелось пить. На руки мне надели кандалы, прикрепив их к цепям, прикованным к кольцу в потолке. Вырваться из такого силка самостоятельно невозможно.

Круглая комната без окон была большой и холодной — никто не спешил разжигать стоявшую в углу жаровню. На массивном деревянном столе горели несколько свечей. На самом деле стол привлек мое внимание. На нем лежал ворох исписанной бумаги, стояло множество колб и ретор с различными разноцветными жидкостями, ступка с медно-красным порошком и какие-то склянки, в одной из которых плавал заспиртованный пучеглазый уродец. Чуть дальше находилась еще одна жаровня и маленькая плавильная печь, под потолком висело пожелтевшее чучело крокодила, а на шкафу стоял череп ангжиса.

Вне всякого сомнения, ребята развлекаются алхимией, а может, чем-нибудь похуже. Кроме прочего там же лежала моя сумка. Из нее достали книгу, но так и не удосужились открыть, отдав все внимание моему кинжалу. Он находился тут же, к сожалению, в недосягаемости от моих рук.

Я проторчал на цепях минут сорок, прежде чем появились Альбинос и Чернявый.

— Попался, страж, — ухмыляясь, сказал мне последний.

Я промолчал, но он не расстроился:

— Ничего. Заговоришь, когда мы пятки тебе поджарим. Развлечемся до утра, а уж потом отвезем тебя в Руже, к старшим братьям. Пусть они порадуются и нас похвалят.

— Бесполезно, — сказал Альбинос, заметив, что я напряг руки и натянул цепь. — Тебе их не порвать, страж.

— Это еще надо доказать, что я страж.

— У тебя нашли кинжал, кретин.

— Нашел. Валялся на дороге.

— Угу. Заливай. А вот он говорит, что ты — страж.

В зал вошел крепыш с белесыми глазами, которого так жаждал прикончить Рансэ.

— Месье Лефевра оказал своей стране неоценимую услугу, донеся на тебя, — счастливо осклабился Чернявый. — Будет тебе процесс, страж, а затем прилюдное колесование. В нашей просвещенной стране все по закону. Но это не мешает мне поджарить тебе ступни еще до суда.

Они рассмеялись. Лефевра взял кинжал, подошел ко мне вплотную, приблизив острие к моему правому глазу. Я не отстранился, и он усмехнулся:

— Не боишься? Хорошо. Те, в трактире, тоже не боялись, и где они теперь, страж? Как только Носители Чистоты найдут твоего дружка, так и начнется потеха. И я буду смотреть на это. Хотите вина, ребята? Я угощаю.

— Конечно! — ответил Альбинос, прислонившись к краю стола.

Лефевра, кивнув, направился к выходу.

Я посмотрел на своих тюремщиков. Как видно, у них был приказ не трогать меня до поры до времени, так что они лишь плотоядно поглядывали в мою сторону, негромко переговариваясь между собой. А затем и вовсе потеряли всякий интерес, начав разжигать жаровню.

Они были так увлечены своим занятием, что не увидели вновь вошедшего. Я едва не завопил от облегчения, но сжал зубы, глядя, как Рансэ подскочил к Альбиносу и ударил рапирой в спину так, что острие вышло у того из груди.

Черноволосый от неожиданности упал с ящика, на котором сидел, закричал, закрываясь руками, и умер.

Рансэ осмотрел мои кандалы, вернулся к столу:

— Надеюсь, что ключ они оставили здесь.

— Поспеши, скоро вернется еще один.

— Нам повезло, что все это случилось в Сен-Сеноше. — Он продолжал говорить, сбрасывая на пол сосуды, скидывая бумагу и рассыпанные зубы непонятного животного. — Тюрьмой это место никак не назовешь, обычный дом с подвалом. Легко войти, легко выйти. И никакой охраны, кроме двух этих тупиц.

— Все ищут тебя.

— Тем лучше.

Колба с уродцем грохнулась на пол.

— Проклятье! Где же этот чертов ключ?!

— Проверь карманы у мертвецов, — посоветовал я ему и оказался прав. Ключ нашелся у Чернявого, и Рансэ открыл замки, освобождая мои руки:

— Рад, что ты решил мне помочь.

— Ну, мое упрямство привело к тому, что ты здесь оказался. — Страж запихнул книгу в сумку, бросил мне кинжал. — Сваливаем, ван Нормайенн, пока они не вернулись. Идти сам можешь?

— Да.

Он первым выбежал в коридор, поднялся по лестнице наверх, и мы оказались в жилой комнате.

— Легко, словно украсть конфету у младенца, — пробормотал Рансэ, распахивая дверь на улицу.

Широкий нож ударил его в грудь и он, согнувшись, отступил к стене, зажимая рану. Лефевра кинул в меня бутылку с вином, шагнул в дом, с усмешкой направляясь ко мне, и взвыл, когда кинжал раненого Рансэ воткнулся ему в голень.

Я уже был рядом, ударив наемника кулаком в лицо, перехватывая руку с ножом, выворачивая… Ребра вспыхнули болью, но я все-таки повалил его на пол, и мой напарник погрузил кинжал в шею наемника.

— Все, — сказал Рансэ, улыбаясь, и на его губах выступила кровь. — Теперь все!

— Дай я посмотрю рану, — сказал я.

Он отпихнул мою руку:

— Уже неважно. Проваливай. И сумку возьми.

Он захлебнулся кровью, закашлялся, с вызовом усмехнулся мне:

— Отлично мы сработались, а?

Я кивнул, глядя как Рансэ, нетерпимый, мстительный и самый резкий из всех стражей, кого я знал, умирает.

— Окажи услугу, Людвиг.

— Все, что угодно.

Он закрыл глаза, и я видел, как кровь толчками течет из его раны. Он поднял отяжелевшие веки:

— Покаянный псалом.

— Я не священник.

— Неважно.

Чувствуя горечь, я перекрестился и произнес:

— De profundis clamavi ad te, Domine; Domine, exaudi vocem meam…

Жассен, приграничный с Прогансу город на северо-западе герцогства Удальн, встретил меня дождем. Проповедник, молчавший всю дорогу, посмотрел на низкие небеса, сокрушенно качая головой:

— Непогода держится уже неделю. Пока ты доберешься до Ливетты, сам превратишься в воду.

Я вышел из дилижанса, захлопнул дверцу и подошел к зданию с вывеской «Фабьен Клеменз и сыновья». Вид у меня был не слишком презентабельный, кровоподтеки на лице еще не сошли, так что охранники вели себя с подозрением, пока не проверили мою личность.

Серый, ничем не примечательный клерк с улыбкой встретил меня за стойкой:

— Господин ван Нормайенн, наша фирма очень рада вашему визиту. Чем мы можем вам помочь?

Я вытащил из сумки книгу в обложке из красной кожи:

— Мне нужно, чтобы вы переправили срочную посылку по вашим каналам. Это возможно?

— Вполне. Если, конечно, вас не смущает цена. — Он достал чернильницу и перо. — Кому предназначается посылка?

— Госпоже Мириам фон Лильгольц, магистру Братства стражей. В Арденау.

Назад: История первая ТЕМНОЛЕСЬЕ

Дальше: История третья ВИЗАГАН

История вторая ОТХОДНАЯ МОЛИТВА

История вторая
ОТХОДНАЯ МОЛИТВА