Глава 3
Шагай с нами вместе, на битву идем,
Иисус нам поможет сразиться с врагом.
В борьбе против зла, за победу добра, -
Спасения Армия маршем прошла…
Чистое звонкое сопрано капитана Кей Монтгомери перекрывало шум, в котором слышались храп лошадей, крики мужчин, смех женщин и голоса торгующих вразнос продавцов, наводнивших оживленную главную улицу Барбари-Коуст.
Преисполненная решимости разбудить своим громким пением самого дьявола, капитан Кей шла вдоль по Керни-стрит во главе маленькой армии из двух человек: тощего, как скелет, невысокого человечка с запавшими глазами, которого она нашла спящим в переулке, и болезненно застенчивого, сильно заикавшегося паренька.
Был понедельник. Послеполуденное время.
Оба новоиспеченных призывника капитана Кей горели желанием во всем подражать своему хрупкому, но такому отважному командиру. Оба искренне стремились присоединить свои голоса к воодушевляющей задорной песне, исполняемой их бесстрашным, пламенным капитаном.
К несчастью, худой человек средних лет, бывший пьяница, обладатель удивительно красивого баритона, не мог запомнить слова песни. Робкий молодой человек быстро запоминал каждое слово, но был не в состоянии воспроизвести их.
В этот солнечный день неустрашимая капитан Кей Монтгомери гордо шагала вниз по восточной стороне Керни-стрит, мимо вереницы унылых притонов, известных под названием Бэтлроу, распевая и высоко держа красно-желто-синее знамя армии — знамя Крови и Огня. С гордым видом, игнорируя посылаемые в ее адрес проклятия и освистывание, капитан Кей была преисполнена решимости штурмовать твердыни порока.
И если могло быть сотворенное Богом место, погрязшее в пороке, то это был Барбари-Коуст в Сан-Франциско. Ограниченный с востока побережьем, с юга — Глиняной и Коммерческой улицами, с запада — Грант-стрит и Китайским кварталом и с севера — Бродвеем, он являл собой расползающийся во все стороны, роящийся рассадник порока. Само его название — Барбари-Коуст, то есть Варварское побережье, — было синонимом вопиющей безнравственности.
Капитан Кей Монтгомери намеревалась открыть вечное этому погрязшему в распутстве кварталу. Именно ей предстояло возвестить закоренелым грешникам о божественном. Преступники должны предстать пред Отцом небесным!
Итак, вполне в традициях Армии спасения капитан Кей вновь возглавила один из миссионерских набегов, как это происходило каждый день с момента ее приезда в Бей-Сити ровно десять дней назад.
Ник Мак-Кейб, владелец клуба «Золотая карусель», был лишь одним из опасных с виду джентльменов, раздосадованных появлением Кей на побережье, число которых уже увеличивалось. Некоторые владельцы баров и борделей в Барбари-Коуст угрожали Кей телесными увечьями или даже и того хуже, если она не сядет на поезд или на пароход и не «уберется ко всем чертям из Сан-Франциско».
Пропуская мимо ушей эти, как ей казалось, пустые угрозы, Кей в сопровождении двух рекрутов с вызывающим видом вышагивала по тротуару мимо грязных увеселительных заведений. Новообращенные не носили отличительную синюю униформу корпуса. Это объяснялось только тем, что Кей не достала еще денег на их обмундирование. Скоро она позаботится о том, чтобы они щеголяли в униформе, как это приличествует солдату Армии спасения. А когда будет больше денег, она обязательно купит музыкальные инструменты и научит рекрутов играть на них.
С пылающим от возбуждения прекрасным лицом, перебирая в голове планы на будущее, капитан Кей продолжала шагать и петь. В такой ясный погожий день она была полна оптимизма и ощущения неизбывного счастья. Ее наполняло то согревающее чувство, которое подсказывало ей, что все будет хорошо. Даже очень хорошо…
Она найдет пропавшего Керли, и довольно скоро, может быть, уже сегодня. И когда они с братом воссоединятся, они займутся делом всей своей жизни. За предстоящие месяцы и годы они увидят, как ряды корпуса № 1 Сан-Франциско пополнятся сотнями преданных солдат — мужчин и женщин.
В борьбе против зла, за победу добра
Спасения Армия…
— Прошу прощения, мисс. — Прерывая вдохновенное пение Кей, прямо на ее пути стоял крепкий седовласый мужчина. — Я констебль Норман Бьюзи, и у меня есть…
— С добрым утром, констебль Бьюзи. — Кей приветливо улыбнулась. — Я капитан Кей Монтгомери из корпуса Армии спасения. Не хотите ли присоединиться ко мне и моим солдатам в нашем марше на…
— Мисс, я не собираюсь маршировать, и, боюсь, вам тоже не придется.
Кей, продолжая улыбаться, смотрела на человека с мясистым лицом, кустистыми седыми бровями и повисшими седыми усами, с большим уродливым носом и карими щенячьими глазами.
— Но почему нет, констебль? День просто великолепный, и мне надлежит распространять…
— Мисс, приказываю вам остановить марш и прекратить пение! А теперь — или вы подчинитесь, или мне придется принять решительные меры.
Улыбка медленно сошла с лица Кей. Она опустила яркое знамя.
— Констебль Бьюзи, разве существует закон, запрещающий уличные шествия? Разве пение в Сан-Франциско — наказуемый проступок?
— На вас поступило уже много жалоб от…
— Ника Мак-Кейба? — Хорошо очерченные брови Кей изогнулись дугой.
— Не только от Ника Мак-Кейба, мисс. Не менее дюжины владельцев салунов высказывают свое недовольство.
— Понятно. А что, эти джентльмены управляют городом, констебль Бьюзи?
— Они не джентльмены, мисс. Но они правят в Барбари-Коуст.
— И, полагаю, вами тоже?
Краска залила лицо констебля. Он поджал губы под висячими усами и устало покачал седой головой.
— Зачем доставлять мне неприятности, мисс? Ваше место не здесь. Вам небезопасно находиться на этих недобрых улицах. Если вы не уйдете, вы можете пострадать. Прошу вас, будьте хорошей девочкой и уходите с миром. Отыщите Другое место для спасения душ.
— Посмотрите вокруг, констебль. — Кей многозначительно помахала знаменем в направлении кабачков, публичных домов и баров, протянувшихся по обе стороны Керни-стрит. — Вот те души, которые нуждаются в спасении. — Она снова улыбнулась и обошла его. — И здесь мы маршем в бой пойдем.
Дав сигнал своей армии из двух человек следовать за ней, Кей зашагала прочь.
— Тогда вам придется отправиться в тюрьму, — произнес констебль, протягивая руку, чтобы схватить Кей за плечо.
Рекруты Кей, хранившие молчание во время разговора, немедленно выступили в защиту своего командира.
— Отпусти ее, Бьюзи, — скомандовал тощий немолодой Джайлс Лотон, гневно сверкая запавшими глазами.
— Уб-б-берите р-р-руки от ка-ка-капитана Кей! — От волнения мальчишеское лицо Бобби Ньюмана сильно покраснело, когда он встал между Кей и вооруженным констеблем.
— Ну-ка, сынок, уходи с дороги, если не хочешь получить пинка, — миролюбиво произнес констебль Бьюзи. — Это касается меня и маленькой леди.
Кей ласково положила руку на плечо Бобби:
— Все в порядке, Бобби. Констебль лишь выполняет свою работу.
Молодой человек неохотно отступил в сторону. Кей вышла вперед:
— Вы не имеете права так поступать, и я не пойду по своей воле.
— Как хотите, — сказал констебль, потеряв наконец терпение.
Первое, что осознала Кей, так это то, что ее тащат в тюрьму за проведение уличных шествий без разрешения, за нарушение спокойствия и предъявляют кучу других обвинений, сфабрикованных могущественными поставщиками запретных удовольствий в Барбари-Коуст.
Скорее разгневанная, чем напуганная, Кей кипела от ярости, когда констебль, крепко вцепившись ей в локоть, волок ее вниз по Кернй-стрит. Кей казалось, что левая рука вот-вот выскочит из сустава.
Бедные Бобби Ньюман и Джайлс Лотон изо всех сил старались вызволить ее, но они были бессильны против длинноствольного револьвера, который констебль Бьюзи быстро вытащил для установления законности. Парочка наступала на пятки вооруженному констеблю и захваченной проповеднице, и каждый из них великодушно предлагал отойти в тюрьму вместо необыкновенной молодой женщины, первой на их памяти проявившей к ним сочувствие и доброту.
Джайлс Лотон проклинал угрожающего им расправой констебля. Бобби Ньюман в возбуждении заикался. Кей спокойно приободряла расстроенных рекрутов. Констебль рыкал на них, требуя замолчать.
Странный квартет скоро привлек к себе внимание зрителей. Шулера и бильярдисты высыпали из дверей карточных притонов и бильярдных. Из салунов, шатаясь, вываливались пьянчужки. Вызывающе накрашенные женщины с не выспавшимися лицами выглядывали из верхних окон борделей, привлеченные шумихой. А владельцы карточных притонов, бильярдных и борделей, в костюмах в мелкую полоску и с прилизанными блестящими волосами, спокойно ухмылялись, уверенные в том, что после пары ночей в тюряге надоедливая капитанша Армии спасения уедет на первом же поезде, идущем на восток.
Сопротивляющийся капитан Армии спасения в компании угрюмого констебля дошла до угла, и там они повернули вниз по Пасифик-стрит, сопровождаемые свистом и гиканьем. По пути заключались пари по поводу того, на сколько хватит ее, когда она окажется в кишащей блохами тюремной камере вместе с самыми отпетыми подонками побережья. Местные жители осыпали ее насмешками и отпускали в ее адрес колкости. Подвыпившие матросы выкрикивали непристойные предложения. Воздух сотрясался от гомерического хохота.
Среди подонков, вышедших на улицу и принимающих участие в потехе, был Трехпалый Джексон. Слабый на вид человек с нездоровым цветом лица, черными глазами-бусинками и раздражающей привычкой постоянно облизывать верхнюю губу, Джексон получил свое прозвище еще в молодости. Пойманный на мошенничестве в карточной игре по большой, когда он не прожил в Сан-Франциско еще и трех месяцев, он лишился указательного пальца, который остался лежать отрубленным на покрытом зеленым сукном столе вместе с лишним тузом и деньгами, которые он пытался прикарманить.
Трехпалый Джексон стоял теперь на тротуаре, у входа в свой вполне процветающий клуб «Цилиндр», что на Пасифик-стрит.
Со злобной усмешкой на лице Трехпалый прокричал Кей:
— Бьюсь об заклад, спасительница наша, что ты будешь работать на меня в моем клубе.
Его предложение немедленно встретило одобрительные аплодисменты и дикие вопли толпы, состоящей в основном из мужчин. Облизывая тонкую верхнюю губу, Джексон добавил:
— Клянусь, ты будешь премиленько выглядеть в туалетах моих девочек: шелковый цилиндр, белые лацканы, черные атласные брючки. Что скажешь?
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака толстую пачку банкнот и помахал ею в воздухе.
Толпа притихла. Каждый пытался услышать ответ капитана Кей. Одетая в синюю униформу и черную шляпку молодая женщина обратила на Трехпалого Джексона сверкающие голубые глаза. Она приветливо улыбнулась ухмыляющемуся владельцу салуна.
Твердым, чистым голосом она самоуверенно заявила:
— Все ваши девушки поменяют эти шелковые шляпки и атласные брючки на синюю униформу Армии спасения еще до того, как я уеду из Барбари-Коуст, мистер Джексон.
Это заявление вызвало взрыв хохота. Все знали, что девушки Трехпалого Джексона были одними из наиболее скандально известных порочных созданий, когда-либо промышлявших в Барбари-Коуст. Они и в самом деле отличались испорченностью. Джексон с гордостью сообщал всем, что для его девочек не существовало невыполнимых трюков. Не было такого, чего бы талантливые дамочки не исполнили за щедрую плату, чтобы угодить клиенту. Они не отказывались потрафить самым извращенным прихотям.
Трехпалый смеялся громче других. Потом ледяным тоном он произнес с угрозой:
— Попробуй только сунуть нос в мое заведение и докучать моим девочкам, и я завладею тобой, как я владею ими. Ты окажешься в верхних комнатах моего притона под каким-нибудь грязным пьяным матросом, месяцами плававшим в море. Ты меня слышишь, проповедник в юбке?
— Да благословит и вас Господь, мистер Джексон, — спокойно ответила Кей, не прибавив больше ничего, реагируя на его непристойные угрозы именно так, как ее учили себя вести в подобных щекотливых ситуациях. — Кей молча молилась за Трехпалого Джексона. Она молилась за себя тоже. Молилась о том, чтобы лучше научиться управлять собой. Она не должна сердиться на Трехпалого Джексона. Но она сердилась. Ее лицо пылало от нестерпимого гнева, и она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать на сквернословящего мужчину.
Едва ли не с облегчением Кей в сопровождении констебля подошла к старому кирпичному зданию тюрьмы Барбари-Коуст на Франт-стрит. Ее поспешно провели за стойку, затем через дверь в дальнем углу дежурной комнаты и вдоль узкого коридора между рядами зарешеченных камер. Отправив ее в одну из камер, за ней тут же захлопнули дверь.
Кей вздрогнула и быстро обернулась: ухватившись за прутья решетки, из соседней камеры на нее смотрели дикие глаза какого-то существа. Дрожа в белой горячке, обдавая Кей зловонием грязной одежды и сальных волос, от которого у нее перехватило дыхание, бедолага протягивал к ней трясущиеся руки.
— Пожалуйста, — его голос напоминал хриплое карканье, а затуманенные — глаза слезились, — помогите мне. Я болен. Мне нужен глоток виски. У вас есть выпивка?
Капитан Кей Монтгомери с трудом перевела дух и положила сине-красно-желтое знамя на узкую тюремную койку.
Она подошла к разделяющей их решетке и, сочувственно улыбаясь бедняге, взяла в свои теплые ладони его дрожащую холодную руку.
— Мы попробуем чего-нибудь получше любого виски, — уверила она пропащую душу.
Ник Мак-Кейб ничего не слышал о заключении капитана Кей Монтгомери до позднего вечера понедельника. Уединившись в конторе, Ник провел немало часов за игрой в покер с тремя бизнесменами из Сан-Франциско.
Игра закончилась после шести. Джентльмены поспешили занять свои места в экипаже, ожидавшем их у «Золотой карусели». Они быстро, но осмотрительно уезжали из Барбари-Коуст вверх на холмы, в свои особняки, где члены их благородных семей скоро начнут одеваться к обеду.
Сразу после их отъезда в прокуренную контору зашел Лин Тан, зажав под мышкой пустой сервировочный поднос и держа в одной руке метелку из перьев, а в другой — коробку с курительными палочками для очищения воздуха. Ник обошел свой большой письменный стол из красного дерева, . рухнул во вращающееся кресло, стоящее у стола, а молчаливый слуга-китаец начал собирать грязные стаканы из-под спиртного.
Лин Тан служил у Ника последние восемь лет. Вдовый китаец пришел вместе с маленькой восьмилетней дочкой по объявлению, напечатанному Ником в «Сан-Франциско кроникл».
— Мне очень жаль, Лин Тан, — извинялся тогда Ник, — ничего не получится.
Ник опустил взгляд своих серебристо-серых глаз на хорошенькую девочку, робко жавшуюся к отцу.
— Мне нужен слуга по дому на полный рабочий день, живущий у меня в доме. — Он снова посмотрел на Лин Тана. — Барбари-Коуст — неподходящее место для женщины или ребенка.
— Извиняюсь, пожалуйста, мистер Мак-Кейб, — произнес с мольбой в голосе Лин Тан, — когда-нибудь ходить через Дьявольскую кухню или по переулку Тряпичников? Когда-нибудь есть случай спускаться в большое темное подземелье, которое называют «Собачьей конурой»?
Нику приходилось бывать там. Он собственными глазами видел ужасающую нищету убогих жилищ, в которых приходилось ютиться китайским поселенцам.
— Ну что ж. — Ник нахмурил брови и помолчал в раздумье. Потом произнес: — Черт с тобой, работа твоя, Лин Тан. Где твоя жена, мать девочки?
— Она умирать прошлой зимой в подвале, где мы живем. Там слишком холодно. Все время сыро.
Ник нахмурился, потом кивнул. Его глаза снова обратились на миниатюрную девочку с серьезным, чересчур взрослым лицом и блестящими, черными как смоль волосами.
— Вы оба будете жить здесь, над клубом. Но ребенок никогда не должен спускаться вниз или находиться где-нибудь помимо ваших комнат, отделенных коридором от моих. Понятно?
Улыбаясь и кланяясь, Лин Тан был не в состоянии скрыть свою благодарность и облегчение.
— Мин Хо — очень послушная девочка. Никогда не увидеть ее, если не захотеть.
Итак, Лин Тан и Мин Хо переехали в самые большие, богатые апартаменты, в которых им когда-либо приходилось жить: три светлые просторные комнаты, которые разделял с апартаментами Ника длинный, покрытый ковром коридор.
Мин Хо была действительно очень послушной девочкой и к тому же одаренной и хорошенькой. Совсем недавно, на ее шестнадцатилетие, Ник подарил признательной молодой девушке кредитный билет на покрытие расходов по предстоящему обучению в университете. Мин Хо мечтала стать первой китайской женщиной-врачом в Сан-Франциско. Гордый отец и Ник не видели причины, по которой ее мечта не могла бы осуществиться.
Сейчас, когда Лин Тан убирал контору, Нику показалось, что молчаливый слуга чем-то обеспокоен. Полагая, что это к нему не относится, Ник вскоре поднялся с кресла, потянулся и нехотя спросил:
— Что-нибудь случилось? Пришла наконец в порт «Элла Маэ»?
— Нет «Элла Маэ». Корабль задерживается еще на двенадцать часов. — Лин Тан обратил темные живые глаза на босса. — Констебль задержал на улице спасительницу душ. Бросил ее в тюрьму!
— Кого? Ты имеешь в виду девушку из Армии спасения? — Ник откинул назад темноволосую голову и расхохотался. — Вот отчего ты не в себе!
— Нехорошо! Бросить маленькую девочку в вонючую, грязную тюрьму! Не нравится. Как тебе понравится, если бросить Мин Хо в тюрьму? Тебе нравится?
Продолжая смеяться, Ник обошел вокруг стола, запустил руки в карманы брюк и остановился, с улыбкой глядя сверху вниз на рассерженного слугу-китайца.
— Нет, — наконец согласился Ник. — Мне бы не понравилось, если бы Мин Хо бросили в тюрьму. Но Мин Хо — приятная молодая леди, которая знает, как себя вести, и знает свое место. Капитан Кей Монтгомери не такая.
Стоя на своем, Лин Тан повторил:
— Нехорошо. Не нравится!
— Э-э, успокойся, Лин Тан. Это пойдет на пользу надоедливой благотворительнице с Юга, — безжалостно произнес Ник. — Пусть-ка посидит в тюрьме ночку-другую — может, тогда перестанет вертеть своим тощим задом в Барбари-Коуст и вернется туда, откуда приехала, — в Атланту, штат Джорджия.
Лин Тан, свирепо взглянув на Ника, быстро отвернулся, бормоча что-то себе под нос. Снова засмеявшись, Ник вышел из конторы, оставив негодующего Лин Тана.
Однако не прошло и часа, как Ник вызвал Лин Тана в свои покои. Сунув несколько банкнот в руку Лин Тана, Ник сказал:
— Иди в «Юнион Пасифик» и купи билет в один конец до Атланты. Потом беги в тюрьму и, если эта маленькая глупая пустомеля даст слово, что возьмет билет и воспользуется им, заплати за нее выкуп. — Затем, помолчав в раздумье, Ник бросил еще зелененьких на блестящий стол красного дерева. — Закажи билет первого класса. И сделай все по-китайски. Чтобы никто тебя не заметил.
— Ты хороший человек, босс.
— Убирайся отсюда.
Лин Тан быстро и незаметно прокрался по тенистым аллеям к кирпичному зданию тюрьмы на Франт-стрит. Осмотревшись кругом и никого не заметив, он проскользнул внутрь, поспешно прошел и объявил о своей миссии, выложив деньги на стойку.
— Сожалею. Вы опоздали, — сообщил ему судебный пристав.
— Что значит — опоздать? — Лицо Лин Тана напряглось от волнения. — Что-то случиться с мисс Монтгомери?
— Ушла.
— Ушла? Выкупили?
— Именно так.
— Кто выкупить?
— Женщина, лица которой я не разглядел. Оно было скрыто под черной вуалью. Заплатила выкуп наличными. Не назвалась. — Тюремщик пожал мускулистыми плечами. — Но я видел ее раз или два на холме. Таинственная Дама в черном.
— Дама в черном? — Неожиданно лицо Лин Тана расплылось в широкой улыбке. — Ах, вон оно что. А-а.
