Книга: Обещай мне чудо
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

Катарина и Александр скакали к северу по дороге, проходившей вдоль реки, она вилась среди почти голых деревьев, плотно стоявших по берегу. Время от времени мелькали золотистые и красные пятна листвы, призванные смягчить эту унылую картину, но ее глаза были устремлены только на широкую спину скакавшего впереди нее человека.
Мысли о различных видах оружия проносились в ее голове. Пистолет, конечно, самый простой способ, но и нож, входящий меж ребер, доставит, должно быть, определенное наслаждение. «Словно разделываешь большой кусок мяса к Рождеству», – подумала она с безрадостной улыбкой.
Конь под нею шел плавно, легко подчиняясь движениям поводьев, как и подобало хорошо объезженному военному коню. Александр задал быстрый темп, и ее внезапно обожгло чувство, что она должна быть благодарна ему за это. Она пригнулась к лошадиной гриве, понуждая коня подняться на небольшой холм, возвышающийся среди обнажившихся пород. Она снова устремила взгляд на спину Александра. Ей совершенно не хотелось испытывать к нему никакой благодарности.
Боковым зрением она заметила какой-то образ. Животное… козел… нет, он не настоящий… слишком большой, чтобы быть настоящим. Желудок ее свело, когда конь обогнул вершину холма и перед ее взором предстало скопление камней, ярко освещенных полуденным солнцем. Каменное лицо смотрело с вожделением. Не козел. Сатир.
В памяти раздался нарастающий плач маленькой Изабо. Катарина зажмурилась, ее руки непроизвольно натянули поводья. Конь споткнулся.
– Спокойно, Ниффле, – прошептала она, и ее горло сдавило ужасное воспоминание. – Спокойно, спокойно.
Она гладила заплетенную гриву затянутой в перчатку рукой, и ощущение реальности постепенно стиралось, ее другая, обнаженная рука словно пыталась успокоить маленькую плачущую девочку.
– Ш-ш-ш, – шептала она, покачивая ребенка быстрыми напряженными движениями. – Не плачь, пожалуйста, не плачь.
Кусты ежевики, будто ножи, кололи ее спину, когда она сидела в тени обгоревшего гигантского дуба. Шипы расцарапали ей руки, оставив тонкие рубцы.
Из своего темного убежища Катарина снова услышала взрыв грубого смеха.
– Давай, шлюха! – загремел громкий, как у медведя, голос, и Катарина услышала жалобный женский крик.
Рука Катарины дрожала от холода и страха, когда она похлопывала по маленькой детской грудке. Сквозь неровную трещину в стволе она увидела плотоядно усмехающееся лицо сатира и прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от крика. Пытаясь прояснить свое затуманенное страхом зрение, она заморгала и увидела, что то лицо было высечено на камне.
Высокий пронзительный смех присоединился к «медвежьему».
– Не собираюсь больше делиться с тобой, – пропищал голос. – Ха-ха, я скоро заполучу маленькую проститутку в свое распоряжение. Ведь правда, Беч? Правда?
– Маленькую! Ха-ха-ха! – заревел «медведь». – Эта черноволосая потаскушка выше тебя на целую голову, ты, сухопарый маленький член.
Еще один взрыв смеха.
– Да-а-а. Со мной все в порядке, Беч. Я уткнусь лицом между ее вкусных сосков. У нее еще и малыш. М-м-м, мне так даже нравится.
– Не выношу, когда вокруг визжат маленькие отродья, Маус, – прошипел «медведь».
Катарина услышала, как один из собеседников сплюнул.
– Конечно нет, Беч!
Сквозь щель в стволе она увидела, как похожий на паука человек появился на фоне камня с сатиром и остановился. Длинные, тонкие, пугающе ловкие пальцы вытащили из кармана грязной, слишком большой синей куртки нечто похожее на кусок кожаных поводьев и сделали из него петлю.
– Достаточно для лодыжки маленького отродья, как ты думаешь? – Он вытянул ее перед собой, затем нагнулся, поднял и взвесил на ладони камень размером с кулак. – Не слишком сложно утопить несколько фунтов визжащей помехи, не так ли?
Смех «медведя» присоединился к пронзительному повизгиванию, и страх холодными иголками пробежал по спине Катарины.
– Пойдем, – бросил «медведь». – Хочу догнать ее, пока она не убежала слишком далеко. Жаль, что у нас нет тех гончих, которых мы видели вчера. Но у меня такое ощущение, будто я сам чую эту черноволосую красотку.
– Эй! Она моя. Ты же обещал! Ты обещал!
– Да, твоя. Но только после меня!
Раскатистый хохот «медведя» громом прокатился по лесу.
Катарина слышала, как протестующий пронзительный голос становится все тише по мере того, как они удалялись по дороге. Она прижала к себе безмолвную Изабо и издала долгий дрожащий вздох облегчения.
Ее словно резко что-то подбросило, и из груди вырвался крик ужаса.
– Катарина! – окликнул ее глубокий мужской голос. То не был голос «медведя». Она затрясла головой, как бы стряхивая паутину воспоминаний, и обнаружила, что все еще машинально гладит лошадиную гриву, словно зубец в часовом механизме. Она остановилась.
– Катарина, – снова позвал мужской голос, и на этот раз она поняла, что это Александр.
– Со мной все в порядке, – сказала она и, подняв глаза, увидела, что он придерживает рукой поводья ее коня и смотрит на нее с участием. – Почему ты остановился?
Чуть прищурившись, он отпустил поводья, отвел свою лошадь немного назад и посмотрел туда, куда она направлялась – прямо на разрушенный мост через глубокий овраг с крошечным ручейком, протекающим на глубине двадцати футов. Она сглотнула. Мост был в порядке во время ее путешествия прошлой весной.
Александр склонился перед ней в легком поклоне, при этом его седло скрипнуло насмешливым эхом.
– Извините, мадам. Я вынужден просить прощения за одного из своих подчиненных.
Катарина поспешно оглянулась по сторонам, но никого больше не увидела.
– За одного из твоих подчиненных? – озадаченно нахмурившись, переспросила она. – Я не понимаю.
– За одного из моих подчиненных. За лейтенанта Печа, точнее говоря.
– За Печа? – спросила она, еще более озадаченная. – Не понимаю. Он не сделал ничего дурного!
– Нет, сделал. Он, кажется, заставил тебя поверить, будто объезженные им лошади умеют летать.
В его словах прозвучал привычный сарказм, но глаза выражали искреннюю озабоченность. Катарина вспыхнула и отвернулась.
– Очень глупо с моей стороны, но я позволила себе отвлечься, – призналась она, сжав зубы от гнева на себя из-за того, что ей пришлось сделать такое признание. Она заставила себя искоса посмотреть на него. – Видишь ли, езда была такой…
– Скучной? – закончил он за нее. – Монотонной?
Она отвела коня от моста и края оврага. В нескольких ярдах к востоку начиналась хорошо протоптанная тропа, которая вела вниз по крутому склону, – явное свидетельство того, что мостом уже какое-то время не пользовались.
– М-м-м, возможно, я неточно выразилась. Не езда была… неинтересной. – Она направила коня к тропе.
Он залился смехом – он был настолько не похож на тот, который всплыл в ее памяти, что она чуть не заставила своего коня снова споткнуться.
– Ах, не езда, значит, общество.
Она посмотрела на него через плечо, он улыбнулся ей.
– Тогда, видимо, я должен извиниться за себя, мадам, – сказал он ей. – И приложить усилия, чтобы стать более… интересным.
Он направил свою лошадь вслед за ней.
– Нет! Нет… я совсем не это имела в виду, – сказала она, пытаясь внимательно следить за круто спускающейся тропой и одновременно за следующим за ней человеком.
Тропа резко повернула вниз и влево, и она с удивлением обнаружила на уровне своих глаз его обутые в сапоги ноги. Она подняла взгляд и увидела, что он внимательно на нее смотрит.
– Тогда что ты имела в виду, Катарина? – спросил он, голос его прозвучал тихо и несколько двусмысленно, как бы намекая на что-то неприличное. Ей казалось, что это единственный звук, раздающийся в лесу.
Она отвернулась, ничего не ответив. Тело ее раскачивалось при каждом шаге коня по крутой тропе. За спиной слышался смех Александра, этот звук обволакивал ее, словно прохладная тень, в которую она спускалась.
Александр остановил свою лошадь рядом с разрушенным, наполовину ушедшим в землю верстовым камнем, больше похожим на памятник на оскверненной могиле. Пучки травы, растущей у его основания, пожухли от осенних заморозков. Несколько миль назад дорога повернула в сторону от реки, а теперь она разделилась на две, одна вела на северо-запад, обратно к реке, другая – на северо-восток, к Таузендбургу.
К полному замешательству Катарины, он направил лошадь к северо-западной дороге.
– Старая мельница не слишком далеко отсюда, – сказал он ей. – Мы остановимся там на…
Мельница.
– Нет!
Он перестал рассматривать дорогу, по которой намеревался поехать, и повернулся к ней. Она не ответила, и он перевел взгляд на садившееся в вечернем небе солнце.
– Как только сядет солнце, сразу же похолодает. Мельница каменная, и, если развести огонь, там будет тепло. Или вы испытываете отвращение к муке, мадам?
Она сидела в седле, ощущая себя холодной и безжизненной, как камень, и по-прежнему ничего не говорила. Взгляд ее коротко скользнул по северо-западной дороге. О да, она знала, как хорошо камни мельницы хранили тепло огня.
Она всматривалась в его темные как уголь глаза, пытаясь проникнуть к нему в душу и понять, была ли его жестокость преднамеренной. Если бы дело касалось ее брата, Бата, она поняла бы сразу же, заглянув в его бледно-голубые глаза и увидев в них предвкушение наслаждения от созерцания чужой боли, страдания. Он смаковал их, как мужчины смакуют вино.
Но в глазах Александра не было такого выражения. Значит, он не знал, что произошло на мельнице. Да и откуда ему знать? Он не спрашивал. Ни разу.
– Нет, – снова заявила она. – Таузендбург на северо-востоке. Мы поедем по этой дороге. Насколько я помню, вдоль нее стоит немало покинутых фермерских домов.
– Деревянные лачуги, – заметил он. – Те, которые не сгорели. Далеко ли до ближайшей? Насколько ты помнишь, конечно.
Она посмотрела на дорогу, ведущую в Таузендбург, и неохотно призналась:
– Мы доберемся до ближайшего только в сумерки.
– Мельница ближе и намного теплее…
– Я прекрасно знаю, далеко ли отсюда до мельницы, полковник фон Леве, – сказала она, повернувшись к нему. – Ровно шесть тысяч четыреста пятьдесят восемь шагов от верстового камня до дверей мельницы, но я не сделаю эти шесть тысяч четыреста пятьдесят восемь шагов.
Он молча сидел в седле, глядя на нее в раздумье. Потом вздохнул и устало провел по лицу рукой.
– Мадам, – начал он, явно пытаясь найти убедительные слова. – Я замерз, проголодался и устал. – Он помедлил и направил лошадь к ней. Протянул руку, чтобы коснуться ее, но она напряглась, и его рука упала на колено. – Катарина, – произнес он мягче, чем прежде. – Здесь в долине нас обоих преследует множество призраков, это трудно и больно, знаю, но я…
– Но… что, полковник? – спросила она, наклонившись к нему, тело ее словно окаменело. – Но ты предпочитаешь сталкиваться со своими призраками, удобно устроившись в тепле. – Ее волнение передалось коню, и тот принялся нетерпеливо переступать ногами. – Так вот почему ты расхаживал взад и вперед перед камином около своей кровати прошлой ночью? Чтобы встретить своих призраков в тепле и уюте? И что за призраки предстали перед тобой, полковник?
Взгляд его стал холодным и далеким.
– Прошу прощения, мадам, за то, что потревожил ваш сон. Но сейчас я беспокоюсь о сегодняшней ночи.
– Разве, полковник?
Пальцы ее впились в заплетенную гриву коня. Она ненавидела ночь, ненавидела фантомы и привидения, которые преследовали ее тогда, и все-таки она предпочитает скакать во тьме, чем ехать на мельницу. Призраки там были слишком реальными.
– Поезжай на мельницу, если хочешь. Разведи огонь. – Ее конь, охваченный волнением, сделал шаг в сторону, и ей пришлось натянуть поводья так же крепко, как собственные нервы. – Тебе придется развести огонь, но не для того, чтобы уберечься от холода, а скорее для того, чтобы расхаживать перед ним. Потому как, полковник, ты обнаружишь, что на мельнице обитают не только мои призраки.
Она направила своего коня по дороге к Таузендбургу, но его крепкая рука, словно железные оковы, впилась в узду лошади.
– Она разрушена? Снесена? Скажи.
Она встретилась с ним взглядом. Если бы он только спросил… хоть раз… она, может, постаралась бы смягчить удар. Но он не спросил.
– Мельница не разрушена и не снесена. Отдельные части были повреждены, но их отремонтировали.
– К чему такая скрытность? Ты ведешь себя глупо.
– Возможно, глупо. Но, может, твои сердце и совесть столь же тверды, как и этот верстовой камень.
– К черту! Я не люблю загадок, мадам. Я не был на мельнице с тех пор, как приезжал сюда с Вильгельмом и Виктором, когда мне было шестнадцать лет. Что за призраки ожидают меня там?
– Что за призраки? Тебе там явится лишь один призрак, полковник. Твоего отца.
Долго Катарина не слышала ничего, кроме ударов собственного сердца, отдающихся в ушах. Потом да нее донеслись тихий стук колеблемых ветерком ветвей и шорох сухих опавших листьев.
А затем раздался металлический свист шпаги, вынимаемой из ножен.
К ее горлу прижался клинок, такой же ледяной, как и прозвучавший в ушах голос.
– Я уже предупреждал тебя однажды не использовать имени моего отца для достижения своих целей. – Тупая сторона клинка откинула ее голову назад. – Не так ли?
Она подавила желание сглотнуть.
– Твое предупреждение фальшиво, – сказала она насколько возможно ровным голосом.
– Фальшиво! Интересное суждение, принимая во внимание, что вся твоя жизнь – сплошная фальшь.
Его слова ранили ее глубже, чем мог поразить любой клинок.
– Нет… не вся, полковник, – прошептала она. Ее любовь к Изабо была истинной. Даже если все остальное в ее жизни могло оказаться фальшью, эта любовь оставалась неизменной и верной, за нее можно было держаться. Она заставила себя встретиться взглядом с черным холодом его глаз. – Скорее это ты используешь отца в своих целях, не я.
Клинок плотнее прижался к ее подбородку.
– Вы играете в опасные игры, мадам.
В ее груди разгорался гнев.
– Я выполняю свой долг. Это ты играешь, – с раздражением бросила Катарина. Она видела, что его глаза горят едва сдерживаемой яростью, но клинок, казалось, на волосок отодвинулся. – Играешь в солдата, когда мир смертельно устал от солдат! Твой отец считал тебя настоящим героем. Человеком, которому императоры воздают почести, подобающие герою. Оставайся героем, полковник фон Леве. Перережь мне горло и покончи с этим. Но похорони меня рядом с телом твоего отца – это единственная почесть, которая мне нужна.
Клинок стал медленно опускаться, и Катарина увидела, как сначала недоумение затуманило взгляд Александра, затем пришло осознание услышанного, которое сменилось сильной болью, когда он понял смысл ее слов.
Наступившее молчание было долгим и красноречивым.
– Он похоронен на мельнице? – с болью в голосе шепотом спросил он. – Почему так далеко? Он любил Леве.
Катарине с детства часто приходилось видеть боль, но сейчас даже она вынуждена была отвернуться. Она усмирила взволнованного коня, натянув поводья.
– Он там умер, Александр, – тихо сказала она. – И я не смогла перевезти его.
– Его похоронила ты? Кто тебе помогал? Франц… Лобо…
Она покачала головой и сглотнула.
– Я одна, Александр. Только я.
– Одна… – Голос его дрогнул, и он замолчал. Молчание длилось так долго, что она оглянулась на него. Он смотрел сквозь нее, как будто ее не было.
Александр неподвижно сидел на лошади, устремив мрачный взгляд на дорогу, ведущую к мельнице. Катарина видела, как по его лицу промелькнуло выражение боли, хотя каждый мускул его тела, казалось, застыл, и ее кольнуло раскаяние. Промелькнула мысль, что она не понимала его и несправедливо считала его бессердечным. Но он не спрашивал! Он ни разу не спросил, где похоронен его отец.
Лошадь под ним принялась нетерпеливо переступать. Такого она не ожидала от гордого полковника. Он всегда управлял своей лошадью, а тем более своими чувствами, даже во время той первой изнурительной поездки, когда она наблюдала за ними из-за кустов ежевики.
Чувство вины жгло Катарину, словно крапива, и она отвела взгляд, устремив его на вечернее солнце, уже садившееся за западные холмы. Она закрыла глаза, но его облик, искаженный страданием, продолжал витать перед ее мысленным взором, будто его боль просочилась в ее душу.
Внезапно он схватил ее за локоть, и она чуть не вскрикнула от неожиданности.
– Что?
– Поедемте, мадам, мы теряем время, – сказал Александр, направляя ее к северо-восточной дороге.
– Но ты… я думала…
Он сжал ее руку еще крепче, и встретившиеся с ее глазами его глаза, освещенные оранжевыми лучами заходящего солнца, казались совершенно спокойными.
– Вы что, надеялись найти новые сапоги на мельнице? – спросил он ровным голосом.
– Нет, конечно, не надеялась, – ответила она с раздражением. Ничто так не уязвляет, как растраченное впустую чувство вины. – Так же, как и садовый инвентарь.
Она вырвала у него руку и пустила коня рысью. Он без труда поравнялся с нею, и они бок о бок направились по восточной дороге по направлению к Таузендбургу.
– Ах да, – сказал он, – несколько катушек запального фитиля и прочие семена для твоего маленького сада смерти.
– Смерти? Ты обвиняешь меня в этом? Ты? – Она пустила коня быстрее. Он снова поравнялся с ней. Встряхнув головой, чтобы откинуть с лица развевающиеся пряди волос, она произнесла: – Сад защиты! Выживания.
– И вы выжили, не так ли, мадам? – сказал он таким ледяным тоном, с которым не мог сравниться даже холодный ветер, пронизывавший ее до костей. – Какие странные вещи происходят с выживанием, не так ли? У тебя за спиной остаются те, кто не выжил.
Дорога впереди сузилась. Она припала к лошадиной гриве, заставив коня убыстрить бег.
– Посмотри на себя, полковник, – прокричала она, пытаясь заглушить ветер. – Ты тоже выжил… еще более дорогой ценой.
– Ценой, которую мы оба попросили заплатить других.
Его лошадь опять с легкостью поравнялась с ее конем.
Последние темно-оранжевые лучи заходящего солнца отбрасывали вперед длинные, почти одинаковые тени.
– Мы? – задыхаясь воскликнула она. Не обращая на нее внимания, он рассматривал огромный дуб, показавшийся впереди слева от дороги, который, казалось, вырос из слабо поблескивающей каменной глыбы. – Мы? – снова прокричала она. Копыта тяжело топали по дороге, словно выбивая ритм по ее костям. – Нет! Только не это! Никогда.
Солнце село, и после длительных сумерек их окутала тьма. Езда, минуту назад казавшаяся возбуждающей, теперь стала опасной.
Они одновременно осадили лошадей. Что-то в глубине души Катарины побуждало ее продолжить скачку, но совесть не позволяла ей рисковать конем ради самоутверждения.
– Лошади… – стала объяснять она причину своего поведения.
– Лошади… – начал он и резко оборвал себя на полуслове.
При смутном свете сумерек она увидела, как он потер лицо, затем услышала его приглушенное ругательство. Звук был настолько тихим, словно дуновение морозного дыхания холодным вечером, затем без каких-либо объяснений он схватил ее коня под уздцы и потащил в заросли деревьев около дуба.
– Что ты делаешь? – с возмущением спросила Катарина, но голоса не повысила. Она вздрогнула. Мощный естественный магнит, такой древний, что о нем говорили только шепотом. Кто знает…
Александр отвел ее коня под раскинувшуюся крону дуба. Она снова вздрогнула, ощущая себя колоколом, в который ударили и который резонировал беззвучным звоном.
– Что ты… – начала она, но на этот раз ее слова показались ей самой слабым карканьем.
– Ш-ш-ш, – прошептал он, заставляя ее замолчать.
– Черт побери! Я имею право знать, во что ты меня втягиваешь.
Он остановил лошадей. Последовало долгое молчание, было слышно только дыхание их лошадей.
– Имеете ли, мадам? – услышала она его голос во тьме, затем он снова потянул за уздечку и сказал: – Грендель… Давным-давно здесь находилось жилище Грендель.
– Грендель! – повторила Катарина со смехом, который не смог полностью скрыть ее беспокойство. – Этим именем обычно пугают детей.
Она услышала, как он усмехнулся.
– И по-видимому, некоторых взрослых тоже.
– Нам следует придерживаться дороги.
– Это вы, мадам, предпочли путешествовать безлунной ночью.
– Дальше по дороге есть укрытие. И это ты увел нас в сторону от него.
– И от скрывающихся там бандитов, – парировал он. – Дом Грендель безопаснее… если я только вспомню, как найти его.
– Если!
– Да, мадам. Если.
Он продолжал медленно вести лошадей дальше в чащу. Тьма казалась непроглядной. Только ничтожная разница между угольным и черным отличала деревья от ночных теней. Кроме пощелкивания уздечек и скрипа кожи, она могла различить еще какое-то чуть слышное легкое движение.
Во рту у нее пересохло, желудок свело, пальцы впились в заплетенную гриву коня.
– Откуда ты… – начала она шепотом, но язык словно прилип к небу. Она заставила себя сглотнуть. – Откуда ты знаешь, куда ехать?
Она находилась справа от него и все время ощущала, что он ехал рядом, и все-таки вздрогнула, когда его рука нашла в темноте ее плечо, затем скользнула вниз по предплечью к затянутой в перчатку ладони.
– Вот, – сказал он, приподняв ее руку до уровня талии и затем отпустив. – Проведи пальцами по стволу следующего дерева на такой высоте.
Она скорее ощущала, чем видела ствол, к которому они медленно приближались. Вытянув руку, она коснулась дерева намного раньше, чем ожидала. Пальцы ее провели по гладкой коре. Нет, это не дуб, подумала она. Береза? Пальцы погрузились в глубоко прорубленный рубец, затем нащупали второй прорубленный под острым углом к первому.
– Руны, – выдохнула она, и холодок пробежал у нее по коже, и он не имел ничего общего ни с ночью, ни с приближающейся зимой. Она отдернула руку и, непроизвольно сжав ладонь в кулак, засунула ее под плащ и прижала к сердцу, будто его удары, как невидимый талисман, могли уберечь ее от древней магии.
– Возможно, Грендель не понравятся незваные гости.
– Возможно нет. – Она услышала еще один смешок. – Скорее всего, нет.
Она снова содрогнулась, на этот раз от холода и волнения.
– Это не поможет нам добраться до Таузендбурга скорее! – сердито прошептала она. – Дура я, что позволила тебе завести себя сюда. – Она сглотнула и, напрягая зрение, вгляделась во тьму. Ничего. Она не могла различить ничего, кроме чуть более светлого ствола дерева на фоне черного леса, словно легкий след меловой линии, полустертый с грифельной доски. – Куда бы ни простиралось это «сюда», – добавила она почти неслышно.
Все ее чувства обострились, ночная прохлада жгла ее щеки, тело все больше и больше сжималось от каждого легкого прикосновения кончиков ветвей. Конь передвигался очень медленно и вскоре остановился. Она почувствовала, что Александр выпустил уздечку. Катарина не осознавала, насколько ободряющим было его прикосновение до тех пор, пока он не отпустил ее. Губы ее уже приоткрылись, чтобы произнести его имя, но гордость не позволила ей это сделать.
Послышалось тихое поскрипывание седла, когда он спешивался. Она сжала зубы, чтобы не позвать его. Не следовало им терять столько времени, скитаясь так далеко от дороги! Фермерский дом был бы ничем не хуже… даже лучше. Зачем он завел ее так далеко в лес?
Ее пальцы стали поглаживать сулящий защиту заряженный пистолет в кармане юбки. Но он не принес успокоения. Как она сможет прицелиться в темноте? И в кого? На шорох шагов в сапогах по опавшей листве или на легкий протестующий скрип дверных петель, а может, на запах плесени, который доносил до нее ветер?
Звук шагов приблизился к ней. Коня снова взяли под уздцы.
– Дай мне пистолет, – коротко и повелительно бросил Александр.
– Не будь смеш…
– Ты хочешь провести всю ночь в темноте и на холоде? Мне нужен кремень.
Она напряглась и откинулась назад, заставив коня заколебаться – следовать ее движению или подчиниться твердой руке, которая держала его.
– Пистолет, мадам. Здесь нет разбойников.
– Нет? Я в этом не уверена.
– Нет, их нет! – Она услышала, как он тихо выругался, затем пробормотал: – Боже милосердный, женщина, ты испытываешь терпение мужчины. – И снова выругался. – Они все суеверные. Ни один не окажется настолько глупым, чтобы пройти мимо охраняющих знаков Грендель.
– Ты хочешь сказать, что мы глупее их.
Без предупреждения он схватил ее за амазонку и, прорычав: «Нет, мадам, не хочу», стащил с коня.
Катарина упала ему на руки, заставив его сделать шаг назад. Его рука скользнула к вырезу ее жакета. Крик удивления застрял у нее в горле, и она вынуждена была вцепиться в лацканы его куртки, чтобы сохранить равновесие.
Его теплое дыхание согрело ей лицо и увлажнило кожу.
– Нет, мадам. – На этот раз его голос прозвучал тихо и ласково. – Нет, я совсем не это имел в виду.
Ее тело, казалось, повисло над пропастью. Ожидание и легкое волнение от приятных полузабытых далеких воспоминаний смешалось с непреходящим ужасом от липкой мужской плоти и животного мычания.
Но сейчас единственным доносившимся до нее звуком было его участившееся теплое дыхание, и оно согревало ее лицо. Она закрыла глаза и перевела дух, словно вбирая в себя его тепло.
Губы Александра чуть коснулись ее губ.
– Я имел в виду… – Он резко отстранился и выхватил пистолет у нее из кармана. – Я имел в виду только свою глупость.
Она покачнулась, потеряв равновесие, когда он внезапно отпустил ее.
– Мерзавец! Гнусный… – Она услышала звук удаляющихся шагов. – Полковник! – окликнула она. Он не остановился. – Полковник… ты гнусный, проклятый… Александр!
Ей ответил только звук удара кремня по металлу. Минуту спустя он появился в дверном проеме, держа в руке огрызок сальной свечи, ее мерцающее пламя делало его лицо холодным и неподвижным, как у высеченного из камня демона на старинном соборе.
– Да, Катарина?
Она бросилась на него, но, вместо того чтобы противостоять ей, он шагнул в сторону, давая ей пройти.
– Ты гнусный мерзавец, – со злостью снова бросила она.
Он схватил ее за руку.
– Крепко же ты меня ругаешь, Катарина.
– У меня есть причина!
– Какая же это причина? – спросил он, и голос его прозвучал чувственной лаской. – То, что я чуть не поцеловал тебя? Или, возможно, что ты хотела поцеловать меня!
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11