11

Рекс, видимо, понял, что ей совсем не хочется разговаривать, и молчал всю дорогу, пока они ехали до ее дома. На улицах было уже не так много машин, и она знала, что ему не надо было сосредоточивать внимание на движении, когда он вел свой «мерседес» через Лайонс Гейт мост и по дороге вокруг парка Стэнли. Видимо, он чувствовал, какая сумятица царит в ее мыслях. Об этом ему сказали ее крепко сжатые на коленях руки, растерянный взгляд, когда он помогал ей надевать жакет. Какова бы ни была причина, он заговорил, только когда остановился у ее дома.

— Не могла бы ты угостить меня чашечкой кофе? — Легкая хрипотца в его голосе делала его еще более притягательным.

— Нет. — Она крепко стиснула руки и продолжала смотреть прямо перед собой. — Я этого не сделаю.

— Я не предлагаю тебе заняться любовью. — В его глазах появилось веселое выражение. — Я прошу только кофе.

Она чуть ли ни физически услышала этот легкий треск. С помощью такого своевременного и так располагающего юмора он сумел-таки отколоть кусочек ее раковины, в которой она пряталась. Что-то в нем, несмотря на то что он постоянно вступал с ней в конфликты, позволяло помимо ее воли проникать внутрь, разрушать ее защиту. Ну в конце концов, если там, на острове, проведя ночь в одной комнате с ней, в одной постели он мог не прикоснуться к ней, конечно, нет ничего страшного, если она пригласит его на чашку кофе. А потом ее отказ неприличен и просто груб.

— Ну, — через силу протянула она, — я собиралась приготовить себе кофе. Я надеюсь, ты не возражаешь против кофе без кофеина?

А может быть, ей даже удастся с помощью тщательно продуманных вопросов загнать его в угол и что-то узнать о его отношениях с Лаурой?

— Можно здесь парковаться?

— Нет, здесь можно останавливаться лишь на пятнадцать минут. Позади дома есть парковка для посетителей.

Он припарковал машину, и они подошли к главному входу. Открывая дверь, она вдруг спросила:

— Между прочим, в тот день, когда я была больна, каким образом ты вошел? Ты не звонил?

— Нет, я не звонил. Я чувствовал — и это было верно, — что если я позвоню, ты не пустишь меня на порог. Я знаю управляющего, Джеффа Бретона. Он раньше работал в «Кларион» управляющим.

Конечно, Джефф! Ну подожди, как только она увидит доброго старину Джеффа, он узнает, каково это — попасть ей под горячую руку.

— Ты давно здесь живешь? — Рекс придержал ее за локоть, когда они шли к лифту.

— Почти три года; да, в июле будет ровно три.

— А до этого? — Нажав кнопку вызова, Рекс прислонился к стене, пока они ждали лифт.

— До этого я жила в Галифаксе.

— Одна?

— Сначала с родителями. — Катрин спокойно встретила его взгляд.

— А до этого — с Дереком.

— Угу.

Лифт остановился, его двери раскрылись, но прежде чем Рекс отступил, пропуская Катрин, она заметила, как сжались его губы, а в глазах появилось злое выражение, которого она прежде никогда не видела. Если бы она не знала его так хорошо, она могла бы поклясться, что это… ревность. Конечно, это абсурд, успокоила она себя, не может же он ревновать ее к Дереку. Помимо того, что между ними все давно было кончено, у Рекса Пантера уже была любимая женщина.

Она искоса наблюдала за ним, пока они шли по коридору; в его глазах был лишь вежливый интерес, как тогда, когда он интересовался парковкой… они были дружелюбны, но ничего больше, и она, облегченно вздохнув, решила, что ошиблась.

Войдя в квартиру, она прошла в гостиную, зажигая лампы.

— Присаживайся и чувствуй себя как дома. Я буду через минуту.

Повесив жакет на спинку стула, она направилась на кухню.

— Если хочешь, включи телевизор… Ох! — Катрин вскрикнула от неожиданности, повернувшись и увидев его совсем рядом в маленькой кухоньке. — Я не знала, что ты здесь…

Он схватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Прежде чем она могла что-то сообразить, он крепко обнял ее и, повернув лицом к себе, не дав ей ни секунды на размышление, прижался к ее губам.

Это был жесткий, властный поцелуй, поцелуй собственника. Помутившемуся сознанию Катрин казалось, что он длится вечно, становясь с каждой минутой все более и более чувственным, захватническим, пронизывающим ее. Когда наконец он отпустил ее, она услышала голос полного удовлетворения.

— Дорогая Кейт, я мечтал об этом весь вечер.

Чувствуя, что ноги ее подгибаются, она прислонилась к кухонной раковине.

— Я должна признать, — выдохнула она и с трудом глотнула, пытаясь безуспешно освободиться от тяжести в горле, — что нервы у тебя железные…

— Это совсем не трудно для мужчины — целовать женщину, зная, что и она этого хочет.

Его губы, те самые губы, которые только что творили волшебство с ее губами, сложились в чувственную улыбку. Улыбку, которая опять обдала ее сердце огнем желания.

— Я не сказала ничего такого сегодня вечером, что могло бы спровоцировать тебя!

Если бы только он отодвинулся… хотя бы немного… чтобы она могла освободиться от этой жаркой волны, поднимавшейся в ней и разбивавшей вдребезги все ее намерения.

— Нет, ты ничего не сказала. Напротив, ты сделала все возможное, чтобы показать, как я тебе безразличен.

— Тогда почему?..

— Перефразируя Шекспира, «леди слишком сильно сопротивлялась».

Конечно, он был прав. Она выдала себя.

— Почему, Катрин? — Он сунул руки в карманы и посмотрел на нее, нахмурившись. — Зачем с этим бороться? То, что происходит между нами…

— Между нами ничего не происходит!

Катрин отвернулась и, взяв в руки кофейник, стала наполнять его водой.

— Может быть, я была увлечена на острове, совсем немного, но это легко объяснить обилием солнца, красотами самого острова и…

— Когда мы были в бассейне, Кейт, солнца не было. И нас не окружали никакие красоты. Просто полумрак перед рассветом. Но это началось гораздо раньше — это началось с момента, когда я поцеловал тебя в январе на твоей вечеринке.

Она издала протестующее восклицание, когда он взял кофейник из ее рук и поставил обратно.

— Послушай, Кейт. Я хочу сделать признание. До этого поцелуя я думал, что ты очень красивая и очень холодная женщина, но я отказывался признаться самому себе, что меня влекло к тебе. Больше всего я ценил и ценю в женщинах теплоту и мягкость…

К своему ужасу, Катрин почувствовала, что сейчас расплачется. Сердито замигав глазами, она постаралась проглотить подступившие слезы.

— Спасибо за эти добрые слова…

— Выслушай меня, Катрин! — Его глаза были настолько серьезны, что она пожалела о вырвавшихся у нее словах. — В тот день, когда я пришел на вечеринку в офис Кена и увидел тебя, такую недоступную, как будто скованную льдом, со мной что-то произошло — во мне вдруг возникло непреодолимое желание обнять тебя и целовать до тех пор, пока не растает последняя льдинка, целовать, пока твои ноги не подкосятся… Но вышло все наоборот. Это я почувствовал, что у меня земля уходит из-под ног. Но ты исчезла, прежде чем я смог поговорить с тобой, как Золушка на балу. А на следующий день, ты знаешь, что я улетел на Ближний Восток. — Рекс протянул руку и нежно провел по ее шелковым волосам, уложенным в прическу. — Эти два месяца я не мог думать ни о чем, кроме твоих мягких губ, касающихся моих…

Катрин чувствовала, как нарастающее в ней желание медленно, но верно затягивает ее в бездонный омут, в пучину непредсказуемых чувств. Мне нужна… веревка, лихорадочно думала она, чтобы выбраться из этого омута, пока не станет поздно…

— Эта женщина, — сдавленно прошептала она, — с которой ты обедал той ночью, ты о ней сейчас совсем не думаешь?

— Лаура? — Его сильные ладони обхватили ее лицо, дыхание обжигало ее и без того горящую кожу. — Да, я о ней часто думаю. Прежде всего она моя…

— Она твоя женщина. — Катрин не могла больше смотреть на него, боясь увидеть чувство вины в его глазах, прежде чем ему придется солгать.

Твердый палец приподнял ее подбородок, заставив ее поднять глаза. В его глазах она увидела только честность… прямоту… и легкую усмешку.

— Она моя сестра. Она на год старше меня и благополучно замужем; она счастлива. У нее и у Боба трое детей, у Лауры собственный антикварный магазин на Саут-Гренвилль. Она очень занята, иногда даже чересчур, и поэтому, когда я нахожусь в городе, я обязательно приглашаю ее в рестораны, чтобы она немного отдохнула. Она для меня делает очень много. — Он откашлялся. — И если бы ты не исчезла в тот вечер вне себя от возмущения, чуть не попав под машину, то я бы вас познакомил. А теперь, раз мы уже выяснили этот вопрос…

Его губы были настолько прекрасны… как хрустальный горный ручей знойным летним днем. Мягкие и волнующие, и уже такие близкие, они без труда растопили остатки ее сопротивления. Со вздохом, исторгнутым из самой глубины души, она прильнула к нему. Руки ее обвились вокруг его шеи, она запустила пальцы в густую копну его волос… Она не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки, легко, будто перышко, как будто она была частью летящей мечты… не сопротивлялась, когда он, торопясь, нес ее в спальню, двигаясь легко и быстро. Его подбородок был слегка шершавым, он скользнул поцелуем вдоль ее щеки, от него исходил легкий мужской аромат, когда она покрывала поцелуями гладкую кожу его шеи чуть повыше воротника. Его глаза потемнели от желания, когда, уложив ее на постель, он сел рядом.

— Прежде чем… мы будем любить друг друга, — голос его был хриплым, — я хочу задать тебе вопрос.

С чувством огромного всепоглощающего счастья Катрин поняла, как будто читая его мысли, что он собирается спросить. Он собирался просить ее стать его женой.

Но эта радость вдруг начала исчезать, пропадать в том темном уголке сознания, куда Катрин не хотела заглядывать. Она не могла выйти за него замуж. Он обожает детей, ему нужна настоящая семья.

Значит, она не должна позволить ему сделать ей предложение.

Он не был похож на Дерека, это был человек чести. Он никогда бы не отвернулся от нее, зная, что она не может быть настоящей женщиной. Но она не сможет принять его жертву, не сможет вынести, если его глаза потускнеют, если жизнь лишит его исполнения самого сокровенного желания.

Иметь своих собственных детей.

Но она не могла и отказаться от своего права на счастье! Только сегодня, только на одну эту ночь…

Завтра она скажет ему правду. Прежде чем он сделает предложение… Она спасет его от необходимости выбора.

— И я, — легко прошептала она, протягивая к нему руки, — хочу тебе кое-что сказать. Но сегодняшняя ночь — не для разговоров, не для вопросов или предложений. Сегодняшняя ночь — наша.

— Сегодняшняя ночь для любви.

Он помедлил секунду, и когда она обвила руками его шею и притянула его к себе, ища его губы, она знала, что победила.

Она сумела отдалить агонию, которую должна будет пережить.

Она сумела отложить ее до завтра…

— А теперь, — Рекс собрал пустые кофейные чашки, стоявшие рядом с ними на садовой скамейке, — давай погуляем и… поговорим.

Он отошел к пустому контейнеру у фонтана, а Катрин неохотно с недовольным вздохом поднялась со стоявшей в тени деревьев скамейки. Это была идея Рекса — поехать в Западный Ванкувер и позавтракать на свежем воздухе.

Он поднялся раньше нее; она так глубоко спала, что не слышала, как он принимал душ, а он был таким раскованным и спокойным, когда вышел из ванны в одних трусиках и увидел ее, вылезающую из постели. Она торопливо обернулась простыней, которая не могла скрыть ее наготу, и с недовольством взглянула на него. Можно подумать, что проводить с ней ночи было самым обычным и естественным делом в его жизни!

— Доброе утро, Катрин. — Он схватил ее в объятия, его теплая и радостная улыбка развеяла ее неудовольствие. — Мойся и переодевайся, утро великолепное, и я хочу показать тебе мои любимые места.

Он поцеловал ее — его поцелуй требовал, но и был обещанием… Он говорил — я твой, и я знаю, что ты моя. Мы созданы друг для друга, мы никогда не расстанемся…

Сейчас, когда Катрин стояла на каменистой дорожке, ведущей от фонтана к морю, она ощущала боль в сердце, чувствовала невыносимую тяжесть сожаления, опустившуюся на ее плечи. Прошлая ночь была ошибкой. Это не должно было произойти. Она уступила властному желанию провести одну ночь в его объятиях и тем самым своими руками разбила то защитное поле, которое так старательно создавала вокруг себя. И сейчас его невозможно восстановить, ее сердце беззащитно. Если бы она смогла прошлой ночью отказать ему, возможно, сейчас она бы так не страдала.

За свою страсть ей придется дорого заплатить.

Изобразив на лице улыбку, она подчинилась ему, когда, взяв ее за руку, он повел к морю. Оно было серо-голубого цвета и неспокойно, на ярко-голубом небе на юге собирались облака. Полдюжины пароходов с зерном стояли у пристани, и Катрин разглядела также несколько яхт под белыми парусами в океанской дали.

— Смотри. — Рекс показывал на огромный камень у самой воды. — Голубая цапля!

Вдвоем они следили за тем, как грациозная птица медленно поднималась в воздух и скользила вдаль над морской поверхностью. Высоко в небе кричали чайки, а внизу в прибрежной воде плавало и ныряло множество птиц. Воздух был просоленный и нес запах водорослей, в нем чувствовался и аромат ракитника, который образовывал шпалеры, обрамлявшие дорожку. Весна пришла рано, и на клумбах уже распускались бледно-желтые нарциссы, тюльпаны и колокольчики. Даже наслаждаясь их красотой, Катрин не могла отключиться от тревожных мыслей о своих родителях на восточном побережье; она слышала утреннее сообщение, что над Галифаксом разразилась самая сильная за зиму снежная буря.

— Кейт, — голос Рекса нарушил ее мысли, его голос звучал как ласковое прикосновение, — давай дойдем до пристани, там мы сможем побыть в одиночестве. Помнишь, я говорил тебе ночью, что хотел бы…

— А я, — мысли Катрин вернулись к любимому, идущему рядом с ней, и она прервала его, — я должна рассказать тебе об очень важном. Можно я буду первой?

Взглянув на него, она встретила такой обожающий и восхищенный взгляд, что готова была разрыдаться.

— Когда твои волосы распущены, — он ухватил несколько длинных прядей, подхваченных ветром, и, не обращая внимания на прохожих, поднес их к губам, — ты напоминаешь морскую нимфу. Сверкающую, полную тайны, соблазнительную…

Каждым своим словом он делал ее предстоящую исповедь все более тяжелой, она хотела закричать: остановись! — но не могла. Вместо этого она улыбнулась — слабое подобие улыбки — и попыталась приноровиться к его походке, когда он вел ее к пристани.

Они молча дошли до нее и уселись на деревянную скамейку, спиной к ветру. Рекс хотел обнять ее за плечи, но, когда она непроизвольно отодвинулась, он просто положил руку на спинку скамейки, не дотрагиваясь до нее.

— Я хотела бы рассказать тебе о себе и о… Дереке, о наших отношениях и причине, по которой мы расстались.

Но прежде чем она смогла продолжить, Рекс спокойно ответил ей:

— Это вовсе не нужно, Катрин. Что бы ни было между тобой и Дереком — это прошло. Ты не должна мне ничего объяснять из того, что случилось в прошлом, — это ваше дело. Все, что мне нужно знать о тебе, я знаю…

— Я хочу тебе рассказать, что произошло между нами. — Голос Катрин был тоже спокоен, но очень настойчив. Рекс, видимо, заметил эту нотку настойчивости, поэтому внимательно взглянул на нее и замолчал.

— Дерек и я встретились, когда я училась на последнем курсе университета. Он был одним из наших преподавателей. Хотя он был несколькими годами старше меня и удивительно талантливым фотографом, ему понравились мои работы, и он стал меня учить. Сначала это были просто дружеские отношения, но через несколько месяцев началось что-то другое, более серьезное — он сделал мне предложение. — Катрин закусила губу. — Я любила его или думала, что люблю. Но когда мы обручились, мои родители настояли, чтобы мы отложили свадьбу на год. У них были какие-то сомнения по его поводу. И я без особого желания согласилась.

Она остановилась на несколько мгновений, и Рекс тревожно сказал:

— Не надо продолжать, Кейт, если это так тяжело.

Катрин посмотрела на свои руки, лежащие на коленях.

— Через год мы с мамой начали готовиться к свадьбе. Но однажды ночью я заболела… У меня началось кровотечение… сильное. Меня отвезли в госпиталь. — Катрин глубоко вздохнула и закрыла глаза. — Гинеколог обнаружил большую опухоль в матке… были и другие проблемы. Он сказал, что вынужден оперировать меня. Хотя опухоль была доброкачественной, матку пришлось удалить.

— Боже мой, Кейт! — Он не дотронулся до нее, но его восклицание было полно такого сострадания, в нем было так много любви к ней, что у нее потекли слезы.

— Операция состоялась и прошла без осложнений… Они удалили матку…

Поднялся ветер, он играл ее волосами, она чувствовала, как они щекочут ее лицо. Руки ее были холодны, как лед, когда она поправляла их.

— Поэтому я не могу иметь детей. — Она говорила спокойным тоном, но ее слова звучали безжизненно. — И Дерек больше не хотел жениться на мне. Он сказал, что хочет иметь нормальную семью. И что я уже не та, в кого он влюбился… что меня прежней больше нет. Поэтому… — Господи, неужели это ее голос? Она настолько оцепенела, что не понимала, как может говорить. — Поэтому я решила всю свою энергию направить на работу. В действительности я вовсе не… Снежная королева, Рекс. Это… просто… не следует… гоняться за невозможным.

Звук летящего самолета пронесся над водой, слившись с полицейской сиреной где-то вдалеке. Рекс молчал.

Катрин удивилась, насколько спокойнее она себя чувствовала теперь, когда сказала то, что должна была сказать.

— Только несколько человек знают об этом, — продолжала она, уставившись в воду, — мои родители, моя сестра Николь… Дерек, конечно. Но я понимаю, что обязана сказать тебе. Это было очень трудно. — Катрин чувствовала, что каждая клеточка ее тела протестует, но должна была сделать это… Она стиснула кулаки и почти кричала от боли. — Я знаю, что между нами не может быть ничего серьезного, нам было хорошо вместе, но если мы еще будем встречаться… Конечно, с моей стороны слишком самонадеянно думать, что ты чувствуешь ко мне что-то большее… Я не могу позволить себе серьезных отношений, Рекс. Я не хочу причинить боль никому… как я причинила боль Дереку. Я думала, что расскажу тебе все с самого начала, когда мы были еще… друзьями.

Его молчание длилось очень долго. Ни слова. Он даже не дал ей понять, слышал ли он ее слова. Но хотя он не прикасался к ней, она чувствовала его жуткое напряжение.

Пытался ли он найти слова сочувствия, слова, которые смогут выразить его заботу о ней, но в то же время дать ей понять, что он, как и Дерек, смотрит теперь на нее другими глазами?

Но ведь она старалась так подбирать слова, чтобы оставить ему путь для отступления, которым бы он смог воспользоваться.

Она почти слышала его слова: «Я рад, что ты мне рассказала, Катрин. Даже если мы, как ты говоришь, просто друзья».

И несмотря на то, что она тонула в омуте своего горя, Катрин не могла остановиться и не задать ему вопрос, на который он должен будет ответить. И она не хотела слышать его ответ… ответ, который, как ранние заморозки, убьет едва зародившееся чувство, и ему так и не суждено будет распуститься…

— А ты, — она наконец повернулась и окинула его ясным и спокойным взглядом, — ты сказал, что хочешь попросить меня о чем-то. О чем, Рекс?

Боже мой! Она готова была отдать свою душу, чтобы только не видеть выражения его глаз, не видеть жалости в них, блеска появившихся слез. Она не хотела этого… не хотела ничьей жалости. Ни за что!

— Да… да. — Он потряс головой, как бы отгоняя ненужные мысли. Поднявшись со скамейки, он глубоко засунул руки в карманы куртки и подошел к железным поручням пристани в нескольких шагах от того места, где она сидела, крепко обхватив себя руками.

Как странно, подумала она. Она давилась рыданиями, но слез не было.

Дрожа от холода, она продолжала сидеть, как приговоренная, казалось, уже целую вечность, но это продолжалось всего несколько минут.

Когда он обернулся, его лицо было бледным и черные волосы небрежно перепутались… Эти прекрасные вьющиеся волосы, падавшие на воротник его куртки… как она могла раньше считать, что они слишком длинные? Его глаза блестели, но она знала, что причиной этого был ветер.

Он подошел к ней и встал рядом, глядя на нее.

— Кейт, ты права. Я сказал, что хочу задать тебе вопрос… — Он помолчал, она чувствовала, как замерло в ожидании все в ней. Ожидании… чего? Чуда? — Я хотел спросить: не хотела бы ты прийти завтра на вечеринку в доме моей сестры?

Чуда не случилось. Она должна была это знать.

Она дала ему возможность отступить… и он ею воспользовался. Она твердо знала, что не об этом он говорил вчера вечером, знала теперь, что он никогда не задаст ей тот вопрос.

Но хотя она дала ему возможность выйти с достоинством из этой сложной ситуации, она не желала, чтобы он узнал, чего ей это стоило. Он никогда не узнает, что она догадалась о его несделанном предложении.

И если она примет его приглашение… то он решит, что она ему поверила.

— Я с удовольствием. — Она сумела подняться на ноги. — Спасибо за приглашение. А сейчас… — она выдавила подобие улыбки, — мне бы хотелось поехать домой. В субботу я обычно занимаюсь домашними делами — стирка, уборка, покупка продуктов… И мне бы хотелось поскорее от этого отделаться сегодня.

Они вместе подошли к стоянке. Рекс, казалось, напряженно о чем-то думал. Но когда они подошли к машине, он повернулся к ней.

— Ты когда-нибудь думала взять приемного ребенка? — спокойно спросил он. — Многие одинокие женщины так сегодня делают.

Она покачала головой.

— Это, конечно, правильно, но не для меня…

Он помолчал, как бы подбирая правильные слова.

— Ты не хочешь воспитывать ребенка?

Неужели он не понимает, какую боль причиняют ей его слова?

— Это не то. — Она откашлялась. — Я… я думаю, что это эгоистично… взять ребенка… когда каждый ребенок должен иметь мать и отца.

— Ага. — Он глубоко вздохнул. — Я понимаю.

Затем через мгновение, показавшееся ей бесконечным, когда он, как загипнотизированный, не мог отвести от нее взгляда, он что-то пробормотал и открыл дверцу машины. Но как только Катрин хотела проскользнуть мимо него, он вдруг схватил ее в свои объятия и сжал так крепко, что у нее перехватило дыхание.

— Спасибо, что ты была честна со мной, Кейт, — прошептал он и поцеловал ее в лоб. — Ты была права, я многого не знал о тебе. Поэтому никогда прежде не мог тебя понять.

Но теперь он ее понял. И он понял, что она не может быть с ним, с человеком, который безумно любит детей. Конечно, он не сказал этих слов, но она все равно чувствовала, как они звучат.

Он отпустил ее, и они сели в машину. Внутри было гораздо теплее, но она никак не могла унять дрожь. Завтра она будет с ним на вечеринке. И с этого момента она будет такой, какой он хочет ее видеть, а их отношения такими, какими он их представляет, — дружескими и обыденными, просто два человека, работающих в одной газете.

А с понедельника они будут встречаться только на работе.