Глава 6
Июльский зной опалял стены асиенды; все ее ставни были закрыты для защиты от немилосердного солнца, придавая зданию вид многоглазого дремлющего чудовища, смежившего веки.
Внутри все было тихо, если не считать ударов высоких напольных часов в холле первого этажа, только что пробивших два часа пополудни. Время сиесты. Обычай сиесты — непременного послеполуденного отдыха — с удовольствием переняли от своих южных соседей те, кто населял юго-западные пустыни Техаса.
В самые жаркие дневные часы все обитатели Орильи — и хозяева, и слуги — разбредались по своим комнатам, где при закрытых ставнях царил полумрак: только сон мог служить оружием против всепроникающей жары.
Впрочем, один из хозяйских отпрысков давно уже открыл для себя куда более приятный способ борьбы с сухими и горячими часами техасского лета. Бэрон Салливен одолевал жгучий жар воздуха своим собственным жаром. Никто не наслаждался сиестой больше, чем Бэрон.
Летом 1841 года — в тот год умерла его мать, и они переехали в только что построенную асиенду — понадобилось нанять многочисленную прислугу, и одной из новых служанок оказалась Магделена Торрес из ближайшей деревни, двадцативосьмилетняя вдова с маленькой четырехлетней дочкой Розой. Магделене отводилась роль горничной верхнего этажа.
Бэрон сразу же приметил Магделену. Его просто заворожило зрелище ее полных грудей, которые колыхались под хлопковой блузой, и он не мог отвязаться от мыслей о том, как они выглядят без этой блузы. И о том, как бы ему это выяснить.
Ответ на столь важный вопрос ему удалось найти жарким августовским днем, когда он в полумраке своей спальни маялся от скуки и беспокойного томления и никак не мог заснуть. Внезапно он улыбнулся, поднялся с кровати, подошел к двери и шагнул за порог. В коридоре он оглянулся по сторонам и, никого не увидев, двинулся прямиком к отцовской комнате. Он открыл тяжелую резную дверь, вошел внутрь и увидел отца, который, распластавшись на спине, мирно похрапывал на кровати. Бэрон направился к высокому бюро красного дерева, выдвинул верхний ящик и из самого дальнего его угла достал небольшую коробочку, обтянутую синим бархатом.
Затем он открыл коробочку и вынул из нее сверкающую подвеску-кулон, которую Уолтер Салливен некогда преподнес своей невесте ко дню свадьбы. Бэрон сжал подвеску в кулаке, закрыл коробочку и, поставив ее на место, покинул отцовскую комнату. Весь этот визит не занял у него и минуты.
Он молча спустился по лестнице и поспешил в заднюю часть дома, где располагались комнаты слуг. Перед дверью Магделены Торрес он остановился, прислушался, ничего не услышал, открыл дверь и вошел.
Оглянувшись в полутьме комнаты, он обнаружил в другом ее конце стоявшую около окна двуспальную кровать, где безмятежно спали Магделена и ее дочурка Роза. Расплывшись в широкой улыбке, он так и пожирал взглядом открывшееся ему зрелище. На его распрекрасной Магделене были надеты только хлопчатая рубаха и просторная нижняя юбка. Лямка рубахи соскользнула с плеча, являя взору атласную соблазнительно-полную грудь. Почти столь же соблазнительную, как крепкое бедро, виднеющееся из-под перекрученной сбившейся юбки.
Бэрон неохотно оторвал взгляд от спящей женщины. Он шагнул к простому сосновому комоду, где стояла шкатулка с иголками, нитками и прочими принадлежностями для рукоделия. Открыв шкатулку, он засунул туда алмазную подвеску, после чего поспешил возвратиться к себе в комнату, где и растянулся на кровати, мечтательно улыбаясь.
Теперь он не сомневался: больше ему не придется изводиться от скуки в часы сиесты.
На следующий день Бэрон поднялся не слишком рано. Он понимал, что прочие давно уже позавтракали и разошлись кто куда. Перед тем как спуститься по лестнице, он умышленно оторвал одну из пуговиц своей рубашки. С пуговицей в руке Бэрон отправился на поиски Магделены Торрес.
Он обнаружил ее в гостиной, где она занималась уборкой. Магделена не услышала, как он вошел, поэтому он мог вполне насладиться видом ее округлых ягодиц, когда она наклонилась, чтобы обмахнуть перьевым веничком низкий подоконник.
— Ой, сеньор Бэрон, — воскликнула она, кивнув ему в знак приветствия, — вам придется позавтракать в одиночестве. Другие-то все уже ушли.
— Ну и пускай, — беззаботно отмахнулся Бэрон. — По правде говоря, я именно тебя искал. — Он показал ей перламутровую пуговицу. — Ты не могла бы ее пришить? Это одна из моих любимых рубашек.
— О да, да, — с готовностью согласилась она. — Сейчас же и пришью.
— Какая же ты славная, Магделена, — умилился Бэрон.
Смущенная похвалой, она взяла пуговицу и заторопилась к выходу из гостиной. Он последовал за ней по коридору. Остановившись перед своей дверью, Магделена заверила его:
— Я скоренько вернусь.
Однако Бэрон вошел следом за ней; когда же он закрыл за собой дверь, молодая женщина удивленно оглянулась, а затем быстро направилась к комоду. Бэрон не отставал ни на шаг и стоял рядом, не переставая улыбаться, когда она с явным беспокойством откинула крышку шкатулки, чтобы взять катушку подходящих ниток.
— Эй, Магделена, что… что это такое?
Бэрон запустил пальцы в коробку и вытащил сверкающий алмаз. Зажав тонкую цепочку между пальцами, он покачал кулоном перед носом ошеломленной Магделены.
— Я… я… не знаю, — вымолвила она, завороженно провожая глазами раскачивающийся камень.
Взгляд Бэрона, до того также не отрывавшийся от драгоценности, теперь вонзился в Магделену.
— Это подвеска моей матери! Ты стащила алмазный кулон, который принадлежал моей покойной матери! — У него был такой вид, словно он просто не в силах даже вообразить подобную низость. — Как ты могла, Магделена?! После всего, что мы для тебя сделали!
— Нет! — возмутилась она, тряхнув темной головой. — Я… я не знаю, как это сюда попало. Я никогда… Тут моей вины нет, сеньор Бэрон. Вы должны мне поверить, должны!
— Нет, не верю, — бросил он. — И я не верю, и отец не поверит.
— Матерь Божия! — задохнулась она. — Как же это может быть, чтобы он не поверил! Ради Бога, Бэрон! За мной такое не водится! Никогда не водилось!
— Тогда с чего бы вдруг кулон моей матери оказался в твоей шкатулке с нитками? Отвечай!
— Не… не знаю. Помоги мне, Боже, помоги мне! Как будто говоря с самим собой, Бэрон пробормотал:
— Какой ужас! В Техасе воров сажают в тюрьму. Я просто не…
— В тюрьму!.. — переполошилась она. — Нет, нет! Моя Роза, малышка моя!.. Что станется с моей девочкой?! Умоляю вас, не говорите Патрону! Мне нельзя покинуть этот дом… Единственный дом, который есть у меня и у моей крошки! Неужели вы допустите, чтобы она снова голодала?
— А ты… допустишь? — спросил он. Его тон заметно смягчился.
— Нет! — с отчаянием воскликнула Магделена. — Нет! Скажите, что я должна сделать, пожалуйста, помогите мне!
— Возможно, я сумею помочь тебе, Магделена.
Искра надежды вспыхнула в ее темных глазах.
— Да?.. — Она схватила его за руку. — О, сеньор Бэрон, я буду так благодарна… Все сделаю, чтобы отплатить вам за вашу доброту…
Именно эти слова он и хотел услышать. Он понимал, что она у него на крючке. Когда Магделена Торрес пришла в Орилью, положение у нее было самое незавидное. Необразованная, без семьи… Пьяница-батрак, пропивавший все до последнего гроша, оставил ее бездомной вдовой.
Бэрон улыбнулся, пристально уставившись на обезумевшую от страха женщину:
— Все сделаешь, милая Магделена? Действительно?
— Все, все! — горячо подтвердила она. Она не задумалась над тем, что ему может от нее понадобиться, и в самом деле была готова на все, лишь бы ее маленькая Роза не лишилась пищи и крова над головой.
— Попробую тебя выручить, — пообещал Бэрон. — Положу эту вещичку туда, откуда ты ее взяла, и никто не догадается. Это будет наш секрет.
— Спасибо, спасибо, Бог вас благослови, — благодарно залепетала она, еще не придя в себя от пережитого потрясения; ее ужасала мысль, что Патрон никогда не поверит, будто бы она не имеет ни малейшего представления, каким образом кулон его покойной жены попал в ее шкатулку с нитками. — Какой вы добрый, сеньор Бэрон!
И в тот же день, когда весь дом погрузился в дремотную тишину сиесты, растерянная и удрученная Магделена Торрес молча поднялась на верхний этаж и остановилась перед комнатой Бэрона.
Не постучав, она открыла дверь, быстро вошла внутрь, закрыла дверь за собой и прислонилась к ней, чувствуя, что ноги ее не держат. В другом конце просторной комнаты, небрежно раскинувшись на кровати и заложив руки за голову, лежал полуголый Бэрон Салливен. На нем были только короткие темные штаны, к тому же спущенные так низко, что весь живот оставался на виду.
Бэрон медленно повернулся и, улыбнувшись, позвал:
— Иди сюда, Магделена.
Она покачала головой и не тронулась с места.
Он захихикал и, скатившись с кровати, зашагал к двери, протягивая вперед руку. Когда Магделена в ответ подала ему свою, он медленно подтянул ее к себе. Его руки обхватили ее, и Бэрон понял, что ему открылись небеса. Ощущать прикосновение полной мягкой груди, живота и сильных бедер, тесно прижатых к его телу, — это оказалось невероятно возбуждающим.
Впрочем, он сразу же смекнул, что ощущение будет еще более волнующим, если он сможет пощупать ее раздетую. Подняв руки, он сдернул ее блузу вниз, так чтобы открылись плечи.
— Ох, пожалуйста… — взмолилась она самым жалким тоном, — не надо, сеньор Бэрон, это нехорошо! Вы же еще совсем мальчик. Шестнадцать лет… Можно сказать, ребенок!
— А ты сделай из меня мужчину, Магделена, — сказал он внезапно охрипшим голосом.
Поскольку она не оставляла попыток высвободиться, он добавил:
— Я хочу быть твоим мужчиной. И ради твоей маленькой Розы ты будешь моей женщиной.
Спустя несколько секунд она, нагишом, уже лежала у него в постели. И так повторялось каждый день в течение последующих двенадцати лет. Вначале она нехотя покорялась его воле, но скоро стыд, который вызывала в ней связь с хозяйским сынком, сменился более могучим чувством. Этим чувством была любовь.
Магделена полюбила его и теперь сама охотно шла навстречу его желаниям, стремясь во всем ему угождать. Это ему нравилось. И Магделена ему нравилась. Она была хороша собой, горяча и доступна. Этакая рабыня-любовница, которая всегда под рукой, готовая утолить любую его потребность.
Несколько лет все шло как нельзя лучше, и потому разорвать эту связь, когда пришла пора, оказалось не слишком легко. Магделена его уже не возбуждала, как раньше, но он продолжал пользоваться ее услугами еще довольно долгий срок. А потом у него не осталось выбора.
Конец наступил в сентябре пятьдесят третьего года. Вполне удовлетворенный, он лежал, разморенный жарой, и его глаза скользили по голому телу Магделены, блестящему от пота. За прошедшие годы она заметно подурнела. Тогда она была соблазнительно-полнокровной, а стала просто слишком раздобревшей. На оливковой коже лица, некогда гладкой и нежной, теперь — даже в тусклом освещении комнаты с закрытыми ставнями — виднелись морщинки. В черных волосах появились седые пряди.
Бэрон зевнул, потянулся и сказал:
— Иди, Магделена. И больше не возвращайся.
Резко подняв голову, она испуганно и вопрошающе взглянула на него:
— Не возвращайся? Но почему, querido?
— Почему? — переспросил он с насмешкой, а потом протянул руку и потрепал Магделену по тяжелой обвисшей груди. — Погляди на себя! — С выражением крайнего неодобрения он обвел пальцем ее большой темный сосок. — Ты совсем разжирела.
— Я похудею, — с надеждой пообещала она. — Я для тебя постараюсь, querido. Вот увидишь, я…
— Ничего не выйдет. Ты для меня слишком стара. Сколько тебе годков, Мэг? Сорок пять? Пятьдесят?
— Ты же знаешь, мне только в прошлом месяце сорок исполнилось!
— Все равно слишком стара. Черт побери, женщина, мне же двадцать восемь. — Он снова зевнул. — Иди, лапушка, я устал, я хочу соснуть.
Магделена молча встала и оделась; сердце у нее, очевидно, было разбито.
Он с благодарностью подумал: такая женщина, как она, не ударится в слезы, пока не останется одна у себя в комнате. Добрая старушка Мэгги. Она сто очков вперед могла бы дать большинству представительниц ее пола там, где требуется держать класс.
И вот теперь, в столь же жаркий час сиесты, лежа у себя в комнате, он с нежностью вспоминал былые денечки. Вероятно, он скучал бы по Магделене, если бы, отослав ее, не нашел в ту же самую неделю кое-кого взамен.
От этих приятных размышлений его отвлек звук открывающейся двери. В комнату вошла и закрыла дверь за собой улыбающаяся молодая красотка. Остановившись на полпути к кровати, она дразнящими движениями начала сбрасывать с себя одежду, и Бэрон с удовольствием за этим наблюдал.
Раздевшись донага, она преодолела оставшуюся часть пути до кровати, наклонилась, чмокнула Бэрона в живот и улеглась рядом с ним. Пока ее рука шаловливо пробежала сверху вниз по его груди, он успел окинуть взглядом ее маленькие тугие груди, плоский живот и крепкие бедра.
Сразу же возбудившись, он раздвинул ее ноги и вклинился между ними. И снова, как в жаркий день их первого соединения, с наслаждением ощутил упругую плотность ее тела.
Он быстро достиг кульминации, после чего обмяк, навалившись на нее, и тишину спальни теперь нарушал только звук его затрудненного дыхания.
Когда он задышал ровнее, он услышал стук копыт, ударяющихся о плотно утрамбованную землю.
Поддавшись любопытству, он скатился со своей любовницы и подошел к окну, выходившему на задний двор. Его взору предстала пара всадников, галопом уносящихся на северо-восток. Под седлом у одного была угольно-черная кобыла, а у другого — жеребец серой масти. На кобыле мчалась девушка с длинными золотистыми волосами, ее спутником был черноволосый юноша.
У Бэрона Салливена, стоявшего у окна в чем мать родила и провожавшего взглядом Эми и Луиса, пока те не скрылись за горизонтом, глаза сузились от негодования. Он вернулся к постели и остановился, скрестив руки на груди:
— Моя крошка сестренка поехала кататься с Кинтано. — Он нахмурился. — Опять.
Его юная подружка, лежавшая в постели, приподнялась и оперлась на локоть.
— Милый, им просто некуда силы девать. Конечно, им не хочется тратить чудесные часы летнего дня на сон, — заметила она.
— Угу, я прекрасно могу себе представить, на что именно они тратят эти часы.
— Бэрон, перестань! Зачем говорить такие вещи!
— Что хочу, то и говорю, и не смей командовать. «Бэрон, перестань!» — Он обошел кровать вокруг. — Я чертовски хорошо знаю, что этот чумазый ацтек вытворяет между беленькими ножками моей сестрички.
Его собеседница покачала темной головой и похлопала по простыне рядом с собой. Когда Бэрон плюхнулся на указанное место, она потянулась к нему и игриво куснула его плечо.
— А что, это так уж сильно отличается от того, что вытворяешь ты… между моими?
— Очень даже сильно отличается, — буркнул он. — Я обязан прикончить ублюдка!
— Ммм… — Она поцеловала его в шею.
Потом ее лицо переместилось ниже; летучими поцелуями она прошлась по его груди.
— А вот моя мама захотела бы прикончить тебя, если бы узнала про наши с тобой делишки, — сообщила она.
Бэрон погладил ее волосы:
— Нет, не захотела бы. Я нравлюсь твоей маме. — Он прижал ее к кровати. — Магделене я всегда нравился. А мне нравишься ты.
— А я тебя люблю, — откликнулась она. — Я люблю тебя, Бэрон.
— Ах, маленькая Роза, вот это приятно.
Она ласкала его горячими руками, и он удовлетворенно вздыхал:
— Да, ода, Роза… Роза… Моя собственная маленькая Роза.