Верхом на чалом мерине Эми мчалась по дороге прочь от Сандауна, и ее синяя юбка раздувалась на ветру. Не оглядываясь назад, Эми стегала длинными поводьями по бокам чалого и яростно подгоняла его ударами каблуков. Низко пригнувшись к шее скакуна, она неслась по холмистой равнине, и удары ее сердца вторили дробному стуку копыт о твердую землю.

Она не замедлила скачку, пока не оставила далеко позади тихий городок Сандаун. Только тогда она осадила послушного мерина и остановилась на широкой ровной площадке наверху пологого холма, в двух милях от города. Пока конь крутил головой и беспокойно приплясывал на месте, Эми привстала в стременах и подняла руку, заслоняясь от полуденного солнца.

Направляя чалого таким образом, чтобы он прошел по небольшому кругу, сама она тем временем собиралась с мыслями, чтобы сделать правильный выбор: каким путем ехать дальше. В чем не приходилось сомневаться, так это в конечной цели пути. Это мог быть только Новый Орлеан, штат Луизиана. Она проедет поездом до Галвестона, затем пересядет на пароход до Нового Орлеана. Доберется до тетушки Мэг и дочки Линды и останется там, пока коварный капитан со своим отрядом не уйдет из Орильи. Бедная Магделена будет вне себя… но побеспокоиться на сей счет можно будет и потом.

Эми оглядывалась вокруг.

Далеко к западу, на границе с Мексикой, лежал город Пасо-дель-Норте. На севере путь преграждала гряда Гваделупских гор, где возносился к небу самый высокий пик в Техасе, носящий — вот поистине ирония судьбы! — имя Эль-Капитан. Эми вздрогнула и поторопилась отвернуться от его неприступной холодной вершины. На востоке находился техасский город Пекос, а выбор южного направления сулил ей встречу с горами Дэвиса и с Большой Излучиной реки Рио-Гранде. И с племенами апачи-мескалеро.

Эми в нерешительности вздохнула.

На восток или на запад? Если она выберет Пасо-дель-Нор-те, то потеряет на дорогу драгоценное время: ведь тогда придется ехать в направлении, противоположном цели ее путешествия. Но если она повернет на восток, к Пекосу — а это совсем маленький городишко, — ее могут заметить и донести капитану, когда он бросится на поиски. Зато никто не обратит на нее внимания в шумном пограничном городе Пасо-дель-Норте. Добравшись туда, она, вероятно, сразу же сможет сесть на поезд, идущий в восточном направлении.

Эми объехала на чалом полный круг, снова пустила его в галоп и поскакала на запад. Путь до Пасо-дель-Норте был не близок: предстояло преодолеть не менее шестидесяти миль. Однако, по ее расчетам, если она поскачет достаточно быстро и будет делать только короткие остановки, чтобы напоить чалого и дать ему передышку, то весь путь займет не больше суток.

После того как она провела в седле все послеполуденные часы, у нее гудело в висках и болела спина. Резкие лучи солнца прожигали ее тонкую кожу, от пыли глаза горели и слезились. Голод напоминал о себе: она ничего не ела со вчерашнего ленча. И что еще хуже — ужасно хотелось пить, а воды у нее не было. По звукам, которые издавал пыхтящий взмыленный чалый, было ясно, что жажда мучит и его.

Эми мысленно пообещала и себе, и задыхающемуся животному, что если не делать лишних остановок, то она скоро приметит какое-нибудь ранчо на дальнем холме. Или неглубокий пруд для водопоя. Беспокоиться не о чем.

Она мчалась вперед.

Постепенно умеряя сжигающую силу своих лучей, солнце начало медленно склоняться к западу, когда Эми краешком глаза уловила с юга от себя какое-то движение. Не замедляя скачки, она повернула голову и всмотрелась в ту сторону.

Вначале ей показалось, что это просто быстро проносящийся песчаный смерч, «пустынный дьявол». Однако облако песка увеличивалось в размерах, приближалось, и наконец из песчаной тучи показались лошади. Эми немедленно придержала чалого; ее пересохшее горло уже заранее ощущало дивный вкус холодной воды из фляг, которые наверняка имеются у всадников.

Группа наездников с грохотом приближалась, и от неожиданности Эми разинула рот. Хватило доли секунды, чтобы страх и изумление парализовали ее полностью. На всадниках, во весь опор несущихся к ней, она не увидела ни кожаных ковбойских штанов, ни сапог, ни широких сомбреро. Их одежды состояли из набедренников, мокасин и перьев, воткнутых в длинные черные волосы.

Апачи!

Сердце у Эми готово было выскочить из груди. Ее мозг взывал к бесполезным рукам и ногам, чтобы они хоть как-то заработали, но они его не слушались. Вечностью казались секунды, пока она неподвижно сидела в седле, а индейцы тем временем неуклонно приближались; и вот один из них, как видно старший в группе, издал долгий завывающий вопль — сигнал к атаке.

Эми вскрикнула и пришпорила чалого.

Она мчалась через бесплодную равнину; громоздкие юбки взлетали и хлопали ее по лицу; каблуки вдавливались в живот мерина. Оглянуться назад она не смела, но по стуку копыт лошадей и по крикам, от которых кровь застывала в жилах, Эми понимала, что банда дикарей быстро ее догоняет.

Чалый делал все, что мог, перепрыгивая через узкие пересохшие русла ручьев и продираясь сквозь колючие кустарники, оставляющие на руках и ногах кровоточащие царапины. Когда перед ними возник широкий неглубокий овраг, чалый спрыгнул на его дно, подняв тучи мягкой песчаной почвы. Он уже выбирался на противоположную сторону, когда один из индейцев подхлестнул своего быстроногого скакуна, и тот, словно птица взвившись в воздух, перемахнул овраг одним прыжком.

Рука индейца метнулась вперед. Схватив чалого за мундштук, он резко пригнул голову мерина. Чалый не отказался от дальнейших попыток, но копыта его передних ног тщетно взрывали песчаный склон. Эми тоже не сдавалась: она криком подстрекала усердного чалого, молотила пятками по его раздувающимся бокам и отчаянно дергала поводья, пытаясь вырвать их из мертвой хватки краснокожего преследователя.

Когда стальная рука обхватила ее талию, Эми завопила во всю силу своих легких. Но как ни цеплялась она за поводья, ее перетянули из седла на спину гарцующего индейского конька, и через мгновение она уже была прижата к потному голому торсу коренастого воина. Он заставил своего каурого попятиться назад — при том, что Эми еще держалась за поводья чалого. С выпученными глазами испуганный чалый спотыкался и дико ржал, пока в ярком солнечном свете не блеснул нож — натянувшиеся поводья были перерезаны, и все, что оставалось теперь в руках у Эми, было не более чем двумя бесполезными полосками кожи.

Ее голова ударилась о подбородок индейца, когда тот резко повернул своего конька. Бессильно извиваясь в капкане бандитской руки, Эми царапала грудь и спину индейца, била его ногами и кричала, чтобы он немедленно ее отпустил. Но он и не подумал отпускать ее.

Он с легкостью удерживал свою добычу одной сильной рукой, пока его каурый жеребчик стремительным галопом мчался вперед. Вскоре с ними поравнялись еще с полдюжины вопящих смеющихся бандитов. Держась бок о бок с тем, кто ее вез, они пялили глаза на Эми, с веселым торжеством рассматривая дергающуюся и вопящую белую женщину.

Они все еще были возбуждены и удивлены до крайности тем, что высмотрели в пустыне эту одинокую всадницу. Все были как нельзя более удовлетворены видом перепуганной желтоволосой пленницы. Они радостно кивали друг другу и ухмылялись. Счастливые от выпавшей им удачи, они, ликуя, мчались по пыльному плато к холодным синеющим горам, величественно вырисовывающимся на фоне багряного вечернего неба.

Их дом находился на противоположном склоне этих суровых гор. Именно туда они везли красивую белую женщину. Им предстояло скакать верхом, пока они не доберутся до далекого горного поселения, где их нетерпеливый воин-вождь дожидался доставки бледнокожей желтоволосой женщины, которую он сможет сделать своей.

Вождь Змеиный Язык.

Луис поехал прямо в Сандаун, в заведение Мака.

Заверив встревоженного ирландца, что все обстоит как нельзя лучше, Луис терпеливо порасспросил юного хозяйского сына. Он улыбнулся и потрепал Рауля по темной голове, когда тот сообщил все, что знал сам. То есть почти все: он умолчал о блестящей золотой монете, схороненной в самой глубине его кармана. Поблагодарив и отца, и сына, Луис присел на корточки и внимательно изучил следы на песке около лавки, оставленные подковами взятого напрокат чалого. Юный Рауль присел рядом с ним.

— Сеньор, — обратился он к Луису, указывая на что-то пальцем, — видите это маленькое «К» с правой стороны каждой подковы? Наш кузнец, Келли, всегда ставит этот значок, когда подковывает какую-нибудь лошадь. Это вам поможет?

— А как же, — сказал Луис и поднялся на ноги.

Не добавив ни слова, Луис взлетел в седло и тронулся в путь. В выгоревшей бесплодной равнине было легко идти по следу чалого. Луис перевел коня в быстрый галоп, время от времени поглядывая вниз, дабы убедиться, что Эми не вздумалось внезапно изменить направление.

Отчетливые отпечатки подков ясно указывали: Эми взяла курс на запад. Для Луиса это было отрадное обстоятельство: значит, она решила ехать до Пасо-дель-Норте. Он понимал, что у нее есть фора в добрых два часа, но в то же время знал, что сумеет эту фору наверстать. До Пасо-дель-Норте — шестьдесят миль. Она не может держаться в седле сутки.

Зато он может.

И продержится. Он не сойдет с коня, пока не найдет ее. Приученный к дальним расстояниям, пегий жеребец достаточно вынослив, чтобы час за часом нести на себе седока. Если хоть немного повезет, безмозглую беглянку удастся нагнать еще до заката.

Подбородок у Луиса затвердел, и немигающие глаза сузились. Он был не столь обеспокоен, сколько зол. И больше злился на себя, чем на Эми Парнелл. Женщина, которую он преследовал по выжженной прерии, снова выставила его дураком, как уже было десять лет назад.

Неужели он никогда ничему не научится?

Неужели он никогда не сумеет вбить себе в голову, что она — всего лишь красивая и лицемерная искусительница, для которой он ровным счетом ничего не значит? Даже прошлой ночью, когда она лежала в его объятиях, и называла его «милый», и кричала от наслаждения, она все это вытворяла, чтобы притупить его осторожность и сбежать!

Если уж ей так позарез хотелось избавиться от него… вероятно, он бы ее отпустил. Может быть, ему следовало бы ее бросить. Разве это изменило бы хоть что-нибудь? И вообще, какая разница — с ней он проводит время или с кем-то другим?

Да никакой разницы! Эми Парнелл такая же женщина, как любая другая; у него были десятки женщин, ничуть не уступавших ей по красоте. Если он даже и не вернет ее домой, коротать ночи в одиночестве ему не придется. Блистательная танцовщица из трио фламенко еще в Сандауне. Две-три юные хорошенькие мексиканки из домашней прислуги в Орилье поглядывали на него с нескрываемым интересом. И к тому же существовала на свете веселая богачка Диана Клейтон. В тот день в гостинице «Ла-Посада», когда он нахваливал ее модное платье, мисс Клейтон постаралась показать совершенно недвусмысленно, что она более чем охотно выскользнула бы из этого наряда в любую минуту.

Стоит ли гнать коня еще хотя бы одну лишнюю милю? Пусть миссис Парнелл катится, куда ей угодно. Пусть остается там навсегда или возвращается, когда вздумает. Кому какое дело? Он получил то, что хотел. То, ради чего вернулся сюда. Что ему принадлежало по праву. Он получил Орилью.

Он мчался вперед, дальше и дальше.

Прищурив черные глаза, защищаясь от жестокого сияния техасского солнца, Луис держал длинные поводья, свободной петлей наброшенные на руку. Ладонь прижата к животу, большой палец подсунут под оружейный ремень. Убаюканный тишиной и однообразием пустыни, усталый после ночи бурных любовных ласк, Луис прикрыл глаза и удобно ссутулился в седле. Уверенный, что след Эми ведет прямо к Пасо-дель-Норте, он расслабился и вскорости задремал.

Солнце село.

Светлое розовое свечение еще догорало на западе, позади далекой горной цепи Франклина, представляющей собой один из отрогов Скалистых гор. Внезапно Луис проснулся: крупный конь у него под седлом прыжком преодолел широкий, хотя и неглубокий овраг, но ему не хватило нескольких дюймов, чтобы приземлиться всеми четырьмя копытами на противоположной стороне оврага, и задние ноги грохнулись на косой склон. Этот-то непорядок и разбудил Луиса. Крепко прижав колени к бокам пегого, Луис удержался в седле, но теперь сон отлетел, и он вновь был собран и вновь начеку.

Конь рванулся, выбрался на ровное место и помчался вперед как ни в чем не бывало. Человек, сидевший в седле, бросил торопливый взгляд вниз, на землю, и, резко осадив коня, осмотрелся повнимательнее.

На песке пустыни не было никаких следов.

Эми кричала, пока не охрипла настолько, что уже не могла издать ни звука. Она царапалась и брыкалась, пока не дошла до такого изнеможения, что была не в состоянии шевельнуть ни ногой, ни рукой. Когда захвативший ее широкоплечий индеец-апачи передвинул ее, пристроив плотнее у своей широкой груди, у нее не хватило сил даже для попытки поднять голову. Эми не смогла этого сделать.

Когда отгорел закат и тьма окутала пустыню, рот и нос Эми оказались прижатыми к голой груди индейца. Отвратительный запах немытой кожи настолько оскорблял обоняние, что желудок Эми взбунтовался. Инстинктивно пытаясь удержаться от рвоты, Эми попробовала подать голос — сказать, что ей худо. Но сорванный голос ей не повиновался, и пришлось проглотить обратно горячую желчь, подступившую к ободранному, саднящему горлу.

Слезы снова хлынули из покрасневших глаз, когда внезапно ее потряс контраст между мерзким запахом этого громилы-индейца и чистым неповторимым запахом, исходящим от капитана. Ей вдруг пришла в голову убийственная мысль о роковой цепочке следствий и причин… Во тьме минувшей ночи она бурно осыпала поцелуями гладкую обнаженную грудь Луиса, упиваясь запахом его бронзовой кожи. Если бы она не так безумно наслаждалась счастьем быть в его руках, сейчас ей не пришлось бы оказаться в руках грязного дикаря во тьме наступающей ночи.

Эми крепко зажмурила полные слез глаза. Ее все время мутило. Она пыталась дышать менее глубоко, чтобы не так сильно вдыхать запах застарелого пота, дыма и сала, исходивший от голой груди, к которой была прижата ее щека.

Наконец «морская болезнь» слегка отступила, и тогда хоть часть сил вернулась к Эми. Этих сил хватило, чтобы она сумела отвернуть голову и глубоко вздохнуть, набрав полную грудь освежающего воздуха, теперь уже ставшего более прохладным.

Последний луч заката погас. Звезды высыпали на ночное небо, и большая белая луна поплыла по своему пути. Индейцы быстро продвигались на юго-восток, и пейзаж заметно изменился. Пустынные равнины сменились чередой разрозненных холмов, через долины между ними пролегал путь к Большой Излучине.

В этом огромном диком треугольнике техасской земли, примыкающей к Рио-Гранде, Эми никогда не доводилось бывать южнее Форт-Дэвиса. Вокруг форта простирались обширные прерии с редкими разбросанными ранчо. Но дальше этот край пересекали суровые горы Сантьяго. И за ними начинались по-настоящему бесплодные земли.

Из белых людей мало кто отваживался забираться южнее хребта Сантьяго — в места, для которых еще не были составлены карты, в первозданную дикость скал, пустынь и горных хребтов. Поговаривали, что в тех краях зияют каньоны столь глубокие и широкие, что человек, который в них забредет, может проблуждать там до конца дней своих и так и не найти выхода. Большую Излучину Техаса населяли индейцы, беглые каторжники, кагуары и ягуары, одичавшие лошади и гремучие змеи.

И ни от кого не приходилось ожидать дружелюбия.

Отчаяние обуяло Эми с новой силой, когда бандиты-апачи повернули своих лошадей вверх по каменистой тропе. Они явно направлялись к предгорьям хребта Дэвиса. Если эти дикари утащат ее в Большую Излучину, со всякой надеждой на освобождение можно будет распроститься.

Ей совсем не хотелось здесь умирать. Никто и понятия не имеет, что с ней случилось. Линда, ненаглядная озорница Линда, так и не узнает, как погибла ее мать. Никто не найдет ее побелевшие кости и не отвезет их в родную Орилью.

Страх и отчаяние вызвали в ней новый прилив сил. Эми круто обернулась и прямо в лицо державшему ее здоровяку закричала:

— Нет! Не везите меня через горы! Остановитесь и убейте меня здесь!

Безмолвный индеец даже и ухом не повел. Он спокойно направлял коня вверх по крутой каменистой тропе. Всадники резко свернули в узкое ущелье, где протекал ручей, и яркий лунный свет сразу сменился тьмой. Эми не могла разглядеть вообще ничего. Ей казалось, что она задыхается.

Она слышала только звук падающих камешков, отлетающих от лошадиных копыт, и суматошное хлопанье крыльев потревоженных птиц. И тут на Эми обрушилась настоящая паника, когда она впервые предположила, что апачи, может быть, и не собираются ее убивать. Если бы они замышляли убийство, так с чего бы им медлить с этим делом?

Они уже покинули открытую равнину и могли не опасаться, что им помешают. Им незачем было еще чего-то дожидаться. Было темно, и они уже вошли в столь неприветливое место, что убить ее им не составило бы никакого труда. Никто их не застанет врасплох. Форт-Дэвис обезлюдел с первых же дней войны, солдаты в голубых куртках уже не патрулировали здешние края.

Индейцы везли ее к себе домой! Милосердный Боже,неужели они собираются оставить ее в живых? Держать ее в плену, пока смерть не освободит ее?

Всадники вышли из плотной темноты каньона, и Эми перевела дух: лунный свет каким-то образом облегчал ее состояние.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — не отвозите меня к себе в деревню! Неужели у вас не хватает совести убить меня по эту сторону гор?

Ответа не было. Никто и глазом не моргнул.

К ужасу быстро примешалась злость. Эми согнула руку в локте и двинула молчаливого индейца под дых. Он издал звук, похожий на хрюканье. И наконец взглянул на нее сверху вниз, при этом брови у него сошлись над переносицей.

— Убей меня, будь ты проклят! — завопила Эми, хотя она так охрипла, что кричать было трудно. — Слышишь? Убей меня сейчас же, на этом самом месте! Убей меня, забери мой скальп и убирайся! Но оставь меня здесь!

Он уставился на нее, слегка нахмурившись, но не издавая ни звука.

Эми не оставила попыток:

— Я хочу, чтобы меня похоронили на моей земле! Уж это-то ты можешь понять? Когда кто-нибудь из вашего народа погибает в сражении, вы же его там не оставляете? Разве вы не забираете его, чтобы похоронить на родине? Прошу тебя… прошу тебя, не увозите меня в Большую Излучину!

Она умолкла, но продолжала упорно смотреть прямо в его тусклые невыразительные глаза, надеясь, что он понял ее слова и исполнит ее желание. Несколько секунд она ждала ответа, и эти секунды показались ей вечностью. Не выдержав, она снова закричала.

Наконец она получила «ответ».

Припечатав широкую грязную ладонь ко рту Эми, он сжал ее щеки — одну большим пальцем, а другую — всеми прочими. Захватив таким образом ее лицо, как в тиски, он несколько раз резким рывком повернул ее голову из стороны в сторону так сильно, что она услышала хруст собственных суставов. Она почувствовала боль и вкус крови, когда нижняя губа была прижата к зубам. Похоже было на то, что в любую секунду ей свернут шею. Голова у Эми закружилась, и звездное небо волнами поплыло перед глазами.

Ее глаза закрылись, и звезды словно разлетелись вихрем разноцветных искр. Сквозь нарастающий шум в ушах она с трудом различала грубый голос индейца. Она не понимала этого языка, но тон был явно угрожающим.

Последнее, что она успела подумать. — он намерен ее прикончить. Это уже казалось утешением.

Луис повернул коня, стараясь возвратиться точно по своему следу и молча проклиная себя за то, что посмел задремать.

У широкого оврага он спешился, предоставив пегому возможность потоптаться на месте с волочащимися за ним поводьями. Луис присел на корточки и, прищурившись, обследовал поверхность песка. Следы подков с характерной меткой отсутствовали. Он встал на ноги, спрыгнул в овраг и поспешно поднялся по склону на противоположную сторону. Там он снова присел на корточки.

Вот тут он похолодел.

Здесь были следы Эми… и следы еще полудюжины всадников. Всадников на неподкованных лошадях. Луис снова спрыгнул в овраг. Чертыхаясь из-за недостатка света, он зажег спичку и поднес ее к самой земле. Все, что здесь происходило, он прочитывал с пугающей ясностью. Он быстро встал, выбрался из оврага, подхватил поводья, оперся рукой о переднюю луку, а ногой — в стремя и вбросил себя в седло. Он повернул жеребца на юго-восток, к зубчатым горным вершинам, едва виднеющимся за пустыней, над которой уже спустились сумерки.

Луис коснулся шпорами боков коня. Крупный жеребец спрыгнул в овраг, потом поднялся по противоположному склону и немедленно перешел на грохочущий галоп.

Повинуясь малейшему нажиму колен седока, пегий мчался вперед. Луис протянул руку за спину и, дернув конец узкого кожаного ремешка, развязал узел, который сзади стягивал его волосы в пучок. Он разжал пальцы, и ремешок упал на землю.

Затем Луис сорвал с шеи синий платок, поднял его, туго повязал вокруг головы на высоте висков и надежным узлом закрепил на затылке, а потом наклонил голову, чтобы густые черные волосы рассыпались вдоль лица.

Когда он поднял голову, никто не признал бы в нем капитана Луиса Кинтано. Испанский аристократ исчез бесследно. Теперь это был худощавый индеец в одежде из оленьей кожи, индеец с резко обозначенными чертами лица, бесстрастными черными глазами и развевающимися в диком беспорядке волосами; он скакал во весь опор через темнеющую пустыню по направлению к далеким горам Дэвиса. И к последнему оплоту апачей-мескалеро.