За шестнадцать лет деревня Мэригрин совсем не изменилась, да и за последние два столетия тоже.

С севера главную улицу замыкала церковь Святой Екатерины. Она походила на доброго крестного отца. От церкви по обе стороны шли дома, наполовину деревянные, с выступающим верхним этажом, крытые соломой, золотистой поначалу и пожухлой со временем, а потом изумрудно-зеленой от мха и лишайника. Крошечные окошки заросли жимолостью и плющом. Плотную живую изгородь, отделявшую дома от дороги, давно не подстригали, и она покрылась побегами дикой розы. Высоко над изгородью можно было видеть цветы дельфиниумов и сирени, белые и пурпурные, цветущие яблони, сливы и вишни.

На другом конце деревни была лужайка, где во время деревенских праздников жители устраивали танцы, а молодые парни играли в мяч и состязались в борьбе.

А еще деревня имела постоялый двор и таверну из красного кирпича с оконными рамами и декоративными балками из серебристо-серого дуба. Над входом на чугунном кованом кронштейне красовался грубо нарисованный золотистый лев — эмблема постоялого двора. Рядом располагался дом местного кузнеца и его лавка, а дальше — дома и лавки аптекаря, плотника и других ремесленников и торговцев. Обитатели домов трудились и в своем хозяйстве и батрачили на крупных соседних фермах. Никаких особняков и помещичьих угодий в Мэригрине не было, поэтому благосостояние деревни зависело только от местных зажиточных фермеров.

День стоял тихий и теплый. В небесной голубизне виднелись полосы белых облаков, будто нарисованных по мокрой акварели. Воздух пропитался весенней влагой и запахом чистой сырой земли. На улице хозяйничали куры, гуси и воробьи. Перед калиткой одного из домов стояла маленькая девочка, в руках она держала кролика.

Вокруг никого не было видно, ибо в это послеполуденное время каждый занимался своим делом. Поэтому праздными оставались только собаки, пара веселых котят и дети, слишком маленькие, чтобы помогать в домашнем хозяйстве. По улице шла женщина с корзинкой. Она остановилась, чтобы несколько минут посудачить с хозяйкой, высунувшейся из окошка верхнего этажа.

Около распятия, чудом сохранившегося в деревне после кромвелевских солдат, собралось восемь-десять девочек, дочерей скотовладельцев. Родители каждый день отправляли их на пастбище сторожить стадо, чтобы не потерялась ни одна коза, корова или овца.

Маленькие дети играли в игру «Сколько миль до Вавилона?», а три девочки постарше сплетничали. Подбоченившись, они с возмущением глядели через луг в ту сторону, где два молодых человека с кем-то оживленно беседовали. Молодые люди держали руки в карманах и переминались с ноги на ногу. И к великому сожалению юных пастушек, заслоняли собой собеседницу.

— Это наверняка Эмбер Сент-Клер! — сердито произнесла старшая и гневно тряхнула длинными светлыми волосами. — Если где-то появляется мужчина, эта Эмбер тут как тут! Она мужчин за версту носом чует!

— Ее еще год назад надо было выдать замуж и уложить в постель к мужчине. Вот что говорит моя матушка.

Третья девушка смущенно улыбнулась и добавила со значением:

— Ну, может, она еще не замужем, но что касается постели, то уж…

— Тихо! — перебила ее первая и кивком указала на младших.

— А, все равно, — настаивала та, хотя и перешла на шепот. — Мой брат говорил: Боб Старлинг ему рассказывал, как в Материнское Воскресенье он делал с ней, что хотел.

Но Лизбет, начавшая этот разговор, сердито махнула рукой:

— Типун тебе на язык, Гертруда! Джек Кларк то же самое болтал еще полгода назад, а живот у Эмбер с тех пор ничуть не стал больше.

У Гертруды на все был готов ответ:

— А знаешь, Лизбет Мортон, почему? Да потому, что она три раза плюнула лягушке в рот, вот почему. Мэгги Литтлджон сама это видела!

— Так я и поверила! Моя матушка говорит, никто не может трижды плюнуть лягушке в рот.

Но тут их спор внезапно прекратился — на тихой улице послышался громкий топот лошадей, мчавшихся галопом; из-за поворота выскочило несколько всадников. Они развернулись возле церкви и направились в сторону девушек. Одна из шестилеток закричала со страху и спряталась за юбку Лизбет.

— Это старик Нолл! Он явился от Дьявола, чтобы нас забрать!

Россказнями об Оливере Кромвеле пугали детей даже после его смерти.

Всадники осадили лошадей и остановились не более чем в десяти ярдах от девушек, испуг которых сменился нескрываемым восхищением. Всадников было человек пятнадцать, из них восемь слуги или проводники, ибо выглядели они проще и держались на некотором расстоянии от скакавших впереди, несомненно, джентльменов.

Волосы у них ниспадали до плеч и подстрижены, как у кавалеров, а наряд — просто потрясающий: черный и темно-красный бархат, зеленый атлас, широкий белый воротник и белая льняная сорочка. На голове — широкополая шляпа с плюмажем, а на плечах — длинная накидка для верховой езды. На высоких кожаных сапогах — серебряные шпоры, на боку — шпага. Должно быть, всадники ехали издалека — одежда запылилась, на лицах — следы грязи и пота. Но девушкам они казались прекрасными.

Один из джентльменов снял шляпу и заговорил с Лизбет, вероятно потому, что она, казалась наиболее привлекательной.

— Ваш покорный слуга, мадам, — произнес он с ленивым добродушием в глазах и в голосе, оглядев девушку с головы до ног. Лизбет зарделась под его взглядом, у нее перехватило дыхание. — Мы ищем место, где можно перекусить. В этих краях есть приличная таверна?

Лизбет уставилась на него, онемев на мгновение, а он продолжал ей улыбаться, спокойно положив руки на луку седла. Он был в коротком камзоле из черного бархата и в широких до колен бриджах с золотой бахромой. Приятная внешность производила впечатление — темные волосы, серо-зеленые глаза и узкие черные усы. Но не это привлекало в его облике — его лицо, несмотря на очевидную аристократичность, отражало бескомпромиссную жестокость и силу типичного искателя приключений и азартного игрока, не знающего каких-либо привязанностей.

Лизбет поперхнулась, потом сделала реверанс:

— Вам, джентльмены, может подойдет «Три чаши» в Хитстоуне.

Свою бедную деревушку она не решилась порекомендовать этим великолепным незнакомцам.

— А где этот Хитстоун, далеко отсюда?

— К дьяволу Хитстоун! — протестующе воскликнул один из всадников. — Чем плоха ваша местная таверна? Если я еще хоть милю проскачу без еды, я просто свалюсь со своей клячи!

Это сказал красивый светловолосый мужчина с юношеским лицом, и несмотря на его сердитый тон, чувствовалось, что он веселый и добродушный человек. Все засмеялись, а один из всадников похлопал говорившего по плечу.

— Видит Бог, мы просто негодяи! У бедняги Элмсбери ни крошки во рту не было с тех пор, как он за завтраком слопал бараний бок!

Они снова засмеялись. Очевидно, аппетит Элмсбери служил постоянным объектом подшучивания. Девушки тоже прыснули со смеху. Теперь они стали чувствовать себя свободнее, а шестилетка, принявшая всадников за пуританских духов, смело вышла из-за юбки Лизбет и приблизилась на два шага. В этот момент произошло нечто, резко изменившее взаимоотношения между всадниками и девушками.

— Наша местная таверна совсем неплохая, ваша светлость, — раздался низкий женский голос. Та девица, которая беседовала с двумя молодыми людьми, через лужайку подбежала к всадникам. Девушки застыли, как настороженные кошки, а мужчины оглянулись, приятно удивленные и заинтересованные. — А хозяйка таверны умеет готовить самый лучший эль в Эссексе!

Она сделала реверанс Элмсбери, затем перевела взгляд на остальных, которые разглядывали ее с интересом, внимательно и с удовольствием. Казалось, время на мгновение остановилось.

Эмбер Сент-Клер подняла руку и указала на дом в конце улицы с большой вывеской и позолоченным львом, тускло поблескивавшим на солнце.

— Это рядом с кузницей, милорд.

Ее длинные волнистые волосы цвета меда тяжелыми волнами спускались ниже плеч. Она бросила на мужчину ясный взгляд янтарных глаз. Черные брови изысканно изгибались дугами, ресницы были тоже черными и густыми. От девушки исходили теплота и чувственность, чарующее обаяние, то, что мгновенно воспринимается мужчинами, о чем сама Эмбер прекрасно знала, но в чем ее никак нельзя было винить. Именно эти качества, больше чем красота, возмущали других девушек.

Одета Эмбер была почти как все деревенские: грубая шерстяная юбка поверх зеленой нижней, белая блузка и желтый передник с черным корсажем. На голых ногах — черные башмаки. И, тем не менее, она походила на других не больше, чем полевой цветок на садовый, или воробей на золотого фазана.

Элмсбери наклонился в седле и скрестил руки.

— Господь всемогущий! — медленно произнес он. — А вы-то что здесь делаете в этом забытом Богом углу?

Девушка взглянула на него, переведя взгляд с других всадников, улыбнулась, обнажив великолепные белые зубы.

— Я здесь живу, милорд.

— Как же вы оказались здесь, черт подери? Кто вы такая? Верно, какой-нибудь ловелас из благородных сошелся с деревенской бабенкой да и пропал на пятнадцать лет, да? — Такое объяснение казалось вполне естественным, но Эмбер рассердилась и гневно нахмурилась:

— Ничего подобного, сэр! Я такая же дочь своего отца, как вы сын своего или даже больше!

На этот выпад мужчины вместе с Элмсбери весело рассмеялись.

— Не обижайтесь, красавица. Боже мой, я ведь только хотел сказать, что вы совсем не похожи на деревенскую.

Эмбер ответила ему мимолетной улыбкой, как бы извиняясь за резкость, но ее взгляд сразу переметнулся на другого всадника. Тот по-прежнему не сводил с нее глаз, отчего по всему ее телу пробежало тепло и волна возбуждения. Всадники кружили рядом, и когда его лошадь развернулась, высоко подняв передние ноги, всадник улыбнулся Эмбер и кивнул. Элмсбери поблагодарил девушку, приподнял шляпу, и они ускакали, громко цокая, по улице в сторону таверны. Еще секунду девушки молча стояли, глядя, как кавалеры спешились у входа и прошли внутрь, а сыновья хозяина вышли навстречу, чтобы позаботиться о лошадях.

Когда незнакомцы скрылись из виду, Лизбет неожиданно показала язык и толкнула Эмбер.

— Вот! Что я говорила! — торжествующе воскликнула она и издала звук, похожий на блеянье козы. — Чего ты сунулась, вертихвостка!

Эмбер быстро повернулась и чуть не сбила с ног обидчицу.

— Не лезь не в свое дело, балаболка! — крикнула она.

Секунду они стояли и мерили друг друга ненавидящими взглядами. Затем Лизбет отвернулась и направилась через лужайку туда, где резвились девочки. Они бегали наперегонки, визжали и вскоре разбежались по домам, чтобы поспеть к ужину. Солнце село, оставив на нежно-голубом фоне неба параллельно горизонту яркую белую полосу. Кое-где на небе стали выступать звезды, воздух наполнился волшебством ранних сумерек.

С сильно бьющимся сердцем Эмбер возвратилась к стоявшей на траве корзине. Два молодых фермера ушли. Эмбер подняла свою ношу и пошла к постоялому двору. Никогда прежде она не встречала такого, как он. Одежда, голос, выражение глаз — все было из другого мира, в который она на мгновение заглянула, и ей страстно захотелось снова оказаться там хоть на короткое время. И все, что окружало ее здесь — деревня Мэригрин, ферма дядюшки Мэтта, местные парни, — все показалось невыносимо скучным, даже отвратительным.

Из разговора с деревенским сапожником она поняла, что приезжие — благородные господа, но что им понадобилось здесь, в Мэригрине, она не могла представить. Ибо кавалеры в течение последних нескольких лет находились в изгнании и скрывались, где могли, либо жили за границей вместе с сыном короля Карла I находившимся в ссылке.

Сапожник, который в свое время участвовал в гражданской войне на стороне его величества, рассказывал Эмбер множество историй о том, что видел сам, и что говорили другие. Он поведал ей о встрече с Карлом I в Оксфорде, когда находился так близко от короля, что мог к нему прикоснуться; о веселых и красивых леди-роялистках, о галантных джентльменах — словом, это была жизнь, полная ярких красок, любви и вдохновения. Но Эмбер не могла видеть этой прекрасной жизни, которая исчезла, когда она была еще ребенком, исчезла навсегда в то утро, когда его величество отрубили голову во дворе его собственного дворца. Что-то именно из атмосферы той исчезнувшей жизни сохранил темноволосый незнакомец, на других она едва обратила внимание, и было в нем еще что-то необъяснимое. Казалось, она вдруг ожила.

Придя к таверне, Эмбер не вошла через главный вход, а обошла дом сзади, там, где на пороге сидел маленький мальчик и играл с лопоухим щенком. Она погладила мальчика по головке и вошла внутрь. На кухне миссис Потерелл лихорадочно суетилась, возбужденная и расстроенная. На доске для разделки мяса лежал добрый кусок говядины, который одна из дочерей хозяйки нашпиговывала кусочками хлеба, луком и ароматными травами. Маленькая девочка доставала воду из бадьи, стоявшей в дальнем конце кухни, а цепной пес, вращавший ось вертела, сердито зарычал, когда мальчик швырнул ему под задние лапы горячий уголек, чтобы тот быстрее бежал по кругу, и мясо на вертеле равномерно прожаривалось со всех сторон.

Эмбер удалось привлечь внимание миссис Потерелл, которая торопливо шла из одного конца кухни в другой с полным передником яиц.

— Миссис Потерелл, вот вам голландский медовый кекс, его прислала тетя Сара! — Это было неправдой. Сара послала кекс жене кузнеца, но Эмбер решила, что так будет правильнее.

— О, да хранит тебя Господь, милочка. Боже мой, я никогда не бывала в такой запарке! Сразу шесть джентльменов в моем доме! Господь всемогущий! Что же мне делать? — Но говоря это, она начала разбивать яйца в большую миску.

В этот момент появилась пятнадцатилетняя Мэг. Она несла из подвала целую охапку запыленных бутылок, и Эмбер бросилась к ней.

— Эй, Мэг, давай я помогу тебе!

Взяв у девушки пять бутылок, Эмбер направилась в другую комнату, толкнув дверь коленом. Она вошла, опустив голову и стараясь не уронить бутылки. Мужчины все еще были в шляпах, но накидки сняли. Когда Эмбер вошла, Элмсбери заметил ее, улыбнулся и сделал шаг навстречу.

— А, наша красавица! Позвольте я помогу вам. А здесь, оказывается, еще играют в ту странную игру.

— В какую игру, милорд?

Он взял у нее из рук три бутылки, остальные она поставила на стол, подняла глаза и улыбнулась. И сразу стала искать глазами того, другого кавалера, и увидела его у окна в компании с двумя игроками в кости. Он стоял вполоборота к ней и не заметил ее. Удивленная и уязвленная Эмбер ожидала, что он сразу же обратит на нее внимание, даже будет искать ее; она снова повернулась к Элмсбери.

— Ну, как же, эта старинная игра известна с незапамятных времен во всем мире, — говорил он. — Отличный способ для хорошенькой барменши завлекать клиентов и выкачивать из них все до последнего шиллинга. Держу пари, что вы разорили дотла не одного фермерского сынка, — он улыбнулся взяв бутылку, выбил пробку и поднес к губам. Эмбер кокетливо ответила ему улыбкой, надеясь, что тот, другой наконец обернется и по дойдет к ней.

— Да я вовсе не барменша здесь, сэр. Я принесла кекс для миссис Потерелл и помогла Мэг принести бутылки.

Элмсбери сначала сделал несколько глотков, а затем одним махом ополовинил бутылку.

— Ах, Боже мой! — воскликнул он. — Да кто же вы такая? Как ваше имя?

— Эмбер Сент-Клер, сэр.

— Эмбер? Да ни одна деревенская женщина не додумается до такого имени.

Она рассмеялась, стрельнув глазами на игроков в кости.

— Мой дядюшка Мэтт тоже так говорит. Он считает, что меня надо было назвать Мэри, Энн или Элизабет.

Элмсбери еще раз приложился к бутылке и вытер губы рукой.

— Ваш дядюшка лишен всякого воображения. — Потом, когда она снова метнула взгляд в сторону стола, он откинул голову и засмеялся. — А, так вот чего вы хотите! Что ж, пошли… — и, взяв Эмбер за руку, повлек ее через комнату.

— Карлтон, — позвал он, когда они подошли к группе игроков, — эта девица положила на тебя глаз.

Кавалер повернулся, бросил на Элмсбери многозначительный взгляд и улыбнулся Эмбер. Она глядела на него большими сияющими глазами и даже не услышала слов Элмсбери. Эмбер была небольшого роста — пяти футов и трех дюймов, поэтому мужчина, даже не очень высокий, чувствовал себя рядом с ней значительным, но Карлтон возвышался над ней по меньшей мере на фут.

Эмбер уловила лишь часть того, что сказал Элмсбери, представляя Карлтона:

— Человек, которого я ценю очень высоко, хотя он и негодяй: не раз уводил у меня из-под носа симпатичных девиц, не успею я и глазом моргнуть. Его зовут Брюс, лорд Карлтон. — Эмбер все-таки преодолела шок и сделала реверанс, а Брюс поклонился ей, сняв шляпу с такой галантностью, будто перед ним стояла принцесса королевской крови. — И мы все, — продолжал Элмсбери, — возвращаемся в Англию с королем.

— С королем? Король возвращается?

— Да, он возвращается и очень скоро будет дома, — подтвердил Карлтон.

Услышав эту потрясающую новость, Эмбер забыла о своем смущении. Ибо хотя чета Гудгрумов и держала когда-то сторону Парламента, они постепенно, как и большинство населения, начали мечтать о монархии и о прежнем образе жизни. Со дня казни Карла I его подданные стали любить короля, как никогда не любили при жизни, и эту любовь перенесли теперь на наследника.

— Пресвятая Дева Мария! — выдохнула Эмбер. Это слишком большое событие, чтобы сразу осознать его, тем более в этих необычных обстоятельствах.

Лорд Карлтон взял со стола бутылку, обтер горлышко от пыли, вытащил пробку и начал пить. Эмбер смотрела на него, не отрываясь, она вся растворилась в восхищении и обожании.

— Мы сейчас едем в Лондон, — продолжал Карлтон, — но одну из лошадей надо подковать. В этой вашей таверне можно остановиться на ночлег? Хозяин не ограбит нас? Здесь не водятся клопы или вши? — Он наблюдал за ней, говоря все это, а Эмбер и не заметила насмешки в его взгляде.

— Ограбить вас? — возмущенно воскликнула она. — Мистер Потерелл никого никогда не грабил! Это очень даже приличная таверна, — проявила она патриотизм. — А постоялый двор в Хитстоуне даже в подметки ей не годится!

Теперь смеялись уже оба джентльмена.

— Да пусть хозяин хоть сапоги с нас украдет, а вши будут, как мартовские коровы на некошеном лугу, все равно, ведь это же английская гостиница, а значит — милостью Божьей — хорошая гостиница! — и при этих словах Элмсбери отвесил церемонный поклон. — Ваш покорный слуга, мадам.

Он пошел еще за бутылкой вина, оставив Эмбер и Брюса вдвоем.

У Эмбер ноги стали ватными. Она стояла безмолвно и проклинала себя за растерянность и неспособность вымолвить хоть слово. Ну почему она, такая бойкая на острое словцо при разговоре с любым мужчиной, независимо от его возраста и положения, сейчас не знала, что сказать? Сейчас, когда ей так нужно произвести на него хорошее впечатление, заставить его испытать то же волнение и восторг, которые ощущала она. Наконец Эмбер вымолвила единственное, что ей пришло в голову:

— Завтра в Хитстоуне майская ярмарка.

— В самом деле?

Он опустил взгляд на ее грудь, высокую и заострившуюся. Эмбер была из тех, кто рано достигает физической зрелости. В ней давно уже ничего не осталось от подростка.

Она почувствовала, как к шее и щекам прилила кровь.

— Это самая замечательная ярмарка в Эссексе, — быстро проговорила она. — Фермеры приезжают за десять и за двадцать миль, чтобы побывать на ней.

Он посмотрел Эмбер в глаза и улыбнулся, подняв бровь, как бы выражая удивление по поводу этого гигантского местного празднества. Потом допил вино из бутылки. Эмбер почувствовала слабый, но отчетливый запах алкоголя, смешанный с тяжелым запахом мужского пота от его одежды и ароматом кожи от сапог. От этой смеси запахов, как от дурмана, у нее закружилась голова, и сильная волна желания прошла по телу. Так что грубоватое замечание Элмсбери не было таким уж преувеличением.

Брюс поглядел в окно.

— Темнеет, вам надо поторопиться домой, — он подошел к двери и вежливо открыл ее перед Эмбер.

Вечер наступал быстро, множество звезд рассыпалось по небу, на котором высоко светился прозрачный месяц. Подул легкий прохладный ветерок. Они стояли рядом, из таверны доносился смех и шум разговоров, а со стороны деревни — звон цикад, отдаленное кваканье лягушки и стрекот кузнечиков. Эмбер повернулась к Брюсу, подняла на него глаза. От света луны лицо ее казалось бледным.

— Вы смогли бы пойти на ярмарку, милорд? — Она боялась, что никогда больше не увидится с ним, и эта мысль становилась для нее просто невыносимой.

— Возможно, — ответил он, — если будет время,

— О, пожалуйста! Ярмарка как раз на главной дороге, вы же будете проезжать мимо. Вы там остановитесь, да? — В печальном голосе Эмбер звучала настойчивая мольба.

— Какая вы красивая, — тихо произнес он, и в первый раз за все время лицо его стало серьезным.

Секунду они стояли, молча глядя друг на друга, потом Эмбер непроизвольно качнулась в его сторону, закрыв глаза. Он обнял девушку за талию, прижал к себе, и она почувствовала напряжение его сильных мышц. Эмбер откинула голову назад, губы приоткрылись для поцелуя. Этот поцелуй длился одно мгновение, Эмбер даже почувствовала себя обманутой, когда Брюс отпустил ее. Открыв глаза, она увидела, что Карлтон глядит на нее с некоторым удивлением, хотя чему он удивлялся — себе или ей — она не знала. Эмбер вдруг показалось, что весь мир вокруг взорвался, и она не могла сразу очнуться, как после тяжкого удара.

— Вам надо идти домой, дорогая, — сказал он. — Дома будут беспокоиться, что вы так задержались.

С ее уст чуть не соскочили быстрые лихорадочные слова: «Мне все равно, беспокоятся они или нет! Да я вообще не пошла бы домой! Мне все безразлично, все-все, кроме вас одного! О, позвольте же мне еще немного побыть здесь и, пожалуйста, разрешите пойти с вами завтра на ярмарку!»

Но что-то помешало ей произнести эти слова вслух. Возможно, где-то в глубине сознания она представляла себе тетушку Сару, ее встревоженное лицо, или дядю Мэтта — строгого и осуждающего ее. Нельзя, никогда нельзя проявлять такую смелость, он только возненавидит ее. Тетя Сара часто говаривала, что мужчины не любят привязчивых женщин.

— Я живу неподалеку, — ответила Эмбер. — Вниз по улице, не больше четверти мили, — Она рассчитывала, что Карлтон предложит проводить ее, но он этого не сделал. Она зря прождала несколько секунд, потом сделала реверанс.

— Я найду вас завтра, милорд.

— Возможно, я приду. Доброй ночи.

Он поклонился ей, снова сняв шляпу, затем улыбнулся, окинул взглядом с головы до ног, повернулся и ушел. Эмбер стояла, как обиженный ребенок, потом резко повернулась и побежала бегом, только раз обернувшись назад.

Она пробежала по узкой улице мимо церкви и припустила быстрей, когда поравнялась с кладбищем, где была похоронена ее мать. Вскоре она свернула вправо на тропу, ведущую через луг к ферме Гудгрумов. Вообще-то она испугалась бы, оказавшись одна далеко от дома, почти в полной темноте, но сейчас привидения, ведьмы и гоблины были бессильны против нее, ибо душа ее переполнялась новыми чувствами.

Она никогда не видела никого, подобного ему, и даже не представляла, что такой человек может существовать в реальной жизни. Он был тем красивым и галантным джентльменом, о которых ей рассказывал сапожник. Именно такими они рисовались ей в мечтах, возникавших от этих рассказов. А Боб Стерлинг и Джек Кларк — просто два дурня!

Она размышляла — думает ли он сейчас о ней, и убеждала себя, что да, думает. Не может быть, чтобы мужчина, который поцеловал женщину вот так, сразу же забыл о ней! Что-что, а уж этот поцелуй обязательно заставит его пойти завтра на ярмарку, даже если ему не очень захочется. Она похвалила себя за то, что разбирается в мужчинах и понимает их психологию.

Ночь стояла прохладная. Эмбер подходила к дому со двора. Она перешла через ручей по мостику — просто две доски с перильцами, — прошла мимо огорода, засаженного капустой и другими овощами, и дальше мимо сараев, конюшен и скотного двора. Все эти постройки были побелены и крыты замшелой желтой соломой. Затем она обогнула утиный пруд и вошла во двор своего дома.

Двухэтажный дом с резными дубовыми наличниками был выложен из мягкого красного кирпича, стены были увиты виноградом. Трубы тоже заросли побегами плюща, над дверью в кухню кусты жимолости образовали живописную арку, а рядом была прибита подкова для защиты от ведьм. В вымощенном кирпичом дворе вдоль стен росли цветы, высаженные Сарой: белые и пурпурные фиалки, розы, густые кустики ароматной лаванды, которую Сара любила класть между простынями. Цвели фруктовые деревья, наполняя воздух легким сладковатым запахом. На низкой деревянной подставке — два улья, крытые соломой, у стены рядом с дверью, в зарослях диких роз — маленький скворечник. На пороге сидел котенок с зелеными глазами и вылизывал лапки.

Дом был воплощением мира, красоты и трудолюбия. Ему перевалило уже за сто лет, пять поколений прожило здесь, и каждое внесло вклад в его процветание, не ради богатства, а ради сытой здоровой жизни, теплоты и удобства. Настоящий дом добра и любви.

Эмбер подошла и взяла на руки котенка. Она погладила его по гладкой мягкой шерстке и услышала в ответ тихое довольное урчание. Семья уже отужинала, и за столом остались только Сара и пятнадцатилетняя Агнес. Сара доставала горячие хлеба из печи, Агнес чистила масляный светильник.

Эмбер услышала, как Агнес говорила сердитым, осуждающим тоном:

— …Поэтому не удивительно, что о ней все говорят! Честное слово, мама, мне стыдно, что она моя кузина…

Эмбер не задели эти слова, ей было все равно. Агнес и раньше говорила то же самое. Эмбер влетела в комнату с веселым криком и обняла тетю.

— Тетя Сара! — Сара обернулась к ней с улыбкой, но в ее глазах была тревога. — В таверне полным-полно благородных господ! Его величество возвращается!

Беспокойство исчезло с лица Сары.

— В самом деле, Эмбер?

— Ну конечно же! — торжественно подтвердила она. — Они сами мне сказали!

Ее переполняла важность этой новости и того необыкновенного, что произошло с ней. Ей казалось, что каждый, кто посмотрит на нее, должен сразу понять, как сильно она изменилась за про шедшие два часа.

Агнес подозрительно взглянула на Эмбер подозрительно и презрительно, а Сара повернулась и бросилась из дома к сараям, где в вечерние часы работали мужчины. Эмбер побежала за ней. В тот момент, когда женщины, перебивая друг друга, сообщали эту потрясающую новость, поднялся страшный шум. Мужчины выбежали на улицу из сараев и коровников, женщины бросились из дому, и даже собаки залились громким радостным лаем, будто они тоже хотели присоединиться к общему ликованию.

— Да здравствует его величество король Карл Второй!

Еще неделю назад на базаре до Мэттью дошли слухи о Реставрации, слухи бродили по стране еще с начала марта — их разносили путешественники, разъездные торговцы, те, кто бывал по торговым делам в южной части страны. Тамблдауна Дика сына Протектора, выбросили на улицу из его конторы. Генерал Монк прошел маршем от Шотландии, занял Лондон и собрал свободный Парламент. Казалось, вот-вот разразится война между гражданским населением и большими мобилизованными армиями. Эти события привели к общей усталости, но оставляли надежду: усталость — от постоянных конфликтов, терзавших людей последние двадцать лет, и надежду — на восстановление монархии, которая наконец-то принесет людям мир и безопасность. И если кавалеры возвращаются, то, значит, король Карл едет домой, и начнется Золотой век процветания, счастья и спокойствия. Когда возбуждение стало затихать, и все возвратились к прерванным делам, Эмбер пошла домой. Утром она должна подняться пораньше, ведь завтра ехать на ярмарку, поэтому надо хорошенько выспаться, чтобы выглядеть свежей и бодрой. Но когда Эмбер проходила мимо молочной фермы по пути на кухню, она услышала, как ее кто-то позвал по имени. Позвали тихо, но настойчиво. Эмбер остановилась. Из тени вышел Том Эндрюс и схватил ее за руку.

Тому минуло двадцать два года, и он работал на ферме у ее дяди. Он был по уши влюблен в Эмбер, и та принимала его ухаживания именно по этой причине, хотя понимала, что он ей ни в коем случае не ровня. Эмбер знала, что ее мать оставила ей приданое, достаточное, чтобы выйти замуж за самого богатого фермера во всей округе. Но обожание Тома ей весьма льстило, поэтому Эмбер не отталкивала его.

Быстро оглянувшись, чтобы убедиться, что ни тетя Сара, ни дядя Мэтт не видят, Эмбер вошла в комнату Тома. В маленькой прохладной комнате стояла тишина, пахло свежестью, и было абсолютно темно. Том прижал ее к себе, обняв за талию одной рукой, а другую сразу же просунул в вырез блузки и потянулся к губам девушки. Очевидно, все это не представлялось чем-то новым для обоих, и на мгновение Эмбер поддалась ему, позволив поцеловать себя, но потом резко отпрянула, оттолкнув Тома.

— Побойся Бога, Том Эндрюс! Кто позволил тебе так нахальничать со мной!

Просто поразительно, думала Эмбер, как сильно отличается поцелуй обычного мужчины-простолюдина от поцелуя лорда. Но обиженный и рассерженный Том снова потянулся к ней.

— В чем дело, Эмбер? Что я такого сделал? Да что на тебя нашло?

Она сердито высвободила руку и убежала. Теперь она чувствовала себя гораздо выше парней, вроде Тома Эндрюса, и все, чего ей хотелось, — это подняться к себе в спальню, лечь в постель и думать о лорде Карлтоне, мечтать о завтрашней встрече с ним.

На кухне осталась одна Сара, которая подметала пол перед тем, как лечь спать. Горели три светильника из четырех, в круге света мелькали мотыльки. Вечернюю тишину нарушало лишь тихое пение сверчков. В кухню вошел насупленный Мэтт и, ни слова не говоря, направился прямо к (бочке с элем, стоявшей в дальнем прохладном углу. Он налил себе полную кружку и молча выпил. Это был серьезный мужчина среднего роста, который много и усердно трудился, чтобы хорошо содержать семью. Он любил свое семейство. Совестливый и богобоязненный, Мэтт имел твердые убеждения насчет того, что правильно, а что нет, что хорошо, а что плохо.

Сара взглянула на него.

— Что случилось, Мэтт? Жеребенок заболел?

— Нет, с ним все в порядке. Меня девчонка беспокоит.

Мэтт с озабоченным видом встал и подошел к очагу, окруженному со всех сторон почерневшими горшками и сковородками, начищенными до блеска медными мисками и плошками, сверкающими кружками и прочей утварью. В больших сетках рядом с толстыми связками сушеных ароматных трав с потолка свисали ломти бекона и ветчины, укрепленные на верхних балках.

— Ты про кого говоришь? — спросила Сара. — Про Эмбер?

— Ну, про кого же еще? И часа не прошло, как я видел, что она выходила из молочной фермы, а минуту спустя за ней вышел Том Эндрюс, похожий на побитую собаку. Она довела его Бог знает, до какого состояния, он теперь как неживой, никакого толку от него нет. И скажи, пожалуйста, что ей там понадобилось, в таверне с дюжиной посторонних мужчин, а? — сердито спросил он.

Сара вынесла метлу за дверь, закрыла ее и задвинула засов.

— Потише, Мэтт! В гостиной еще люди. Мне не кажется, что она сделала что-то предосудительное. Она просто проходила мимо и увидела их — вполне естественно, что остановилась и зашла.

— И вернулась домой затемно? Ей что, понадобилось болтаться там целый час, чтобы услышать, что король возвращается? Вот что я тебе скажу, Сара: ее надо выдать замуж! Я не желаю, чтобы она позорила нашу семью! Слышишь, что я говорю?

— Да, Мэтт, слышу. — Сара подошла к люльке у камина, где лежал младенец. Ребенок начал шевелиться и хныкать. Сара вынула его из колыбели, прижала к груди и села на скамью. Она тихо и устало вздохнула:— Только она не хочет выходить замуж.

— Ах ты, Боже мой, — саркастически произнес Мэтт. — Значит, она, видите ли, не хочет! Значит, Джек Кларк или Боб Старлинг для нее неподходящие женихи, да? А ведь они самые замечательные парни в Эссексе.

Сара мягко улыбнулась и ответила усталым и тихим голосом:

— Но ведь она леди, Мэтт.

— Леди! Она — просто девка! Уже четыре года у меня от нее неприятности, и клянусь Святыми Апостолами, я сыт по горло! Может, ее мать и была леди, но она…

— Мэтт! Не смей так говорить о дочери Юдит. Да, я понимаю, меня тоже она беспокоит. Я попробую поговорить с ней, да только она меня не желает слушать. Сегодня Агнес сказала мне… хотя нет, не думаю, чтобы это имело значение. Она симпатичная, а девушки очень ревнивы, вот они и сочиняют всякие небылицы.

— А я не думаю, что это небылицы, Сара. Ты всегда думаешь о людях лучше, чем они есть. Боб Старлинг снова просил у меня ее руки. И вот что я тебе скажу: если она в ближайшее время не выйдет замуж, то даже Тому Эндрюсу она не будет нужна с приданым и без!

— Ну, а если появится ее отец и увидит, что она замужем за фермером? О Мэтт, иногда мне кажется, что мы неправильно поступаем, что не говорим ей, кто она на самом деле…

— Что мы еще можем сделать, Сара? Ее мать умерла. Отец — тоже, иначе бы мы получили от него весточку, и, кроме того, мы не нашли следов кого-нибудь из Сент-Клеров. В самом деле, Сара, у нее нет другого выбора, кроме как выйти замуж за фермера, а если она узнает, что она благородного происхождения… — он резко махнул руками. — Боже праведный! Не завидую я тогда парню, который возьмет ее. Зачем же нам портить ему жизнь? И хватит, не ищи ей оправдания, Сара. Значит, либо Боб Старлинг, либо Джек Кларк, или тот, или этот, и чем скорее, тем лучше…