— Объявляется посадка на рейс «ТВА-704» на Лондон, выход тридцать второй!

Долорес повернулась к Фионе и обняла ее.

— Береги себя, любимая, — сказала Фиона.

— Приезжай скорей. Я буду очень тебя ждать! — Долорес ступила на эскалатор.

Фиона прощально взмахнула рукой.

«Лондонский туман, тоскливый, как дурман…» Черт, откуда взялась эта песенка, которая уже несколько дней покоя не дает ей! Она приняла мудрое решение. Лондон — это именно то, что доктор прописал. Нью-Йорк уходит в прошлое, теперь это вторая лига. Театр контролируется бизнесменами, туда не пробиться, это не будущее для Долорес. А вот в Лондоне, если потянуть за нужную веревочку, американка может круто пойти в гору — как в театре, так и в обществе. Лондон превратился в Мекку для престижных людей мира, там Долорес будет находиться вблизи от Парижа и Рима, перезнакомится с крупными европейскими кинопромышленниками, понравится им — европейцы падки как раз на ее тип красоты. Долорес с ее деньгами, с ее светскостью — нет, там ей не придется конкурировать с драными старлетками.

Как это прекрасно — совсем скоро начнут осуществляться все ее планы. Неужели придет время, когда ей захочется еще большего? Карьера киноактрисы, прелестный домик в Мэйфере, богатые, светские, престижные друзья, шик европейской моды, поклонение, обожание. Наконец-то горизонт приближается к ней, и Долорес всеми порами ощущает его реальность. Надо будет с умом начать принимать, чтобы весь Лондон рвался получить приглашение на прием к Долорес Хейнс!

Фиона, Тина и няня Тины скоро переедут тоже. Но она не будет терять времени, не будет дожидаться их, а сразу начнет действовать. Долорес совершенно случайно натолкнулась в Дубоном зале «Плазы» на старого знакомого — на Мела Шеперда. Мел переселился в Лондон и уже начал выпускать фильмы. Он дал Долорес номер своего служебного телефона и несколько раз повторил: звоните мне сразу!

Прошлой весной одну из его картин выдвигали на Оскара, Мел — ценный контакт, который может весьма и весьма пригодиться ей. Что он надеется с нее получить, было ясно по тому, как он пялил на нее глаза. Господи, да если бы ему не на самолет, он бы немедленно зазвал Долорес в свой номер! Ну уж нет, она хорошо знает этот типаж, и отныне игра пойдет по тем правилам, которые установит Долорес.

Она с улыбкой вспомнила слова Мела: «И вдруг я увидел вас — как будто солнце засияло сквозь лондонский туман!»

Взревели моторы, самолет побежал по взлетной полосе, остановился, напрягся и взмыл в безоблачное небо.

— Кэрри, как я рада за тебя! — возбужденно говорила Ева. — Ты знаешь, я сначала просто своим ушам не поверила!

— То же самое было со мной, — усмехнулась Кэрри и убрала сумочку со стола, чтобы освободить официанту место для миски горячего лукового супа.

— Ты продала рукопись книги, ты на пути к славе и богатству, так что, я думаю, ты теперь уедешь отсюда и станешь как те знаменитые писатели, которые так романтично жили в Париже, да?

— Нет. Ты удивишься, потому что я тебе никогда об этом не говорила, но у меня другие планы: я вступаю в Квакерскую группу по урегулированию общинных конфликтов.

— Что? А что это такое?

— Группа, которая занимается ненасильственным разрешением конфликтов и кризисов.

— Должно быть, интересно. А как это делается? Понимаешь, у меня нет ни малейшего представления об этом. Расскажи.

— Есть целая и весьма разнообразная программа. Существуют группы действия, которые помогают разрядить напряженность во взаимоотношениях, скажем, общин, враждующих между собой и готовых перейти к насилию и к беспорядкам, разработаны методы для предотвращения напряженности типа работы в городских кварталах, где назревает беда. Потом мы проводим всякого рода семинары, форумы, стараемся формировать общественное мнение. Вот в таком духе.

— Похоже, это достойное дело.

Ева поймала себя на том, что испытывает зависть, слушая Кэрри, увлеченную, уверенную, счастливую.

— Скажи, а как ты установила контакт с этими людьми — ну, с этой группой?

— Ты помнишь Питера Телботта, доктора? Он возвратился из Вьетнама. Мы с ним встретились, и, когда я слушала его рассказы о работе во Вьетнаме, я поняла, что огромное число людей остро нуждается в поддержке, в прямой помощи со стороны тех, кому небезразличны чужие страдания. Наша работа приводит к тому, что каждая из нас сосредотачивается исключительно на собственной персоне, и тут нетрудно забыть, что существует нечто другое. Когда Питер со мной стал говорить об этом, я вдруг почувствовала себя пристыженной, пристыженной тривиальностью моего образа жизни. Мне захотелось изменить его и взяться за что-то полезное.

Теперь Ева поймала себя на чувстве вины.

— И я поняла очень важную вещь, Ева.

— А именно?

— Человек обязан вернуть жизни то, чем она его одарила. Ева молча кивнула.

— А что делала я? — спросила Кэрри. — Книгу написала? Этого недостаточно. Я писала, чтобы удовлетворить мою же внутреннюю потребность в самовыражении. Я хочу что-то дать людям, понимаешь, людям другим, дать что-то на личностном уровне. Я думаю, что большую роль в эти трудные для меня времена сыграла и вера, в которой я была воспитана.

— А что Питер? — перебила Ева. — Здесь есть надежда?

— Только время может показать. Он сильно повзрослел. Я всегда относилась к нему с уважением, была чрезвычайно высокого мнения о нем, тем более сейчас. Знаешь, как это укрепляет дух, когда рядом с тобой настоящий мужчина!

— Ты прямо светишься, когда говоришь о нем.

— Питер — замечательный человек. Господи, не сравнить со всеми этими плейбоями!

— Во всем виновата наша работа, — вздохнула Ева. — Разве те люди, с которыми мы общаемся по работе, могут быть настоящими мужчинами? Какая ты счастливая, что все бросила! Я так хотела бы сделать то же самое… Свет не видывал капкана, равного нашей работе!

Кэрри тоже вздохнула:

— Ты права, и это очень грустно. Каждый год новое поколение юных девушек — и все те же мужчины набрасываются на них! Кормятся нашими мечтами и устремлениями, нашей потребностью в любви, в обеспеченности, нашим желанием вести достойный образ жизни.

— Да, я знаю…

Ева думала о Брюсе.

Заметив ее отсутствующий вид, Кэрри спросила:

— Ты куда ушла?

Ева встряхнулась и с улыбкой ответила:

— Задумалась. О жизни, о том, как она устроена. Понимаешь, от нас мужчины ничего и не ждут: достаточно, если девушка хорошо одевается, умело накладывает макияж, красиво причесывается. Больше ничего не требуется. Ты — безделушка. Поживешь так и начинаешь думать: интересно, а какой бы я была, будь я полноценной женщиной?

— Увы.

У Кэрри, во всяком случае, есть будущее — она обязательно будет и дальше писать, есть миссия в жизни: эта ее квакерская группа. А у нее что? Ева посмотрела на себя как бы со стороны: молодая женщина, запутавшаяся в своих отношениях с мужчиной, который не собирается на ней жениться, да если 6 и женился, был бы очень скучным мужем.

Ева, точно муха, билась в паутине, которую сама же и соткала.

Она рассказала обо всем Кэрри.

— Казалось бы, история с Марта должна бы стать мне уроком, верно? Я же еле выцарапалась тогда из этой пародии на семейную жизнь. Так нет же, опять передо мной засияли звезды. Прельстилась красавцем плейбоем, престижем и прочей мишурой, не устояла! Попалась в собственные сети и умираю, не знаю, что делать! Каждый раз, как Брюс повторяет, что не собирается жениться, меня это убивает, ну просто убивает.

Ева почти плакала. Она прикрыла рукой глаза и прикусила губу, стараясь сдержаться, конфузясь перед Кэрри. Кэрри сочувственно сказала:

— Ева, но ты же не любишь его, и тебе не нравится, как он живет, так к чему же…

— Ты права, Кэрри, ты абсолютно права!

Больше Ева не пыталась сдерживаться: слезы откровенно лились по ее щекам.

— Иногда мне начинает казаться, что я в силах повлиять на Брюса, и он изменится, но я не знаю… Да ничего я не знаю! Мне хотелось бы что-то сделать… Может быть, плюнуть на все и уехать, устроить себе каникулы, но я боюсь упустить работу. Сама не знаю, наверное, я хочу чего-то нереального, может быть, на свете нет того, чего я хочу, что мне надо.

Евин голос сорвался, она хлюпала носом и утирала слезы бумажной салфеткой.

— Послушай меня, Ева. У меня был разговор с Чарлин, перед самой ее смертью, и она сказала одну важную вещь, она сказала, что мы все время ищем и никак не можем найти суть наших жизней, их смысл. Различные аспекты жизни мы, конечно, видим, но суть ускользает от нас. А ищем-то именно ее. Смысл жизни связан с уважением, Ева, мы должны уважать себя и пользоваться уважением других. Не в том же дело, что мы модели — это внешнее, а в том, что мы люди.

— Я хотела бы все начать сначала или уехать куда-нибудь!

— Ты много работаешь, — согласилась Кэрри, — и тебе необходимо отдохнуть. Ты заслужила отпуск.

— Ох, я знаю, но, понимаешь, опять деньги!

— Извини меня за прямой вопрос: ты сколько отложила?

— Сейчас у меня уже восемнадцать тысяч, но…

— Сколько, по твоим расчетам, тебе нужно, чтобы чувствовать себя обеспеченной и начать новую жизнь?

— Понятия не имею. Я никогда не делала таких прикидок.

— В этом все дело. На нашей работе невозможно почувствовать себя обеспеченной, невозможно сказать себе: мне достаточно. Так что приходится признать, что обеспеченность — вещь эфемерная. Наступает день, когда надо заявить: все! Знаешь, Чарлин будет для меня вечным символом наших судеб, если мы не остановимся и не заявим себе: хватит! И ее собаки — как два пса, стерегущие адские врата. Чарлин всегда говорила, что это капкан: попалась — так уж не уйдешь. Постоянно кажется, будто тебя что-то ждет за поворотом, будто есть причины, по которым необходимо продолжать. Все верно — капкан. Когда же дела идут на спад, начинаешь тревожиться, бежишь тратить деньги на новые фотографии, на новые тряпки, заказываешь себе новый альбом, записываешься на всякого рода занятия, не переставая говорить себе, что траты окупятся. Продолжаешь жить все той же жизнью, потому что уже научилась сама рассматривать себя как нечто декоративное. Точно так же, как рассматривают тебя посторонние. Нет сомнения, во многом повинно окружение, но мы-то, зачем принимаем роль, которую оно нам навязывает? А время все идет и проходит, прежде чем мы успеваем опомниться. Однако я считаю, что настает час, когда каждая из нас должна что-то предпринять.

— Ну что тут можно предпринять? — всхлипнула Ева.

— Каждый человек сам ищет свой путь в жизни. Нельзя быть пешкой в чужой игре, надо самостоятельно принимать решения. Если просто сидеть и ожидать, что кто-то тобою займется, значит, попросту отдать свою жизнь в руки других людей. В чужие руки.

— Как раз это и произошло с моей жизнью, — сухо сказала Ева. — За меня решают другие — исходя из того, что нужно им, а не мне. С самого начала: мои родители, церковь, агентство, Рекс и Чарлин, в особенности Чарлин, клиенты, народ с Мэдисон-авеню, а теперь вот и Брюс…

Кэрри кивнула.

— И так может продолжаться и дальше. Когда живешь, как мы с тобой, то удобнее всего плыть и плыть себе по течению. Но есть и другой вариант: стать на собственные ноги и жить по-своему. Никто за тебя не решит, Ева, ты сама должна выбрать вариант для себя. Надо отнестись к себе с уважением, принять решение и уже не отказываться от него.

Час спустя, когда Ева возвратилась домой, она все еще вела внутренний диалог с Кэрри. Позвонил Рекс:

— Кисулечка, — сказал он, — для тебя есть работа.

Все как всегда — суд полностью оправдал Рекса, его лицензия была восстановлена, агентство функционировало. Как вчера, как позавчера, как год назад, как будет через год.

— Записывай, — приготовился диктовать Рекс, — завтра в десять. Вымой волосы и прими вид молодой светской дамы.

Боже, до чего опротивело выглядеть так, как тебе приказывают. Кто такая в конце концов Ева Парадайз — живая кукла? Прикажи ей идти — ее ноги подчинятся, и она засеменит. Прикажи улыбаться — на личике автоматически вспыхнет улыбка.

Прикажи выглядеть соблазнительно — пожалуйста, тело томно расслабится, губы приоткрыты, глаза полуприкрыты. Что она, машина, что ли? Что, у нее ничего нет, кроме внешности? Да кому нужно то, что в ней есть помимо прелестного личика и соблазнительной фигурки?

Ева с отвращением подумала, что часика через два позвонит Брюс, скажет, что он уже вернулся со скачек. А она ему ответит парой дежурных фраз. И что, так будет всю жизнь? Раба работы, раба клиентов, раба Брюса Формена, его прелестная забава, послушная его прихотям?

Кэрри взяла и изменила течение своей жизни. Ох, если бы и она-, Ева, могла сделать то же самое! «Помогите! — безмолвно закричала Ева. — Кто-нибудь, помогите!» Кэрри правильно говорила о сути и внешности — нет в моей жизни никакой сути! А как ее найдешь?

Неожиданно что-то как будто осветило Еву изнутри — перед ней возник образ святой Юдифи, которая смотрела на нее с нежностью и пониманием. «Скажи слово, и душа моя будет спасена!» — промелькнуло в сознании Евы. Мгновенным озарением она поняла, что ее молитва святой принята. Она теперь знала наверняка, что ей совершенно незачем цепляться за Брюса Формена — не больше, чем лететь на собеседование, устроенное для нее Рексом. Она сама выбирает, что ей делать.

«Я могу, — сказала себе Ева. — Могу. Могу начать новую жизнь». Никто и ничто не принуждает ее быть рабой Брюса или рабой агентства. Кстати, чего ради она вообще стремилась выйти замуж за Брюса? Ради того, чтобы жить рядом с ним на ипподроме? Да какой из него муж? О чем Ева думала, где была ее голова?

Она втемяшила себе, что будет счастлива, если только сумеет уговорить Брюса жениться на ней. Но это была бы страшная ошибка — стать его женой! У Евы, будто камень с души свалился от этой мысли, и тут же она поняла еще одно: не Брюса она была рабой и не агентства — она была рабой своих же собственных страхов!

Так, а чего боится Ева?

Ева улыбнулась вслед удаляющимся фантомам своих страхов. Она больше не сомневалась, что жизнь сама подскажет ей путь. Если жить с верой, направление обязательно будет указано. Не нужно никаких экстраординарных качеств — достаточно быть собой, принимать самостоятельные решения, которые будут выражать ее суть и ее волю, и тогда жизнь обретет форму, соответствующую естеству Евы, ее подлинному «я». Еве надо только постараться понять, что ей в действительности нужно, и не мешать себе раскрыться. И еще, как говорила Кэрри, действовать по собственным убеждениям, а не по чужой подсказке.

Каковы же ее убеждения? И чего бы ей больше всего хотелось? Ева вспомнила журнал с картинками. Правильно, ей хочется попутешествовать. Ну и что же ей мешает? Можно сдать квартиру во временную аренду — месяца так на три, и поехать, куда глаза глядят. Можно и больше, чем на три месяца, в чем дело?

Действительно, в чем дело?

Ева позвонила Рексу и сообщила, что не сможет быть на собеседовании. Затем она отправилась покупать себе машину. Заодно накупила кучу путеводителей и дорожных карт. Из автомата позвонила в «Таймс» и дала объявление о сдаче квартиры в краткосрочную аренду. Возвратившись, домой, рассчиталась с няней Эндрю и стала прикидывать, что из вещей взять с собой, а что упаковать и оставить.

На верхней полке стенного шкафа Ева обнаружила гору картонных коробок, поставленных одна на другую, — парики, шиньоны, каскады — всего тысячи на четыре. Господи, неужели она потратила такие деньги на все эти волосяные причиндалы! Ничего себе накладные расходы! Первое, что она сделает, — составит перечень того, что ей действительно необходимо, и начнет расходовать деньги исходя из разумных потребностей.

Ева наполнила уже несколько картонных коробок разными мелочами, выбросила сотни скопившихся модных и иллюстрированных журналов и достала из ящика стола налоговые квитанции и всякого рода счета, чтобы рассортировать их, когда в дверь позвонил Брюс.

— Чуть не выиграл сегодня в двойном заезде! — объявил он, плюхаясь на диван и кладя ноги на кофейный столик. — Хотя в целом день был плохой. Тысячи на две погорел.

— Как жаль.

— Кстати, напомни мне, чтобы я осмотрел твои туалеты и выбрал для тебя платье на вторник.

— На вторник?

— Ну да! Надеюсь, ты не забыла, что во вторник мы обедаем с моими клиентами. Я хотел бы, чтобы ты надела нечто из ряда вон выходящее. Если у тебя ничего такого не найдется, съездим и купим.

Брюс раскурил сигару.

— А чтобы не было разговоров о том, что у тебя рано начинается работа на другой день, можешь сказать этому твоему педику Рексу, что я на всю ночь забираю тебя в дискотеку.

Ева молча рассматривала его.

Брюс, наконец, обратил внимание на разгром в доме.

— Решила провести весеннюю генеральную уборку?

— Не совсем.

Ну что, сбросить бомбу? Три, четыре!

— Собираю вещи. Я уезжаю.

— Уезжаешь? — Брюс уставился на нее в полном остолбенении. — То есть как это — уезжаешь?

— Уезжаю. На некоторое время. Квартиру сдаю на три месяца.

Брюс медленно приходил в себя.

— Можно ли узнать, куда именно ты уезжаешь?

— Я еще не решила окончательно. Хочу поездить по Америке.

Он долго молчал.

— Можно ли узнать, почему вдруг?

— Потому, что мне так хочется.

— Ага. Потому, что тебе так хочется. Просто такой каприз.

— Нет, не каприз. Я хочу вырваться из рутины.

— Несколько неожиданное решение, ты не находишь?

— Я уже давно об этом думала.

— И ты вот так возьмешь и уедешь? — Ну да.

— Следовательно, это для тебя ничего не значит?

— Что именно?

— Мы с тобой.

— У нас с тобой никогда не было планов на будущее. Мне, во всяком случае, о таких планах ничего не известно.

— Ах, вот оно что! Теперь я все понял, наконец-то понял! Если ты решила, что нашла способ заставить меня жениться, то ты ошиблась. Зря стараешься. Я тебе тысячу раз говорил: семейное счастье не для меня.

— Кто говорит о семейном счастье? Я об этом и не заикалась.

— Хорошо. Обедать мы хоть идем? Ты готова?

Когда Брюс поднялся с дивана, у него дрожали колени.

— Не скрою, это шок для меня. И думаю, ты поступила некрасиво — приняла решение за моей спиной.

Брюс нервно вертел бокал.

— Почему — за спиной?

— А как?

— Я только сегодня приняла это решение, и ты первый человек, которому я рассказала о нем.

— Как все просто у тебя! Под влиянием минуты ты принимаешь решение, ничего толком не обдумав, не посоветовавшись со мной, не беря во внимание мои планы.

Ева прекрасно видела, как сильно задет Брюс, но что ей до этого? Он не принимал ее всерьез, так почему она должна щадить его самолюбие?

— Чего ради мне оставаться? — спросила Ева.

— Очень мило. И чрезвычайно лестно для меня. Ева почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Ты хоть раз задумался над тем, что это была за жизнь для меня и моего сына? Я хочу сказать тебе, Брюс Формен, что я жила в пустоте. Наши отношения тянулись слишком долго, и, пока я еще в состоянии это сделать, нужно все изменить.

— И что же насчет нас с тобой?

— А что насчет нас с тобой?

— Для тебя это не значит ровно ничего, так? Ева пожала плечами.

— Это было приятно — пока было.

— Вот как.

Брюс с трудом сдерживался.

— Ты очень славный человек, Брюс, но понимаешь ли ты, что я так и не узнала, кто ты такой, а ты так и не узнал ничего обо мне. Что же сейчас говорить о каких-то утратах? Видишь вот эту стенку? С тех пор, как я стала моделью, ни один человек не отнесся ко мне сколь-нибудь уважительно, на меня смотрели, как на эту стенку. Но я же не стенка, Брюс! Я человек, чего ты не желаешь признавать, и поэтому я решила уехать.

— И ты можешь так спокойно зачеркнуть все, что было между нами?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Брюс, просто не понимаю.

— Ты прекрасно знаешь, — Брюс побагровел, — ты прекрасно знаешь, что я…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что любишь меня, Брюс? Не это ли ты хочешь — и не можешь — сказать мне?

Брюс смущенно уставился на собственные руки. Ева ни разу не видела его в такой растерянности. Он долго маялся, прежде чем с трудом выдавил:

— Возможно, ты права. Возможно, я действительно люблю тебя. Он поднял голову и виновато усмехнулся:

— Если мне до такой степени не хочется, чтобы ты уехала, то надо полагать, что я тебя люблю!

— Пройдет.

Брюс пристукнул кулаком по столу:

— Тебе доставляет огромное удовольствие мучить меня!

— Нет-нет! Но я не вижу, что нас связывает, и что именно нам бы следовало попытаться сохранить.

Брюс заговорил так тихо и так невнятно, что Ева с трудом расслышала и разобрала слова:

— Ева, милая, дай мне шанс. Я знаю, как тебе не нравится, что я пропадаю на ипподроме, я готов постараться, я согласен только изредка заезжать на скачки.

— Это бесполезно.

— Не было до сих пор женщины, ради которой я был бы готов поменять мои привычки, но ты так много значишь для меня… Дай мне попробовать.

— Да нет же, Брюс! Ничего не получится.

Ева сама была поражена: неужели это она говорит таким тоном, исполненным уверенности, искренности и спокойного достоинства?

— Ты действительно не тот человек, Брюс, который способен создать семью. Ты живешь приемами и дискотеками, бизнесом и всем, что с бизнесом связано, ты не можешь без ночной жизни большого города, тебе необходимо появляться на людях с красивыми моделями.

Ева знала, что говорит с полной искренностью, что каждое слово, произносимое ею, — несомненная правда.

Она знала. Теперь она действительно знала, она нашла-таки суть, подлинность, истину, которых так недоставало ее жизни.

Ева спонтанно открывала внутри себя личность, о существовании которой и не подозревала, личность сильную, честную и глубокую, способную опираться на собственные силы, поверить в себя и уважать себя.

Эта личность и была настоящей Евой, которая почему-то считала, что должна быть игрушкой Брюса Формена или кого-то еще.

Она созрела как личность, и новая зрелость, долго искавшая себе выхода, теперь этот выход нашла.

— Я не так хочу жить, — говорила новая Ева. — Я хочу самостоятельно жить, принимать самостоятельные решения и иметь время понять, кто я в конце концов такая.

Брюс воззрился на нее с изумлением, к которому, однако, примешивались восторг и уважение.

— Но что ты собираешься делать? Чем ты намерена заняться?

— Пока не знаю. Мне нужно время, чтобы разобраться. Месяца два я собираюсь просто отдыхать — у меня никогда не было ни отпуска, ни передышки. Возможно, после отдыха я что-то придумаю. Я действительно еще не знаю, какой… какой путь я изберу. Но в одном я абсолютно уверена: я свой путь найду.

Ева знала, что обогнала Брюса Формена, что он и тот образ жизни, который он собою воплощал, остаются позади — к этому уже нет и не может быть возврата, но неизвестное будущее не путало ее, а сулило надежды.

— Я прошу тебя пересмотреть твое решение, Ева.

Он стоял на тротуаре в шесть часов утра и, без сомнения, переживал самый страшный удар, который когда-либо наносила ему жизнь.

Занимающийся летний день обещал быть влажным и душным — типичное манхэттенское пекло. Еве было приятно думать, что она уедет из города до жары, еще приятней — что не будет собеседований в пропитанных потом нарядах, в туфлях на высоченных каблуках, терзающих отекшие от жары ноги… Но самое радостное — она свободна, сама себе хозяйка, ни перед кем не обязанная держать ответ!

— Прошу тебя.

Брюс подошел совсем близко, наклонился к ней с умоляющим выражением на вспотевшем лице.

— Брюс, не сердись, я не могу.

— Мама, мама!

Эндрю возбужденно подскакивал на сиденье, тиская любимого плюшевого медвежонка. Ева села за руль.

— Прощай, Брюс. Спасибо за все. — Брюс достал платок и утер пот со лба.

— Может быть, когда ты приедешь… — Он прикусил губу.

Ева не ответила — только улыбнулась.

В зеркальце заднего обзора убегали назад громады Манхэттена. Небо было окрашено розовым, золотистым и бирюзовым — тонами раннего утра. Над мостом Джорджа Вашингтона сгрудились облака, отражаясь в Гудзоне.

Ева думала о том, как она впервые встретилась с Чарлин и с Рексом — сколько воды утекло с тех пор! Она уже совсем не та… А сегодня, вот в этот самый день, сотни девушек, полных надежд, придут стучаться в двери рекламных агентств, каждая с неясной, но пылкой мечтой, со страстной готовностью использовать свою красоту и юность для достижения славы, блеска, красивой жизни. И куда же заведет их этот странный бизнес? Сколько девушек откроют для себя истину, которая ясна Еве: смысл не в том, чтобы блистать, но в том, чтобы быть…

Ева улыбнулась, благодарная судьбе за то, что ее собственная жизнь пошла по новому пути. Скоро она выедет за пределы города и двинется в неизвестность. Сердце ее пело: я свободна, я сама по себе, я верю в мое будущее!

Как говорила Кэрри об их работе? Ах да, она сказала, что это капкан. Он поймал тебя и приковал к образу, навязанному другими. Из этого капкана невозможно выбраться и быть тем, что ты есть на самом деле — настоящим, живым человеком, а не прехорошенькой куколкой.

«Неужели я вырвалась из капкана?! — с ликованием подумала Ева. — Теперь — на свободу, туда, где можно быть собой и жить со смыслом».