— Ты пропустила две встречи, лапка!

— Прости меня, Чарлин. Я так увлеклась работой, что просто забыла про них!

— Ну, хоть не увлекайся настолько, чтобы забыть получить деньги за работу. У меня для тебя есть чек, и не один, а несколько.

— Замечательно!

— И помни, Кэрри, будущее надо планировать. Иными словами, если мы тебе назначаем встречи, так уж, будь добра, не подводи нас и не подводи себя. Блокнот при тебе? Пиши, на завтра у тебя два собеседования. Выглядеть лет на восемнадцать.

Кэрри записывала под диктовку Чарлин.

— Ясно.

— Потом ты отправишься на повторную съемку к Глиму. Ну, там тебе надо выглядеть на двадцать с небольшим. Одиннадцать часов — «Комптон», Двенадцать пятнадцать — «Уаи энд Ар». Эти хотят, чтобы ты выглядела элегантно-небрежной. Так, после обеда облик светской дамы, лет двадцать с хвостиком, это у…

И так каждый день. Пробы, собеседования, съемка. «Я все реже понимаю, кто я и где я, — размышляла Кэрри. — Трудно смириться с тем, что множеству людей нужны различные аспекты моей внешности, но никому не требуется моя истинная суть, самое реальное, что есть во мне». Кэрри страстно мечтала встретить человека, частью которого она могла бы стать, — в этом она видела единственный выход. Тогда бы начался внутренний рост, тогда бы она по-настоящему расцвела. А нынешняя жизнь совершенно бессмысленна и бесцельна, а раз нет смысла и цели, то все кажется нестерпимо мелким и глупым. Чем она занимается? Демонстрирует себя. Как тривиально. Тем не менее, Кэрри продолжает улыбаться в коммерческой рекламе, улыбаться клиентам, улыбаться плейбоям. Красивая безделка — вот что она такое, вот чем ей предназначается быть. Год за годом одни и те же лица, одни и те же движения и жесты, и Кэрри — часть этой рутины. Ничего не меняется.

Кэрри писала:

«На этом бизнесе лежит зловещая тень, нас же он перемалывает. Он постоянно требует себе нашу невинность и нашу красоту — физическую, духовную, нравственную, интеллектуальную, эмоциональную, духовную. У нас отнимают наше единственное оружие, нас раздевают догола. Где наша свежесть, когда мы уходим из этого бизнеса? Но пока мы остаемся внутри этого мишурного мирка, мы стараемся жить как можно полнее, мы знаем, что за его пределами лежит большой усталый мир, для которого мы не более чем предметы… Но есть и еще одно пространство — внутренний мир красоты и душевного богатства, и мы знаем, как много в нем любви и как томится душа от невозможности ее выразить…»

«Сколько ошибок я наделала, — думала Кэрри, сидя за письменным столом. — Но я еще наверстаю. Я обязательно наверстаю. Я должна наверстать».

Чистый воздух, пустоватые улицы. Снегопад напомнил о чем-то далеком, и город притих, вспоминая. Кэрри ехала в бездумном безмолвии по скованному зимой городу, и ей чудилось, что и промерзший бетон, и поземка, и подрагивающие деревья пытаются сообщить ей нечто важное, но она не может догадаться, о чем это они… Господи, хоть бы не эта сосущая пустота внутри, ведь где-то в ней таятся и ритмы, и ощущения, для выражения которых не слова нужны. Кэрри почувствовала, как в ней зарождается молитва: кто-нибудь, должен найтись кто-нибудь, и он найдется, этот человек. Хорошо, пусть не будет он воплощением всего, что она желала бы любить и лелеять, но пусть придет тот, кто избавит ее от нестерпимого одиночества.

Такси медленно пробиралось сквозь снегопад, Кэрри смотрела в окошко на разноцветные отблески, на отражения в металле и стекле. Все такое холодное, замороженное, но во всем есть обещание красоты, есть надежда: что-то может еще сбыться…

Снег валил до самого вечера, пока Кэрри носилась по рекламным агентствам, по фирмам, клиентам: сухой торт Дункана, хрустящий картофель Лоры Скуддер, политура для мебели. Конец еще одного дня.

Мантия сумерек окутывала город, скрывая его острые углы, обнажая световые пятна, звуки вечера. Автомобильные гудки, рычание тяжелогрузов, дрожь подземки.

Домой. Тишина пустой квартиры. Ни голосов, ни звука шагов, исключая ее собственные. Что-то погромыхивает и шипит в радиаторах центрального отопления. Кто-то должен появиться. Сейчас. Сию же минуту. Кэрри так хочет, чтобы он появился немедленно. Нет, не через неделю, не через месяц, даже не завтра. Сию минуту.

Зазвонил телефон — Джерри Джексон. Кэрри условилась встретиться с ним вечером следующего дня.

Рекс выбрал время посмотреть сценку из «Цветка кактуса», которую прямо в агентстве разыгрывала одна из их моделей и Роки Эспозито, за которым Рекс приударял.

Когда актриса распрощалась, Роки задержался около письменного стола Рекса.

— Что слышно насчет работы для меня? — спросил он.

— Предложил тебя на лимонный дезодорант для мужчин, — ответил Рекс, воровато поглядев на противоположную дверь.

— А что с электробритвой Уильямса?

— Никак не примут решение.

— Ты же обещал направить меня на собеседование по рекламе «Хай-карате», крема после бритья, и так ничего и не сделал!

— Что я могу сделать, если фирма меняет весь план рекламной кампании?

— Я нуждаюсь в работе, Рекс. Ты мне говорил, что я буду выше головы обеспечен работой, если только мы…

— Я помню, помню, — поспешно забормотал Рекс. Раздался звонок по внутреннему телефону. Звонила Чарлин.

— Похоже, что в моду вошли фальшивые зубы, — объявила она. — Ты не поверишь, но вот передо мной список — сейчас я тебе прочитаю, так: паста для искусственных зубов «Клинайт», еще несколько паст — «Полигрип», «Полидент», подушечка для вставной челюсти, клей для зубных пластмасс, таблетки для чистки искусственных зубов. И все это — за одну неделю. Я тебя спрашиваю, где мы возьмем моделей, которые согласятся публично продемонстрировать свои вставные зубы?

— Исключается, — согласился Рекс. — Каждая старается убедить нас в том, что у нее собственные жемчужные зубки!

— Вот именно. Кто согласится, чтобы реклама погубила имидж? Эго, эго и опять-таки эго! Как у тебя дела с рекламой фаршированной рыбы и мацы? Учти, евреи настаивают, а с ними надо считаться!

— Что делать, национальные меньшинства забирают власть над большинством. Может, обсудим этот момент у «Бикфорда»?

— Кисуля, — мурлыкала Чарлин в телефон, — как наша маленькая?

— Прекрасно, — ответила Долорес. — Поверишь ли, у нее уже два зубика!

— Маленькая обезьянка! Когда принесешь показать ее нам? И, кстати, когда ты собираешься прийти за своими чеками?

— Откуда чеки?

— «Зюд», шарики от моли, «Голова и Плечи».

— Могу заехать сегодня же после обеда.

— Буду ждать. Но это не единственная причина, по которой я тебе позвонила: тут к нам приезжает режиссер с побережья, Алан Мессина, довольно приятный малый.

— А, этот!

— Ты с ним знакома?

— Еще бы. Ты разве не помнишь, несколько лет назад я ему читала из этой провальной бродвейской пьески?

— Моя ласточка, с той поры многое изменилось: и ты не та, и он другой!

— Думаешь, он меня не вспомнит? В те времена я была не в лучшей форме. Я фантастически продвинулась!

— Не думаю, а знаю, лапка! Алан Мессина и сам не очень-то хочет припоминать тот период жизни. Сейчас он дико модный на побережье телевизионный режиссер.

Долорес навострила уши.

— Что он здесь делает?

— Ему нравятся нью-йоркские актеры. Хочет посмотреть, кто есть у нас, уверен, что тут полно талантливых людей. В пять ты можешь прийти в агентство?

Алан Мессина сидел за рабочим столом Рекса. Он был одет в брюки цвета хаки и рубашку из тонкого вельвета с закатанными по локоть рукавами, обнажавшими сильные, волосатые руки. В темном театральном зале Долорес не разглядела его, а сейчас на вид дала ему лет сорок пять или около этого. В нем было что-то от мальчишки, но по сложению он напоминал скорее тренера по теннису или карате. Долорес отметила довольно зловещие огоньки в его глазах. Мессина и говорил, и двигался с плавной стремительностью.

Окинув Долорес взглядом, он сказал:

— По внешним данным вы именно то, что я искал. Для одной специфической роли.

— Да? Что за роль?

— Высокая молодая аристократка из Сан-Франциско. Как вы думаете, сумеете сыграть?

— Думаю, что это моя роль.

— Вы не принесли фильмы с вашим участием?

— Боюсь, что нет, — светским тоном ответила Долорес. «На хрена я буду ему показывать это голливудское старье, где я играю дурочек-секретарш или медсестер — муру, снятую пять лет назад!»

— У меня есть опыт выступлений на Бродвее. И я много занималась мастерством.

На Алана это явно произвело впечатление, и он объявил:

— Вот это хорошо! Хорошо, что есть опыт игры на сцене. Мне осточертели эти однотипные голливудские личики и их манеры. Если вы умеете читать, полдела сделано. Возьмите сценарий.

Долорес и страницы не прочитала, как он прервал ее словами:

— Достаточно. Все хорошо.

Долорес замерла, ожидая, что он прямо сейчас скажет: «Беру вас на эту роль».

— Больше читать не надо. Видно, что играть вы умеете. Я свяжусь с моей группой на побережье и скажу, что хотел бы использовать вас. Посмотрим, что они ответят.

— Как скоро вы рассчитываете получить ответ?

— Возможно, в течение нескольких часов. Я могу позвонить вам домой?

Долорес распознала смысл его взгляда, того самого, отлично ей известного, и ответила таким же, не оставляя ему никакого места для сомнений: да, она на все сто процентов согласна с любыми его режиссерскими замыслами.

— Возможно, потом сходим куда-нибудь выпить? — предложил он.

Сохраняя течение возникших между ними биотоков, Долорес не спешила отвести глаза от Алана:

— Отчего же, я с удовольствием.

— Дайте мне ваш номер телефона, я позвоню. Вы будете дома к вечеру?

— А может быть, мы прямо сразу договоримся, где и в котором часу увидимся? — парировала Долорес.

— Не так-то просто при моей загруженности здесь, — Мессина поскреб в затылке. — А что, некуда вам позвонить попозже? Или там сердечный друг, который может приревновать?

Долорес ослепила его самой бронебойной из своих улыбок:

— Есть муж, который может!

Не сводя с нее глаз, Алан Мессина тихонько спросил:

— Как насчет моего отеля? Часиков в девять? К этому времени я наверняка освобожусь. В конце концов там тоже можно выпить!

— Вполне, — улыбнулась Долорес.

Долорес ушла из дому, сказав Генри, что ей необходимо навестить Чарлин. Ровно через десять минут она поднялась на семнадцатый этаж отеля «Режи», и мальчишески ухмыляющийся Алан Мессина распахнул перед ней дверь своего номера.

— Которую из отрав? — спросил он.

Долорес попросила не слишком сильно разведенный шотландский виски и приготовилась к разговору о своей роли. Алан еще возился у бара, смешивая себе мартини на водке.

— Думаю, с ролью все в порядке, — начал он.

— Вы только думаете, что все будет в порядке? — кокетливо надулась Долорес. — Какой позор.

Она протянула руку, усаживая его рядом с собой.

— За ваш успех! — Алан провозгласил тост, глядя ей в глаза.

— За незамедлительное решение! — пропела Долорес.

— За кем вы замужем? — спросил Алан, отпивая мартини.

— Вас интересует мой муж? Как скучно! Я бы охотней поговорила о нас с вами.

— И я бы тоже, моя радость! Но меня действительно интересует твоя жизнь. Так за кем мы замужем? Что за брак?

— Нормальный муж, нормальный брак.

Теперь Долорес пожирала его глазами, уже предвкушая, как он войдет в нее, как будет овладевать ею.

— Ты вообще против семейной жизни?

— Нисколько, милый. Семейная жизнь — замечательная вещь. Я уверена, что жить надо только семьей, во всяком случае женщине. Женщина не может без мужа. Но, — Долорес понизила голос, — потребности женщины не ограничиваются этим.

Последовала пауза, заряженная электричеством. Алан придвинулся поближе к Долорес.

— Думаю, что я тебя понимаю. Я и сам женат. Он поставил бокал на столик.

— В этом случае, возможно, действительно понимаешь. Долорес поставила свой бокал рядом с его.

— Конечно, понимаю.

Он поцеловал ее, как бы проверяя реакцию.

— Муж так не целуется, — прошептала Долорес.

— И моя жена тоже.

— Какие у тебя волосатые руки. Ужасно чувственные!

— Откуда тебе известно про мои волосатые руки?

— Мне все известно.

— Тебе нравятся такие руки, детка?

Он запрокинул ее голову и коснулся языком уха.

— Ты мне нравишься! Ох, как нравишься!

— Ты дикая баба, это тебе тоже известно?

— Этого ты знать не можешь — насколько я сексуальна!

— Я собираюсь выяснить.

— А мой контракт, милый? Мой контракт?

— О чем ты говоришь! Роль твоя. Он лег всем телом на нее.

— А как же группа на побережье?

— Детка, предоставь это мне. Ради такой сексуальной куколки я что угодно готов сделать!

— Алан! — простонала Долорес прямо в его ухо. — Еще ни один мужчина так меня не возбуждал!

— Ну, вот видишь, мой сладкий, твои страдания вознаграждены, — говорила Мартита, — теперь тебе любая попа по карману.

Рекс сластолюбиво ухмыльнулся:

— О чем и я думаю с тех самых пор, как откинул копыта старый Харви.

Он и Мартита после работы зашли в «Юлу» и сидели за коктейлями.

— Так что никогда впредь не говори, будто старая Мартита не умница.

Мартита смачно обсосала вишенку из коктейля и выплюнула косточку на пол.

— Ладно, Рекс, у нас есть другие дела. Я подумываю о том, чтобы инвестировать еще пятьдесят тысяч.

Рекс побелел. Пятьдесят тысяч — треть полученного наследства.

— Не думаю, что могу дать тебе такую сумму, — запинаясь, ответил Рекс.

— Ну, Рекс, — пожала плечами Мартита. — Это твое будущее. Закажи-ка мне еще один коктейль, и я пойду.

— Слушай, Мартита, пойми меня правильно, у меня сейчас огромные расходы, ты не знаешь, собралась куча неоплаченных счетов.

Мартита смерила его ледяным взглядом.

— Хорошо, Рекс, — ровным голосом сказала она, — поступай, как знаешь. С моей точки зрения, это ошибка — так жаться с деньгами, обыкновенное жлобство. С моей точки зрения, мы должны заработать на них по максимуму. Надо играть по крупной. Конечно, я твою прижимистость знаю, поэтому и не заикнулась насчет того, чтобы пустить все деньги в оборот…

Рекс начал защищаться:

— Я бы как раз пошел на это, но только сначала я желаю хоть что-то получить на уже вложенную сумму. Слушай, ты сама пообещала, что к этому времени у нас уже кое-что набежит. Я имею в виду дивиденды. Ты говорила, что еще месяц назад акции должны были поступить в свободную продажу и…

— Если память мне не изменяет, я уже все тебе растолковала, Рекс! — холодно сказала Мартита. — Запомни одно — я лично в твоих деньгах не нуждаюсь, я все это делаю исключительно ради тебя, а не в собственных интересах. Если компания придержала свободную продажу акций, то это едва ли можно вменить в вину мне. Слушай, Рекс, я раздумала — не нужен мне второй коктейль. Я пошла!

Мартита начала собирать свои вещи.

— Подожди! — Рекс испуганно придержал ее за рукав.

— Ну? — приостановилась Мартита.

— Хорошо, — неохотно согласился Рекс. — Хорошо, допустим, я дам тебе сорок тысяч, а? Сорок тысяч для начала? А потом, как только акции поступят в свободную продажу и мы на них что-то заработаем, я дам тебе еще. О'кей?

— Рекс, — раздельно произнесла Мартита, — я категорически настаиваю на том, чтобы прекратились разговоры на тему: я даю деньги тебе! Это выглядит так, будто я зарабатываю на твоих инвестициях!

— Ну, будет тебе! Я совершенно не имел в виду…

— Ты отлично знаешь, ради чего все это делается. Ради того, чтобы помочь тебе. Дать тебе гарантию на старость. Обеспечить тебя, чтобы пока ты еще будешь в силах радоваться жизни, ты мог бы платить всем мальчикам, которые в тогдашнем твоем возрасте даром с тобой лечь не захотят!

— Знаю, — пробормотал Рекс.

Господи, почему Мартита никогда не выбирает выражения!

— Очень просила бы тебя запомнить это раз и навсегда. Господи, я так выкладываюсь ради тебя, и вот что получаю вместо благодарности!

— Мартита, ну прости, я же не хотел.

— Я знаю, мой сладкий. Ну, хорошо, закажи мне еще один коктейль, так и быть. Выпьем за эти сорок тысяч и за твое обеспеченное будущее.

Мартита потрепала Рекса по щеке.

— И еще за всех молодых людей Мексики, Ривьеры, Капри и всего мира. За всех красивых мальчишек, которые будут отдаваться американскому миллионеру Рексу Райану!