Опять июль, город сменил темп жизни, она течет теперь томно и размеренно. Долорес уже прочно укоренилась в мире рекламного бизнеса. Ей идут потиражные за рекламу шампуня, зубной пасты, мыла, моющих средств, кофе и бытовых приборов, а сейчас она ожидает результатов самых последних съемок — рекламы отбеливателя, очистителя воздуха и средства против ржавчины. Скоро станет известно, пойдет ли новая реклама. Фотографии в каталогах иной раз приносят ей до двухсот долларов в месяц, но Долорес не любит эту работу — слишком много возиться, бегать, суетиться, а она предпочитает сохранять силы для светской жизни: приемов, свиданий с коктейлями, ланчей и прочего.

Долорес не забыла, что посоветовала Чарлин год назад, когда они все, Чарлин, Кэрри и Долорес, устроили себе воскресный ланч «Поймай живца!».

Вообще-то Чарлин советовала это Кэрри, но та в ответ понесла свою обычную ахинею насчет любви. Долорес лучше разбирается в жизни. Долорес знает: сейчас приспело самое время найти себе мужчину, который возьмет ее на содержание. До сих пор Долорес придерживала себя: брала, конечно, деньги за свидания с иногородними бизнесменами, но с жителями Нью-Йорка осторожничала, так как не желала, чтобы ее имя связывали с кем-то, пока она не удостоверится, что этот кто-то готов предложить ей нечто существенное.

Сейчас она стоит на Восьмой авеню, высматривая такси. Она вышла из театра после репетиции в школе актерского мастерства, где Долорес берет уроки. Она несколько возбуждена — в последней сцене разыгрывала половой акт с крепким молодым актером. Но ей не нравится ожидать такси в этом районе, она нервничает от вида ободранных стен и парадных, чумазых, оборванных ребятишек, играющих на мостовых. Господи, куда же запропастились все такси города!

Из угловой аптеки она позвонила по своему номеру — проверила автоответчик. Звонила Чарлин, просила связаться с ней. Долорес позвонила в агентство: еще одно собеседование. Срочное.

Наконец удалось остановить такси. Глядя из окна машины на полуденные толпы, запрудившие тротуары, на мелькание лиц, Долорес вдруг задумалась над тем, сколько же из них останутся здесь через год, кто поменяет работу, кто уедет или вообще умрет. А где все они будут через двадцать лет? А с ней что будет через двадцать лет?

Мысль о том, что через двадцать лет ей будет сорок шесть, показалась Долорес неприятной. Лучше думать о предстоящем визите. Долорес должна встретиться с мистером Натаном Уинстоном, владельцем фирмы по продаже спиртных напитков, который пожелал лично выбрать модель для рекламы товара — образ его продукции. Фирма размещалась на двадцатом этаже, едва Долорес назвалась, ее сразу проводили в офис Натана Уинстона — просторный и обставленный со вкусом, который недешево стоит: японская мебель, световые эффекты на одной из стен.

Рослый, неулыбчивый человек средних лет встал при виде Долорес, пожал ей руку, пригласил садиться. Он представился ей: Натан Уинстон. Довольно длинные седые волосы, крупные, грубоватые руки, полные губы, неровно очерченные по внешнему краю, большие карие глаза с густыми ресницами и барский профиль с римским носом, сейчас покрасневшим, видимо, от простуды. Он уставился на Долорес долгим изучающим взглядом, и она немедленно стрельнула в него ответным, наглым. Долорес вычислила его как человека скрытного, который преуспел, заставляя окружающих обнаруживать свои слабости, в то время как сам не выказал ни одной. Он, конечно, из тех, от кого не дождешься прямого ответа, кто умеет все поставить себе на пользу, а особенно — человеческие слабости. Может быть, застенчив от природы, но крепкий орешек, это видно.

— Расскажите о себе, — сказал он, наконец, по-прежнему не отрывая от нее глаз.

Долорес рассказала.

Натан Уинстон потер руки.

— Вы именно то, что я искал, — он перевел взгляд на стену со световыми эффектами. — Именно то. — Его глаза точно просвечивали ее рентгеном. — Да, именно то.

Последовала пауза, и у Долорес мелькнула мысль: уж не пытается ли Уинстон загипнотизировать ее?

Затем Натан Уинстон нарушил тишину предложением присоединиться к его ленчу, поскольку его личный повар должен вот-вот подать ленч в офис.

Прежде чем Долорес успела ответить, Натан Уинстон встал и, подойдя к двери, приглашающе распахнул ее. За ней оказалась маленькая столовая с низеньким японским столиком в центре.

— Здесь мы будем есть, — объявил Натан.

— А вы что, за нормальными столами не едите? — поинтересовалась Долорес.

— Отчего же? В ресторанах, в домах у друзей, во всех иных случаях, когда я вынужден сидеть за ними. — Он пожал плечами. — Сам же я предпочитаю сидеть на полу. Это очень полезно для здоровья.

Долорес отметила его туго сжатые кулаки. Н-да, в этом Натане Уинстоне есть многое, что с первого взгляда и не разглядеть! К сожалению, она не могла задержаться и увидеть, что именно он прячет от посторонних глаз. Долорес объяснила, что у нее назначена еще одна встреча, но она будет счастлива принять чек в счет ланча.

Если Натан Уинстон и огорчился, то он этого никак не показал. Он закрыл дверь в столовую и подвел Долорес к другой двери, в приемную, откуда она и пришла. Он положил руку на дверную ручку и неожиданно так резко повернулся к Долорес, что та вздрогнула, боясь, как бы он не набросился на нее.

Однако он посмотрел на нее с прежней невозмутимостью и, глядя прямо ей в глаза, произнес:

— Возможно, вы этого и не понимаете, но сегодняшняя встреча была важнейшим событием вашей жизни.

Долорес чуть не фыркнула от напыщенности его слов и манер.

— Мне от вас ничего не надо, — продолжил он, — но если вы будете меня слушаться, вся ваша жизнь переменится — как по мановению волшебной палочки!

Долорес слегка нахмурилась, желая показать этому Уинстону, что у самоуверенности тоже бывает предел.

Вдруг глаза его вспыхнули странным огнем.

— Я бы не желал, чтобы вы болтали о том, что я вам сейчас сказал. Если вы станете молоть языком, вы об этом пожалеете, ясно? Вы о Пандоре никогда не слыхали? — он приблизился к Долорес так близко, что она почувствовала его дыхание, жаркое и сильное.

— Пандора открыла крышку и тем поразила человечество неисчислимыми бедствиями. Если ящик Пандоры откроете вы, вас постигнет та же судьба. Последовав же моему совету, вы поймаете удачу, не говоря уж об огромных выгодах, которые вы из этого извлечете.

Он не сводил с Долорес глаз, буквально гипнотизируя ее. Не добавив больше ни слова, он распахнул перед ней дверь.

Возвратившись, домой в конце рабочего дня, Долорес нашла перед дверью громадную корзину цветов. Она поискала карточку и нашла белый прямоугольник, на котором было написано:

«Не будьте Пандорой». Без подписи.

«Еще один занудный дневной прием. И зачем я приняла приглашение Эдмунда Астора, если я наперед все знала?» — думала Кэрри.

К ней подошел хозяин дома, который, как обычно, забыл, что они знакомы, представился и повторил приглашение поехать с ним за город на уикэнд на фотоохоту. Кэрри отрицательно покачала головой, тогда Эдмунд Астор легонько приобнял ее за талию и объявил стоящему рядом Кассару Литуину:

— Я ведь в нее влюблен!

— Но она не может стать твоей, — возразил тот, — потому что Уорс заметил ее и успел влюбиться раньше тебя.

Уорсом звали работодателя Литуина, Уорсингтона Миддлсекса, манхэттенского чудака, который обладал свойством, обратным тому, каким был наделен царь Мидас: до чего он ни дотрагивался, все мгновенно обращалось в сор.

— Помилуйте, — не сдавался Эдмунд Астор, — поскольку Дело происходит в моем доме, то мне, по меньшей мере, должно принадлежать друа дю сеньер, право первой ночи.

Эдмунд уже стискивал плечо Кэрри, которая чувствовала, как ее кожа покрывается пупырышками от омерзения. «Неужели мужчины считают, что женщина не имеет права на защиту собственного тела?» — недоумевала Кэрри.

— Ну, хорошо, Эдмунд, — соглашался между тем Литуин. — Пусть она будет твоей сегодня ночью, но после того, как Уорс умыкнет ее с твоей территории, она станет его!

Одни и те же диалоги, хватание руками, шуточки — Кэрри понимала, что ей остается только улыбаться. Появился Саймон Роджерс. Низенький, толстенький, лысенький. С сигарой. Эдмунд Астор представил его.

Саймон Роджерс управлял нью-йоркским отделением голливудской киностудии.

— Вы могли бы стать «звездой»! — начал он. — Вам это известно? У вас есть все данные. Господи, до чего же она красива! Вас еще никто не захватил!

— Я не актриса.

— Ну и что? Кому это нужно? Вы что, думаете, что все эти коровы на экране — актрисы?

— Право же…

— Актрисы-шмактрисы!

— Со мной никто и не вел переговоров о кино.

— А ты не допускай, чтоб все эти агенты морочили тебя. От них не зависит, кто будет играть в кино, кто не будет! Ты-то знаешь, как девочка попадает в кино?

— Как?

— По блату. В кино все по блату. Идешь в кино и видишь там девулю в маленькой роли. Она никакая не Лиз Тейлор, она никакая не «звезда», но если она получает следующую роль, значит, ее подпирает какой-то мужик. Все на этом.

— Вот оно что.

— И тебе нужна подпорка. — Он наклонился к Кэрри. — Могу помочь. Могу сделать так, что дела твои пойдут.

Саймон стряхнул пепел с сигары и запыхтел, стараясь раскурить ее, но сигара погасла. Ему пришлось достать спички и зажечь ее заново.

— Слушай, а может, мы встретимся и обсудим этот момент? Почему бы нам не выпить вдвоем, когда здесь все закончится?

Он хитро посмотрел на нее.

— К сожалению, не смогу. Мне завтра рано вставать.

В половине двенадцатого ночи зазвенел телефон.

— Прошу вас, — сказала Кэрри в трубку. — Прошу вас не звонить мне в такое время.

— Кто это был? — спросила Долорес.

— Саймон Роджерс.

— Ты в своем уме? Ты знаешь, кто он?

— Мне все равно, кто он. Большая птица или нет. Он отвратителен. Мне надоело постоянно обороняться от их липких рук, от всех этих пустых, надутых, мелких, поверхностных, невыносимых импотентов.

— Все верно! — прервала ее Долорес. — Но как раз поэтому они — легкая добыча!

Она покрутилась перед Кэрри.

— Как я выгляжу для позднего свидания?

— Сногсшибательно! Я только не понимаю, как ты все это выдерживаешь?

— Каждую минуту кайф ловлю. Долорес послала ей воздушный поцелуй.

— Чао! Побежала на свидание к моему очередному красавчику!

— Ура! — завопил Рекс при виде Евы. — Ты прошла по конкурсу на рекламу бисквитов! Ура-ура!

— Потрясающе! — закричала Ева.

— Я так за тебя рада, Ева, — сказала Чарлин. — Приятно иметь постоянный доход.

— Ну еще бы!

— Живешь совсем по-другому, когда знаешь, что раз в неделю тебе платят. А эта бисквитная реклама — дело очень надежное, поэтому так за ней все и охотятся.

— Я знаю! Это ответ на мои молитвы.

— Эй, Ева Парадайз! — вдруг прищурился Рекс. — А ты, случаем, в весе не прибавила?

Чарлин нахмурила брови:

— Действительно! Округлилась как-то.

— Ну, может, фунт или два, — смутилась Ева.

— Кисуля, ты что это? Не понимаешь, что не можешь себе позволить потерять форму? Тебе повезло, что бисквитная фирма предпочитает модели такого типа, но другие-то от тебя откажутся, если ты не сохранишь фигуру! Займись собой, детка.

— Я перестала принимать эти пилюли для похудания.

— Ну, так начни опять, — холодно сказала Чарлин, кивая Рексу, который двинулся к выходу. — И кожу тебе не мешало бы хорошенько почистить. Давай я договорюсь с доктором Бергманом! Это все нью-йоркский воздух — одна сажа. Не город, а экологическая катастрофа. Ты сейчас прилично зарабатываешь и должна взять в привычку бывать у доктора Бергмана не реже, чем дважды в неделю. Не забывай, ты должна заботиться о внешности, если не хочешь потерять работу. Молоденькие девушки постоянно стучатся в наши двери. Молодость — самое большое твое преимущество. Я бы все на свете отдала, чтобы оказаться на твоем месте с моим опытом жизни. Вы, молоденькие, понятия не имеете, какое богатство — ваш возраст! Ева вздохнула:

— Я, конечно, хотела бы продвинуться, пока молода. У меня, знаешь, какая проблема… — Ева уставилась в пол. — Мне до того одиноко. Возможно, я потому и ем, и прибавляю в весе. Господи, неужели мне так никто и не встретится?

— О, Боже! — ахнула Чарлин. — Кто бы мог подумать? Чтобы такая красотка не могла никого себе найти в этом городишке!

— Наверное, я слишком застенчивая, — сказала Ева. — Наверное, у других девушек есть качества, которых у меня нет. Я стараюсь внушить себе, что и я не хуже других, но все кончается одним: я чувствую себя ненастоящей, какой-то подделкой. Тогда я себе говорю: Ева Петроанджели, ты просто кривляка!

Чарлин смотрела на Еву с искренним сочувствием:

— Деточка моя, тебе следовало давно мне все рассказать! Не надо было слоняться и лелеять в себе комплекс неполноценности. Это не смешно — ты и комплекс неполноценности! Да ты ничем, ровно ничем не хуже других девушек. Тебе так трудно давались первые шаги, но ты уже добилась большого прогресса.

— Чарлин, ты просто не понимаешь меня. Посмотри на других, на ту же Долорес Хейнс, она же входит в комнату так, как будто она хозяйка мира. Держится так, будто все должны посторониться и уступить ей место. Я таких никогда раньше не видела, когда она появляется, я себя около нее чувствую карлицей.

— Тебе бы десятую часть ее уверенности в себе! Я давно не видела девушку, которая так продвигалась бы вперед при весьма незначительных данных.

— То есть?

— Что «то есть»? Великой красавицей ее никак не назовешь, талантов у нее — кот наплакал. Вот что у нее есть, так это уверенность в себе. Она рассчитывает на успех. И он приходит. Приходит все, чего она желает: работа, мужчины, деньги!

— Мне Долорес кажется очень привлекательной.

— Детка, она отлично смотрится, но это все сделанное. Ты посмотри лучше на себя, Ева, ты — совсем другое дело. Ты же подлинная. Но поверить в это тебе что-то мешает, поэтому нет и уверенности в своих возможностях. И вот результат. Полюбуйся на себя — умираешь от одиночества, сидишь вечерами дома. Господи, кисуля, это же неслыханно!

Уоррен, смирно сидевший у ног Чарлин, неожиданно вскочил и заскулил, уставясь на Еву. Чарлин покатилась со смеху:

— Тебя даже пес отказывается понять!

— Но у меня все время такое чувство, будто я выдаю себя за кого-то другого, что рано или поздно это обнаружится и… я сгорю со стыда!

— Слушай меня внимательно, радость моя, — Чарлин подалась вперед, глядя Еве прямо в глаза. — Ты действительно Ева Парадайз. Ты ее вылепила из себя, и теперь ты и есть она. Ясно?

— Но…

— Ты ее вылепила, потому что тебя не устраивали ограничения, навязанные тебе случайностью твоего появления на свет. Нет закона, который требовал бы, чтобы человек мирился с тем, что ему дано от природы. Ты знаешь, что это правда, Ева.

— Наверное.

— Сидеть, Уоррен! Веди себя прилично, с Курта бери пример! Вот так, молодец!

Она потрепала по голове одного пса, потом другого, потом опять посмотрела в глаза Евы.

— Давай все-таки вернемся к твоим проблемам, детка. Проблемы есть, как будем их решать?

— Не знаю.

— Есть идея, — сказала Чарлин после минутной паузы.

— Какая?

— Поселить тебя вместе с Кэрри и Долорес. Наберешься от них ума.

Ева потеряла дар речи и замерла с раскрытым ртом.

— Места у них достаточно, там можно вполне жить втроем. Я им позвоню и, если дело сладится, дам тебе знать.

Ева все еще не пришла в себя от разговора с Чарлин и от перспективы нового поворота жизни. В парикмахерскую к дяде Наппи она прилетела как на крыльях.

— Дядя Наппи! — закричала она, едва переступив порог. — У меня новости, угадай что?

Старик оторвался от клиента, которого стриг, и замахал ножницами в воздухе.

— Новая коммерческая реклама, за которую ты получишь ровно миллион, а? — И добавил, обращаясь к клиенту:

— Моя племянница, Ева. Видели ее фотографии у меня на стенке? Ну не красотка ли?

Ева уселась в уголок и раскрыла журнал, ожидая, пока дядя освободится. Стены парикмахерской были щедро украшены ее портретами, которые дядя Наппи вставил в рамочки.

Клиент расплатился, и дядя Наппи подошел к Еве.

— Может так получиться, — жарко зашептала ему Ева, — что я перееду к самым красивым, стильным и известным девушкам во всем Нью-Йорке! Они знакомы с интересными людьми, их приглашают на светские приемы, их окружают самые богатые люди города. Потрясающе, правда, дядя Наппи?

Тот покачал головой:

— Если так и дальше пойдет, так ты скоро перестанешь разговаривать со своим старым дядюшкой! Будешь вращаться в высшем свете, и тебе мы, Петроанджели, уже будем недостаточно хороши.

— Ты что, дядя Наппи, никогда! Старик нежно улыбнулся племяннице:

— Все будет хорошо, если ты будешь помнить, что есть у тебя старик дядя!

Ева звонко поцеловала его:

— Еще бы!