Глава I
Каждый нерв в теле Рекса был напряжен, когда он, набрав номер своего нового возлюбленного Себастьяна Леонарда, ожидал его ответа.
— Алло-о, — послышалось в трубке.
— Любимый, это я! Угадай, с чем я тебе звоню? Я добыл тебе контракт на рекламу нижнего белья «Голден фрут»!
— Сколько платят?
— А сколько ты обычно получаешь в час? Сорок?
— Но не за такую работу!
— Это почему?
— Потому что за нижнее белье идет двойная ставка.
— Девушкам! А когда белье рекламируют мужчины, им почти никогда не платят двойных ставок.
— В таком случае я не уверен, что мне вообще следует браться за это дело.
— Ты что? Почему?
— Это может повредить моему образу в глазах публики. Предстать перед зрителями в таком виде, что-то там показывая… Мои способности как актера к самораскрытию…
— Но ты нуждаешься в работе!
— А какие там трусы? Жокейские?
— Понятия не имею! — Рекс был взбешен неблагодарностью Себастьяна, которому в конце концов он просто хотел оказать любезность.
Неожиданно в дверях появилась Чарлин с псами. Рекс бросил трубку и спросил:
— Что случилось? Ты чем-то расстроена?
— Защищай крепость в одиночку, о'кей? Мне надо мчаться на студию, где маленького Дэнни Туи снимают в рекламе запеченных бобов.
— А что там?
— Только что звонила его мамаша. Ребенок блюет от этих бобов. Съемку прервать не могут, мальчишка должен их есть, ему подставили ведро, и после каждого дубля он туда блюет!
— Господи, еще не хватало!
— Поеду на студию и устрою им скандал. Нужно будет, так напущу на них департамент здравоохранения!
— Давай! А когда вернешься, нам нужно будет посидеть и кое-какие концы свести с концами. Ладно, киска?
— Разве что после работы.
— Отлично! Перекусим вместе и поговорим. Я плачу, раз ты такая хорошая девочка!
— Ну спасибо.
— Знаешь, куда я тебя поведу? В «Чок Фул О'Натс», там подают лучшие гамбургеры в Нью-Йорке, и всего по сорок пять центов.
— Предвкушаю это удовольствие, — сухо ответила Чарлин.
Долорес уже имела постоянный доход от модных журналов и каталогов, ей охотно предлагали коммерческую рекламу на телевидении, а сейчас агентство старалось добыть ей роли в двух новых бродвейских постановках. Очень неплохо складывалось положение и на фронте светской жизни: она частенько обедала в «Павильоне» (курица в шампанском — любимое блюдо) и в «Колонии» (по четвергам, когда готовят болито), в «Леопарде», «Толедо», «Ле Мистрале», не говоря уж о «Лягушке», «Лютеции» и «Четырех сезонах», где она была своим человеком. Танцы в «Эль-Марокко» и в «Клубе», уик-энды в Хэмптоне: «Дюк-бокс», «Бауден-сквер» или «Теннис-клуб».
Второй уик-энд августа Долорес провела в Уэстхэмптоне и в город возвратилась поздно ночью в воскресенье. В понедельник утром, когда они с Кэрри быстро одевались для ранних собеседований, Долорес спросила:
— Интересно, угадаешь, кого я там видела?
— Кого?
— Этого полудурка Эдмунда Астора. Да, чуть не забыла тебе рассказать: в пятницу в парикмахерской я взяла журнал и там нашла кое-что интересное для тебя. Про твоего дорогого друга.
— Ты о ком?
— О выродке Шеперде.
— Ты читала про Мела?
— Про него.
— И что там? Расскажи!
— Я стащила из парикмахерской этот журнал. Вон он, на стуле. Кэрри взяла журнал — восьмимесячной давности.
— На двадцать седьмой странице, — подсказала Долорес. — Читай: его жена подала на развод в Санта-Монике. Говорила же я тебе, он женат!
— Но теперь-то он свободен! Я уверена, Долорес, в ином случае он бы обязательно упомянул свою жену.
— Ну ладно, теперь он не женат. Ну и что? Все равно он выродок, и твое счастье, что он не дает о себе знать! Ладно, чао! Я пошла! Не делай ничего, что не сделала бы я, это хотя бы оставит тебе простор для маневра.
Долорес подхватила альбом, рабочую сумку и исчезла, оставив Кэрри с журналом в руках.
Сегодня Долорес пришлось демонстрировать одежду в центре готового платья, в ненавистной ей части города. Желая привести себя в порядок после работы, Долорес отправилась в клуб здоровья, где долго нежилась в аквамариновой воде бассейна, сбрасывая напряжение. Долорес регулярно посещала клуб здоровья, но помнила, что секрет душевного и физического равновесия не в гимнастическом зале или бассейне. Для полной разрядки необходима и постель.
Достойного богатого обитателя Манхэттена Долорес пока не обнаружила. Нужно было сохранить себя свежей для большой охоты. Но что ей делать пока?
Сексуальная проблема разрешилась сама собой при обсуждении участия Долорес в кампании по рекламе распылителя от насекомых. Владелец фирмы, которой была поручена реклама, Фред Логан, толстобрюхий человечек с детским личиком, приветствовал Долорес пожатием своей лилейно-белой ручки. Он Достал напитки из бара, упрятанного в углу его большого, отделанного кленом офиса, и изложил Долорес свое предложение:
— Возможно, вас заинтересует… — Да?
Уголки его губ поползли кверху.
— Время от времени нас посещают клиенты из других городов, и нам хотелось бы принять их получше. На этом можно заработать дополнительно.
— Я всегда заинтересована в дополнительном заработке.
— Значит, мы поняли друг дружку?
— Вполне.
— Мы вам платим сто долларов за то, что вы встречаетесь с нашим клиентом и ужинаете с ним. Ну а что сверху, то сверху, вам решать.
Долорес улыбнулась.
— Вот и прекрасно, — сказал Фред Логан. — Отныне вы в нашем особом списке.
В закрепление сделки они пожали друг другу руки, а после обеда Долорес отпраздновала вновь обретенное благосостояние оргией покупок.
Несколько недель спустя, вернувшись, домой после рабочего дня, Кэрри застала Долорес перед зеркалом восторгающейся собой.
— Посмотри-ка, что нам купила твоя подруга! — пропела она.
— Телевизор! — ахнула Кэрри. — Теперь мы увидим программы, в которых ты снималась в Голливуде!
— Цветной телевизор, цветной! — хвасталась Долорес, пробуя различные улыбки перед зеркалом, чтобы понять, какая больше подойдет к ее новенькому парчовому брючному костюму от Билла Бласса.
Зазвонил телефон. Когда Кэрри закончила разговор, Долорес поинтересовалась:
— Кто звонил? Не Мел Шеперд случайно?
— Нет, это был не Мел.
— Как сквозь землю провалился! Говорю тебе, выбрось ты его из головы, выродка! А кто звонил?
— Эдмунд Астор.
— Тоже подарочек! Что нужно этому старому скряге, сукиному сыну?
— Ему нужно было сообщить мне, что даже пребывание в десяти шагах от меня делает его на двадцать лет моложе! Рядом со мной он чувствует, что ему снова тридцать.
— Он выжил из ума и разучился считать, если ему кажется, будто двадцать лет назад ему было всего тридцать.
— Сколько ему может быть лет, как тебе кажется? Под шестьдесят?
— По самым консервативным подсчетам, ему должно быть хорошо за семьдесят. Если не все восемьдесят.
— Бедный Эдмунд, — вздохнула Кэрри.
— Бедный Эдмунд, старый козел! Осточертели мне все эти престарелые Лотарио с их постоянным желанием обмануть самих себя! Сколько можно слушать их занудные рассуждения о том, что молодость — это состояние души. Естественно, имея в виду свою персону. Вокруг одно старичье, и только они вечно молоды. Хоть бы изредка смотрелись в зеркало. Ни за что не сознаются, что засохли на ветке.
«Я говорю чистую правду! — подумала Долорес. — Но у них есть деньги, поэтому их не пошлешь куда подальше. Беда в том, что все они жмоты и скряги».
Долорес радовалась, что Фред Логан предложил ей сделку. Теперь, когда у нее есть свободные деньги, она может и жить свободней, и проводить время в свое удовольствие, делать вечерами что захочет. Нет, все идет путем.
Долорес удовлетворенно посмотрела на свое отражение и отправилась в спальню примерить еще одно новое платье.
Из дневника Кэрри
18 сентября. Есть человек, которого я люблю! Как прекрасно это звучит, и как это прекрасно на самом деле! Все сбылось. Все?
Да, это Мел! Я переполнена им, тем, что произошло, переполнена нами. С того мига, как я услышала по телефону его голос, я уже больше ни о чем другом не думала.
С чего начать? Может быть, с ощущений, со скользящих мимолетностей. Я вижу, как мы входим в театр, там полно народу, но мы вдвоем и только вдвоем. Вспоминаю странную тревогу перед поднятием занавеса — будто это я должна появиться на сцене. И еще такое чувство, будто бабочки трепещут крылышками в моей груди — от близости Мела, появившегося после такой долгой разлуки.
Мы покидали театр людьми более близкими друг другу. Уличная прохлада заставила меня вздрогнуть.
— Тебе холодно? — спросил Мел.
Я кивнула. Он обнял меня и стал растирать мне спину, спасая от холода, — так смешно, что я фыркнула. У меня кружилась голова. В такси Мел тихонько урчал, на манер игрушечного медвежонка, а я радовалась счастливой случайности — тому, что слишком легко оделась и дала Мелу возможность позаботиться обо мне.
Еще ощущения. Перед внутренним моим оком возникает новая картинка. Танцевальный зал с электронной музыкой. Мы захвачены общим настроением, атмосферой, которую создает оглушительная музыка, взрывающаяся пронзительными каденциями и сексуальными синкопами. Мы — в центре. Каждый мускул и нерв, каждый атом моего существа бурно отзывается на музыку и на присутствие Мела. Разговаривать почти невозможно из-за грохота, общение сводится к танцевальному ритуалу, а танец помогает сбросить оковы, освободиться, целиком отдаться на волю безумной мелодии.
Мы вышли оттуда часа в два ночи, и уличный шум показался мне упоительной тишиной.
Мел крепко обнял меня:
— До чего же ты раскованна!
Мы отправились в «Брассери» и там пробыли часов до четырех утра. Уже светало, и вдруг откуда-то сверху разнесся петушиный крик, до колик насмешивший нас.
— Ты только представь себе человека, которому приходит в голову держать петуха в Манхэттене! — хохотал Мел.
Я желала его. Так сильно! Что на свете имело право быть важнее этого желания?
— Пойдем, моя радость, — сказал он.
В такси мы едва ли перемолвились и словом. Говорить было не о чем: я вслушивалась в великую радость, наполнявшую меня, я знала, что мы едем, чтобы любить друг друга, и слова были не нужны. Совсем не нужны. Мне казалось, будто я всю жизнь желала его, ждала вот этой минуты, вот этого чувства.
Мы слились в объятии, как только закрыли за собой дверь его номера. Мы так и стояли у двери, не в силах разомкнуть руки и губы.
Наконец мы оказались в спальне и упали на постель как единое, прочно свитое целое. Мы будто выполняли веление судьбы, назначенное нам от начала времен. Беспредельная нежность и благоговение были в этих касаниях, запахах, звуках, органы чувств доносили опьянение до самого мозга моих костей. Я хотела одного — навеки оставаться в его объятиях, на веки веков.
Сила его желания развеяла неуверенность, которая копилась во мне, пока я так долго ждала Мела. Мы провели вместе и ночь, и утро. Я льнула к нему, потому что его глаза и его тело снова и снова убеждали меня в моей желанности.
Я так долго ждала, что придет тот, кто сможет взять меня целиком, дополнить меня собой. Теперь это произошло.
А поздно вечером мы на прощанье поцеловали друг друга в аэропорту. Почему Мел всегда должен куда-то улетать?
Без него я наполовину мертва, но, как это ни странно, я чувствую в себе такую полноту жизни, какой никогда не знала раньше. И еще: у меня такое чувство, будто моя жизнь обретает форму, а я становлюсь именно той женщиной, какой мне суждено было быть с самого начала.
«Дорогая мама!
Мне очень нравится и Нью-Йорк, и моя работа. Жизнь моя необычайно интересна, и я счастлива этим. Я по-прежнему мечтаю о литературных занятиях и о путешествиях, но и нынешний образ жизни доставляет мне много радости.
Да, мы с Долорес переехали на новую квартиру. Что называется, продвинулись по социальной лестнице. Долорес заявила, что раз мы обе хорошо зарабатываем, то можем позволить себе и жилье пороскошней. Я люблю тебя и надеюсь, что ты здорова и счастлива.
Целую, Кэрри».
