Комментарии

ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Отдел рукописей (Москва).

ГЛМ — Государственный литературный музей (Москва).

ГЦТМ — Государственный центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина (Москва).

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Рукописный отдел (Ленинград).

ЛГТБ — Ленинградская государственная театральная библиотека им. А. В. Луначарского.

ЛТМ — Ленинградский театральный музей.

ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).

ЦГАМ — Центральный государственный архив г. Москвы.

ЦГИА — Центральный государственный исторический архив (Ленинград).

Вокруг Чехова — М. П. Чехов. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. Изд. 4-е. М., «Московский рабочий», 1964.

Записки ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Записки Отдела рукописей (вып. VIII. А. П. Чехов. М., 1941; вып. 16. М., 1954).

ЛН — «Литературное наследство», т. 68. Чехов. М., Изд-во АН СССР, 1960.

Письма Ал. Чехова — Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова. М., Соцэкгиз, 1939 (Всесоюзная библиотека имени В. И. Ленина).

Слово — «Слово». Сборник второй. К десятилетию смерти А. П. Чехова. Под ред. М. П. Чеховой. Книгоиздательство писателей в Москве, 1914.

Чехов — Антон Чехов. Пьесы. Изд. А. Ф. Маркса. СПб., 1901 <Сочинения, том VII-1>; Пьесы. Второе дополненное издание. СПб., 1902 <Сочинения, том VII-2>.

Чехов в воспоминаниях — А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., ГИХЛ, 1960.

Чехов в воспоминаниях, 1954 — Чехов в воспоминаниях современников. Второе, дополненное издание. М., ГИХЛ, 1954.

Чехов. Лит. архив — А. П. Чехов. Сборник документов и материалов. М., Гослитиздат, 1947 (Литературный архив, т. I. ГАУ МВД СССР. ЦГЛА СССР).

Чеховский сб. — Чеховский сборник. Найденные статьи и письма. Воспоминания. Критика. Библиография. М., Изд. Общества А. П. Чехова и его эпохи, 1929. В ссылках на настоящее издание указываются серия (Сочинения или Письма), том (римскими цифрами) и страницы (арабскими).

В одиннадцатый том входят пьесы Чехова, написанные с 1878 по 1888 год.

Первая юношеская пьеса («Безотцовщина») при жизни Чехова не публиковалась и была напечатана по авторской рукописи в 1923 г. Н. Ф. Бельчиковым. Хронологически за нею следует драматический этюд «На большой дороге», запрещенный в 1885 г. цензурой. Остальные четыре пьесы: «Лебединая песня (Калхас)», «Иванов», «Медведь», «Предложение» — неоднократно печатались и ставились, начиная с 1887 г.; все они вошли затем в сборник «Пьесы», выпущенный в 1897 г. А. С. Сувориным, и в марксовское издание сочинений Чехова.

В 1886 г. Чеховым была написана сцена-монолог «О вреде табака», тогда же опубликованная в «Петербургской газете» и включенная в сборник «Пестрые рассказы». В 1902 г. пьеса была радикально переделана (см. т. XIII Сочинений).

В настоящем издании «Безотцовщина» печатается по автографу (ЦГАЛИ); «Лебединая песня (Калхас)», «Медведь», «Предложение» — по т. VII (1901) издания А. Ф. Маркса (тексты этих пьес во втором издании т. VII в 1902 г. стереотипно повторяли первое); драматический этюд «На большой дороге» — по рукописному цензурному экземпляру (ЛГТБ); ранняя редакция «Иванова» — по машинописному цензурному экземпляру (ГЦТМ).

Все пьесы располагаются в хронологическом порядке (по времени написания), при этом первая драма «Безотцовщина» и драматический этюд «На большой дороге» не отнесены в раздел «Неопубликованное. Неоконченное»: не напечатанные при жизни Чехова, они были подготовлены автором к постановке и полностью завершены.

Отдельные «мелочишки» — сценки, юморески, подписи к рисункам, фельетоны, пародии и т. д., написанные в драматической форме, но не предназначавшиеся для сценического исполнения, — помещены в соответствующих томах прозы: «Дура, или Капитан в отставке» — «сценка из несуществующего водевиля» (1883), «Нечистые трагики и прокаженные драматурги» — «ужасно-страшно-возмутительно-отчаянная трррагедия» (1884) — в т. II; «Идеальный экзамен» (1884), «Кавардак в Риме» — «комическая странность в 3-х действиях, 5-ти картинах, с прологом и двумя провалами» (1884), «Язык до Киева доведет» (1884), «Господа обыватели» — «пьеса в двух действиях» (1884), «У постели больного» (1884), «На Луне» — «сцена, не попавшая в феерию Лентовского „Путешествие на Луну» (1885) — в т. III; «Драма» (1886) — в т. V; «Перед затмением» — «отрывок из феерии» (1887) — в т. VI.

Рукопись «Безотцовщины» сохранилась без заглавного листа. Название пьесы восстанавливается по письму Ал. П. Чехова от 14 октября 1878 г. (см. стр. 396). В воспоминаниях младшего брата Чехова, Михаила Павловича, неоднократно упоминалось то же название. Неизвестно, изменил ли его Чехов впоследствии, но единственным заголовком, подтвержденным документально, остается «Безотцовщина». Это заглавие соответствует также идейному замыслу пьесы.

Сам факт обнаружения после смерти Чехова его большой юношеской пьесы принципиально важен для понимания творчества Чехова в целом. Даже близко знакомые Чехову люди, например, И. Л. Леонтьев (Щеглов), полагали, что «Медведь» — первая его пьеса: «Драматургом же сделался он, можно сказать, нечаянно, попав однажды в театр Корша на представление заигранной одноактной пьески „Победителей не судят“…» (Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 150). Существование ранней драмы ясно свидетельствует, что Чехов-художник начинал свой писательский путь не с водевилей, не с простеньких юмористических безделушек и мелочишек, не требующих особенного таланта и труда, а с большой четырехактной драмы, которую предполагал поставить на сцене Малого театра в бенефис М. Н. Ермоловой.

Уже в первых суждениях о пьесе, тогда еще не напечатанной (см. в примечаниях выдержки из статей 1914 г.), высказывалась справедливая мысль о близости ранней драмы к пьесе «Иванов». Сопоставление идейного замысла и основных персонажей пьес (Платонов — Иванов, Трилецкий — Львов, Софья Егоровна — Саша) приводит к выводу, что «Безотцовщина» была использована Чеховым как драматургический материал для «Иванова». Фамилия Войницев возобновилась в Войницком из «Лешего» и «Дяди Вани». Персонажи «Трех сестер» (Ирина, Тузенбах) тоскуют по работе, но «труду в поте лица». Исток этой идеи также заложен в первой пьесе (монолог Софьи Егоровны в д. III, явл. 1). Сюжетная основа последней комедии Чехова — «Вишневый сад» — может быть сопоставлена с мотивом продажи имения в «Безотцовщине».

Далекий и явственный след оставил в книгах зрелого Чехова образ конокрада Осипа, предшественник бродяги Мерика из драматического этюда «На большой дороге» и рассказа «Воры» (1890). Осип — психологический прототип Дымова из «Степи» и родоначальник целой группы «вольных» людей из рассказов 1883–1887 гг. («Он понял!», «Егерь», «Агафья», «Свирель», «Мечты» и др. См. подробнее о связи первой драмы с последующими пьесами и рассказами: Н. К. Пиксанов. Романтический герой в творчестве Чехова (образ конокрада Мерика). — Чеховский сб.; Л. Осипова. «Пьеса без названия» и ее проблематика. — В кн: А. П. Чехов. Сборник статей и материалов. Вып. 2. Ростов н/Д, 1960; М. П. Громов. Первая пьеса Чехова. — В кн: Литературный музей А. П. Чехова. Таганрог. Сборник статей и материалов. Вып. 3. Ростов н/Д, 1963). Обширная литература о первой пьесе существует за рубежом. В частности, в книге «Чехов…» Даниэль Жиллес писал: «„Платонов“ — это кулисы, из-за которых чеховские типы выйдут на свет рампы в „Иванове“, „Трех сестрах“, „Вишневом саде“ <…> Этот молодой человек, вчера еще подросток, несомненно, глубокий драматург. В первой же своей попытке он пробует опрокинуть существующие драматические правила и заменить их своими. Мало того, что он ничего не заимствует у своих предшественников, он стремится революционизировать театр своего времени, создавая пьесу без сюжета, комедию, основа которой, в своем третьем измерении, глубоко драматична» (Daniel Gillès. Ychékhov ou le spectateur désenchanté. Julliard, 1967, р. 81–83).

Под заглавием «Безотцовщина», заключенным в редакторские скобки, пьеса печаталась в т. XII Полного собрания сочинений А. П. Чехова, вышедшем в 1933 г. (под редакцией А. В. Луначарского и С. Д. Балухатого). В 20-томном Полном собрании сочинений и писем (т. 12, М., 1949) и в 12-томном Собрании сочинений (т. 9, М., 1963) это заглавие было снято, и драма помещена под редакторским обозначением: «<Пьеса без названия>».

С начала 1930-х гг. ранняя пьеса Чехова в сокращенных режиссерских вариантах и под разными названиями шла в театрах Западной Европы: в Лондоне, Праге, Турине, Милане, Риме. В 1956 г французский режиссер Жан Вилар показал ее в Бордо на театральном фестивале. О польских постановках 1962 и 1963 гг. см.: Ренэ Сливовский. Польская инсценировка «Пьесы без названия» («Платонов» А. П. Чехова). — В кн.: Страницы истории русской литературы. М., 1971.

В СССР драма была поставлена к столетию со дня рождения Чехова. В 1957–1960 гг. Псковский, Московский драматический, Казахский русский драматический театр, Театр им. Вахтангова и другие показали ее в различных сценических редакциях. Большинство постановок прошло с названием «Платонов».

Драматические этюды «На большой дороге» и «Лебединая песня (Калхас)» представляют собой авторские переделки рассказов «Осенью» (1883) и «Калхас» (1886).

Известно, что рассказы Антоши Чехонте очень скоро вошли в репертуар эстрадного чтения. В 1883 г. Чехов писал брату Александру Павловичу: «… на литературных вечерах рассказываются мои рассказы» (13 мая 1883 г.; о том же — М. Е. Чехову, 18 января 1887 г.).

При переделке сохранялся основной драматический конфликт, оставались неизменными многие реплики и диалоги, но действие обычно расширялось, вводились дополнительные персонажи и сцены.

Специально для театра были написаны два водевиля: «Медведь» и «Предложение».

Хотя в письмах Чехова можно найти много иронических и даже бранных слов о своих «сценических безделках», очевидно, что малым комическим формам Чехов придавал большое значение и не видел принципиальной разницы между большими и маленькими пьесами: «Между большой пьесой и одноактной разница только количественная» (А. С. Суворину, 14 октября 1888 г.).

После успеха «Медведя» в театре Корша (премьера — 28 октября 1888 г.) Чехов писал шутливо Леонтьеву (Щеглову): «Я сделаюсь популярным водевилистом? Эка, хватили! Если во всю свою жизнь я с грехом пополам нацарапаю с десяток сценических безделиц, то и на том спасибо. Для сцены у меня нет любви <…> В этот сезон напишу один водевильчик и на этом успокоюсь до лета. Разве это труд? Разве тут страсть?» (2 ноября 1888 г.). Но спустя три дня он сетовал в письме Н. А. Лейкину: «Жаль, что у меня нет времени и охоты писать юмористику для сцены» (5 ноября 1888 г.). И 23 декабря того же года: «Когда я испишусь, то стану писать водевили и жить ими. Мне кажется, что я мог бы писать их по сотне в год. Из меня водевильные сюжеты прут, как нефть из бакинских недр» (Суворину).

В 1888 г., едва отправив в «Северный вестник» повесть «Степь», Чехов закончил водевиль «Медведь» и признавался по этому поводу: «Ах, если в „Северном вестнике“ узнают, что я пишу водевили, то меня предадут анафеме! Но что делать, если руки чешутся и хочется учинить какое-нибудь тру-ла-ла! Как ни стараюсь быть серьезным, но ничего у меня не выходит <…> Должно быть, планида моя такая» (Я. П. Полонскому, 22 февраля 1888 г.).

Тогда же в разговорах с друзьями-литераторами Чехов заметил, что водевиль — «не пустяки», что «ничего нет труднее, как написать хороший водевиль. И как приятно написать его!!», а Леонтьеву (Щеглову) советовал не бросать водевили: «Это благороднейший род и который не всякому дается!» (Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 152).

В одном из писем Суворину сказано: «Про Сократа легче писать, чем про барышню или кухарку. Исходя из этого, писание одноактных пьес я не считаю легкомыслием <…> Если водевиль пустяки, то и пятиактные трагедии Буренина пустяки» (2 января 1894 г.).

В Ялте, тяжело больной, Чехов говорил И. А. Бунину, вспоминая «Тамань» Лермонтова: «Вот бы написать такую вещь да еще водевиль хороший, тогда бы и умереть можно!» (И. А. Бунин. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9, М., 1967, стр. 185).

Водевили Чехова шли с большим успехом на профессиональных сценах, в том числе столичных «императорских театров», и чрезвычайно быстро перешли в провинцию и репертуар любителей театрального искусства (см. подробно в примечаниях к пьесам «Медведь» и «Предложение»).

12 сентября 1889 г. М. П. Чехов извещал из Москвы двоюродного брата в Таганроге: «У нас теперь три драматических театра: 1. Горевой, 2. Абрамовой и 3. Корша. Четвертый — императорский (Малый). Смотри — не хочу! Во всех трех каждый день жарят Антошины пьесы: у Горевой — „Предложение“, у Абрамовой — „Медведь“, а у Корша — „Иванов“» (ЛН, стр. 857). В конце 80 — начале 90-х гг. шутка «Медведь» ставилась также в Харькове, Киеве, Полтаве, Новочеркасске, Таганроге, Ревеле, Кронштадте, Томске, Иркутске, Тифлисе, Ярославле, Иваново-Вознесенске, Воронеже, Костроме, Симбирске, Пензе. 20 декабря 1889 г. В. В. Билибин писал Чехову: «„Медведь“ и „Предложение“ завоевали всю Россию» (ГБЛ).

Самое значительное произведение, созданное Чеховым-драматургом в 80-е гг., — пьеса «Иванов».

В этом томе помещена ранняя редакция этой пьесы (написана и поставлена на сцене в 1887 г.), отнесенная Чеховым к жанру «комедии». В 1888 и 1889 гг. пьеса переделывалась, в результате чего была создана другая редакция, где все действие концентрируется вокруг центрального героя. И произошла коренная перестройка жанрово-стилистической структуры пьесы, которую Чехов назвал теперь уже «драмой». Текст ее печатается в т. XII.

Некоторым современникам ранняя редакция пьесы казалась более удачной и нравилась больше, чем окончательная. Например, артист В. Н. Давыдов поначалу даже отказывался играть в «драме» и безусловное предпочтение отдавал «комедии», которую в свое время принял горячо и с восторгом (письмо Чехову от 22 января 1889 г. — ГБЛ). Позже артистка М. А. Крестовская, несмотря на то что на сцене уже прочно утвердился текст «драмы», все-таки просила Чехова выслать для спектакля в Вологде не «драму», где, по ее мнению, «очень много пропусков в роли Иванова и вообще урезок в пьесе», а непременно первоначальную редакцию (3 октября 1896 г. — ГБЛ).

Замышляя эту пьесу, Чехов «лелеял дерзкую мечту суммировать всё то, что доселе писалось о ноющих и тоскующих людях, и своим „Ивановым“ положить предел этим писаньям» (Суворину, 7 января 1889 г.).

Среди этих «писаний» можно назвать повесть И. И. Ясинского (Максима Белинского) «Бунт Ивана Иваныча» (1882 г.; переиздана в 1886 г.). «О ней Чехов потом говорил мне, — вспоминал Ясинский, — что она дала ему мысль написать своего „Иванова“, возведя безвольного русского человека в „перл создания“» (Иер. Ясинский. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. М. — Л., 1926, стр. 108).

Другое произведение, которое могло послужить толчком к написанию «Иванова», — драма И. В. Шпажинского «Сам себе враг», опубликованная в 1887 г. (см.: В. Е. Хализев. Русская драматургия накануне «Иванова» и «Чайки». — «Филологические науки», 1959, № 1, стр. 23).

В некоторых персонажах «Иванова» современники узнавали черты реальных лиц, которые могли явиться прототипами при создании пьесы. Так, В. П. Бегичев, в прошлом светский лев и злой остряк, с которым Чехов познакомился в Бабкине в 1885 г., послужил, по мнению М. П. Чехова, «оригиналом для графа Шабельского» (Михаил Чехов. Об А. П. Чехове. — «Журнал для всех», 1905, № 7, стр. 415; М. П. Чехова. Из далекого прошлого. М., 1960, стр. 47; ср.: А. В. Амфитеатров. А. П. Чехов. Еще о письмах Антона Чехова. — Собр. соч., т. 14, СПб., 1912, стр. 181–182). Сама фамилия Шабельских, широко известная, коренная на Дону, воспринималась современниками как «уж чересчур существующая» и «известная в литературе» (В. Л. Кигн-Дедлов. Беседы о литературе. А. П. Чехов. — «Книжки Недели», 1891, № 5, стр. 208; здесь говорилось о рассказе Чехова «Пустой случай», в котором тоже встречалась фамилия Шабельских. Она была использована и в другом рассказе — «Зиночка»). В качестве прототипа Зинаиды Савишны называлась некая Федосья Васильевна, богатая вдова и владелица большой усадьбы под Таганрогом, затем — жена И. П. Селиванова, у которого Чехов гостил в 1875 г.: «Эту Федосью Васильевну А. П. описывал потом не раз в своих произведениях, и она послужила для него прототипом для его Зюзюшки с ее кружовенным вареньем в драме „Иванов“» (см.: М. П. Чехов. Антон Чехов на каникулах. — Чеховский сб., стр. 105; Чехов в воспоминаниях, стр. 80).

Но прежде всего пьеса «Иванов» — итог собственных раздумий Чехова о «сломленном», «потерянном» поколении 80-х гг. Сам Чехов считал, что своим Ивановым он «создал тип, имеющий литературное значение» (Ал. П. Чехову, 10 или 12 октября 1887 г.). В образе Иванова запечатлено знамение времени: нравственная болезнь современного человека, его душевная усталость, «собачья старость», «брюзжащая молодость» — характерные признаки русской жизни переломной эпохи.

Стремление осмыслить социально-психологический тип «лишнего человека» своего времени отразилось в ряде произведений Чехова 80-х гг.: и в самой первой пьесе (Платонов), и в рассказах — таких, как «На пути» (Лихарев). Но с наибольшей яркостью и остротой черты «сломленного» человека выступили в образе Иванова.

Работа над «Ивановым» проходила в пытливых исканиях новой драматургической формы. Приступая к пьесе, Чехов полемически противопоставлял ее произведениям «современных драматургов», которые «начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами». Чехов ставил перед собой принципиально новую художественно-эстетическую задачу и сам сформулировал ее: «Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела (хотя не сумел воздержаться от шутов), никого не обвинил, никого не оправдал…» (Ал. П. Чехову, 24 октября 1887 г.). В этом заявлении уже намечены некоторые существенные признаки новой драмы — драмы «чеховского» типа.

Однако «новое» еще соседствовало в «Иванове» со «старым». В построении драматического действия Чехов отстаивал традиционный принцип ударности «концовок» и стремился располагать наиболее эффектные и впечатляющие эпизоды в конце актов, «под занавес»: «… все действие веду мирно и тихо, в конце даю зрителю по морде» (Ал. П. Чехову, 10 или 12 октября 1887 г.). Однако в качестве безусловно удавшейся ему в пьесе сцены он сам называл отнюдь не эффектную «концовку», а как раз срединную, «проходную» сцену — «душу захватывающее поэтическое место», «поэтический коротенький диалог», когда в момент «кабацкого» веселья гостей Шабельский вспоминает покойную Сарру (ему же, 20 ноября 1887 г.).

Присутствовавший на премьере в театре Корша М. П. Чехов рассказывал впоследствии о шумных и разноречивых толках, вызванных пьесой: «Театр был переполнен. Одни ожидали увидеть в „Иванове“ веселый фарс в стиле тогдашних рассказов Чехова, помещавшихся в „Осколках“, другие ждали от него чего-то нового, более серьезного, — и не ошиблись. Успех оказался пестрым: одни шикали, другие, которых было большинство, шумно аплодировали и вызывали автора, но в общем „Иванова“ не поняли, и еще долго потом газеты выясняли личность и характер главного героя. Новизна замысла и драматичность приемов автора обратили на него всеобщее внимание как на драматурга, и с этого момента начинается его официальная драматургическая деятельность» (Вокруг Чехова, стр. 187).

Написав «Иванова», Чехов вступил (16 ноября 1887 г.) в члены Общества русских драматических писателей и оперных композиторов и шутливо именовал себя: «Шиллер Шекспирович Гёте». Т. Л. Щепкина-Куперник вспоминала, что после постановки «Иванова» Корш считал Чехова «своим автором» (Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 323).

Однако постановкой пьесы Чехов остался неудовлетворен. Шум, крики и шиканье, которыми сопровождалось первое представление, создали в театре атмосферу, близкую той, какая царила впоследствии на премьере «Чайки» в день ее провала (см.: Вокруг Чехова, стр. 278). После трех спектаклей «Иванов» был снят с репертуара. По утверждению одного из близких знакомых Чехова, это огорчило его «и несколько охладило его симпатии к коршевской труппе <…> Охлаждение к коршевской труппе вызвало у Чехова временное охлаждение и к писанию пьес, в частности, к писанию „Гамлета, принца датского“» (А. Грузинский-Лазарев. Пропавшие романы и пьесы Чехова. — «Энергия», сб. III. СПб., 1914, стр. 172–173).

Пьеса «Иванов» вызвала в печати самые противоречивые отзывы. Один из критиков отметил, что «таким смешением похвал и протестов не дебютировал ни один из авторов последнего времени» («Новое время», 1887, 22 ноября, № 4215).

Чехов был глубоко задет замечанием «Московского листка» о «безнравственном» и «циническом» элементе в пьесе (1887, 22 ноября, № 325). Другие критики хотя и отмечали, что пьеса «нова», «оригинальна», «своеобразна», вносит «какую-то свежую струю», однако необычность ее драматургической формы воспринималась ими скорее негативно — как неумение автора, отсутствие у него должного опыта, знаний сценических условий, как невольное пренебрежение «законами сцены» и т. д.

Несмотря на состоявшийся дебют Чехова-драматурга, он в глазах большей части публики и критики остался «молодым беллетристом», «талантливым беллетристом-медиком», «начинающим писателем», «молодым талантом», автором небольших рассказов и вышедшего в свет в сентябре 1887 г. сочувственно встреченного сборника «В сумерках».

Остаются неизвестными драматические сочинения Чехова, относящиеся к 1870-1880-м гг.:

1. «Тарас Бульба», самый ранний литературный замысел Чехова, намерение переделать повесть Н. В. Гоголя в трагедию (1873–1874 гг.). См.: Scriba <Е. А. Соловьев-Андреевич>. А. П. Чехов по воспоминаниям родственников. — «Приазовский край», 1904, № 180.

2. «Нашла коса на камень» (1878), водевиль. Ал. П. Чехов сообщал о своем впечатлении от пьесы 14 октября 1878 г.: «„Нашла коса на камень“ написана превосходным языком и очень характерным для каждого там выведенного лица, но сюжет у тебя очень мелок. Это последнее писание твое я, выдавая для удобства за свое, читал товарищам, людям со вкусом и между прочим С. Соловьеву, автору „Жених из ножевой линии“. Во всех случаях ответ был таков: „Слог прекрасен, уменье существует, но наблюдательности мало и житейского опыта нет. Со временем, qui sait?, сможет выйти дельный писатель“» (Письма Ал. Чехова, стр. 51).

3. «Недаром курица пела» (1878), водевиль. М. П. Чехов вспоминал: «Будучи учеником VII класса, Антон Павлович написал <…> ужасно смешной водевиль „Недаром курица пела“ и прислал <…> нам в Москву для прочтения <…> Куда девался водевиль — не знаю» (Вокруг Чехова, стр. 74).

4. «Бритый секретарь с пистолетом», водевиль. Начало 80-х гг. М. П. Чехов вспоминал об этом «нескромном водевиле»: «В этом водевиле выведена была редакция журнала с двухспальной кроватью. Один из сотрудников принес для напечатания бездарное стихотворение. И вот Ант. П. должен был специально сочинять именно бездарное стихотворение, в котором четыре раза должно было повторяться слово „стремглав“. Вот это стихотворение:

„Последняя строчка несколько тяжеловата, — говорит редактору герой водевиля, — но ведь главное — уметь прочесть“» («Новое слово», 1907, кн. 1, стр. 199; «О Чехове». М., 1910, стр. 267–268). «…Водевиль этот Чехов в театральную цензуру не посылал, и о судьбе его я, к сожалению, ничего не знаю» (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 8).

5. Водевиль, над которым Чехов работал в конце октября 1883 г.: «Никуда не хожу, не работаю. Занимаюсь медициной и стряпаю плохой водевиль» (И. П. Чехову, вторая половина октября 1883 г.).

6. Пародия на пьесу Б. М. Маркевича «Чад жизни». Лейкин писал Чехову 19 февраля 1884 г.: «Пародия на пьесу Б. Маркевича была уже набрана, когда я получил Ваше письмо с просьбою не печатать пародии, и я ее велел разобрать» (ГБЛ). О замысле пародии Чехов рассказывал в письме Лейкину 30 января 1884 г.: «„Чад жизни“ писан в граде Воскресенске в минувшее лето, почти на моих глазах. Знаю я и автора, и его друзей, которых он нещадно третирует своей сплетней в „Безднах“ и „Переломах“… Ашанин (бывший директор театра Бегичев), Вячеславцев (бывший певец Владиславлев) и многие другие знакомы со мной семейно… Можно будет посплетничать, скрывшись под псевдонимом». Вместо пародии (написанной, вероятно, в драматургической форме) Чехов напечатал фельетонную заметку о пьесе Маркевича в «Осколках московской жизни» (1884, № 7, 18 февраля).

7. «Гамлет, принц датский» (1887), водевиль. Писался для театра Корша (осенью 1887 г. здесь шли репетиции «Иванова») на основе рассказа «Юбилей» (1886). О работе над пьесой Чехов сообщал в письме к М. В. Киселевой 14 января 1887 г.: «Начал другую, но не кончил, ибо некогда» («первая пьеса» — только что законченная тогда «Лебединая песня»).

По словам А. С. Лазарева (Грузинского), Чехов передал ему написанную часть водевиля в конце октября 1887 г.: «Я начал, а заканчивать лень. Я слишком занят и утомлен „Ивановым“. Пишите конец, обработаем вместе…» (А. С. Лазарев-Грузинский. Пропавшие романы и пьесы Чехова. — «Энергия», сб. III. СПб., 1914, стр. 165–173).

В переданном Чеховым материале содержался перечень действующих лиц, к которым Лазарев (Грузинский) при желании мог добавить еще несколько лиц, а также текст, к которому следовало дописать от 200 до 250 строк.

«Соль пьески», по словам мемуариста, состояла в критике театральных порядков. Действие происходило за кулисами провинциального театра во время репетиции «Гамлета». «Среди критики театральных порядков предполагалось коснуться легкости закулисных нравов (Офелия должна была походя изменять Гамлету) и жестоко пощипать провинциальных антрепренеров за кулачество, некультурность и т. п. Взгляд на них у Чехова был самый мрачный».

Лазарев (Грузинский) излагал чеховский план водевиля: «Первое действие начиналось сборами на репетицию. Раньше других являлись два актера, из которых один — Тигров (фамилия принадлежала Чехову), игравший тень отца Гамлета, рассказывал о своих многолетних актерских скитаниях по глухим провинциальным городам. В его очень забавном, в общем, рассказе была одна чисто чеховская черточка: „Придешь, в „Гранд-отеле“ остановишься — в каждой захолустной норе или „Европейская“, или „Гранд-отель“ есть… “

Первое действие должно было закончиться скандалом и общим кавардаком.

Во втором действии предполагалось дать сцену из „Гамлета“».

15 ноября 1887 г. Чехов писал Лазареву (Грузинскому): «<…> гг. актеры, когда я вкратце рассказал им содержание „Гамлета, принца датского“, изъявили горячее желание играть его не позже января, т. е. возможно скорее. Куй железо, пока горячо. Написано ли у Вас что-нибудь? Выходит ли требуемое? Совладали ли с сюжетом и с сценическими условиями? Как бы там ни было, поспешите написать мне подробно, что Вами придумано, написано и что имеется в проекте. Одновременно пришлите мне и мою рукопись (бандеролью), оставив у себя копию. Я суммирую свое с Вашим, подумаю и не замедлю сообщить Вам свои намерения и прожекты. Условия: 1) сплошная путаница, 2) каждая рожа должна быть характером и говорить своим языком, 3) отсутствие длиннот, 4) непрерывное движение, 5) роли должны быть написаны для: Градова, Светлова, Шмитгофа, Киселевского, Соловцова, Вязовского, Валентинова, Кошевой, Красовской и Бороздиной, 6) критика на театральные порядки, без критики наш водевиль не будет иметь значения».

В ответном письме от 22 ноября Лазарев (Грузинский) делился с Чеховым своими планами и затем излагал содержание I-го и схему II актов, где упоминаются герои рассказа «Юбилей» — Тигров, Борщов, Бабельмандебский. В воспоминаниях Лазарев (Грузинский) так оценивал проделанную им работу над водевилем: «Непривычка писать для сцены сказалась в том, что, вместо скандала и общего кавардака, в первом акте получилось много диалогов, хотя и забавных и довольно живых».

В середине двадцатых чисел ноября Лазарев (Грузинский) отправил Чехову вариант I акта. «Я отослал ему рукопись и конспект I-го акта, как он у меня сложился в голове, в субботу, а вчера, в понедельник, послал более подробное изложение I-го акта (сообразив, что конспект вышел слишком кратким)…» (письмо к Н. М. Ежову от 29 ноября 1887 г. — ЦГАЛИ).

После постановки «Иванова», 26 ноября, Чехов написал подробное, по пунктам, письмо Лазареву (Грузинскому):

«1) У Вас „Гамлет“ весь состоит из диалогов, которые не имеют органической связи. Диалоги немыслимы. Нужно, чтобы с каждым явлением число лиц росло по прогрессии <…> Громоздя эпизоды и лица, связывая их, Вы достигнете того, что сцена в продолжение всего действия будет полна и шумна.

2) Вы забываете, что Тигровы и К° во всё время чувствуют на себе глаза публики. Стало быть, немыслим допрос, производимый Вами Гамлетом у Офелии. Тут довольно одной вспышки и шума. Гамлет возмущен, но в то же время маскирует свое несчастье.

3) Представитель печати может говорить только из оркестра. Кой черт понесет его на сцену? Он говорит коротко и солидно. Тип Белянкина.

4) Во 2-м действии необходимо дать сцену из „Гамлета“ <…>

5) Конец I-го действия у Вас ходулен. Нельзя так оканчивать. В интересах 2-го действия Вы должны кончить примирением партий. Ведь во 2-м действии Тигров играет тень Гамлета!

6) Кстати: роль Тигрова для Градова.

7) Судя по Вашему конспекту, Вы будете далеко не коротки. Не забывайте, что половина времени уйдет у актеров на беготню.

8) <…> возня с водевилем полезна для Вас: набьете руку».

Давались в письме и указания о положении сцены «по отношению к публике» (см. т. II Писем, стр. 156).

Как думал Лазарев (Грузинский), Чехов, после неуспеха пьесы «Иванов» на сцене театра Корша, охладел к работе над водевилем. Возможно, что другой причиной прекращения работы Чехова было неверие в силы соавтора, который не имел никакого опыта драматурга.

8. «Сила гипнотизма» (1887), водевиль. Его замысел Чехов импровизировал зимой 1887 г. при встрече с Леонтьевым (Щегловым) в Петербурге (запись в дневнике Щеглова 11 декабря 1887 г. — ЛН, стр. 480). В своих воспоминаниях Щеглов изложил «сценарий»: «Какая-то черноглазая вдовушка вскружила головы двум своим поклонникам: толстому майору с превосходнейшими майорскими усами и юному, совершенно безусому, аптекарскому помощнику. Оба соперника — и военный, и штатский — от нее без ума и готовы на всякие глупости ради ее жгучих очей, обладающих, по их уверению, какой-то особенной, демонической силой. Происходит забавная любовная сцена между соблазнительной вдовушкой и толстым майором, который, пыхтя, опускается перед вдовушкой на колени, предлагает ей руку и сердце и клянется, что из любви к ней пойдет на самые ужасные жертвы. Жестокая вдовушка объявляет влюбленному майору, что она ничего не имеет против его предложения и что единственное препятствие к брачному поцелую… щетинистые майорские усы. И, желая испытать демоническую силу своих очей, вдовушка гипнотизирует майора, и гипнотизирует настолько удачно, что майор молча поворачивается к двери и направляется непосредственно из гостиной в первую попавшуюся цирюльню. Затем происходит какая-то водевильная путаница, подробности которой улетучились из моей головы, но в результате которой получается полная победа безусого фармацевта. (Кажется, предприимчивый жених, пользуясь отсутствием соперника, подсыпает вдовушке в чашку кофе любовный порошок собственного изобретения.) И вот в тот самый момент, когда вдовушка падает в объятия аптекаря, в дверях появляется загипнотизированный майор, и притом в самом смешном и глупом положении: он только что сбросил свои великолепные усы… Разумеется, при виде коварства вдовушки „сила гипнотизма“ моментально кончается, а вместе с тем кончается и водевиль.

Помню, над последней сценой, то есть появлением майора без усов, мы оба очень смеялись. По-видимому, „Силе гипнотизма“ суждено было сделаться уморительнейшим и популярнейшим из русских фарсов, и я тогда же взял с Чехова слово, что он примется за эту вещь, не откладывая в долгий ящик» (Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 143).

Когда, после постановки «Медведя», Леонтьев (Щеглов) напомнил о «Силе гипнотизма», Чехов ответил 2 ноября 1888 г.: «„Силу гипнотизма“ я напишу летом — теперь не хочется».

«Когда несколько лет спустя, — вспоминал Леонтьев (Щеглов), — в одно из наших московских свиданий я попенял Чехову, отчего он не написал обещанного водевиля, Чехов задумчиво, как бы про себя, проговорил:

— Ничего не поделаешь… нужного настроения не было! Для водевиля нужно, понимаете, совсем особое расположение духа… жизнерадостное, как у свежеиспеченного прапорщика, а где его возьмешь, к лешему, в наше паскудное время?.. Да, Жан, написать искренний водевиль далеко не последнее дело!» (там же, стр. 151).

После смерти Чехова Леонтьев (Щеглов) сам написал пьесу: «Сила гипнотизма, шутка в 1 действии Антона Чехова и Ивана Щеглова» (1910).

9. «Гром и молния» (1888), водевиль. Замысел изложен в письме к Суворину 23 декабря 1888 г.: «Я придумал для Савиной, Давыдова и министров водевиль под заглавием „Гром и молния“. Во время грозы я заставлю земского врача Давыдова заехать к девице Савиной. У Давыдова зубы болят, а у Савиной несносный характер. Интересные разговоры, прерываемые громом. В конце — женю».

Тексты подготовил, примечания составил и вступительную статью написал М. П. Громов; пьесу «Иванов», примечания к ней и часть вступительной статьи — И. Ю. Твердохлебов.

Впервые — «Неизданная пьеса А. П. Чехова». Документы по истории литературы и общественности. Выпуск 5. Изд. «Новая Москва», 1923. (Текст приготовил к печати и снабдил предисловием и примечаниями Н. Ф. Бельчиков).

Печатается по автографу (ЦГАЛИ).

Сохранившийся автограф пьесы — одиннадцать самодельных (сшитых нитками) тетрадей. В первой тетради утрачены два листа: начальный, где, по всей видимости, обозначено заглавие пьесы, и двенадцатый — с большей частью явления 4 первого действия. По авторской ремарке, в 4 явлении на сцене Анна Петровна, Глагольев 1, Венгерович 1, Войницев и Бугров. В сохранившемся тексте — лишь небольшой диалог Бугрова с Войницевым и никак не связанная с этим диалогом заключительная реплика Венгеровича 1.

Рукопись беловая, но затем проведена большая авторская правка — главным образом, зачеркивания: синим, красным, затем черным карандашом и, наконец, бледными чернилами. В нескольких местах вместо зачеркнутого написан новый текст, отдельные листы подклеены; правка проводилась в несколько приемов и в разное время.

В результате зачеркиваний возникла несообразность: в первом действии опущен конец 14 вместе с началом 15 явления, и два явления объединились в одно. Однако последующие явления не были перенумерованы автором. В дальнейшем два явления обозначены одной цифрой: 20. В нашем издании эти неточности исправлены.

На сохранившемся первом, чистом, листе — карандашная запись рукой Чехова, почти совсем стершаяся, обращенная к М. Н. Ермоловой. Читаются отдельные слова: «Посылаю Вам <…> Мар<ия> Ник<олаевна>. Не пугайтесь. Половина зачеркнута. Во многих местах <…> нуждается еще <…> <Уважа>ющий А. Чехов».

Рукопись пьесы поступила в Государственный архив в 1920 г. Как рассказывает Н. Ф. Бельчиков, в московском банке Русско-Азовского общества находились личные сейфы вкладчиков. Здесь хранились письма, документы, бумаги, ценные или памятные вещицы и т. д. Здесь был и сейф М. П. Чеховой. В нем обнаружилась рукопись пьесы — в том самом виде, в каком она была опубликована в 1923 г. Н. Ф. Бельчикову запомнился еще лежавший в том же сейфе шитый голубым бисером старинный ридикюль, возможно принадлежавший Е. Я. Чеховой.

Нужно отметить важную особенность: это единственная рукопись Чехова, хранившаяся многие годы в сейфе. Все остальные его рукописи, в сущности, вообще не хранились.

В печати первые сведения о большой пьесе, написанной Чеховым в молодости, появились значительно раньше того, как был обнаружен ее текст.

В 1907 г. М. П. Чехов напечатал воспоминания (и повторил их в 1910 году), где рассказывал о нескольких утраченных пьесах: «Будучи учеником VII класса, Антон Павлович написал большую драму „Безотцовщина“ и ужасно смешной водевиль „Недаром курица пела“ и прислал их нам в Москву для прочтения. Я долго берег эти произведения, но, приехав затем в Москву поступать в университет, Антон Павлович отобрал их от меня и „Безотцовщину“ разорвал на мелкие кусочки…». Сообщалось еще о другой большой пьесе, написанной уже не в Таганроге, а в Москве и тоже уничтоженной: «Во второй же год по приезде в Москву Ант. Павл. написал еще одну большую драму с конокрадами, стрельбой, женщиной, бросающейся под поезд, и т. п. Я переписывал эту драму, и у меня от волнения холодело под сердцем <…> Драму эту Ант. П., тогда студент второго курса, лично отнес к М. Н. Ермоловой на прочтение и очень желал, чтобы она поставила ее в свой бенефис. Не знаю, что ответила брату г-жа Ермолова, только мои старания четко переписать драму так и пропали даром: пьеса вернулась обратно и была разорвана автором на мелкие куски. От нее уцелела только одна фамилия Войницкий, которая воскресла потом в „Дяде Ване“» (М. Чехов. Об А. П. Чехове. — «Новое слово», 1907, № 1, стр. 198–199; Об А. П. Чехове. Воспоминания. — Сб. «О Чехове». М., 1910, стр. 267). Приблизительно то же писал М. П. Чехов в 1912 г. в биографическом очерке, предпосланном изданию писем Чехова. («Письма А. П. Чехова», т. II (1888–1889), изд. М. П. Чеховой. М., 1912, стр. IV.)

Итак, М. П. Чехов полагал, что существовали две большие пьесы молодого Чехова, уничтоженные автором: «Безотцовщина» и еще одна, которую Михаил Павлович переписывал, но названия ее не запомнил. Когда в 1923 г. была опубликована «Неизданная пьеса», М. П. Чехов сообщил, что переписывал он именно ее (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 10). В последней редакции своих воспоминаний, изданных в 1933 г. и вышедших в свет одновременно с XII томом Полного собрания сочинений А. П. Чехова, где пьеса была напечатана под заглавием «Безотцовщина», Михаил Павлович исключил из текста упоминания об уничтожении Чеховым обеих драм («Вокруг Чехова». М. — Л., 1933, стр. 58, 88).

О существовании рукописи и о содержании ранней пьесы в печати стало известно еще в 1914 г., когда отмечалось 10-летие со дня смерти Чехова и появилось множество статей и мемуаров о нем. В газете «Русские ведомости» некто Эн. поместил статью «Неизвестные пьесы Чехова», где сообщалось: «Дело в том, что рукопись этой пьесы, очень толстая тетрадь, без заглавной страницы, существовала много позднее того времени, к которому относится воспоминание об учиненной Чеховым казни над его драмою. А раз так, совершенно не исключается возможность, что рукопись уцелела и затем, что пережила она писавшего ее. М. П. Чехов, которому принадлежит воспоминание, передает, что он переписывал пьесу, что переписанный им экземпляр был у Ермоловой, и этот же экземпляр затем изорван в клочки. Но, очевидно, писанный чеховскою рукою подлинник не подвергся той же печальной участи» («Русские ведомости», 1914, 31 мая, № 124).

Спустя неделю в той же газете появилась статья, подписанная Z: «Несколько дней назад в „Русских ведомостях“ приводились сведения и соображения, позволяющие сделать вывод, что юношеская пьеса Чехова, будто бы уничтоженная автором, в действительности им уничтожена не была и что, вероятно, рукопись этой драмы уцелела и до сих пор. Со слов лица, которому сравнительно недавно довелось читать эту пьесу, можем сообщить некоторые, хотя и отрывочные, подробности о самой драме, о главных контурах ее содержания и изображенных в ней персонажей.

В пьесе, оставленной Чеховым без названия (по крайней мере никаких следов его не уцелело), можно довольно ясно различить эмбрионы некоторых будущих чеховских произведений. Уже влекли к себе внимание молодого писателя некоторые образы, роились некоторые художественные замыслы, которые лишь много позднее получили полноту выражения, улеглись в формы законченные и отчетливые, а тогда были лишь смутны и сбивчивы; еще не выносила их его творческая фантазия. Но иногда отдельные черточки, отдельные факты целиком повторялись в позднейших произведениях. Ближе всего юношеская драма, технически очень несовершенная, но уже отмеченная печатью чеховского таланта, к „Иванову“». Далее сообщалось, что в центре пьесы — Платонов, «как бы первый эскиз Иванова»; излагалось содержание драмы и делалось сопоставление с пьесой «Иванов» (Z. Неизвестная драма Чехова. — «Русские ведомости», 1914, 8 июня, № 131).

В тот же день «Театральная газета» перепечатала сообщение «Русских ведомостей», добавив: «Каковы бы ни были достоинства и недостатки этой пьесы, она не может не представлять, хотя бы лишь для истории чеховского творчества, большой интерес. И нужно желать ее опубликования» («Неизвестные пьесы Чехова». — «Театральная газета», 1914, 8 июня, № 131).

Корреспонденту «Московской газеты» М. П. Чехова сообщила (в Ялте): «Недавно мною, при разборе архива брата, найдена большая пьеса без названия, написанная в восьмидесятых годах» (С. Алексеев. В обители Чехова. — «Московская газета», 1914, 7 июля, № 323). Пьеса не была напечатана; рукопись была положена на хранение в банк.

С. Д. Балухатый, комментируя собрание сочинений Чехова 1929 г., полагал, что обнаруженная рукопись и упомянутая М. П. Чеховым «Безотцовщина» — одна и та же пьеса. В книге «Чехов-драматург» Балухатый отметил: «… именно в эти годы Чехов пишет первую свою большую пьесу, имеющую исключительное значение для понимания общественных оценок начинающего писателя. Пьеса эта — „Безотцовщина“, написанная Чеховым в 1878–1881 годах, сохранившаяся в рукописи и не доведенная им до печати (под „Безотцовщиной“ мы разумеем пьесу, изданную впервые в 1923 году и сохранившуюся в рукописи без заглавия)» (С. Балухатый. Чехов-драматург. Л., 1936, стр. 57).

Первое достоверное сведение о пьесе содержится в письме Ал. П. Чехова от 14 октября 1878 г., отправленном из Москвы в Таганрог: «Ты напоминаешь о „безотцовщине“. Я умышленно молчал. Я знаю по себе, как дорого автору его детище, а потому… В безотцовщине две сцены обработаны гениально, если хочешь, но в целом она непростительная, хотя и невинная ложь. Невинная потому, что истекает из незамутненной глубины внутреннего миросозерцания. Что твоя драма ложь — ты это сам чувствовал, хотя и слабо и безотчетно, а между прочим ты на нее затратил столько сил, энергии, любви и муки, что другой больше не напишешь. Обработка и драматический талант достойны (у тебя собственно) более крупной деятельности и более широких рамок. Если ты захочешь, я когда-нибудь напишу тебе о твоей драме посерьезнее и подельнее, а теперь только попрошу у тебя извинения за резкость всего только что сказанного. Я знаю, что это тебе неприятно — но делать нечего — ты спросил, а я ответил, а написать что-либо другое я не смог бы, потому что не смог бы обманывать тебя, если дело идет о лучших порывах твоей души» (Письма Ал. Чехова, стр. 50–51).

Из письма ясно, что Чехов послал из Таганрога драму, в которой выразились «лучшие порывы души», на которую он затратил «столько сил, энергии, любви и муки», что Александр Павлович даже выразил сомнение — сможет ли Чехов написать что-либо подобное еще раз. Самое слово — безотцовщина — в автографе Ал. П. Чехова написано со строчной, а не с прописной буквы, но поставлено в кавычки и явно означает название.

В последующих письмах Ал. П. Чехова «Безотцовщина» больше не упоминается. В 1879 г., окончив гимназию, Чехов переехал в Москву.

Таганрожец А. В. Петров, письмоводитель у священника В. А. Бандакова, находился в переписке с семьей Чеховых. В конце 1881 г. он спрашивал: «А дррама Ант. Павл. когда будет отпечатана?» (ГБЛ). Петров, таким образом, был знаком с пьесой и в 1881 г. справлялся о ней. Слово «дррама» вполне подходит к бурным конфликтам пьесы.

Исследование всех биографических фактов, анализ сохранившейся рукописи дают возможность утверждать, что посланная из Таганрога «Безотцовщина» и драма без заглавного листа — одна и та же пьеса.

При сличении чеховских автографов 1877–1879 гг. с рукописью пьесы никаких существенных различий в почерке обнаружить не удалось. Зато целый ряд характерных грамматических, языковых и других косвенных признаков заставляет считать, что пьеса в своем основном тексте (чернила) была закончена в Таганроге.

В автографе довольно много южных диалектизмов: «не рипите» (д. I, явл. 3; первоначально: «не репите»); «садится на первое попавшееся стуло» (д. I, явл. 10; то же — в д. IV, явл. 3: «Дай стуло»); «пхает его» (д. III, явл. 10; то же — д. II, к. 1, явл. 15; к. 2, явл. 13); «мне бывает страшно скучно за ней» (д. I, явл. 1; то же — в явл. 5 первого действия); «я, впрочем, маклеровать не стану» (д. I, явл. 1 и др.). Подобные диалектизмы можно встретить у Чехова и позднее, но уже чрезвычайно редко; в пьесе их — множество. Характерны неправильные грамматические формы и ошибки: преехала (д. II, явл. 6); с преждними (д. I, явл. 3) и др.

Некоторые фактические данные, извлеченные из текста пьесы, также позволяют отнести ее к таганрогскому времени.

В пьесе упоминается смерть Н. А. Некрасова («Петрин. <…> А на лбу роковые слова: продается с публичного торга! Щербук. Это Некрасова… Говорят, помер Некрасов…» — д. II, к. 2, явл. 8). Некрасов умер 27 декабря 1877 г. (по старому стилю).

Жена Платонова Саша читает книгу Захер-Мазоха «Идеалы нашего времени», переведенную на русский язык в 1877 г.

Разумеется, эти даты сами по себе не могут служить основой для точного хронологического приурочения ранней чеховской пьесы. Но в ней нет зато и событий, которые произошли бы после 1878 г.

Трудно допустить, чтобы Чехов на протяжении четырех лет мог написать две совершенно различные драмы, из которых дошедшая до нас равна двум увесистым пьесам. Ведь как раз в это время он заканчивал гимназию, выпускные экзамены должны были отнять у него много времени и сил, и начинал учиться на медицинском факультете, самом трудоемком факультете того времени.

Наконец, — и это самое главное — идейный строй, смысл пьесы, жизненный материал, на котором она основана, вполне соответствуют заглавию «Безотцовщина».

По авторской ремарке, «действие происходит… в одной из южных губерний». Все содержание драмы связано с Таганрогом, его окрестностями и обусловлено жизненным опытом Чехова-гимназиста. Мир, в котором живут персонажи драмы, соответствует Таганрогу конца 70-х гг.: южная провинция России, угольные шахты, полуразоренные помещики, купцы и кабатчики, власть денег, «мир глупцов… глупцов набитых, невылазных, безнадежных…» С этим миром гимназист Чехов сталкивался во время степных путешествий в Криничку, Княжую, Крепкую, Рогозяную Балку, в окрестностях усадеб Платонова, Кравцова, Селиванова. В одном из официальных документов тогдашнего времени — «Раскладке налога на недвижимые имения 3-й александровской части г. Таганрога на 1880 год» — можно увидеть имена, перешедшие в пьесу. Под № 694 там упомянут, например, генерал Платонов (жил, по-видимому, рядом с гимназией), а под № 815 — некий корнет Греков; его дома располагались где-то неподалеку от здания театра. Тот же генерал Платонов упомянут в более поздней корреспонденции из газеты «Южный край», перепечатанной «Московским листком» (1883, 19 июня, № 167): «Из Таганрога в „Южн. край“ пишут: „Большое волнение среди нашего общества произвело случившееся ночью на 9-ое июня происшествие, заключающееся в следующем: молодой человек, по ремеслу печник, тяжело ранил офицера Платонова, сына генерала Платонова“».

В пьесе идет отчаянный спор отцов и детей: Платонов с гневом вспоминает покойного отца; полны цинизма отношения молодого Глагольева с богатым отцом; дети Трилецкого стыдятся своего отца; Щербук ненавидит своих дочерей. Дети не устроены и несчастны, потому что у них нет отцов, которых можно было бы уважать.

Все содержание пьесы прямо соответствует заглавию «Безотцовщина» (подробнее см.: М. П. Громов. Первая пьеса Чехова. — В кн.: Литературный музей А. П. Чехова. Таганрог. Сборник статей и материалов. Вып. 3. Ростов н/Д, 1963).

В сохранившейся рукописи — несколько слоев авторской правки. Первые по времени — сокращения синим (в нескольких местах — красным) карандашом; затем, снова по всему тексту, правка велась черным карандашом. Последний слой правки — бледные чернила.

Правка производилась в трех основных планах.

Прежде всего сокращался объем непомерно длинной драмы. Значительная часть текста: отдельные слова, фразы в диалогах и монологах, целые эпизоды, явления и даже персонажи были просто изъяты. Зачеркнуто было около двух авторских листов.

В нескольких случаях Чехов, взамен зачеркнутого, написал новые варианты соответствующих сцен; текст становился более кратким, менялись персонажи, их взаимоотношения (особенно показательный пример — явл. 9 третьего действия: Войницев приходит ночью убить Платонова).

Наконец, третий вид правки — сокращения и замены, явно учитывающие возможность цензурных затруднений при постановке или печатании: инвективы Платонова об отце, воспоминания Трилецкого о севастопольской кампании.

Нет никаких данных для того, чтобы определить временные промежутки, отделяющие разные слои правки. Можно предполагать (поскольку рукопись оставалась у Ал. П. Чехова в Москве, а не была отправлена в Таганрог), что вся редактура пьесы делалась Чеховым после приезда в Москву, в 1879–1881 гг.

Авторская правка, при всей ее значительности, не создала новой редакции всей пьесы; однако можно говорить о разных редакциях некоторых сцен.

Самая первоначальная правка (синим карандашом) прежде всего устраняла длинноты в тексте, разные пояснительные реплики, предварявшие ход событий (см. варианты). Смысл не менялся; текст становился более кратким и оттого более драматичным.

Но большая часть перемен, в том числе и первоначальных зачеркиваний, имела другую, помимо сокращения, цель.

Устранялись плоские шутки, грубые выражения, еврейские жаргонизмы. Сняты, например, шутка Трилецкого о «постном лице» Анны Петровны; его признание, что он дерется с Грековой; его резкие слова о Платонове: «а ваш Платонов по меньшей мере скот» (д. I, явл. 1). В том же духе сокращены реплики Ивана Ивановича (д. I, явл. 6), Щербука (д. I, явл. 14), Анны Петровны (д. I, явл. 15; д. II, к. 2, явл. 17). Вычеркнута насмешливая жаргонная фраза, обращенная Трилецким к Венгеровичу (д. I, явл. 3); вообще сокращены разговоры о евреях (д. I, явл. 13).

Сценичность пьесы, драматизм действия усилены тем, что сняты некоторые прямые суждения, открытые оценки. Например, прямой ответ Венгеровича 1, почему ему не нравится Платонов (д. I, явл. 3); объяснение Войницева, почему он, кончив университет, нигде не служит (д. I, явл. 5); разговор о том, что Платонов всего школьный учитель, и его откровенное признание на эту тему (д. I, явл. 13); слова Платонова о том, что Войницев любит жену, «как Адам любил свою Еву» (д. I, явл. 22) и т. п.

Некоторые перемены коснулись характеров действующих лиц. Вычеркнут горячий монолог Войницева, обращенный к старому Глагольеву, но адресованный всем «отцам» («Счастье наше, что вы силы не имеете…» — д. I, явл. 2): обличительная тирада — не в характере мягкого, благонамеренного, «женоподобного, сентиментального» Войницева. Роль критика и судьи — себя самого и окружающих — целиком отдана в пьесе Платонову; но и в его речах ослаблены ноты резонерства и неумеренного самобичевания (д. II, к. 1, явл. 11 и 18; к. 2, явл. 9). Особенно значительна в этом плане правка явл. 9 третьего действия и 6 явл. четвертого действия: столкновение Платонова с Войницевым. В первоначальном (зачеркнутом синим карандашом) тексте — мелодраматическая сцена: Войницев, после патетических монологов, поднимает кинжал, чтобы убить спящего Платонова; тот вскакивает, кричит «Назад!!» и потом сам произносит монолог, исполненный отчаяния и сострадания к Войницеву. Потом, встретившись с Войницевым в их доме, Платонов уговаривает его «не пачкать своих рук преступлением», отказаться от мести и обещает сам убить себя: «Самоубийца человечнее убийцы! Хочешь моей смерти? Хочешь, чтоб я перестал жить?» — «Хочу», — отвечает Войницев.

На отдельном листке, вклеенном в рукопись, находится другая, сильно отличающаяся от первой, редакция явл. 9 третьего действия. Войницев, плача, кротко упрекает Платонова: «Ты меня убил… Ты это знаешь? Благодарю… Мне что? Бог с тобой… Пусть. Значит так тому и быть…»; потом, рыдая, просит отдать ему Софью («Спаси, голубчик!.. Ведь она моя! Моя!»). Платонов просит его уйти: «Я застрелюсь… Клянусь честью!» В ответ Войницев машет рукой и произносит: «Не надо… Бог с вами!» В итоге с особенным драматизмом звучит заключающий сцену монолог Платонова, проклинающего себя.

В следующем слое авторской правки (черным карандашом) продолжалось прежде всего сокращение текста. Оно началось со списка действующих лиц: исчезли дочери Щербука: Верочка 40 лет и Лизочка 25 лет. Соответственно в тексте были сняты все места, связанные с ними.

Сняты разговор Анны Петровны и Саши о маленьком Коле, сыне Платонова; большой диалог Войницева с Сашей о женитьбе (д. I, явл. 5); разговор Трилецкого с той же Сашей о том, как она потолстела (д. I, явл. 7). Зачеркнуты воспоминание Трилецкого о дедушке и о его письме про «факультеты», ненужные «для нежного сословия» (д. II, к. 1, явл. 11); вся сцена столкновения Платонова с Петриным, который собирается опротестовать векселя покойного генерала Войницева и тем наказать Анну Петровну (д. II, к. 2, явл. 8). Более краткими стали монологи Платонова (д. I, явл. 15; д. II, к. 2, явл. 5).

Некоторые вычерки, однако, едва ли можно объяснить одним стремлением к лаконизму. Таково признание Ивана Ивановича в явл. 3 первого действия: «На войне был, сотни тысяч имел на руках, а ни копеечки у Российской империи не взял… Одним жалованьем довольствовался…» Этот намек на повальное казнокрадство во время Крымской войны мог быть снят по соображениям цензурным, как и воспоминание старого Трилецкого о встрече и разговоре с царем.

Тот же характер носит зачеркивание смелых, резких, обличительных слов Платонова об отце в явл. 5 первого действия — подробный рассказ о его смерти; «Тяжело вспоминать ~ Он, видите ли, умирал с сознанием того, что он славный малый!»; «Сижу я у его изголовья ~ Говорит, а сам зубами скрежещет…» (см. варианты к стр. 21). Второй отрывок был просто вычеркнут; взамен первого появилось сравнительно нейтральное: «Я не люблю этого человека! Не люблю за то, что он умер спокойно. Умер так, как умирают честные люди».

По-видимому, теми же мотивами объясняются два вычерка во втором действии (к. 2, явл. 5): «А когда вы, милостивый государь, перестанете с вашим папашей воздвигать кабаки? А когда я перестану быть ревностнейшим посетителем ваших кабаков? Когда исчезнут Венгеровичи и не будут есть чужого хлеба Платоновы? Когда?»; «Молодежь, молодежь!.. ~ Мы и не живя сумеем умереть!»

Уточнялись характеры действующих лиц. Снято, например, замечание Ивана Ивановича, что в молодости он «Печорина и Базарова разыгрывал» (д. II, к. 1, явл. 3; Базаров, впрочем, остался: «Базаристей меня и человека не было…»); зачеркнуты некоторые пошловато-вульгарные обороты в речи Анны Петровны («Ах ты мой зюмбумбунчик этакий!» — д. II, к. 2, явл. 6); ее признание: «Когда был жив мой генерал, я сильно пила… Пила, пила, пила… И буду пить!» (д. II, явл. 5).

К последнему слою авторской правки (бледные чернила) относятся небольшие стилистические перемены и вставки взамен зачеркнутого. Н. Ф. Бельчиков замечал по этому поводу: «Автор руководился <…> стремлением распространить, дополнить текст, внести сглаживающие изменения в местах, где сокращения только разъяли связный текст, и дать новые редакции вместо сокращенных мест» («Неизданная пьеса А. П. Чехова», стр. 8–9). Новые тексты вместо зачеркнутых даны для отрывка 5 явл. первой картины второго действия, 9 и 10 явл. третьего действия, 6 явл. четвертого действия (см. варианты).

После всех исправлений и зачеркиваний в рукописи ее текст все-таки достигал почти десяти авторских листов, что вдвое превышало объем, возможный для обычного спектакля. Вероятно, и после этого продолжалась авторская работа над пьесой, и к этому этапу следует отнести слова Чехова, обращенные к М. Н. Ермоловой: «Половина зачеркнута» — в карандашной записи на первом листе рукописи.

М. П. Чехов писал о пьесе в 1924 г.: «Она, сколько припоминаю, была сделана по образцу французских мелодрам, изобиловала диалогами, и когда я мальчиком переписывал ее в двух экземплярах для цензуры, то у меня от ее интриги захватывало дух и холодело под сердцем. М. Н. Ермолова осталась недовольна этой пьесой, и автор подверг ее перестройке, но и в измененном виде пьеса так и не увидела света вплоть до самого 1923 года, когда ее издал Центрархив» (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 9-10).

Стр. 8. Я хочу вам рассказать, рассказать… — Первые строки из популярной в конце 70-х и начале 80-х годов песенки К. Франца «Стрелочек».

Стр. 39. Что-то слышится родное в звонких песнях ямщика!.. — Из стихотворения Пушкина «Зимняя дорога» (1826).

Стр. 59. Базаристей меня ~ Штоф унд крафт! — В романе Тургенева «Отцы и дети» (гл. X) Базаров советует Аркадию дать отцу читать книгу немецкого естествоиспытателя и философа Л. Бюхнера (1824–1899) «Stoff und Kraft» («Материя и сила»). Книга, написанная в духе вульгарного материализма, вышла в русском переводе в 1860 г. и вскоре стала настольной книгой среди молодого поколения «нигилистов».

Стр. 74. Оставьте всякую надежду! — Надпись на вратах ада (Данте. Божественная комедия. Ад, песнь третья).

Стр. 94. «Захер Мазох ~ наконец замирали…» — Имеется в виду роман австрийского писателя Л. Захер-Мазоха (1836–1895) «Идеалы нашего времени», переведенный на русский язык в 1877 г. Пьесу Захер-Мазоха «Unsere Sclaven» (русский перевод 1876 г. — «Рабы и владыки») Чехов упоминал в письме к брату Александру Павловичу (апрель 1883 г.).

Стр. 102. Сколько счастья, сколько муки… — Слова припева из старинного «цыганского» романса «В час роковой…» (слова и музыка неизвестного автора).

Стр. 106. Звон победы раздавайся… — Из стихотворения Г. Р. Державина «Хор для кадрили», написанного в 1791 г. по поводу взятия Измаила и положенного на музыку О. А. Козловским.

Стр. 109. А на лбу роковые слова: продается с публичного торга! — Из стихотворения Н. А. Некрасова «Убогая и нарядная». См. также юмореску 1883 г. «Лист» (т. II, стр. 112 и 500).

Стр. 117. И этому злодею ~ могла отдаться ты!.. — Слова Гамлета из одноименной трагедии Шекспира (д. III, сцена 4).

Стр. 177 …царя Эдипа, выколовшего себе глаза! — Эдип ослепил себя, узнав с ужасом, что роковое предсказание дельфийского оракула сбылось и он стал, вопреки своей воле, убийцей отца и супругом матери. Миф об Эдипе разработан Софоклом в трагедиях «Эдип-царь» и «Эдип в Колоне».

Стр. 341 (варианты).

…«Шли два приятеля вечернею порой…» — Из басни Крылова «Прохожие и собаки».

Вельзевул Буцефалович — иронически соединены прозвище дьявола и любимого коня Александра Македонского.

Стр. 345 (варианты). Пентефрий отсутствующий? — По библейской легенде, жена Пантефрия (Потифара), начальника стражи фараона, в отсутствие мужа тщетно соблазняла Иосифа, своего раба («Бытие», гл. 39).

Стр. 351 (варианты). …не Спинозы да Мартыны Задеки! — Комическое сопоставление знаменитого философа XVII в. и составителя толкователей снов — Мартына Задеки.

Впервые — «Слово». Сборник второй. К десятилетию смерти А. П. Чехова. Под редакцией М. П. Чеховой. Книгоиздательство писателей в Москве, 1914, стр. 8-36: На большой дороге. Драматический этюд в одном действии. А. Чехонте.

Сохранилась рукописная копия — цензурный экземпляр пьесы: На большой дороге. Драматический этюд в одном действии. А. Чехонте. На обложке — штемпель с датой представления в цензуру «29 мая 1885» и запретительная резолюция цензора: «К представлению признано неудобным. 20-го сентября 1885 г. Цензор др<аматических> соч<инений> Кейзер-фон-Нилькгейм». На обороте — заглавие с полной фамилией автора и помета карандашом: «К запрещению» (ЛГТБ).

Печатается по тексту цензурного экземпляра с исправлением:

Положите хранение устом! — вместо: Положите хранение устном! (стр. 199, строки 5–6).

Чехов написал драматический этюд, видимо, осенью 1884 г. Он сообщал Н. А. Лейкину 4 ноября 1884 г.: «В эту неделю не посылаю Вам несколько рассказов, ибо был все время болен и занят: пишу маленькую чепуху для сцены — вещь весьма неудачную…» (Такого рода критические отзывы о рассказах и сценках, посылавшихся не в «Осколки», а в другие издания, обычны в письмах Чехова тех лет: редактор «Осколков» был ревнив к тому, что не попадало в его журнал.)

В драматическом этюде «На большой дороге» Чехов воспользовался своим рассказом «Осенью», напечатанным в сентябре 1883 г. в журнале «Будильник» (см. т. II Сочинений).

Из рассказа были взяты место действия (кабак дяди Тихона) и основной конфликт: несчастный, опустившийся барин тщетно вымаливает рюмку водки, отдает кабатчику медальон с портретом неверной и все еще любимой жены, а случившийся тут же мужичонка узнает своего барина и рассказывает его историю.

Переделывая рассказ для сцены, Чехов значительно увеличил его объем — более чем втрое. О людях, укрывшихся от осеннего дождя в кабаке дяди Тихона, в рассказе сообщалось кратко: «В кабаке дяди Тихона сидела компания извозчиков и богомольцев». В пьесе они стали действующими лицами: богомолки Назаровна и Ефимовна, старик-странник Савва, прохожий фабричный Федя. Драматический конфликт был усилен введением нового действующего лица — бродяги Егора Мерика, у которого в прошлом тоже несчастная любовь и который чуть не убивает жену барина, неожиданно появившуюся в кабаке. (Образ конокрада Мерика, напоминающий Осипа в пьесе «Безотцовщина», позднее возник в рассказе «Воры», 1890 г. См. об этом статью: Н. К. Пиксанов. Романтический герой в творчестве Чехова. Образ конокрада Мерика. — «Чеховский сборник». М., 1929).

Рассказ «Осенью» заканчивался авторским риторическим вопросом: «Весна, где ты?» Сцена «На большой дороге» — драматическими восклицаниями Мерика: «Тоска! Злая моя тоска! Пожалейте меня, люди православные!»

Пьеса была представлена в драматическую цензуру в мае 1885 г. и 20 сентября того же года запрещена к представлению по рапорту цензора Е. И. Кейзер-фон-Нилькгейма: «Действие происходит ночью, в кабаке на большой дороге. Среди всяких бродяг и проходимцев, зашедших в кабак обогреться и переночевать, оказывается разорившийся дворянин, который умоляет целовальника дать ему выпить в долг. Из разговора выясняется, что дворянин запил с горя вследствие того, что жена бросила его в день свадьбы. Случайно, чтобы укрыться от непогоды, попадает в кабак барыня, в которой несчастный пропойца узнает свою вероломную подругу. Один из посетителей кабака, сочувствующий пьяному дворянину, замахивается на нее топором, но его удерживают, и драматический этюд оканчивается неудавшимся покушением. Мрачная и грязная пьеса эта, по моему мнению, не может быть дозволена к представлению». На рапорте цензора надпись: «Запретить. Е. Феоктистов. 20 сент. 1885 г.» (ЦГИА, ф. 776, оп. 24, ед. хр. 4, л. 58; Чехов. Лит. архив, стр. 259–260).

М. П. Чехов вспоминал: «Этюд этот был запрещен драматической цензурой потому, что в нем был выведен пропившийся помещик. Я помню, что в вернувшемся из Петербурга цензурованном экземпляре этой пьесы всюду было многозначительно подчеркнуто синим карандашом слово „барин“, очевидно, слово это тогда считалось священным, и пропившийся барин не мог быть выводимым на сцене в кабаке» (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 10). Об этой пьесе М. П. Чехов упоминал в своих воспоминаниях и раньше, однако называл ее по памяти неточно: «Барин» («Новое слово», 1907, кн. 1, стр. 199; «О Чехове». М., 1910, стр. 267).

19 ноября 1911 г. М. П. Чехова обратилась в Главное управление по делам печати с прошением о выдаче «копии пьесы А. П. Чехова „Барин“, написанной им в 1883, 1884, 1885 или 1886 годах» (ЦГИА, ф. 776, оп. 25, ед. хр. 987).

В начале 1912 г. газета «Русские ведомости» сообщила о находке пьесы в анонимной заметке «Неизвестная пьеса Чехова»: «Те, которые читали „На большой дороге“, отзываются об этом драматическом этюде, написанном еще совсем в старых формах, как о произведении очень тонкого письма и большой художественной прелести. Лишь конец, по их отзыву, — несколько сгущенный» («Русские ведомости», 1912, 10 февраля, № 33). Рецензент замечал еще, что в изображении «сбившихся с жизненного пути людей Чехов был как бы предшественником Максима Горького и его „На дне“».

11 февраля в более пространной заметке «Русских ведомостей» рассказывалось содержание пьесы. «Этюд не может, конечно, идти в сравнение с теми произведениями Чехова, которые дали ему славу драматурга. Но и в нем, во многих частностях, в отдельных фразах из разговора ночующих в кабаке на большой дороге чеховское перо чувствуется. И сквозь густую фабулу пробиваются местами тонкие чувства и меткие наблюдения».

В 1914 г., когда отмечалось 10-летие со дня смерти Чехова, пьеса была опубликована М. П. Чеховой в сборнике «Слово», вышедшем под ее редакцией. Тогда же пьеса была поставлена на сцене Малаховского театра (под Москвой). В ней участвовали: Гарин (Борцов), Рындина (Борцова), Нелидов (Мерик), Ворогумин (Федя), Биллер (Назаровна), Блюменталь-Тамарина (Ефимовна), Кручинин (Савва). Вступительное слово перед спектаклем прочел Ю. Соболев.

В газете «Русское слово» 2 июля 1914 г. был напечатан отклик на спектакль, повторенный 4 июля «Обозрением театров» (В. Н. <В. А. Никольский?>. Новая пьеса Чехова. — «Русское слово», 1914, 2 июля, № 151; «Обозрение театров», 1914, 4 июля, № 2486). «Только местами, — замечал рецензент, — вспыхивают на протяжении этой, сильно растянутой пьесы, искры чеховского таланта, то разгораясь и ярко освещая чрезвычайно жизненную фигуру прохожего фабричного Феди, в речах которого чувствуется будущий Епиходов, то потухая под пером неопытного драматурга.

Во всяком случае, для истории чеховского драматического творчества эта недавно открытая пьеса является чрезвычайно ценною, и литературная критика не замедлит, конечно, заняться этим этюдом».

Но литературная критика в ту пору не откликнулась на пьесу, а театральная критика, в лице Эм. Бескина, отозвалась резко отрицательно. «Это — не Чехов», — восклицал Бескин. Не зная, что пьеса была запрещена цензурой, он полагал, что Чехов «скрыл ее» и сетовал: «А еще лучше бы — оставить „На большой дороге“ как биографический документ, в книге, и не пересаживать его на сцену». О самом драматическом этюде Бескин писал: «В нем нет еще совсем будущего автора „Вишневого сада“, нет его элегии, а есть, напротив, та мелодраматическая подчеркнутость, которой грешил Чехов в период своего еще не сложившегося пера. Нам известно о мелодраме „с ужасами“, которую молодой Чехов написал и снес М. Н. Ермоловой. Вернувшись от Ермоловой, он разорвал в клочки и сжег эту мелодраму. „На большой дороге“ разнится от этой мелодрамы, вероятно, только тем, что Чехов не успел разорвать ее» (Эм. Бескин. «На большой дороге». — «Театральная газета», 1914, 6 июля, № 27).

Эта рецензия осталась единственным театральным откликом на постановку Малаховского театра. Публикация «Театральной газеты» представляет, однако, большой интерес — фотографиями первых исполнителей и сцен из спектакля.

Стр. 199.

Положите хранение устом! — Часть стиха в одном из псалмов: «Положи, господи, охрану устам моим, и огради двери уст моих» (Псалтирь, псалом 140, ст. 3).

Ты пренебреги, как говорит Счастливцев… — В комедии А. Н. Островского «Лес» в авторском тексте этой реплики нет, однако она прочно закреплена в театрально-сценической традиции актерского исполнения. Начиная с В. Н. Андреева-Бурлака, исполнители роли Счастливцева вставляют ее в последней сцене пьесы (во время монолога Несчастливцева «Аркадий, нас гонят…» и т. д.).