Книга: Призрак Белой Дамы
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: Часть II Йоркшир

ГЛАВА 5

Спустя три месяца я стала женой Клэра.
Я все еще была худа и бледна. Самым ужасным было то, что мне обрезали волосы. Меня остригли, потому что длинные волосы истощают тело во время болезни. Теперь на голове у меня была шапка кудрей, как у мальчишки. Клэр сказал, что это неважно, ведь на свадьбе волосы будут прикрыты фатой.
Он подчинил себе всех, включая меня. Я не могла противиться ничьей воле, мельчайшее дуновение могло меня унести куда угодно. Можно сказать, что я вышла замуж за Клэра потому, что он приказал сделать это, так же, как я ела, пила и двигалась, подобно послушной марионетке, следуя любому совету.
Я больше не боялась Клэра. Страх ушел, пока я болела, и вместе с ним исчезли и остальные чувства — любовь, печаль и ненависть, как будто все это принадлежало другой девушке, давно умершей.
Поведение Клэра во время моей болезни покорило бы сердце любой женщины, способной чувствовать. Как только я смогла принимать посетителей, он являлся каждый день. Иногда молча сидел, иногда читал вслух, иногда наигрывал тихие нежные мелодии, успокаивающие мои нервы. Он был хорошим музыкантом, о чем никогда не упоминал раньше, во время моих неумелых выступлений на арфе и пианино. Однажды, когда я уже могла выходить, я услышала его разговор с моей теткой, и он очень подействовал на меня. Тетя сомневалась, когда назначить свадьбу — я, дескать, еще слишком слаба и нездорова, только что перенесла болезнь, может, подождать еще месяц или около того…
— Ни дня, — отрезал Клэр. — Мне не терпится увезти ее из этого пагубного места к тишине, чистому воздуху моих родных вересковых пустошей. Там она обретет, по крайне мере, душевный покой, если не восстановление физических сил. Город ей ненавистен, и при всем моем глубочайшем уважении к вашей преданной заботе, леди Расселл…
— Сделайте одолжение, милорд, будем откровенны, — сказала тетя с усмешкой в голосе.
— Я терпеть не могу эту девчонку, а она меня ненавидит. Самая большая радость для меня — это избавиться от нее. Как только мы с вами окончательно договоримся…
— Мы уже обо всем договорились, — ледяным голосом ответил Клэр. — Больше обсуждать нечего. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моем слове?
— Сомневаться, в таком благородном человеке?
Я прокралась к себе, прежде чем они меня заметили. Тетины интонации подсказали мне нечто, о чем я раньше не догадывалась. Она ненавидела Клэра точно так же, как и меня. Это подняло его в моих глазах. Единственное чувство, владевшее мною в те дни, было угрюмое отвращение к леди Расселл и всему, что с ней связано. Если Клэр заберет меня от нее, из этого ненавистного дома и отвратительного города…
И вот я стою рядом с ним в соборе Святой Маргариты. Звуки органа эхом отражаются от высоких сводов. Я слушаю слова, которые сделают меня леди Клэр. Когда он берет меня за руку, его пальцы сжимают нежно, словно он боится, что она рассыплется. Кольцо было сделано точно по моему пальцу, но множество сверкающих бриллиантов и опалов делают его тяжелым. Я одета в белое шелковое платье, отделанное кружевом, на голове жемчужная диадема, в которой моя мама выходила замуж. Ее драгоценности, давно хранившиеся у мистера Бима, были вручены мне накануне, и мистер Бим, на мгновение ставший похожим на свое имя, принес мне свои искренние поздравления.
После церковной церемонии в нашем доме был шумный прием. Я неподвижно и чопорно стояла в своих кружевах и жемчугах и покорно улыбалась гостям. Большей частью это были друзья Клэра да несколько наименее вульгарных знакомых леди Расселл. Механически улыбаясь и раскланиваясь, я вдруг поняла, что в этой толпе у меня нет ни одного друга. Мне показалось очень грустным, что в такой важный день рядом с девушкой нет ни одного близкого человека.
Мистер Бим наблюдал за мной через комнату. Он, без сомнения, считал себя моим другом, но выражение, смягчавшее его тяжелое старое лицо, было выражением облегчения и удовлетворения. Джонатана, конечно, не было. Мне казалось, что я заметила его в церкви, спрятавшегося за; одну из колонн.
Клэр взял меня за руку:
— Пора переодеваться. Мы должны выехать из города до темноты.
Я послушно повернулась, чтобы уйти, но внезапный легкий холодок проник сквозь оболочку равнодушия, так долго служившую мне защитой. Ко мне спешила тетя. Мы поднялись вместе по ступеням в сопровождении зубастой молодой девицы, которая на правах дальней родственницы Клэра сопровождала меня; снизу раздались взрывы смеха.
Мои сундуки были упакованы и готовы к отправке. Один был приоткрыт в ожидании свадебного убора. Моя тетя и достопочтенная мисс Аллен сняли его с меня и помогли одеться в мягкое кашемировое платье, в котором я должна была путешествовать.
Несмотря на тетины вялые возражения, Клэр решил не задерживаться в Лондоне даже на ночь. Он стремился попасть домой после столь долгого отсутствия. Он терпеть не мог Лондон, как и я, к тому же в городе не было подходящего места, где мы могли бы остаться.
В особняке Клэра в Белгравии никто не жил уже несколько лет, он был непригоден для приема дамы. Итак, первую брачную ночь нам предстояло провести в прелестной маленькой гостинице по дороге на север, которую он хорошо знал.
В хозяйстве мисс Плам даже старую кошку отсылали с глаз долой в определенное время года, чтобы через положенный срок она появлялась с выводком очаровательных котят. Само собой разумеется, девочки были осведомлены лучше, чем полагала мисс Плам. Среди хихиканья и домыслов мы создавали определенные теории. Даже удивительно, как далеки мы были от правды. Большинство из нас с негодованием отвергло и подробное описание, данное одной девочкой, папа которой разрешал ей играть без надзора во дворе конюшни, среди лошадей и охотничьих собак. Лошади и собаки — возможно, но люди!..
Я знала, что первая брачная ночь для женщины — это что-то, чего надо бояться, и что «эту часть» супружества надо переносить со спартанской стойкостью, как часть цены, которую мы платим за хорошую семью. Ну, вот и все, что я знала, и часто я отчаянно желала обладать более точными сведениями. С чем-то известным, пусть даже страшным, легче справиться, чем с беспрепятственным полетом воображения. Тетя не была тем человеком, у которого я стала бы разузнавать о таких вещах, и все же, если бы мы остались одни в этот день, я спросила бы у нее, рискуя услышать колкости и грубый смех, так сильно я была напугана. Но возможности не представилось. Достопочтенная мисс Аллен волновалась, хихикала и не отходила от меня ни на шаг. Я бы скорее умерла, чем обнаружила перед ней свой страх и невежество.
Клэр ждал меня у подножия лестницы среди группы своих друзей. Некоторые из них изрядно опьянели, и их смех и грубые шутки бросали меня в краску. Клэр был явно раздражен. Он схватил меня за руку, потащил из дому, и не успела я опомниться, как уже сидела в карете. Он вернулся, чтобы проследить за погрузкой моих сундуков и обменяться несколькими словами со своими друзьями.
Было ясно, холодно и ветрено — типичная апрельская погода, но не холод заставил меня задрожать, когда я забилась в уголок, в который меня посадили. Когда я приподнялась, чтобы поправить шляпку, я увидела в обращенном на улицу окне кареты лицо.
Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать Джонатана. Его волосы от ветра стояли торчком, а щеки и нос были ярко-красного цвета. Но глаза…
— Что… — начала я.
— Тише. Я не хочу, чтобы он — Клэр — заметил меня и испортил день вашей свадьбы кровопролитием. Я не пришел бы сюда, если бы не обещал своей матушке передать вам ее любовь.
— Спасибо вам, — сказала я. — Я ее тоже очень люблю. Вместо того чтобы уйти, он стоял, тупо глядя на меня.
Я не забыла его бессвязных слов в тот день, когда я заболела, и воображала, что он, как книжный герой, услаждает свой взор последними взглядами на утраченную любовь, но он не подходил на эту роль — весь помятый и красноносый.
— Вы не простили меня?
— Мне нечего прощать. Ваше грубое поведение не было причиной моей болезни.
— Это все, что вы поняли, — грубое поведение? Ну что ж, может, так и лучше для вас. Но не успокаивайте себя мыслями, что, покинув Лондон, вы избегаете подобной грубости. Думаю, что вы увидите кое-что, что вас потрясет и на севере. Высокомерие Клэра не может не проявиться при совместной жизни.
— Вы говорите о моем муже, — холодно ответила я. — Если это, по вашему мнению, подходящие поздравления невесте…
— Нет, — взорвался Джонатан. — Я не собираюсь говорить что-либо подобное. Я слишком расстроен, чтобы контролировать себя… Люси… — Он просунулся в открытое окно и взял мои руки. — Добрые пожелания моей матушки были всего лишь предлогом. Я пришел только по одной причине — сказать вам, что вы не так одиноки, как, может быть, думаете. Если когда-нибудь с вами приключится беда или вам станет страшно, словом, если вам когда-нибудь понадобится помощь… Я вырвала руку:
— Уходите, уходите, он приближается!
Лицо Джонатана мгновенно исчезло. Мой муж вошел в карету, я откинулась в уголок и постаралась скрыть волнение. Намек Джонатана на мое одиночество потряс меня: он так перекликался с моими собственными страхами. Но его участием я тронута не была. Сперва он обругал меня, потом сбежал. Мог ли он быть тем самым «другим», о котором говорила тетя в ту ужасную ночь, когда я пыталась сбежать? Если так, то она лучшего мнения о нем, чем он заслуживает. Он выказал себя одновременно и бессердечным человеком, и трусом. С непоследовательностью юности я питала отвращение к насилию и одновременно осуждала человека, стремившегося избежать его.
Карета тронулась. Некоторое время за нами бежало несколько самых пьяных гостей, но кучер подстегнул лошадей, и они отстали. Клэр отвернулся от окна, прикрыл его и повернулся с улыбкой ко мне.
— До чего приятно отделаться от старых друзей! А чего от вас хочет ваш дурно воспитанный воздыхатель из конторы стряпчего?
Я была слишком потрясена, чтобы отвечать. Презрительная насмешка, с которой он говорил о Джонатане, удивила меня не меньше, чем-то, что он заметил его.
— Да, да, — ласково сказал Клэр, наблюдавший за моим лицом. — Я видел его. Вам нечего бояться сцены, Люси, это было бы проявлением дурного вкуса — устраивать сцены в день свадьбы, даже если бы я снизошел до того, чтобы проучить клерка. Кстати, он напомнил мне, что я до сих пор не попросил у вас прощения за свое поведение в тот день, когда вы заболели. Я сходил с ума от беспокойства и не мог держать себя в руках. Ну и действовал я, исходя из ложного впечатления, мне казалось, что Джонатан — джентльмен.
— А иначе вы не вызвали бы его?
Глаза Клэра вспыхнули недобрым огнем, и я поспешила добавить:
— Нет, нет, я понимаю. Вы не могли бы встретиться с… но я считала, что дуэли запрещены законом.
Клэр смягчился и улыбнулся снисходительно.
— Законы чести древнее любых судебных законов. Но женщине присуще отвращение к насилию. Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. Я знаю, что у вас были поклонники. Теперь все это в прошлом, и у меня нет желания впредь касаться этого предмета.
Я гадала, знает ли он о Фернандо. Теперь я не сомневалась, что знает, и могла только оценить ту деликатность, с которой он сообщил мне о своей осведомленности и о своем безразличии к этому. Было что-то очень галантное в том, как он избавил меня от упоминания о неприятностях и как это отличалось от моего дурно воспитанного воздыхателя, как Клэр назвал его.
Я исподтишка разглядывала своего мужа. Я думала, что если говорить это слово почаще, то можно будет осознать его. Он молчал, на его красиво очерченных губах была милая улыбка, профиль был четким, как на старинных монетах. Его маленькие руки в лайковых перчатках покоились на коленях. Они были белы и ухоженны, как женские, но я знала, что в них есть сила. Я была наслышана о славе Клэра как фехтовальщика. Эти руки могли быть и нежными. Я вспомнила о том, как он поглаживал мои руки, а однажды щеку, подумала о приближающейся ночи… По моему телу пробежала дрожь.
Клэр тотчас повернулся ко мне и, рассыпаясь в извинениях, стал закутывать меня в меховую полость, при этом он случайно сбросил на пол мой ридикюль, из которого при падении высыпалась часть его содержимого. Клэр передал мне сумку и предметы, выпавшие из нее. Среди них было письмо.
— Это от господина Джонатана? — спросил он. На лице его была улыбка, но она не обманула меня. Я поспешила ответить:
— Нет, конечно. Я думаю, это поздравительное письмо от моей старой школьной подруги — да, вы же знакомы с ней, Маргарет Монтгомери. Тетя вручила мне его, когда мы уже отъезжали. У меня не было времени…
Я уже начала вскрывать его. Но прежде чем я смогла вынуть из конверта послание, рука Клэра ловко выхватила его.
Он прочел послание, пока я сидела, взирая на него со смешанным чувством страха и негодования. Пока он читал, его брови все сильнее хмурились. Он хладнокровно разорвал письмо на мелкие кусочки и вышвырнул их в окно. Потом повернулся ко мне:
— Так я и думал. Злобная сплетница худшего тона.
— Это было мое письмо, — наконец сказала я. — Оно было адресовано мне.
— Оно было адресовано персоне, более не существующей. Теперь вы — леди Клэр, и ваш муж не только имеет право, но и должен встать между вами и злобой тех, кто желает вам зла.
— Маргарет вовсе не желает мне зла! — воскликнула я. — Она друг мне, она…
— Она моя родственница, — прервал меня Клэр. — Я слишком хорошо знаю ее суеверный истеричный характер.
Если бы он был груб или повысил голос, я, может быть, и набралась бы мужества, чтобы протестовать. Но он по-доброму улыбался мне, и голос его был нежен. Не только его положение, но даже его возраст, значительно превышавший мой, заставляли мои претензии казаться дерзостью. Мой гнев был побежден этими соображениями, да и простым, любопытством.
— Что она написала? — спросила я. Клэр засмеялся и похлопал меня по руке.
— Вы слишком хорошенькая, чтобы забивать себе голову подобной чепухой, — снисходительно уронил он. — Мы должны хорошо о вас заботиться, вы так хрупки, что малейшее дуновение может унести вас. Говорят, воздух вересковых пустошей полезен для больных легких. Вот почему я поспешил увезти вас.
— Больных легких? У меня не…
Клэр продолжал, как будто не слыша меня:
— Я заказал тяжелые драпировки для ваших комнат: дом полон сквозняков. Он изрядно обветшал за последние годы, но это мы быстро исправим. Для вашей комнаты я выбрал новую мебель и отослал ее на прошлой неделе. Думаю, вам она понравится.
Моя рука невольно потянулась к свадебному подарку Клэра — прелестному золотому медальону с монограммой, составленной из наших инициалов, в обрамлении маленьких сапфиров, висевшему у меня на шее. Вкус Клэра был безупречен, в этом не было сомнений, и все же… Во мне разгорелась искра бунта.
— Я бы предпочла сама выбрать себе мебель, — выдавила я. Клэр удивленно взглянул на меня.
— Не принято, чтобы дамы выбирали обстановку для дома, — ответил он, тонко улыбаясь. — А потом, вы же не знаете своих комнат, как бы вы смогли выбрать?
— Вы правы, — покорно сказала я.
— Если вам что-то не понравится, мы заменим, — предложил Клэр.
Он внезапно поморщился и торопливо закрыл окно. Наш путь пролегал около реки. С приходом весеннего тепла начали оттаивать горы мусора и отвратительных отбросов. Зловоние, чувствовавшееся даже зимой, стало невыносимым.
Но вот город остался позади, окрестности стали прелестны — со свежей зеленью посевов и травы, с яркими пятнами первоцветов в ложбинах. Тихие деревенские домики уютно расположились среди деревьев. Клэр обращал мое внимание на самые красивые виды. Когда день пошел на убыль, он смолк, да и я сидела в своем уголке тихо, как мышка, глядя на закат.
Уже стемнело, когда мы подъехали к гостинице, где должны были провести ночь. Когда мы въехали на мощеный двор, меня всю трясло от волнения, усталости и голода — целый день у меня крошки во рту не было. Я хотела выйти из кареты, но была так слаба, что чуть не упала. Клэр подхватил меня на руки и внес в гостиницу. Он нес меня так, как нес бы любимого ребенка, и я снова, как делала это часто в последние дни, сказала себе, что должна быть счастлива, имея такого заботливого мужа. Он оставался ласков, даже когда журил меня.
У меня не было горничной. Мэри была служанкой моей тети, да и Клэр был о ней невысокого мнения, я уже научилась узнавать его мысли без слов — по взгляду, малейшему движению губ. Когда мы приедем в Йоркшир, для меня возьмут горничную из местных. Клэр считал, что слуги, привезенные из Лондона, становятся нерадивы и грубы вдали от дома.
Жена хозяина гостиницы, симпатичная молодая женщина со свежим лицом, помогла мне переодеться с дороги, и, согревшись у огня и выпив немного вина, я почувствовала себя лучше. Мы пообедали в одиночестве — компания, собравшаяся в общем зале, была не для Клэра. От волнения у меня почти не было аппетита. Высокий мужчина, сидевший напротив меня за столом, казался незнакомцем. Я не могла себе представить, что буду обедать с ним наедине, более того… Тут мои мысли зашли в тупик.
Мы занимали несколько комнат, из которых я видела только свою мило обставленную спальню с камином и огромной кроватью с пологом. Когда пришла молодая женщина, чтобы помочь мне лечь, Клэр незаметно удалился. Я старалась казаться равнодушной, но тщетно. Сердце мое колотилось с такой силой, что его биение можно было увидеть на моем горле и запястьях. Хозяйка гостиницы была примерно моего возраста, но из нее можно было выкроить двоих меня. Пока она суетилась в комнате, поправляя огонь в камине и складывая мою одежду, она бросала на меня взгляды, в которых смешивались понимание и веселость. Простая деревенская женщина, она была приучена прислуживать господам, и знала свое место, и все же ее доброе сердце взяло верх над приличиями. Перед тем как уйти, она несмело положила мне на плечо тяжелую темную руку и прошептала, улыбаясь:
— Его светлость — хороший, красивый мужчина. Не бойтесь, миледи, все будет хорошо…
Вспыхнув от собственной смелости, она выбежала из комнаты.
Я с трудом взобралась по ступенькам на большую кровать и села, застыв в ожидании. У меня были прелестные ночные чепчики с оборками, но моя маленькая подруга не советовала мне надевать чепец. Узлы и завязки не годятся для невесты. Я поинтересовалась почему. Когда смысл ответа дошел до моего сознания, я почувствовала, что заливаюсь краской, начиная от воротника моей нарядной кружевной ночной рубашки. Я немного согрелась, когда это прошло, а может, меня согрели добрые грубоватые слова женщины. Я нервничала так сильно, что кружева на груди моей ночной рубашки трепетали от биения моего сердца, как от сильного ветра. Но вот новое беспокойство отчасти вытеснило старое: понравлюсь ли я ему?
Когда дверь, наконец, открылась, я коротко вскрикнула. Должно быть, я представляла весьма смешное зрелище — застывшая на высокой постели, натянувшая одеяло до подбородка, с бледным лицом и огромными глазами. Клэр выглядел таким массивным, стоя в дверях. Он был одет как обычно.
Медленно и размеренно он приблизился к постели. Я поворачивала голову, чтобы следить за его приближением. Он был так высок, что не нуждался в ступенях, чтобы оказаться на одном уровне со мной.
— У вас есть все, что нужно? — спросил он. — Вас удобно устроили?
Я только молча кивнула.
Его взгляд остановился на моей шее, где сумасшедшее биение пульса выдавало мое волнение, и отблеск чувства появился, наконец, на его застывшем бледном лице, смягчив его выражение.
— Вы, наверное, очень утомлены после всех волнений сегодняшнего дня, — произнес он нежно. — Отдохните, как следует.
Он слегка наклонился и поцеловал меня в лоб. Губы его были холодны как лед. Он вышел из комнаты, больше не взглянув на меня. Дверь тихо закрылась.
Я плакала, пока не уснула. Одна на огромной постели, в комнате, по стенам которой плясали жуткие тени от камина, но я не смогла бы сказать, что же я оплакивала.
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: Часть II Йоркшир