Прошло шесть лет после того памятного дня в суде, но все еще одно только воспоминание о нем заставляет меня содрогнуться. За эти годы было так много счастья в моей жизни, однако оно не было совершенно безоблачным.

Над всеми нами, обитателями Леверсон Мейнор, висела тень сомнения. Иногда ночью я вдруг просыпалась, и мне казалось, я опять вернулась в прошлое. Бывало, я даже закричу. Родерик примется успокаивать меня. Ему и без слов понятно, что меня преследует. Он просто скажет: «Все позади, моя дорогая. Все прошло. Надо забыть об этом».

Я не перестаю спрашивать себя, как это случилось? Как она умерла? Кто положил в стакан эти таблетки? Может быть, сама Лайза? Нет, как бы я ни старалась, не могу в это поверить.

Я прижимаюсь к Родерику. Он здесь-живой и здоровый, рядом со мной. Я немного успокаиваюсь, но не могу насовсем выбросить эти мысли из головы.

Я говорю себе: должно быть, это Лайза сама, нечаянно. Вероятно, это произошло так, как предположила в своих показаниях в суде леди Констанс. Показаниях, ставших поворотной точкой. Она говорила тогда так убедительно.

Вынесенный приговор стал благодеянием для всех нас, на кого падала тень подозрения. На этом все было закончено. Нет, как оказалось, не совсем закончено. Правда, не было больше расследований и дотошных вопросов, но в наступившем, казалось бы, мире и покое наша совесть продолжала мучить нас. Мы хотели, чтобы Лайза ушла, и она ушла…

Мы вышли из зала суда опьяненные чувством радостного облегчения. Но сомнения остались. И они были с нами все эти шесть лет.

Через год после вынесения приговора мы с Родериком поженились. Случившееся ни для кого из нас не прошло даром. Мари-Кристин ликовала, но время от времени на нее находила странная задумчивость, и в глазах мелькала какая-то тайна. Ее уже нельзя было назвать ребенком. Над ней, как и над всеми нами, тоже висела эта тень.

У нас с Родериком родился сын, потом дочь. Роджеру сейчас четыре года, Кэтрин почти три. Они оба очаровательные создания, и когда я смотрю, как они играют в саду или ездят верхом по кругу на своих пони, я счастлива.

Потом я иду в дом и прохожу мимо той комнаты, которая когда-то принадлежала Лайзе. В ней нет никаких видимых следов ее пребывания, но каким-то образом она все еще остается там. Мой отец время от времени навещает нас. Он очень гордится своими внуками и часто говорит мне, каким счастливым стал для него тот день, когда я разыскала его. Он прекрасно ладит с Чарли и, я думаю, они часто в беседах вспоминают маму.

Я была очень растрогана, когда отец подарил мне статую «Танцующей девы». Он оказал, что хочет, чтобы она была у меня. Это была самая дорогая для него вещь. Я не хотела забирать ее у него, но он настаивал. «Глядя на нее, я всегда ощущал рядом присутствие Дейзи, — сказал он мне. — И это приносило мне облегчение. Но теперь у меня есть дочь и внуки. И пусть лучше она будет у тебя».

Она стоит в моей комнате. При взгляде на нее я ясно вижу маму. Он сумел передать какое-то сходство, что-то неуловимое, свойственное только ей одной. Я смотрю на нее и представляю, что мама здесь, рядом, она улыбается, радуясь за меня, потому что, пройдя через многие испытания, я наконец обрела любимого мужа и детей.

Мы с леди Констанс по-прежнему самые лучшие друзья. Ее внуки — это ее величайшая радость. Она по натуре не склонна к проявлению нежных чувств, но иногда не может справиться с переполняющей ее любовью ко мне. И, разумеется, она обожает своих внуков.

Когда в конце концов Леверсон Мейнор стал нашим домом, Мари-Кристин была очень довольна.

Ее интерес к археологии перерос в страстное увлечение. Сейчас она очень подружилась с одним молодым археологом, с которым познакомилась через Фиону и Джека. Думаю, вскоре можно ожидать их помолвки.

Но воспоминания о Лайзе не исчезли полностью даже у Мари-Кристин. Не знаю, будет ли так всегда. Все в доме ощущают это. Так мне сказала Герти.

Не так давно у меня с ней состоялся любопытный разговор.

— Я испугалась, когда эта дуреха Мейбл разговорилась там, перед всеми этими судьями, — вспоминала Герти.

Ее слова заставили меня вздрогнуть от страха, но я спокойно сказала:

— Вскоре выяснилось, что ее словам нельзя верить.

— Да, но она могла зайти слишком далеко. Она уже почти это сделала.

— Благодаря твоим показаниям всем стало ясно, что у нее неустойчивая психика. И когда ее вызвали опять, это полностью подтвердилось.

— Должно быть, она слышала разговоры слуг.

— Разговоры о чем?

— Ну, они ведь все знали — что вы были обручены с мистером Родериком, а потом все распалось, потому что вы думали, что он ваш брат. Потом он женился, а вы узнали, что он вовсе не брат вам, и вы могли бы тогда с ним пожениться.

— Откуда ты все это знаешь?

— Слуги всегда все знают. Они слышат словечко там, словечко тут. Потом складывают их вместе и, пожалуйста, все готово. Они вас любят. И им хотелось, чтобы вы с мистером Родериком поженились. Они не очень-то к ней хорошо относились, к миссис Клеверхем. Все эти годы им приходилось терпеть от леди Констанс, а когда я рассказала им про бюст, они решили, что это на самом деле благородный поступок. Леди Констанс, она, конечно, настоящая знатная леди, хотя и это может надоесть. Но эта миссис Клеверхем, она была вообще не леди. Нам хотелось что-то среднее.

— Ты хочешь сказать, они все знали и не рассказали об этом?

— Они отвечали на вопросы, только и всего. Зачем им было говорить больше того, о чем их спрашивали?

— За исключением Мейбл.

— Ну, она много не могла знать. Где-то что-то услышала, а потом все переиначила по-своему.

— Герти, — сказала я. — Твои показания настолько изменили ход дела.

— Я этого и хотела. Я не хотела новых неприятностей, никто из нас не хотел. Зачем нам в доме неприятности? Придут, может, новые люди, и тогда что станет с каждым из нас? И я помнила, как вы тогда выручили меня с этим бюстом. Я бы тогда потеряла место, если бы не вы.

Я спросила:

— Но что же они все-таки на самом деле думали о смерти миссис Клеверхем?

— О, они считали, это она сама их приняла. По ошибке. Забыла, наверное, что уже раньше принимала. Вот что они все думали, а то как же?

Я поняла. Они хотели, чтобы было так. Но что, по их мнению, произошло в действительности? И часто ли они потом вспоминали об этом?

Тень сомнения лежала на всех обитателях этого дома.

Был великолепный весенний день. Как часто бывало, я сидела в саду с леди Констанс. Дети играли на зеленой лужайке, и я заметила, как она провожает их глазами.

— Замечательные малыши, — сказала она. — В них я вижу вас обоих — и тебя, и Родерика.

— Правда? А я выискивала сходство, но так и не обнаружила его.

— Оно, несомненно, есть. Благодарю тебя, моя дорогая. Ты знаешь, я так рада, что ты приехала тогда. Я часто мысленно возвращаюсь в то время, когда мы сидели с тобой в этой глубокой темной яме. Сейчас люди восхищаются стариной, проходят по этому каменному полу, на котором когда-то мы сидели, спрашивая себя, не пришел ли наш последний час. Я думаю, это стало поворотным моментом в моей жизни.

— И началом нашей дружбы, за что я благодарна судьбе.

— Для меня это было откровением…

К нам подбежала Кэтрин, чтобы показать сорванную маргаритку.

— Это мне? — спросила леди Констанс.

Кэтрин покачала головой и протянула цветок мне.

— У меня есть еще одна, бабушка, — сказал подбежавший к нам Роджер, — это тебе.

Меня растрогала ее радость. В тот момент я подумала, каким полным могло бы быть наше счастье. Я мельком взглянула через плечо на окно комнаты, когда-то принадлежавшей Лайзе. Мне казалось, я почти вижу ее там. Так со мной часто бывало. «Прошло уже шесть лет с того дня, — думала я. — Неужели всегда будет так?»

Дети умчались прочь.

— Хорошо, что все так получилось, — сказала леди Констанс.

— И мы счастливы, — ответила я.

— Чего никогда бы не было, если бы… Мы должны забыть то время, Ноэль. Оно уходит от нас все дальше и дальше. Но я вижу, ты не можешь заставить себя забыть это… совсем.

— А вы?

Она покачала головой.

— Иногда я тоже вспоминаю. Эти воспоминания не оставляют меня подолгу. Я говорю: «Уходи. Ты причинила так много горя за свою жизнь». Я рада, рада, что она умерла, Ноэль. Так было лучше для нее и лучше для всех нас.

— Она могла вылечиться.

— Она никогда не вылечилась бы до конца. И остаться без внуков было бы для меня невыносимо. Внуки — это продолжение рода Клеверхемов в следующих поколениях. Будущее, вот что важнее всего. Но я помню ее и всегда буду помнить.

Она замолчала, откинувшись на спинку кресла. Так прошло несколько минут, и когда я взглянула на нее, ее глаза были закрыты.

Сначала я подумала, что она задремала, но через некоторое время начала беспокоиться.

Я тихонько окликнула ее. Ответа не было. Я дотронулась до ее плеча. Она не шевелилась.

Я позвала на помощь. Мы отнесли ее в постель и послали за доктором.

У нее был сердечный приступ. Через несколько дней ей стало лучше, но она все еще была очень слаба, и доктор Даути сказал, что ей нужен покой.

Он имел с нами серьезную беседу.

— Ей нужно поберечь себя, — сказал он. — Она слишком утомляется. Заставьте ее больше отдыхать. Я знаю, что это нелегко — заставить леди Констанс делать то, чего она сама не хочет, но я считаю, в этом есть необходимость, и вы должны проявить твердость.

— Как вы думаете, она поправится?

— Вы знаете, что сердце — жизненно важный орган. Леди Констанс перенесла тяжелый удар, когда скончалась первая миссис Клеверхем. Я знаю, она выдержала это потрясение, но я заметил, оно не прошло для нее бесследно. Следите, чтобы она ходила очень медленно и, если появятся какие-либо тревожные признаки, тотчас сообщите мне.

Ее здоровье, несомненно, пошатнулось. Она часто оставалась в своей комнате. Каждый день после ленча я обычно водила детей проведать ее. Это было для нее самым приятным событием дня.

Был вечер. Дети зашли пожелать ей спокойной ночи, прежде чем няня поведет их укладывать спать.

Она сказала:

— Останься со мной, Ноэль.

Она полулежала в кровати, прислонясь спиной к подушкам. Дети утомили ее, хотя сама бы она в этом не призналась. Она выглядела хрупкой и уязвимой — слово, которое я никогда не думала употребить по отношению к ней.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказала она. — И с Родериком — тоже. Я хочу поговорить с вами обоими.

— Он скоро будет дома, — сказала я.

Она улыбнулась и кивнула.

Я поджидала Родерика. Когда он пришел, мы обнялись и прижались друг к другу, как обычно это делали даже после короткой разлуки. Мы не перестали испытывать благодарность судьбе за то, что мы вместе. В нас еще были свежи воспоминания о прошлом.

— Наверное, что-то случилось. Твоя мама очень хотела поговорить с нами обоими, — сказала я.

— Ей хуже? — встревоженно спросил он.

— Она какая-то другая. Я думаю, мы должны сразу пойти к ней.

При виде нас лицо ее просветлело. Я села по одну сторону кровати, Родерик — по другую.

— Я хочу поговорить с вами обоими. Я чувствую, что мне недолго осталось, и я должна вам кое-что сообщить.

— Мама, тебе нельзя утомляться, — сказал Родерик. Она с чуть заметным раздражением улыбнулась.

— Я теперь всегда чувствую себя утомленной, Родерик. Итак, вы поженились и очень счастливы. Я знала, что так и будет. Так должно было быть. Прошло уже много времени с тех пор. Но не все так, как хотелось бы… Не совсем так, не правда ли? Иногда кажется, что она и сейчас здесь. Я не могу ее забыть. И знаю, вы тоже. Она бы никогда отсюда не уехала. Она твердо решила остаться. Она была по натуре своей интриганка. И готова была разрушить жизнь кому угодно: вам, мне, всем остальным — только бы получить то, что ей нужно.

— У нее тоже была нелегкая жизнь. Ей приходилось с боем пробивать себе дорогу. Сцена была смыслом ее жизни, — заговорила я.

— «Весь мир — театр, — процитировала леди Констанс, — и люди в нем — актеры». Ах, мы все играем наши роли. Я свою сыграла. Я хотела тебе только добра, сын. Ты был для меня всем. Я никогда не умела показывать свои чувства, не могла решиться это сделать, хотя иногда и пыталась. Мне кажется, я стала немного лучше с тех пор, как мы с Ноэль встретились лицом к лицу со смертью. Когда я узнала о неверности твоего отца, ты стал для меня единственным смыслом жизни. Я бы с радостью умерла ради тебя. Я хотела, чтобы ты удачно женился. Я хотела видеть, как растут твои дети. И мне было дано это счастье — у меня есть ты, Ноэль. Ты мне как дочь. Казалось бы, чего еще можно желать? Все мои мечты исполнились. Но эта женщина… Она преследует меня. Родерик, я сказала, что могла бы ради тебя умереть. Я бы могла и убить ради тебя.

Наступило короткое молчание. Я видела выражение ужаса на лице Родерика.

— Да, я убила ее, — продолжала она. — В тот день я пошла к ней. Я говорила с ней. Я умоляла ее освободить Родерика. Я пыталась убедить ее. Она ответила, что никогда, никогда не отпустит его. Она намеревалась остаться здесь. Она кричала. Возможно, именно эти ее крики слышала та девочка-служанка и подумала, что это она кричит на тебя, Родерик. Она знала, что я ее ненавижу. Что ж, она сказала, что тоже ненавидит меня. Потом вдруг в порыве гнева она резко повернулась. Я видела, как ее лицо исказилось от боли. Я понимала, что она испытывает страшную боль. «Дайте мне… таблетки», — выдохнула она. Внутренний голос сказал мне: «Настал момент. Это удачная возможность, ты можешь все изменить. Такого случая может больше не быть». Я налила в стакан воды, достала пузырек с таблетками и бросила их в стакан, пять, шесть, а может быть, семь. Они быстро растворились. Она стонала от боли. Я подала ей стакан, и она выпила. Я взяла из ее рук стакан, поставила его на тумбочку. Несколько секунд я следила за ней. Она лежала на спине, тяжело дыша. Потом я заметила, она немного успокоилась. Я вышла из комнаты. Потом вошла Герти и обнаружила, что она мертва.

Я видела, что Родерик так же потрясен, как и я.

Мы оба не могли произнести ни слова. Невидящий взгляд леди Констанс был устремлен в пространство. Я понимала, что она вновь переживает эту сцену.

Она сжала мои руки.

— Я рассказала вам все. Будто огромная тяжесть упала с сердца.

— Ты сделала это ради нас, — сказал Родерик.

— И ради себя самой. Какими счастливыми могли бы быть эти годы, если бы мне не пришлось ради этого совершить убийство.

Тяжело дыша, она откинулась на подушки. От волнения и затраченных усилий она была совершенно без сил.

— Теперь это все позади, — сказал Родерик. — И ничего уже нельзя изменить. Постарайся успокоиться и отдохнуть, — и продолжал, обернувшись ко мне: — Я думаю, нужно вызвать доктора Даути.

— Нет, — проговорила она. — Я чувствую покой и облегчение. Но я вам еще не все сказала. Я написала письмо в Коронерский суд. Я не знаю, правильно ли я выбрала адресата. Но, в любом случае, оно в конце концов попадет в нужные руки. Все это случилось так давно. Как вы думаете, они еще помнят? Понимаете, это здесь, в нашем доме. Я должна освободить дом от подозрений, сомнений, неуверенности. Возможно, есть люди, которые подозревают тебя, Родерик, и тебя, Ноэль. Это меня очень тревожит. Когда мы вышли из зала суда, я торжествовала. Ни о чем другом я тогда не думала. Мы были свободны. Все кончилось. Я победила. И в определенном смысле, так и было. Но все оказалось не так просто, как я предполагала. А потом, когда у меня случился приступ, я подумала, что могу умереть в любой момент. И поняла, что должна рассказать все, иначе моя тайна уйдет со мной в могилу, и до конца ваших дней вас будут мучить сомнения. Я должна была рассказать вам. Теперь вы знаете правду. Ее должны узнать и остальные. Потому что, какой смысл, если об этом будете знать только вы. Можно сказать, что я не жалею о том, что сделала. В ней было заложено какое-то зло. Она бы никогда не уехала. Я видела это по ее лицу. Она заботилась только о своем благе. Я была вынуждена это сделать. Иногда я говорю себе: «Я совершила убийство, но это привело к добру».

Она умерла через три дня. Мы все были очень опечалены. Она так много значила для нас.

Родерик сказал:

— Мы должны оставить прошлое позади. Мы должны забыть.

— Да, — сказала я, — возможно, со временем нам это удастся.

Это правда. Лайза принесла нам много зла. Она была виновна в смерти мамы и, тем не менее, я не могла не искать ей оправдания. Я думаю, для всех нас есть оправдание. Но она мертва, а мы должны выполнять волю леди Констанс. Мы нашли свое счастье и должны забыть, по каким страшным дорогам нам пришлось пройти, чтобы достичь его.