Глава 18

До самой смерти не забудет Кендалл омерзительную вонь Кэмп-Дугласа.

Молодые конвоиры, препровождавшие ее в лагерь, оказались словоохотливыми и поведали ей, что начальник лагеря — тиран и садист, считавший, что наглые мятежники должны страдать за свое отступничество. Впрочем, условия в лагере такие, что страдать там приходится без всяких усилий со стороны начальства.

Едва взглянув на бесконечно длинную стену, окружавшую длинные ряды бараков, Кендалл ощутила тошноту и почувствовала, как ей изменяют силы и твердость духа.

Открылись ворота, и Кендалл увидела пленников, которые проделывали на огромном плацу какое-то подобие гимнастических упражнений. На людей было страшно смотреть. Это были бледные тени бывших воинов Юга, оборванные, грязные, исхудавшие, — вороньи пугала, а не солдаты. В их внешности было что-то трагическое.

Впрочем, у Кендалл не было времени долго ужасаться от этого печального зрелища, ее сразу повели к коменданту. На мгновение оторвавшись от разложенных на столе бумаг, он мельком взглянул на женщину и приказал:

— Бросьте ее к тем, из Джорджии.

— Сэр, — нерешительно произнес рядовой Грин, нервно откашлявшись, — эта пленница — миссис Мур.

— Она хотела сражаться вместе со своими мятежными дружками, так пусть теперь и гниет вместе с ними! — Он еще раз поднял свое заросшее бородой лицо и окинул Кендалл презрительно-насмешливым взглядом. — Кажется, она предпочитает компанию мятежников южан обществу мужа янки? Что ж, быть посему, ведите ее в барак. Пусть она собственными глазами убедится, каким галантным может быть этот конфедератский сброд. Многие из них больше года и близко не видели женщины. Посмотрим, что произойдет с ее повстанческим пылом после того, как она проведет в обществе этих учтивых кавалеров пару-тройку ночей.

В барак Кендалл повел уже не рядовой Грин, а один из людей коменданта. Она вырвалась и, обернувшись, обратилась к человеку за столом:

— Капитан!

— Что вам угодно? — Он неторопливо поднял голову и с интересом посмотрел на пленницу.

— Пусть меня лучше изнасилует тысяча повстанцев, чем приласкает хоть один янки.

— Уведите, ее! — рявкнул капитан. — Посмотрим, что она запоет завтра.

«Вероятно, я запою по-другому», — подумала Кендалл несколько минут спустя, ощущая подступившую к горлу тошноту.

Пройдя несколько рядов одинаковых, как близнецы, бараков, они остановились перед одним из них. Надзиратель отпер тяжелую дверь, и Кендалл втолкнули внутрь. Первые несколько минут она ничего не видела во мраке, царившем в помещении. Но когда ее глаза после яркого полуденного солнца привыкли к темноте и стало понятно, куда ее привели, она не смогла скрыть гримасу отвращения.

В крохотных отсеках теснилось почти тридцать человек. И что это были за люди! Грязные, оборванные, исхудавшие, небритые и вонючие. От стоявшей в углу параши исходил нестерпимый смрад. У оконца стояла бочка с протухшей водой — вода капала туда во время дождя сквозь дыру в потолке.

Люди, внимательно рассматривавшие Кендалл, даже отдаленно не напоминали солдат великой армии Конфедерации. Их форма давно превратилась в такие лохмотья, что перестала напоминать одежду вообще.

Все эти люди до странности напоминали хорьков — так плотоядно они смотрели на свою нежданную гостью.

Один из солдат — кожа да кости, едва прикрытые невообразимым тряпьем, — вскочил с пола как ужаленный:

— Будь я проклят, если это не баба! Я ее хочу! — Он подошел к Кендалл и начал описывать возле нее круги. В желтоватых глазах несчастного появился нездоровый блеск.

Кендалл попятилась к запертой двери и, прижавшись к ней спиной, настороженно следила за телодвижениями солдата.

«А ведь этот парень — мой ровесник, — с горечью подумала Кендалл, — и, наверное, был бы очень красив, если бы не невероятная худоба, страшные лохмотья да грязь, покрывавшая все его тело».

— Сладкая моя, — проворковал между тем этот солдат, приблизившись к Кендалл. Он обхватил руками ее голову и прижал затылком к дубовой двери. — Как давно не видел я такую мягкую, круглую…

Он потянулся к ее груди, и чувство симпатии и жалости в ее душе мгновенно исчезло, уступив место гадливости и страху. Она дико закричала и упала на пол, прикрыв лицо руками.

— Пожалуйста, прошу вас… нет… нет… только не это! — Отзвуки ее голоса постепенно стихли, и в мрачном узилище наступила мертвая тишина. В толпе пленных раздался тихий ропот, прозвучали шаги, и возле Кендалл оказался еще один человек. Он опустился на колени рядом с ней и ласково погладил ее по волосам, потом выпрямился — гордый и статный, несмотря на волдыри, покрывавшие его ноги, лохмотья и грязь.

— Мы до сих пор, — заговорил он командным, звучным и исполненным достоинства голосом, обращаясь к товарищам, — являемся солдатами армии Конфедеративных Штатов. У нас остались воинская честь и человеческое достоинство. Мы воспитанные люди, а не банда профессиональных насильников. Леди сражалась с врагами точно так же, как и мы, за это ее бросили в этот ад. Я еще раз хочу вам напомнить, что мы не станем помогать нашим врагам и не будем подвергать эту бедную женщину еще большему унижению. Покажем янки, что мы истинные джентльмены и кавалеры, и останемся ими до последнего вздоха.

Он опять склонился к Кендалл, и она встретила теплый, все понимающий взгляд. Лицо мужчины, несмотря на следы лишений и немалый возраст, было очень добрым.

— Майор Бью Рэндалл из Двадцать второго джорджийского полка, — представился он. — Мне нечего предложить вам, мадам, но я весь к вашим услугам.

Спокойно вынести такую доброту было выше сил, и Кендалл горько разрыдалась в отеческих объятиях майора, который, как мог, пытался ее успокоить.

Бью Рэндалл с самого первого дня определил отношение к Кендалл со стороны остальных военнопленных. Ей было приятно сознавать, что ее присутствие хоть как-то скрашивает безрадостное существование заключенных. Все тридцать человек, сидевших в бараке, жаждали любви. Она не могла предложить им свое сердце, но раскрыла его для чистой дружбы. Пребывание с кавалеристами Двадцать второго полка вновь вселило в нее веру в человечность. Не так уж отличаются друг от друга мужчины, когда дело касается женщин. Пленники часто делились с ней рассказами о своих женах, невестах и подругах, оставленных в далеких домах и ждущих возвращения своих мужчин.

Кендалл была уверена, что сумела напомнить этим мужчинам о хороших манерах и помочь им вспомнить о гордости и собственном достоинстве, понять, что они люди, а не загнанные в клетку звери.

Но бывали дни, когда ее начинала колотить дрожь омерзения от невыносимых условий лагерной жизни. Половина заключенных страдала дизентерией и цингой. Рацион был настолько скуден, что люди не могли сопротивляться поразившим их болезням. Смерть была привычной гостьей в бараке.

Распорядок дня не отличался большим разнообразием. В шесть часов утра горнисты играли подъем, и узники выстраивались на поверку. Строиться должны были все без исключения, больные и ослабевшие не могли рассчитывать на поблажку — их поддерживали в строю более крепкие товарищи. Нарушение правил каралось неукоснительно и очень строго. За одно неосторожное слово человека могли на несколько часов привязать к деревянным козлам, которых заключенные с мрачной иронией называли «мулом Моргана». Наказывали и одиночным заключением в карцер, и урезанием рациона, что было равносильно смертному приговору. В отличие от коменданта, который был известен своей жестокостью, большинство надзирателей и охранников были совершенно нормальными людьми. Ужас положения узников был обусловлен не зверствами охраны, а скученностью, голодом и болезнями.

После переклички узники обычно были предоставлены самим себе. Те из надзирателей, которые были подобрее, частенько передавали им газеты или весточки из дома. Все дни Кендалл проводила за чтением и перечитыванием газет. Читала она и вслух — тем солдатам, которые были неграмотны. Постепенно Кендалл стала официальным чтецом. Каждый раз, когда в барак попадала очередная газета, собирались желающие послушать последние новости.

В конце июля до пленных стали доходить грустные вести. Голос Кендалл задрожал, когда она прочла своим товарищам о падении Виксберга. Пембертон сдал его войскам генерала Гранта четвертого июля. Но это было не все — четвертого июля закончилось еще одно крупное сражение за маленький городок в Южной Пенсильвании под названием Геттисберг. Генералу Ли пришлось оставить город под натиском превосходящих сил противника, при этом как конфедераты, так и янки понесли ужасающие потери в битве, которая продолжалась с первого по четвертое число. Такой вот грустный День независимости…

Тягостное молчание повисло в бараке, когда Кендалл закончила чтение. Все разбрелись по своим углам, погрузившись и скорбные раздумья.

Уронив голову на колени и обхватив себя руками, Кендалл сидела у стены и силилась понять, почему ею овладело безразличие. Она хотела чувствовать, переживать из-за тысяч жертв последних боев, но не испытывала ровным счетом ничего. Война сделала ее сердце невосприимчивым к чужой трагедии и боли.

Она ощутила рядом чье-то присутствие и подняла голову. Рядом сидел Бью Рэндалл.

— Вы хорошо себя чувствуете, миссис Мур? — участливо спросил он.

— Да, вполне.

— Это точно?

— Ну, не совсем, — Кендалл скорчила брезгливую гримасу, — кажется, у меня завелись вши.

— Это было бы чудо, если бы они не завелись, — рассмеялся в ответ Бью. — Тут у всех вши.

Кендалл улыбнулась, но тотчас нахмурилась:

— Скажите, Бью, как вы думаете, обмен пленными будет или нет? Есть надежда, что мы когда-нибудь выберемся отсюда?

Бью тяжело вздохнул:

— Боюсь, надежды очень мало. Генерал Грант уверен, что все мы немедленно вернемся на фронт, если нас отпустить. Тогда ему придется перебить все население Юга, чтобы одержать победу. Это его доподлинные слова. Хотя он прекрасно знает, что его парни сильно страдают в наших лагерях для военнопленных. Более того, он прекрасно знает, что многие из них не доживут до окончания войны. Но… он получает пополнение и не нуждается в призыве освобожденных военнопленных, а генерал Роберт Ли не может позволить себе такую роскошь.

— Значит, надежды нет, — горестно прошептала Кендалл.

— Надежда есть всегда, Кендалл, — возразил Бью. — Почти все янки такие же люди, как и мы, они не получают никакого удовольствия от вида наших страданий. Ручаюсь, что некоторых из них можно подкупить. Жаль, что у нас нет денег на взятку. Я…

Раздался звук отпираемой двери. Бью замолчал, и они с Кендалл взглянули в сторону входа. В барак вошел солдат.

— Миссис Мур, — позвал он, пошарил взглядом в толпе притихших пленных, потом глаза его остановились на лице Кендалл. — Вам записка, миссис Мур.

Нахмурившись, Кендалл встала и взяла из его рук письмо. Солдат, не сказав ни слова, вышел из барака.

Рядом немедленно оказался Бью.

— Что это?

— Я… не знаю, — пробормотала Кендалл, вскрывая конверт. У нее закружилась голова, когда она узнала четкий почерк мужа.

Все только начинается. Первого сентября я буду в Чикаго и возьму тебя из лагеря на поруки. Наш добрый президент мистер Линкольн пришел в ужас, узнав, что леди содержится в Кэмп-Дугласе. Так что поминай мистера Линкольна в своих молитвах, Кендалл.

Твой преданный муж Джон.

— Что это? — еще раз спросил Бью, видя, что Кендалл побелела как полотно. Она приникла к Рэндаллу, он взял письмо из ее трясущихся пальцев и быстро скользнул глазами по строчкам. — Кендалл, за вас можно только порадоваться: вы выйдете отсюда!

Не в силах вымолвить ни слова, она покачала головой.

— Вы… вы ничего не знаете, — вымолвила она, наконец. — Он… он убьет меня.

— Нет, Кендалл, не бойтесь, ни один мужчина не сможет убить вас. Он же прекрасно понимает ваши чувства. Такая уж это война: брат воюет против брата, а бывает, что сын поднимает оружие на собственного отца.

Кендалл горестно покачала головой:

— Джон не обычный мужчина. Он не понимает слово «милость».

Она расплакалась на плече Бью и, рыдая, рассказала ему всю свою историю, начиная с бегства в Чарлстон — Господи, как давно это было! Рассказала о Рыжей Лисице, его индейцах и… все о Бренте.

— Брент Макклейн? — недоверчиво переспросил Бью, выслушав исповедь Кендалл.

Она не заметила ничего странного в его тоне и согласно кивнула головой.

— По тем отзывам, какие я слышал, — он настоящий мужчина, а по тому, что я услышал от вас, могу сказать, что он вас очень любит.

Кендалл горько рассмеялась сквозь слезы:

— Не так уж он меня и любит. Уехал от меня и даже не попрощался.

— Кендалл, он же морской офицер и должен выполнять приказы! — Бью секунду помедлил, потом, нахмурившись, продолжил: — Здесь есть один Макклейн — лейтенант Стерлинг Макклейн.

— Должно быть, это его брат, — проговорила Кендалл, обрадовавшись, что Стерлинг жив. — Он был тяжело ранен в прошлом году под Шарпсбергом.

— Сейчас он выглядит вполне нормально, то есть, я хотел сказать, точно так же, как и все мы, — мрачно поправил себя Бью. — Я несколько раз разговаривал с ним. Нас, пленных из Джорджии, иногда выводят гулять вместе с флоридцами.

— Очень рада, что у него все хорошо, — сказала Кендалл. — Одна подруга рассказала мне, что он был ранен, а… отец Брента пропал без вести. Видимо, он погиб, во всяком случае, я вполне могу это допустить. Какое счастье, что Стерлинг поправился!

Бью положил руку на плечо Кендалл и посмотрел ей в глаза:

— Кендалл, ты рассказала мне, что Брент покинул тебя вскоре после того, как вернулся из Шарпсберга. Радость моя, неужели ты не понимаешь, что он в это время чувствовал? Я могу сказать тебе, что он думал в то время.

— Что? — безучастно спросила Кендалл.

— Брент только что потерял отца и брата. Для него была невыносима сама мысль о том, что тебя могут убить или взять в плен — как и произошло на самом деле. В Шарпсберге было очень тяжелое сражение, настоящая кровавая мясорубка. Естественно, Брент пришел в ярость, узнав, что ты подвергаешь себя излишнему риску. Он не смог примириться с мыслью, что может потерять еще и тебя. Он уехал, потому что любит тебя, а не потому, что решил бросить. Он был в бешенстве, ибо понимал, что не сможет помочь тебе, если ты снова вздумаешь сунуть голову в петлю.

Кендалл пожала плечами.

— Очень в этом сомневаюсь. Мы не виделись с ним уже почти год. Наверное, он уже забыл, как я выгляжу. Ха! Меня сейчас вряд ли узнает даже родная мать! — Она всхлипнула. — Он так и не приехал, а я не собиралась совать голову в петлю. Я стала медсестрой в госпитале, в тылу, как и подобает настоящей женщине. К янки попала чисто случайно… Господи, да какое все это сейчас имеет значение? — прерывисто вздохнула она. Слезы обессилили ее, навалилось полное безразличие ко всему на свете. Прислонившись к плечу Бью, она закрыла глаза. — Теперь-то вы понимаете, что Джон наверняка убьет меня.

— Не теряй надежды, Кендалл, — тихо прошептал Бью, невидящим взглядом уставившись в пространство барака. — Мы что-нибудь придумаем, я обещаю.

— Все это не имеет ни малейшего значения, — снова повторила она каким-то бесцветным голосом. Сейчас, когда она сидела, прислонившись к плечу Бью, все действительно не имело никакого значения. Война, голод, болезни — вот и вся ее нынешняя действительность… И еще Джон, который сам по себе опаснее, чем война, голод и… болезни. У нее нет будущего.

Все у нее было, но прошло. Золотое время надежд и счастья…

Брент… Она до сих пор с мучительной ясностью представляла его себе. Она до сих пор любила его душой и телом, но была почти уверена, что больше никогда не увидит.

Теперь в ее жизни будет только Джон Мур. Кендалл вдруг захотелось, чтобы заключение в Кэмп-Дугласе продлилось вечно.

— Как же я устала. Бью, как я устала!..

— Отдохни, — мягко сказал он, давая уснуть у себя на плече.

Когда Кендалл сморил тяжелый, глубокий сон. Бью Рэндалл бережно уложил ее на тюфяк, и попросил у одного из раненных огрызок карандаша. Потом нашел письмо, валявшееся на полу, и. приписал к нему несколько строк. Места на бумаге было мало, поэтому пришлось тщательно подбирать нужные слова.

Закончив писать, Бью ощупал пальцами рубашку и в одном потайном шве нашел то, что искал, — последнюю свою золотую монету. Зажав ее в кулаке, он стал терпеливо дожидаться появления ночного стражника. То был добрейшей души человек, отец, шестерых детей, вечно нуждавшийся в деньгах. Если этому человеку пообещать еще больше, рассудил Бью, он наверняка передаст письмо по назначению.

Остается только молить Бога, чтобы письмо дошло вовремя. Но что толку, подумал вдруг Бью, если даже его вовремя доставят Бренту? Конечно, он морской гений, но ведь не волшебник. Как ему удастся вызволить Кендалл из федеральной тюрьмы? Да янки его просто пристрелят.

Шхуна летела по ветру, как птица, потом круто накренилась на правый борт и исчезла за островом.

Проклиная свой жребий, Трейвис Диленд еще раз посмотрел в ту точку горизонта, где должно было сейчас находиться неизвестное судно.

Он понимал, что попал в ловушку. При всем желании он не смог бы с такого расстояния разобрать название судна, а флага на нём не было. Будь у Диленда хоть капля разума, он бы повернул назад. Трейвис тяжело вздохнул. Приказ не допускал вольных толкований. Каждое судно, пытающееся прорвать блокаду, должно быть остановлено любой ценой.

Если северянам удастся лишить Юг источников снабжения, то исход войны можно считать предрешенным — победа неминуема. Но очень много отважных капитанов прорывается сквозь блокаду, пользуясь многочисленными островами и зарослями флоридского берега, а именно Флорида поставляет армии конфедератов соль и мясо,

— Что скажете, капитан? — спросил стоявший за штурвалом лейтенант Хэнсон.

Трейвис горестно покачал головой и снова тяжело вздохнул:

— Преследуйте шхуну, лейтенант. Самое худшее, что может случиться, — это то, что мы погибнем, но упускать ее мы не имеем права!

«Самое главное, — напряженно думал Диленд, — обнаружить судно и при этом как можно дольше не попадаться на глаза ее капитану». Трейвис слишком хорошо помнил тот день, когда попался в ловушку, подстроенную ему капитаном Макклейном…

Они обогнули мыс, и в ту же секунду Трейвис услышал скрежет киля о коралловый риф.

Вот черт! Он снова позволил мятежному капитану заманить себя в ловушку. Отдавая команды, Трейвис пристально смотрел вслед ускользавшей шхуне.

На судне подняли белый флаг. Нахмурив брови и прищурив глаза от яркого полуденного солнца, Диленд напряженно размышлял. На борту шхуны значилось ее название, на мачте развевался белый флаг, но капитан противника" скорее всего не думал о сдаче.

Просит выслать парламентеров? Трейвис пригляделся к очертаниям шхуны, и сердце его забилось чаще. Это наверняка «Дженни-Лин», судно Брента Макклейна.

— Шлюпку на воду! — хрипло приказал Трейвис.

— Есть, сэр! Я иду с вами? — спросил лейтенант Хэнсон.

— Нет, я пойду один.

— Но это может быть западня какого-нибудь отчаянного капера, сэр.

Трейвис сухо рассмеялся:

— Капитан этого судна — самый опасный человек, какого я только знаю. Но для меня он сейчас не опасен, лейтенант.

Через пятнадцать минут Трейвис встретился лицом к лицу с Брентом Макклейном.

Южанин был без рубашки, загорелый, поджарый и мускулистый, только тени под глазами говорили о тяготах войны, которые пришлось ему пережить.

Команда «Дженни-Лин» молча наблюдала, как Трейвис поднимается на борт. Брент подал ему руку, и, как это ни смешно, у Диленда появилось ощущение, что он здоровается со старым другом.

— Пройдемте в мою каюту, — пригласил Брент и пошел вперед. Вдруг он остановился и, обернувшись, посмотрел на Трейвиса, словно не веря — своим глазам. Его охватила дрожь от мысли что могло бы произойти, не встреть он сегодня Трейвиса.

Послание из Кэмп-Дугласа Брент получил только десятого августа. Какое счастье, что он в это время был в Ричмонде, а не в Лондоне, не на Багамах или еще бог весть где! Но не стоит думать об этом. Все же он оказался в нужный момент именно в Ричмонде, за три дня он сумел проделать путь до Ки-Уэста, хотя ему в затылок дышали корабли береговой охраны. Еще пять дней, сходя с ума от волнения, он выяснял, где находится коммандер Диленд… А ведь это только начало. Но нет, он, капитан Макклейн, не имеет права паниковать. Его план сработает с точностью хорошо отлаженного часового механизма.

Рывком открыв дверь, Брент чуть не сорвал ее с петель. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и взять себя в руки.

Они сели за стол, и Брент, не говоря ни слова, протянул Трейвису измятый, потертый на сгибах клочок бумаги. Нахмурившись, Диленд начал разбирать полустертые строчки. Он нахмурился еще больше, когда узнал руку Джона. И изумился, когда прочитал добавление, написанное незнакомым почерком:

Кендалл и Стерлинг Мак-К. находятся здесь. Положение отчаянное. Первого сентября приезжает Мур. Если у вас есть друзья среди янки, спешите воспользоваться их услугами.

Б. Рэндалл Кэмп-Дуглас

Потрясенный до глубины души, Трейвис резким движением положил клочок бумаги на стол.

— Когда вы получили это письмо? — хрипло спросил он. — Я слышал, что Кендалл была в Виксберге. Когда город сдался, генерал Грант приказал не брать пленных.

— Я могу сказать, что Кендалл попала в плен еще до сдачи города, — без всякого выражения произнес Брент. — Один доктор по имени Армстронг должен был получить партию морфия. Они с Кендалл пошли на реку и обнаружили лодку, в которой должно было находиться обещанное, но лодка выглядела покинутой.

Брент устало пожал плечами и тяжело вздохнул.

— Короче, вы знаете Кендалл — она поплыла к лодке, а там ее поджидали два солдата янки.

Трейвис взял со стола письмо и снова просмотрел его:

— Кто знает, может быть, Джон изменился? Я ведь не видел его больше года, с тех пор как его перевели на Миссисипи…

Не выдержав, Макклейн перебил Трейвиса нетерпеливым восклицанием:

— Вы же знаете не хуже меня, что он убьет ее или сделает что-нибудь еще более мерзкое, как только Кендалл попадет к нему в руки.

Трейвису нечего было возразить:

— Здесь сказано, что ваш брат тоже в Кэмп-Дугласе.

— Да.

Трейвис невесело вздохнул:

— Даже не знаю, смогу ли я что-нибудь сделать для вас. Вы можете мне не поверить, но Эйб Линкольн — очень добрый и мягкий человек. Когда он посетил столичную тюрьму в Вашингтоне, то пришел в ужас. Думаю, он считает истинным благодеянием для Кендалл передачу ее на поруки мужу. Вряд ли я смогу освободить ее: у меня нет такой власти, да и Джону я не начальник.

— Я не хочу, чтобы вы освободили Кендалл, я хочу, чтобы вы отвезли меня в Кэмп-Дуглас как своего пленника.

— Что?! Вы с ума сошли, Макклейн! Какой от всего этого будет толк? Вы просто попадете в тюрьму, а Джон, приехав, спокойно увезет Кендалл…

— Как я выберусь из Кэмп-Дугласа — это мое дело, — не повышая голоса, отпарировал Брент. — Вы только помогите мне туда попасть. И еще: одолжите мне, прошу вас, пригоршню золотых монет, ведь наши деньги там не в ходу. Все остальное я сделаю сам. Сейчас я пойду с вами, судно дальше поведет Чарли Макферсон.

— Послушайте, Макклейн, я не комендант Форт-Тэйлора, а ведь он может отправить вас в другой лагерь. Брент насмешливо поднял бровь.

— Скажите, — произнес он, — существуют на свете янки, которым все еще дорога честь?

— Наш комендант очень порядочный человек.

— Тогда он поймет, что я сдался при условии, что меня отправят в Кэмп-Дуглас, к брату, и вы дали мне слово это сделать.

— От души надеюсь, что вас не пристрелят по дороге, — пробормотал Трейвис. Брент рассмеялся:

— Кажется, я больше верю в цивилизованность юнионистов, чем вы, Диленд. Но нам пора, времени и так мало.

Сидя в углу лагерного плаца, Кендалл невидящим взглядом смотрела на выведенных для прогулки заключенных. Несмотря на все попытки Бью приободрить Кендалл, она слабела с каждым днем, не в силах справиться с охватившим ее чувством безнадежности. Бодрость духа окончательно покинула южанку.

Теперь ничто на свете ее не волновало. Вырваться из Кэмп-Дугласа невозможно, она обречена. С каждым днем все ближе и ближе становился срок, когда сюда явится Джон Мур и заберет ее с собой…

Так много людей погибло во время этой войны, но почему именно Джон остался жив?

Она презирала себя за то, что желает человеку смерти, но этой смерти она просто жаждала. Она хотела ее всякий раз, когда вздрагивала от скрипа отпираемой двери барака и появлялись обутые в сапоги йоги. Она вздрагивала даже тогда, когда к ней подходил Бью.

— Кендалл? Простите, но должно быть, вы — миссис Мур? — Она скосила глаза и увидела рядом с собой покрытые пылью босые ступни. Подняв голову и оглядев человека с ног до головы, едва не поперхнулась от изумления. Перед ней стоял невероятно исхудавший темноволосый мужчина, но что-то в его лице показалось ей до боли знакомым.

Серые глаза! Нет, глаза были синие, но с оттенком грозового неба…

— Прошу прощения, — торопливо проговорил мужчина, присаживаясь рядом с ней. Стерлинг Макклейн очень встревожился, разглядев сильную бледность точеного лица Кендалл. На первый взгляд она показалась ему сумасшедшей — светло-рыжие волосы нечесаной гривой падали на спину до пояса, безжизненный цвет лица, поношенная, рваная одежда, полное отсутствие какой бы то ни было осанки, взгляд лишен выражения.

Однако сейчас Стерлинг сумел разглядеть под лагерной грязью и рваными лохмотьями поразительную и тонкую красоту. Он увидел ее синие бездонные глаза, взглянувшие на него с неподдельной тревогой. Он разглядел под разводами грязи красоту черт ее лица и пухлые губы, напоминающие лепестки розы.

— Простите, — повторил он, — я не хотел вас напугать. Меня зовут Стерлинг Макклейн.

— Я поняла, — тихо сказала Кендалл. — Вы… вы очень похожи на Брента.

Стерлинг улыбнулся:

— Нет, это он похож на меня, я старше. — Стерлинг был счастлив, увидев, как губы женщины изогнулись в улыбке. Нет, она без сомнения, настоящая красавица. Макклейн откашлялся.

— Мне рассказал о вас майор Рэндалл. Он очень тревожится за вас, впрочем… как и все мы. Я хотел бы с вами поговорить. Майор сказал, что вы совсем перестали есть, он говорит, что вы не хотите больше жить. Не стоит, Кендалл. Война, так или иначе скоро кончится, найдутся люди, которые, вам помогут. И… знаете, Кендалл, мой брат вас очень любит.

— Я не видела вашего брата почти год, — тихо проговорила Кендалл.

— Это ничего не меняет, Кендалл, я знаю Брента. «Действительно ли он его знает?» — засомневалась Кендалл. Ею вновь овладело отчаяние. Что толку обо всем этом думать? Все равно она никогда больше не увидит Брента! Но Кендалл заставила себя улыбнуться Стерлингу.

— Не беспокойтесь, все будет хорошо, я… я прекрасно себя чувствую. Просто сейчас у меня нет аппетита, только и всего, — она попыталась рассмеяться, но вместо смеха из ее горла вырвался какой-то сиплый клекот. — Вы должны согласиться со мной, что еда здесь не вызывает желания есть.

— Вам надо поддерживать свои силы, — очень серьезно произнес Стерлинг. — Никогда не знаешь, что будущее…

Внезапно он осекся на полуслове. Кендалл с удивлением заметила, как напряглось его лицо. Напряжение сменилось озадаченностью, а потом безмерным изумлением — Стерлинг смотрел в центр плаца. Худое лицо Макклейна осветилось радостью. Он поднялся и, слегка прихрамывая, направился в середину лагерного двора. Потом он, сильно хромая, побежал.

Кендалл недоуменно посмотрела ему вслед и пожала плечами, увидев, что он с такой скоростью убежал от нее только за тем, чтобы поздороваться с каким-то заключенным. Августовское солнце било ей прямо в глаза, и единственное, что она могла разглядеть, — это силуэт мужчины, одетого в лохмотья серого мундира. Ею снова овладело безразличие, и она тем же бессмысленным взглядом уставилась в пространство.

Мгновение спустя на нее упала чья-то тень. Снова рядом были чьи-то ноги, правда, на этот раз они были обуты в добротные и крепкие сапоги. Сердце Кендалл упало — это пришли янки, чтобы передать ее Джону…

Страх прошел, когда она подняла глаза и увидела ноги, обтянутые серыми форменными бриджами. Пленный, несомненно, был привезен сюда недавно: он выглядел гораздо здоровее остальных — сплошные сухожилия, мышцы и…

— О Боже!.. — Кендалл почувствовала, что дрожит. Сверху на нее в упор смотрели серые глаза. Серо-стальные глаза без всякого намека на голубизну. Она смотрела на это знакомое, как солнце, сильное, излучающее мощь лицо — и не верила своим глазам. Брент… Она несколько раз моргнула, боясь, что видение сейчас исчезнет, растворится в воздухе. Но это было не видение — живой Брент, из плоти и крови, стоял перед ней, такой же сильный и надежный, как всегда.

Сколько ночей она не спала, стремясь к нему всей душой, сколько слез выплакала, желая хоть краем глаза еще раз увидеть его!.. И вот он здесь, перед нею.

Но, Боже мой, как выглядит она сама? Как ходячая смерть. Худая, оборванная и грязная, как прах… Ключицы выпирают — от нее, женщины, остались только кожа да кости. Волосы спутались и свисали с головы неряшливыми прядями. Да и бледна она, словно покойник.

— Брент? — прошептала она. — Нет, о нет!.. — Хватаясь за стенку барака, она с трудом поднялась на ноги и спрятала в ладонях лицо, чтобы скрыть закипавшие в глазах слезы. Из груди ее рвались хриплые рыдания.

— Нет! — снова прошептала она и сделала слабую попытку убежать.

Но он поймал ее за руку, повернул и прижал к груди.

— Кендалл… — нежно проговорил Брент. Он не обращал внимания на разводы грязи на ее щеках, не видел, что волосы Кендалл утратили золотистый отлив, его не волновало, что на ней надеты невероятные лохмотья, он не замечал, насколько она исхудала. Капитан видел перед собой только любимую женщину, которую едва не потерял.

— Кендалл… — повторил он, лаская ее и баюкая, как ребенка, поглаживая шею и положив ее голову себе на плечо. — Прости меня, любимая, — прошептал он, — прости меня за все…

Раздался громкий свисток — время прогулки истекло. Брент отстранился и с тревогой взглянул в глаза Кендалл.

— Мы обязательно выберемся отсюда, — пообещал он.

— Каким образом? И как ты попал сюда? О Брент, выбраться отсюда невозможно!

— Верь мне. Сейчас у нас нет времени на разговоры. Я сижу здесь с флоридскими кавалеристами. Просто будь готова бежать. Ты меня понимаешь?

Кендалл кивнула:

— Я люблю тебя, Брент.

— Я знаю… — На губах Брента мелькнула знакомая, лукавая улыбка. — Я тоже люблю тебя. А теперь иди — нас не должны видеть вместе.

Он слегка подтолкнул ее к бараку джорджийцев, а сам побегал к колонне флоридских кавалеристов, которые уже шагали к своему бараку.

Кендалл потеряла способность двигаться. Не заметила даже, как к ней подошел Бью, взял за руку и повел к бараку. Она машинально шла за майором, но продолжала следить глазами за Брентом. Смотрела на него до тех пор, пока он не исчез за дверью барака. Только после этого она обратила внимание на Бью. Он что-то взволнованно говорил:

— Он пришел, Кендалл! У него есть план. Мы все теперь выберемся отсюда!

— Все? — словно эхо повторила Кендалл. Слова Бью и встреча с Брентом потрясли ее, но все же она была как в дурмане, не в силах связно мыслить и действовать.

— Ну, если и не все, то мы и флоридские кавалеристы. Господь милостив. Ночной Ястреб явился выручить нас!.. Будь готова, Кендалл. Полное внимание…

Она сдержанно улыбнулась. Она будет внимательна к Ночному Ястребу и всегда будет его слушать и ждать. Всегда…