ГЛАВА ВТОРАЯ

Казалось, что в небеса взметнулось еще одно солнце, сверкающее, пылающее в своем огненном великолепии.

И вот громадный камень, завернутый в льняное полотно, пропитанное маслом и подожженное, рухнул вниз и из-за стен и каменных залов замка Эденби раздались пронзительные крики раненых и умирающих людей.

Орудия графа де ла Тера гремели и рокотали. Но каменные стены были столь массивны, что пушечные ядра не могли нанести им сколь-нибудь существенного урона, и поэтому в дело вновь вступила наспех сооруженная катапульта. Вокруг творился кромешный ад.

Среди вспышек огня и черного порохового дыма было очень трудно разобраться, кто здесь кто. Нападавшие почти не отличались от защитников, не было видно даже красных крестов на одеждах сторонников Генриха Тюдора. Приблизительное их местонахождение можно было определить лишь по крикам «Ланкастер»!

Тристан де ла Тер в полном боевом снаряжении, в шлеме и латах, восседал на огромном коне. На плаще рыцаря красовалась алая роза. Единственной видимой частью его лица были глаза, темные, как и ночь. Он прищурившись, молча наблюдал за происходящим. Хорошо тренированная лошадь стояла под ним, как вкопанная.

Внезапно яростное восклицание вырвалось у него:

– Проклятье! Неужели они не понимают, что сопротивление бесполезно? Мне надоело это бессмысленное кровопролитие!

Находившийся поблизости ближайший его друг и соратник заметил:

– Боюсь, милорд, что они в отличие от нас, совсем не желают признавать права Ланкастерского наследника на престол. Во всяком случае, мне кажется, что лорд Эденби совсем не собирается уступать свой замок.

Как и граф де ла Тер, он страстно желал, чтобы этот неравный бой, наконец, прекратился. Но нельзя было не восхищаться мужеством врага, и оба они, как истинные рыцари прекрасно понимали не желавших сдаваться защитников замка и не могли не проникнуться уважением к их стойкости.

– Эдгар Эденби должен понять, что война есть война.

– Угу, – пробормотал Джон, в это самое мгновение вынужденный соскочить с лошади, убитой осколками разорвавшегося не более чем в ста ярдах от них, их же собственного снаряда, который по каким-то причинам не долетел до неприятельских позиций.

– Тебе было приказано захватить этот замок и вступить им во владение на правах победителя, но приказ был отдан королем, еще не утвердившимся на престоле, – продолжал Джон.

– Тем не менее, я именно так и поступил, – сказал Тристан тихо, но твердо, и пожал плечами. – Бог свидетель, я пытался сделать все, что в моих силах, и хотя я получил приказ не знать пощады, до сих пор я щадил их. Но если они не прекратят это безумие, то наши люди просто озвереют, когда ворвутся во внутрь, – он помолчал несколько мгновений: – Иногда я и сам чувствую в себе безумную жажду разрушения.

– Насилие, грабеж и разбой! Вот какое нам поручено задание, – продолжил его мысль Джон. – Я бы и сам не прочь обзавестись столовым серебром. И, когда, наконец все это закончится – он помолчал, и с кривой усмешкой закончил, – хотел бы я как следует поразвлечься с хорошенькими женщинами, испить крепкого доброго вина, да повеселиться вволю.

Де ла Тер проворчал что-то в ответ и поднял вверх руку в боевой перчатке:

– Чертов замок! Этот гордый Эденби крепко держит свою клятву верности, – он исподлобья глянул на открывавшуюся картину. Огонь высоко взмывал в зимнее небо. На крепостном валу были отчетливо видны мечущиеся взад-вперед люди в кольчугах и шлемах, отчаянно пытавшиеся затушить пламя. Замок стоял на отвесном берегу моря, которое служило естественной защитой с тыла и слева. Впереди же возвышались массивные стены из грубого камня. В некоторых местах они уже были повреждены снарядами, но не настолько, чтобы вынудить защитников капитулировать.

Тристан мрачно наблюдал за действиями своих людей, усталых, грязных и разъяренных упорством защитников. Черные от копоти и сажи, вооруженные копьями, дротиками, луками и мечами, они тем не менее упорно продолжали штурмовать замок. Ярость снова забушевала у него в крови. «Во имя Господа, Эденби! Сдавайся, – подумал Тристан. – Я совсем не хочу разрушать твой замок, но у меня нет другого выбора! Все равно я буду победителем, Эденби! Я увижу, как Генрих Тюдор воссядет на трон».

Де ла Тер добровольно перешел на сторону Генриха Тюдора и служил ему преданно. Он не мог простить Ричарда. Вполне возможно, что король и не отдавал прямого приказа уничтожить семью Тристана, но дал ясно понять, что очень недоволен де ла Тером. Поэтому убийца сделал вывод: убить всех, кто дорог молодому графу, впавшему в немилость. Можно ли было все забыть, можно ли было простить Ричарда, чье недовольство повлекло за собой безжалостное истребление всех родных и близких Тристана. И сейчас, спустя два года, душа его изнывала под тяжестью непреходящей боли. Прошлое было незаживающей раной его сердца, агонией, которой не суждено прекратиться.

Генрих Тюдор, сын Оуэна и наследник английского престола по материнской линии, человек твердых и бескомпромиссных взглядов, желал скорейшего окончания жестокой и кровопролитной войны за престол. Правда, Ричард все еще занимал трон, но Тристан был глубоко убежден, что воцарение Тюдора – вопрос времени.

Страна была недовольна политикой коварного и вероломного короля Ричарда. По какому-то несчастному недоразумению Генрих Тюдор был зол на Эдгара Льюэллена. Весьма курьезный факт, ибо Генрих прекрасно знал, что очень немногие дворяне вступили в борьбу за корону. Для большинства же прочих нейтралитет был не только разумным, но и единственным способом выжить в этой войне. А так как Эденби отказался принять сторонников Тюдора, тот приказал взять замок силой, Льюэллен же яростно сопротивлялся, не желая сдаваться приверженцам своего заклятого врага, возможно, это из-за его валлийской крови, но более вероятно, что здесь лежат глубокие личные причины.

– Я заставлю Эденби сдаться, – заверил де ла Тер Тюдора. Но это его только рассмешило. Последние тридцать лет Эденби был широко известен своими про-йоркскими взглядами.

– Однажды он обозвал меня сумасшедшим бастардом, – сказал Генрих Тюдор Тристану, – с тех пор он совершенно не изменился и не сдастся до тех пор, пока его замок не сравняют с землей. – Генрих нахмурился, по его лицу пробежала легкая тень. – Иди и разрушь замок Эденби, Тристан. – При этих словах он смерил Тристана своим пронзительным взглядом. – Не давай никому пощады. Возьми Эденби и Эденби твой. Не забывай, с какой жестокостью обошлись йоркисты с твоей семьей.

Тристан не забывал этого никогда. Но, несмотря на слова Тюдора, он прекрасно знал, что человеку, который собирается стать королем, не нужны земли, где некому будет работать. Тюдор мог дать выход своей личной вражде с Эденби, но претендент на престол был рачительным хозяином, ему нужны заселенные земли, чтобы и крестьяне и лорды исправно платили свои налоги.

Если бы только Эденби уважил их первую просьбу о пище и фураже! Тогда де ла Теру не нужно было бы обращаться к Тюдору за дальнейшими распоряжениями, и тот не отдал бы такого жестокого приказа.

– Черт бы их побрал! – снова гневно выругался Тристан. Когда они возьмут замок, невозможно будет удержать солдат от грабежа. Ведь нельзя же, отправив людей на штурм, подвергая их смертельной опасности, запретить им пользоваться плодами победы. Оставалось молить бога, чтобы все это кончилось, как можно скорее.

– Будь, что будет! – пробормотал он в сердцах и поднял руку, подавая сигнал Тибальду, управлявшему катапультой. Не успела его рука опуститься, как еще один ревущий горящий шар смерти полетел в направлении крепости.

Из замка раздались крики боли и ярости, пронзительные, громкие. Воины на валах засуетились и забегали, пытаясь затушить возникший пожар.

Де ла Тер, прищурившись, смотрел сквозь дым и пламя. Крепостные стены теперь были пусты, его люди заверили, что даже те, кто осмелился остаться, не смогут выдержать слишком долго.

Внезапно Тристан заметил высокую фигуру одиноко и гордо стоящую на валу. Он, всматриваясь, моргнул. Клубящийся дым, блики пламени создавали впечатление необычности и сверхъестественности происходящего. Чем больше Тристан вглядывался, тем слабее становились крики и стоны, казалось, что они перенеслись в другое место, и время. Там стояла женщина. Женщина, облаченная в белоснежное платье, которое разносилось на ветру. Солнечный луч, пробившийся сквозь пелену серого дыма, коснулся ее золотистых волос, ниспадавших до самых колен, и заиграл на них, создавая вокруг ее головы волшебный ореол. Женщина совсем не замечала ни дыма, ни огня. Она оперлась руками о стену и, казалось, внимательно смотрит прямо на Тристана. Ему не было видно ее лица, но каким-то шестым чувством де ла Тер ощутил, что у нее нет страха, что она преисполнена презрения к их безуспешным попыткам захватить замок. Женщина стояла так открыто, в ее позе сквозил такой вызов, что Тристан был потрясен такой дерзкой отвагой.

– Что она делает на крепостном валу? Где ее отец, муж, брат, почему они позволяют ей там стоять?

Бедная Лизетта умоляла пощадить ее, но над ней не сжалились. Эта же женщина стояла, смело глядя в лицо опасности, и ни один волос не упал с ее головы. Что-то всколыхнулось в сердце Тристана, ему отчаянно хотелось броситься к ней, стащить ее оттуда, хорошенько встряхнуть, чтобы она поняла, что ей угрожает.

– Милорд Тристан! – де ла Тер обернулся и увидел обращающегося к нему Тибальда. – Какие будут приказания?

– Может быть, дадим по ним еще один залп? – ухмыльнулся Джон.

– Пока нет, подожди, – Тристан повернулся и снова посмотрел на замок. Женщины на валу уже не было. – Мы продемонстрировали им всю нашу мощь, и теперь стоит еще раз послать им предложение сдаться.

Внезапно из-за крепостных стен вылетела туча стрел, многие из которых были подожжены. На этот раз крики раздались среди нападавших. Воины де ла Тера падали на землю, обожженные, истекающие кровью.

– Поднять щит! – скомандовал Тристан и его громоподобный голос перекрыл шум боя. Он не сдвинулся с места, только поднял, прикрываясь от смертоносного дождя, свой щит, на котором ястреб сражался с геральдическим львом. Его люди спокойно и уверенно подмяли щиты и сомкнули их края, чтобы дать возможность вынести с поля боя раненых. Наконец, обстрел прекратился.

Губы Тристана гневно сжались в тонкую полоску, узкую, как лезвие кинжала. Он резко обернулся к Тибальду.

– Они желают сражения! Ну так они его получат!

Еще один снаряд!

Тибальд кивнул воинам, обслуживающим метательную машину, и еще один снаряд был подожжен и затем отправлен в цель.

Де ла Тер теперь не слышал криков из-за стен замка. Он был слишком занят, отдавая распоряжения, руководя выносом раненых с поля боя. Даже его громадный конь испуганно приседал и переступал с ноги па ногу от происходящего вокруг столпотворения. Стоны людей смешивались с предсмертными криками лошадей, и все это тонуло в клубах густого порохового дыма.

Наконец, Тристан снова обратил внимание на замок. Над ним высоко взметались языки пламени, черный дым поднимался в небо, но нигде не было видно белого флага, означавшего готовность сдаться. Де ла Тер приказал возвращаться в лагерь. Тот же самый крутой обрыв, прикрывавший замок, позволил нападавшим разбить свой лагерь в непосредственной близости от замка, но вне досягаемости стрел его защитников.

К тому времени, когда воины смогли, наконец, справиться с катапультой и сдвинуть ее с места, лицо графа уже не предвещало ничего хорошего. Когда отряд достиг лагеря, и де ла Тер спешился, даже Джон, мельком взглянув на него, не осмелился с ним заговорить.

Черные, как вороново крыло, волосы Тристана, ниспадали на воротник платья, впереди же они почти доходили до бровей, но обычно были зачесаны набок. Кожа его приобрела бронзовый оттенок из-за долгого пребывания под солнцем. Черты лица были довольно резкие: густые брови вразлет, высокий лоб, выдающиеся вперед скулы, длинный прямой нос и подбородок, казавшийся высеченным из камня. Когда же у него было такое выражение лица? Когда-то он часто улыбался, но в последнее время, Джон очень редко видел своего друга улыбающимся.

В последние два года губы Тристана чаще всего были сжаты с такой суровостью, что даже очень смелые люди отводили взгляд. Глаза его, живые, подвижные, выразительные, в гневе загорались огнем, который, казалось, исходил из самых глубин ада. Достаточно было только глянуть на него, чтобы понять: Тристан де ла Тер, настоящий рыцарь, и соответствует этому званию гораздо больше, чем многие другие.

Он возвышался над прочими, худощавый, но с широкими плечами, под его одеждой угадывались стальные мускулы, окрепшие благодаря многолетней привычке к обращению с оружием. Тристану еще не было тридцати, по сравнению со многими баронами, он безусловно считался молодым человеком, но ни у одного из них не возникло и тени сомнения в его праве командования. Во всех сражениях он всегда был впереди своих воинов и порой, казалось, что граф намеренно бросает вызов смерти.

«Что-то гнетет его», – подумал Джон, наблюдая за своим другом.

Он последовал за Тристаном в его палатку и молча стоял, пока тот снимал шлем и доспехи, и умывался холодной водой.

– Позови Аларика, – коротко приказал де ла Тер, и Джон поспешил выполнить распоряжение.

Несколько минут спустя писец Аларик явился в палатку. Это был уже старый человек, служивший верой и правдой еще отцу Тристана. Граф сцепил руки за спиной и начал мерить шагами пространство палатки. Аларик спокойно следил за ним, ожидая, когда милорд начнет диктовать. Ярость Тристана была заметна только по блеску его глаз. Начав говорить, он не кричал, его голос был сух и спокоен, но те, кто знали его хорошо, могли легко догадаться по интонациям, что де ла Тер едва сдерживает себя.

– Скажи им, – произнес он наконец, – скажи им, что они не дождутся пощады, что мы завтра возьмем замок, и они будут молиться Богу о милосердии, но он будет глух к их молитвам, ибо я, Тристан де ла Тер, граф и пэр Англии на службе у Генриха Тюдора, возьму замок Эденби во что бы то ни стало.

Он замолчал. Закрыв глаза, обдумывая следующую фразу, Тристан, как наяву видел своих людей, умирающих, истекающих кровью под градом стрел. Его силы превосходили защитников замка по численности, он должен победить. Граф открыл глаза и посмотрел на писца:

– Да, именно так. Аларик, доставь это под стены крепости под нашим знаменем и огласи дважды, чтобы они поняли: пощады не будет.

Писец кивнул, поклонился и поспешил выйти из палатки. Тристан обернулся к Джону.

– Есть ли там для меня хороший кусок мяса? По-моему у нас должно еще остаться «Бордо»? Да, и я хотел бы услышать от Тибальда рапорт о наших потерях и состоянии раненых.

Некоторое время спустя они сели за стол, на котором их ожидала скромная трапеза. У графа был уже готов план атаки на завтра.

– Перед самым рассветом или на рассвете, – сказал он. Увидев Аларика, внезапно появившегося в палатке, Тристан вопросительно глянул на него и нахмурился.

– Они дали ответ на ваше послание, милорд. Они настоятельно просят, чтобы вы согласились встретиться с лордом замка Эденби, один на один в месте, удален ном от стен замка на два полета стрелы на скалистой площадке над морем.

– Не соглашайся на это, Тристан! – предостерег его Джон, – это не больше, чем просто уловка.

– Они просили вас, милорд, во имя Христа, согласиться на встречу, – напомнил Аларик.

Тристан колебался, задумчиво отпивая вино из кубка.

– Я постараюсь подготовиться к любым неожиданностям. И пусть обе стороны принесут клятву, что не будет устроена ловушка.

– Да, йоркисты обещали, что он будет один, и вам ничего не грозит.

– Их обещание весит не больше, чем обещание бешеной собаки, – воскликнул Джон.

Де ла Тер в сердцах стукнул серебряным кубком по столу.

– Господь свидетель! Я потерял уже достаточно много людей! И я клянусь, что, встретившись с этим лордом, я заставлю их сдаться мне, на моих условиях.

Не прошло и часа, как Тристан снова сидел на коне. Он не одел шлема, не взял с собой меч, единственным его оружием был кинжал, спрятанный за голенищем сапога. Джон сопровождал де ла Тера на место встречи. Наконец, они остановились и спешились у подножия скалы. Джону было знакомо это место, он побывал здесь в день, когда их солдаты впервые пошли на приступ замка.

– Будь, осторожен, Тристан, – предупредил он.

– Я всегда осторожен, – ответил тот и, повернувшись к скале, внимательно осмотрел ее. Сбросив с плеч плащ, он начал карабкаться вверх между огромными выветренными валунами, освещая себе путь небольшим фонарем, который держал в высоко поднятой руке.

Через несколько минут он достиг условленного места встречи. Никто не смог бы спрятаться на продуваемой ветром площадке. Здесь они будут наедине. Но все равно граф внимательно обследовал скалистое плато, так как не испытывал особого доверия к этим йоркистам.

– Эденби! – закричал он, – Покажись!

Позади Тристана послышался негромкий шум, и он немедленно обернулся, готовый тут же выхватить кинжал и ударить, но застыл, пораженный. Это была та самая женщина, которую он видел на крепостной стене. Она снова была в белом платье. Было ли это то платье, в котором она стояла там? Неужели дым и гарь не испачкали его? При лунном свете ее волосы, казалось, все еще хранили солнечные лучи. Это был воистину золотой цвет, волосы обрамляли прекрасное лицо, как бы вышедшее из-под резца скульптора, такое юное, бледное и нежное. Большие глаза притягивали и манили, и в то же время взгляд их был горд и дерзок, и лунные блики мерцали в их таинственной глубине. Она тоже держала фонарь, который бросал мягкие отсветы на ее лицо и играл золотом в прекрасных волосах.

Внезапно Тристан почувствовал, что начинает злиться и от того, что она пришла сюда, и от того, что она стояла на крепостной стене.

– Кто вы? – спросил он хрипло. – Я пришел для того, чтобы встретиться с лордом замка Эденби, а нахожу здесь… женщину.

Она смерила его холодным взглядом, затем опустила длинные ресницы, и презрительная улыбка тронула уголки ее рта.

– Лорд замка мертв. Он был убит на четвертый день сражения.

Де ла Тер поставил свой фонарь в расщелину скалы и, положив руки на пояс, медленно обошел девушку кругом.

– Итак, – сказал он. – Лорда Эденби нет в живых. Тогда где же его сын, брат, кузен или другой мужчина, который обладает правами наследника, и стал лордом замка после его смерти?

Она отступила, как будто Тристан попытался ударить ее, и ответила:

– Я, сэр. Я – лорд замка.

– Значит, это вы виновница бессмысленного сопротивления, которое стало причиной стольких смертей, значит на вас кровь всех павших?

– Я? – она приподняла золотистую бровь. – Нет, сэр. Я не приказывала ни на кого нападать, я не приказывала захватывать чужие дома, творить разбой, грабеж, и убийства. Я только пытаюсь защитить то, что принадлежит мне по праву.

– Я не хотел ни разбоя, ни грабежа, ни убийства, но теперь, леди, боюсь, что этого невозможно будет избежать, – задумчиво произнес Тристан.

Она слегка наклонила голову.

– Значит не осталось ни одного шанса на то, что я могла бы сдаться с честью?

– Поздно просить об этом, леди, – жестко ответил граф. Навряд ли я смогу что-либо изменить. Вы считаете, что мои люди – безжалостные убийцы и грабители? Да, они стали такими в результате вашего сопротивления.

Она подняла голову.

– Я спрашиваю вас, милорд, есть ли надежда на милосердие? – у нее был мягкий, бархатный голос, его певучий тембр взволновал Тристана, что-то поднялось в нем, что-то, о чем он уже давно забыл… Желание… Оно было внезапным, острым, мучительным. Любовь умерла и была погребена вместе с Лизеттой и их ребенком. Но за эти два года Тристан осознал, что любовь и зов плоти – это совсем не одно и тоже. С тех пор он желал многих женщин, и легко получал желаемое. Но это желание, внезапно проснувшееся в нем, было непохожим на все остальное.

Это было, как огонь, вспыхнувший и заполнивший его. Она прелестна. Ее золотистые волосы… он представил, как приятно было бы прикоснуться к ним, как приятно ощутить эти шелковистые пряди у своего лица. Золото ее волос… Как она привлекательна!.. Ее глаза были удивительного необычного цвета, необыкновенной формы, они были так непохожи на глаза других женщин.

Она обладала невероятной силой: заставляла мужчин желать себя с ужасающей, неимоверной страстью. Она зажгла его, заставила трепетать, он хотел заполучить ее, чего бы это ему не стоило. Она заставила забыть его обо всем на свете, ему захотелось тут же сорвать с нее платье и познать ее прямо здесь, на голых холодных скалах. Какой загадочный свет исходил из ее глаз, как они сияли в темноте!

Но так же сильно, как ей удалось привлечь его, она и отталкивала. Вот она стоит перед ним, такая холодная, гордая, упрямая. Ее голова высоко поднята, а в глазах ни тени снисхождения.

А как выглядела его жена, его Лизетта перед своим палачом? Умоляла, просила, чтобы ее не убивали. Просила хоть немного милосердия, но никто не сжалился над ней.

Тристан хрипло рассмеялся. Он был не тем человеком, которого могла бы сбить с толку какая-либо женщина, и не имеет значения, насколько она хороша.

– Миледи, а что вы можете предложить взамен?

– Себя, – ответила она просто.

– Себя? – де ла Тер от изумления даже отступил на шаг. Улыбка смягчила жесткую линию его подбородка. Он снова приблизился к ней.

– Миледи, завтра утром мы штурмом возьмем ваш замок и получим там все, что только пожелаем.

Ему показалось на мгновение, что ее взгляд стал таким же острым и пронизывающим, как его кинжал, но она быстро опустила ресницы, и он видел, как ее грудь вздымается при каждом вдохе. Она перевела дыхание:

– Я больше ничего не могу предложить вам, чтобы прекратить кровопролитие, завтра, милорд, прольются реки крови. Вы придете, чтобы взять наши жизни, и мы вынуждены будем защищаться. Мы будем стоять насмерть. Но если бы вы взяли меня в жены, то в глазах моих людей замок принадлежал бы вам.

– Взять вас в жены, миледи? – спросил он недоверчиво и едва удержался от того, чтобы сплюнуть. Она йоркистка! Самодовольная, наглая йоркистка, убежденная в собственной неотразимой красоте и привлекательности! Они смертельные враги. Она ведь принимала, пусть косвенное, участие в сражении. Тристан не мог забыть крики своих умирающих людей. – Я не собираюсь жениться, я собираюсь завладеть вашим замком.

Она не подняла головы, поэтому он не мог увидеть ярости, сверкнувшей в ее глазах.

– Я – леди Эденби и ничто не сможет этого изменить!

– Мне кажется, что и тут мы не сойдемся во мнениях, – вежливо перебил ее Тристан. – Когда Тюдор займет трон, он сумеет сделать это без особых усилий.

– Так произойдет только в том случае, если меня обезглавят. Неужели Тюдор осмелится зайти так далеко? Неужели он собирается убить всех своих противников? В таком случае палачи Англии очень долго будут заняты своей работой!

Тристан слегка улыбнулся, скрестив руки на груди.

– Это война, миледи. Я же – простой солдат короля, который запросто может лишить вас и земель и титула. Вы – никто, миледи! – насмешливо сказал он.

– Вы служите самозванцу! Король – Ричард!

– Я не намерен спорить с вами. Мы, здесь вдали от двора и вряд ли вы сможете призвать кого-нибудь, чтобы подтвердить свои аргументы. Меня не заботит ваше мнение. Я намереваюсь взять замок и стать в нем хозяином! – ответил он тихо, но затем повысил голос под влиянием наполнявшего его гнева. – И у меня совершенно нет желания взять кого бы то ни было в жены, не имеет значения, как богата или как красива была бы женщина, претендующая на это! А потому не предлагайте себя больше, миледи.

И снова она быстро опустила голову. Казалось, что вокруг нее сгустилась темнота, будто ночь укрыла ее своим крылом. Она была готова наброситься на него, как ястреб бросается на свою жертву, чтобы вонзить в него острые когти. Казалось, что ночной воздух вокруг них пропитан все возрастающим напряжением.

Наконец, она заговорила, но совсем не с той злобой, которой он от нее ожидал.

– Что же, в таком случае, не в качестве жены, – сказала она и продолжила после небольшой паузы, – как наложницу, любовницу или просто шлюху, – она смотрела ему прямо в лицо, улыбаясь светлой улыбкой, такой же светлой, как солнечный луч. – Ведь вы же завоеватель, разве нет?

Услышав ее последние слова, Тристан приподнял брови, пытаясь понять, что кроется за ними. Что она задумала? Она, конечно, хотела убедить его в своей покорности, он не верил ей, но ему пока было не в чем упрекнуть ее. Она горда и стыдливо прячет свой взгляд.

«Ах, леди! Если бы ты была простой казацкой девкой, то я бы с радостью принял твое предложение, – подумал Тристан. Ибо еще никогда и ни к кому я не испытывал такого влечения!» Это чувство было столь внезапным, столь глубоко отозвалось в его душе… Он должен или обладать ею, или забыть о ней! «Но ведь она твой враг, – напомнил он себе. – А к врагу не стоит относиться, как к очаровательной женщине».

– Леди, – начал он, волнуясь. – Я не уверен в том, что хочу вас. Может быть в замке есть более привлекательная дама, которая могла бы предложить себя в качестве… выкупа?

– Что? – воскликнула она в негодовании. Ее глаза засверкали от гнева. Если бы они имели осязаемые острия, то давно бы пронзили его сердце, добрую сотню раз.

– Я не нахожу вас особенно привлекательной.

– Я вижу, что вы не склонны… – Она прервала себя и снова опустила глаза. – Лорд де ла Тер, мы говорим о милосердии. Мы говорим о тех людях, которые будут препятствовать вашему продвижению ценой собственной жизни и жизни ваших людей, они будут сражаться до тех пор, пока мы не договоримся о мире. Если вы даже ворветесь в замок, вы ничего не получите кроме трупов, крови и развалин. Вы сомневаетесь в этом? Вы все еще не понимаете, зачем я пришла сюда сегодня?

– Вы готовы к самопожертвованию, да? – пробормотал он задумчиво. – Вы согласны отказаться от своих притязаний и даже поступиться своей честью.

Она не шелохнулась и продолжала смотреть на него, не опуская глаз, сияющих ярче, чем луна. Женевьева изо всех сил пыталась сохранить самообладание и дать достойный ответ.

– Лорд Тристан, при других обстоятельствах, я бы не сочла ваше происхождение равным своему для того, чтобы выйти за вас замуж.

Он рассмеялся. У него было достаточно благородное происхождение, и высокомерное заявление леди Эденби, было несколько неуместным, особенно при существующем положении дел.

– Ну, тогда все решается само собой, разве нет? Вы не хотите опорочить свое имя, а я не желаю взять в жены женщину, настолько высокомерную и глупую, что она не хочет признать собственное поражение. Но, я умоляю вас, пояснить мне, ради чего вы предлагаете мне себя в качестве… любовницы, если вы уверены, что это еще сильнее повредит вашему доброму имени?

Она помолчала, а затем подняла руку. И он внезапно понял, что девушка специально оделась так, чтобы быть наиболее привлекательной в его глазах. Белая ткань ее платья свободно ниспадала хорошо подчеркивая все достоинства ее фигуры. Глубокий вырез приоткрывал шею и верхнюю часть груди с соблазнительной ложбинкой, которую так хотелось поцеловать…

Платье было ей очень к лицу и делало еще моложе и еще прекрасней.

Она взволнованно взмахнула рукой.

– Я в отчаянии, – просто ответила Женевьева.

«Это было первое честное утверждение, – подумал Тристан – высказанное ею за сегодняшнюю встречу». Он вздохнул:

– Если сказать правду, миледи, то у меня нет особого стремления ни к убийствам, ни к грабежам, а тем более к насилию над женщинами. Я предпочитаю, чтобы женщины отдавались мне по доброй воле и желанию. Чтобы они испытывали ко мне такую же страсть, какую испытываю к ним я. Очевидно, что вы превосходно знаете о своей красоте. В противном случае вы бы просто не предложили себя мне. Но для меня это не имеет особенного значения. В мире очень много красивых женщин и среди них предостаточно тех, кто не думает о таких вещах как «долг» или «самопожертвование», они просто желают оказаться в объятиях мужчины и ничего больше.

Кажется, на этот раз он действительно задел ее. Было заметно, как краска прилила к ее матовым щекам, как залилась пунцовым румянцем шея и грудь там, где это было доступно взору Тристана. Но если, она даже и рассердилась, то не подала вида. И улыбнулась ему нерешительной улыбкой, полной чувственной красоты.

– Я наблюдала за вами, лорд Тристан, с крепостной стены. И я… мне кажется, что я смогла бы удовлетворить все ваши желания.

– И не испытывать при этом враждебности? – спросил он недоверчиво.

– Нет.

Де ла Тер неожиданно отвернулся от нее и с высоты скалы всмотрелся в непроглядную темень над морем, затем снова обернулся к девушке.

– Берегите себя, леди, если мир будет достигнут, мои солдаты войдут, как победители, вы будете лишены всего, я стану хозяином замка Эденби, но никто больше не умрет. Я смогу удержать своих людей. Ваши дамы будут рады, шлюхи разбогатеют…

Тристан поспешно повернулся и начал спускаться, но был остановлен ее криком.

– Лорд Тристан!

Он быстро повернулся на ее крик. Девушка следовала за ним, в ее глазах были ясно видны беспокойство и тревога. Грудь ее тяжело вздымалась. Она тронула его за руку, затем, видимо сама испугавшись своего поступка, отступила на шаг и опустила глаза, пытаясь справиться с собой. Наконец она заговорила:

– Я… Я…

– Что? – резко спросил граф. – «Черт бы тебя побрал! Оставь меня! – подумал он. – Уходи! Ты стала для меня настоящим наваждением! Кем-то, что я должен иметь непременно, даже если я ненавижу тебя, и все то, что ты представляешь! Я ненавижу само чувство, которое начал испытывать к тебе!»

– Так… так ничего не получится! Так, как вы сказали! Если я буду изгнана из замка, мои люди продолжат борьбу! Пожалуйста, во имя Христа! Я должна принять вас, а вы, вы должны прийти ко мне. Мы… вы и я… мы станем друзьями… И несколько больше, чем просто друзьями…

Он наклонил голову, внимательно вглядываясь в нее:

– Миледи! Поясните, что вы имеете в виду. О чем вы говорите?

– Я умоляю вас… прийти ко мне.

– Яснее, – настаивал Тристан.

– Стать моим любовником!

– Я завоеватель, а вы предлагаете стать вашим любовником в бывшем вашем замке?

– Да.

На мгновение Тристан прикрыл глаза и подумал о своей жене, такой прекрасной, такой любимой… Внутри него все загорелось огнем, который больно опалил его сердце. Но ведь он и прежде имел женщин! Разве сейчас что-то существенно меняется? Да, ему совсем не хотелось принимать мученическую жертву. Да, его привлекала она, заставляла думать о себе. Он любовался холодной красотой, и ему показалось, что он нечто уловил, нечто указывающее на чувственность, на бурную страсть и могучий дух. Он пожал плечами. Вполне возможно, что она и не была невинной жертвой, может быть, у нее прежде было бесчисленное количество любовников. Она вызывала в нем смешанное чувство горячего желания и одновременно неприязни, в природе которого с трудом мог разобраться он сам.

Тристану казалось, что стоит ему прикоснуться к ней, и он ощутит нечто, сейчас скрытое от него, но одновременно потеряет способность контролировать свои поступки и уже не сможет остановиться.

Выло хорошо известно, что самые знатные дамы ложились в постель со своими слугами. Вполне возможно, что для нее было нетрудно прийти к нему и предложить себя, ибо она хорошо знала о том, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной из собственного опыта.

Тристан снова почувствовал, как его охватывает жар. Этому виной она. Она намеренно привлекала его, соблазняя своим телом, стремясь заставить думать о том моменте, когда два тела сольются в одно и не останется места ни для каких других мыслей. Она пытается овладеть его волей. Возможно, он и смог бы забыть о том, что она – йоркистка. Шлюхи, как он убедился, все одинаковы в темноте.

– Пожалуйста! – горячо прошептала девушка, и ее шепот громом отозвался в его ушах и заставил чувствовать какое-то неопределенное сожаление.

Она не должна вызвать у него никаких чувств. Он должен внимательно и осторожно присмотреться к ней и только тогда принять решение. Но, однако, как он, человек, в ушах которого еще звучат крики и стоны убитой жены, молящей о милосердии, может отказаться принять предложение, которое послужит для примирения двух враждующих сторон?.. Неужели он способен отказать в… милосердии?..

И кроме всего в нем горел огонь желания, непреодолимого влечения к ней. Тристан не хотел поддаваться ему, но как бы там ни было, он хотел обладать этим прекрасным телом.

Де ла Тер поднял руку вверх.

– Леди, это безумие!

Она не ответила.

– Вы слышали, что я сказал?

– Да, я слышала.

– Мне не нужна ваша жертва. Я обещаю, что мы не будем мстить.

– Неужели вы не понимаете? Этого будет недостаточно. Если же мои люди увидят нас вместе, они поймут, что я полностью признала свое поражение и это заставит их также сдаться на милость победителя.

– Леди, пусть будет все так как вы хотите! Ни одна шлюха не отличается ничем от других, ей подобных!

Она смерила его холодным взглядом.

– Не волнуйтесь, мы будем милосердны. Никому не будет причинен вред, – его голос внезапно стал сухим и жестким. – Но имейте в виду, что жена мне не нужна. И как бы дорого это вам не обошлось, замок будет принадлежать мне. Золото и драгоценности, а также запасы провизии будут поделены между моими людьми.

– Когда вы войдете в замок? – спросила она.

– В полдень. Мои люди, естественно будут голодны, и если ваши слова не расходятся с делом, то приготовьте достаточно вина и пищи.

«Девушка явно волнуется, – отметил про себя Тристан. – Это неспроста. Лгунья, ведьма, что же ты задумала?»

Женевьева кивнула:

– Мы будем ждать вас, лорд Тристан. Он снова начал спускаться вниз, но почувствовал на себе ее пристальный взгляд и обернулся. Серебряный луч ночного светила коснулся девушки и сделал ее еще прекраснее, что-то мистическое и жуткое было в ее красоте. Тристан не верил ей, он застал Женевьеву врасплох и окончательно убедился, как она желает отомстить ему.

Это не имеет значения, даже если она заманивает его в ловушку.

– Как вас зовут? – спросил граф.

– Женевьева – лорд Тристан, – ответила она.

Это был достаточно остроумный ответ, чтобы охладить его пыл. Девушка знала, как его зовут, правда в этом не было ничего удивительного, но вот ему нужно было бы знать имена членов семьи лорда Эденби. В ее голосе было столько презрения и сарказма, ее красота была такой холодной, что Тристан даже невольно поежился. Но ведь он победитель!

Гнев вырос мгновенно. Она затеяла опасную игру! Но по-прежнему Тристан желал ее. Несмотря ни на что, несмотря на логику и разум. Он знал, что Женевьева способна на коварство, наверняка она лгала и втайне готовила предательство. Но он все равно желал ее.

Де ла Тер развернулся и подошел к ней. В его взгляде было такое же презрение, но на губах играла легкая усмешка.

Она не отступила, хотя Тристан ожидал этого. Он стоял достаточно близко для того, чтобы хорошо видеть выражение ее лица, нежного и гордого, чтобы ощущать дыхание, видеть, как вздрагивает ее грудь при каждом ударе сердца, он почти слышал его стук. И когда девушка подняла на него глаза, Тристан улыбнулся, ибо увидел, как сильнее и чаще забилась тонкая голубая жилка на ее длинной красивой шее. Он без труда сохранял свою беззаботную улыбку, хотя внутри у него все кипело от гнева.

«Как она самоуверенна! Как настойчиво добивается милосердия и считает, что имеет на него право! А знает ли, эта милая леди, как жестоки и неумолимы бывают победители! Как бывают недоступны никаким мольбам и слезам? Она играет на эмоциях и желаниях, а… Лизетта была убита».

Был ли это гнев? Или это было чем-то еще, ему неведомым? Его сердце застыло, тело горело огнем и дрожало. Но ведь он мужчина, он сильнее ее. Он сможет разорвать шелковую паутину, которой она оплела его.

«Я добьюсь от нее правды» – пообещал себе Тристан.

И от этих мыслей он улыбнулся еще шире, поддразнивая ее.

– Я никогда не совершаю покупки, пока не испробую товар, – и с этими словами Тристан схватил Женевьеву и сжал в объятиях, чувствуя ее злость, ее боль. Он сгорал от желания и в то же время разум его был холоден, как лед. Он наклонился и поймал ее губы своими губами. Тристан слышал звук, который не смог вырваться наружу и остался где-то в глубине ее горла, ощущал, как напряглось хрупкое тело в его руках, ее панический страх. Он чувствовал, как бьется ее бедное сердечко, как она начинает задыхаться. Губы у нее были пьянящие, как хорошо выдержанное вино, но они инстинктивно сжались. «Она вовсе не желала его», – понял Тристан, но как победитель, он проигнорировал этот немой протест. Наконец, под напором его языка, ее губы разжались, и он проник вглубь ее горячего рта. Это взволновало… Такое интимное ощущение…

Девушка все еще отчаянно сопротивлялась ему. Она пыталась оттолкнуть его, освободиться от сильной руки, охватившей ее грудь. Под его пальцами ее сердце забилось еще сильнее, быстрее… Он пробовал и проверял, содрогаясь от волнения и желания, бушевавшего внутри… Ее грудь такая твердая и упругая, она так прекрасно сложена! Хрупкая и женственная, тонкая талия и такие округлые бедра…

Наконец, она высвободила губы и вскрикнула, она забилась в его руках, пытаясь вырваться, яростно отталкивая его, но поняв, что ее попытки бесполезны, затихла. Она уже не пыталась бороться с ним. Она злилась, но больше ничего не предпринимала. Тристан сам оттолкнул ее от себя, чтобы доказать, что она лгала, чтобы выразить ей свое презрение. И… чтобы спасти собственный рассудок. Женевьева дрожала. Ее глаза округлились, губы скривились. Потрясенная, она не могла отвести взгляда от лица Тристана.

– Вы не передумали, миледи? – спросил он пытаясь придать своему голосу безразличное выражение.

Она быстро ответила:

– Нет, милорд.

Он видел, как отчаянно вздымается ее грудь, как дрожат пальцы, которые она то сжимает, то разжимает. Женевьева опустила глаза.

Тристан внимательно смотрел на нее, освещенную лунным светом, пытаясь судить о ней объективно. Ее волосы, такие густые и пышные, были как солнечный луч в середине ночи, но если их напрочь срезать…

Она бы все еще сохранила какую-то часть своей красоты и прелести. Ее кожа, такая чистая и белая, нежная, как лепесток розы. Хрупкого, но совершенного сложения фигура. Прекрасно очерченный рот, слегка припухшие губы… И глаза… Их нельзя было бы назвать ни серыми, ни голубыми. Иногда они влажно и призывно блестели, но порой в их блеске угадывалась сталь хорошо отточенного и готового к бою клинка.

– Ну что ж, в таком случае я полагаю, что вы умеете это делать так же хорошо, как и другие…

Она так явственно вздрогнула, что Тристан едва удержался от смеха. Леди была явно вне себя от гнева. Ну что ж, пусть она злится, он добьется своего. Тристан отвернулся от нее, убежденный, наконец, в том, что она не всадит нож ему в спину.

– Доброй ночи, леди Женевьева, – сказал Тристан. В пятнадцати футах от нее он снова обернулся, ибо не мог отказать себе в удовольствии напоследок отпустить шпильку в ее адрес.

– Миледи?

– Милорд?

– Ваше отношение ко мне… это не совсем то, что я ожидал от вас, особенно после ваших обещаний. – Даже сквозь темноту ночи он разглядел, как вспыхнула от гнева ее лицо. – Изменится ли оно к лучшему? – спросил Тристан насмешливо.

Она заколебалась, затем мягко ответила. Ее голос прозвучал подобно шуршанию шелка, столь соблазнительно… проникая в самую глубину его сердца, Наваждение…

– Я обещаю это, лорд Тристан, – сказала Женевьева. – Я обещаю, что… порадую вас.

Она подняла руку в прощальном жесте и пропала в ночи.

Тристан проследил за ее исчезновением и напомнил себе, что ему следует быть внимательным и осторожным. И еще одно. Она должна сдержать данное слово.