Глава 8
Меланте показалось, что она только что заснула, когда в ее ухо настойчиво зашептал голос, идущий из непроглядной тьмы вокруг.
— Ваше величество, нам надо уходить, — на ее плече лежала тяжелая рука. — Проснитесь, ваше величество, быстрее!
Его настойчивость и тревога моментально прогнали у нее остатки сна. Она села, подставив свое лицо свежему ветру. Он стоял, наклоняясь, совсем рядом с ней. Его дыхание, обволакиваясь паром, обдавало ее. А где-то вдали она услышала голоса.
— Нас заметили, — резко прошептал он, хватая ее руку под мехами, которые на ней были, и поднимая на ноги. — Пошли!
Она все еще сидела и собиралась встать, но он даже не дал ей для этого времени, а просто схватил ее в охапку вместе с мехами и поднял, как какой-нибудь куль. Она тихо вскрикнула от удивления и почувствовала, как напряглись его мышцы.
— Тс-с, — произнес он и, не обращая внимания на упавшую пуховую подстилку, не останавливаясь, стремительно направился к коню. Теперь Меланта уже полностью пришла в себя и стала понимать, что происходит. Она ухватилась за седло, потянула на себя свисавшие меха и постаралась взобраться на верх уложенной поклажи, пока он приподнимал ее над спиной коня. Затем он сел сам. Оказавшись позади него, она стала судорожно шарить под его накидкой, пока не нашла там пояс, на котором крепился меч, и ухватилась за него. Она успела это сделать как раз вовремя, так как в то же мгновение он прижал ее руки своей рукой, пришпорил коня, и тот прыгнул во тьму.
Они неслись с такой скоростью, словно за ними гнались все обитатели ада. Меланта совершенно ничего не видела. Она уткнулась лицом в его спину, изо всех сил стараясь не упасть с коня, мчавшегося в ночи с безумной скоростью. Когда Рук навьючивал своего Ястреба, он, видимо, предполагал эту возможность, и поэтому расположил вещи таким образом, что, хотя она билась и раскачивалась, но все-таки чувствовала себя относительно удобно — мешки и другая поклажа образовали как бы выемку, углубление для нее. Но сейчас, разумеется, уже не могло идти речи о каких-то манерах, скромности и игры в застенчивость. Бешеная скачка требовала предельных усилий от Меланты, и она по-прежнему сжимала руками его пояс, а он прижимал ее руки к себе, к жестким доспехами, прикрывавшим его живот.
Ее подбородок и щеки бились о его броню. Удары смягчала только его накидка. В один из моментов ее меха соскользнули с нее, но она успела их подхватить, отпустив одну руку. Конь несся, часто меняя направления по какой-то, одному ему понятной, логике. Но рыцарь, казалось, был невозмутим, будто он понимал своего коня, и с удвоенной силой прижал ее руки к себе, когда ее пальцы стали слабеть.
Внезапно конь споткнулся и почти встал. Ее бросило на спину рыцаря. Вдруг с ужасом она поняла, что слышит чавкающие звуки — копыта коня погружались в трясину. И прежде чем она успела закричать, рыцарь отпустил ее и поднял вверх свои руки. Он громко крикнул, сделал движение телом, и тогда конь присел и рванулся вперед. Меланта из последних сил держалась за его пояс, обрезая и раня пальцы о его острые железные края. Рук пригнулся, вынуждая коня еще к одному прыжку.
Сделав отчаянный рывок, конь выбрался из трясины и снова пустился галопом. Рыцарь опять прижал ее пальцы, сжимая и давя их мощной стальной рукавицей. Она даже обрадовалась новой волне боли, стараясь сконцентрироваться на ней, чтобы не терять присутствия духа и не расслабляться. Казалось, эта бешеная гонка длилась вечность, пока, наконец, конь не стал проявлять признаки усталости и замедлил бег. Открыв глаза и осмотревшись, она заметила первые следы рассвета. Но тут они углубились в лес, и рассвет пропал, уступив место серому туману, из-за которого стали проступать темные силуэты стволов деревьев.
Конь испугался чего-то и резко отпрыгнул в сторону. Меланта чуть не слетела, но рыцарь, продолжая крепко держать ее руку, схватил ее и другой рукой и, потянув, водрузил на место.
Конь встал. Рыцарь тихо изрыгал проклятья, а Меланта тяжело дышала. Пальцы больше не слушались ее. Из последних сил она попыталась разжать их.Но ничего не вышло. Теперь у нее хватило воли только на то, чтобы припасть к его спине, бессмысленно глядя на еле заметный рассвет.
В спутанных зарослях пропела птичка. Меланта вздрогнула.
— Боже мой! Гринголет!
Ее пальцы невольно разжались.
— Я отрезал шнур и выпустил его, — сказал он шепотом. — Тихо.
Он вглядывался вперед, и Меланта поняла, что конь прядет ушами. Она снова вцепилась в его пояс, но он вдруг отбросил ее руки и слез с коня.
— Не двигайтесь, — тихо прошептал он ей и забросил поводья через голову коня. Затем он достал меч и тихо нырнул в чащу.
Тогда и она увидела это. Сквозь ветви кустов было видно пятно чего-то ярко-желтого и голубого.
Аллегрето.
Ее сердце забилось так сильно, что готово было выскочить из груди.
Ей были слышны шаги ее рыцаря, каждый из них сопровождался звоном его доспехов. Аллегрето лежал неподвижно. Он затаился в чаще. Она не могла его видеть всего. Лишь только пятно от его одежды. Чаща и туман скрывали все остальное. Ее охватил страх. Ее рыцарь шел прямо в смертельную западню, коварно замысленную Аллегрето.
— Не убивай его! — пронзительно закричала она по-французски. — Или я прикажу содрать с тебя кожу живьем.
Шаги прекратились.
— Слишком поздно, мадам, — ответил холодный голос ее рыцаря. — Он мертв. — По-видимому, он отнес ее слова на свой адрес.
Меланта застыла на месте, уставившись на сине-желтое пятно. Затем она спустилась с коня и медленно пошла, отгибая и отбрасывая ветви, хлеставшие ее по глазам и по щекам.
Но подойти к Аллегрето она не сумела — рыцарь встретил ее на пути. Он встал перед ней, грубо пихнул, поворачивая назад.
— Вам не следует видеть его, — сказал он по-английски.
Она повернулась опять, стараясь пройти.
— Я должна взглянуть на него.
— Нет, госпожа. — Он крепко держал ее, не пуская. — Волки.
Она посмотрела ему в глаза. Он кивнул головой, указав на что-то совсем рядом с ней.
Она посмотрела туда. Возле ее юбки, на низкой ветке, висел кровавый сгусток из черных сплетенных волос. Под ними было черное пятно из засохшей крови.
— Ваша девушка, — сказал он тихо. — Ее платье я видел рядом.
Меланта отвернулась. Ее стало тошнить. Она вырвалась из крепких рук рыцаря и стремительно кинулась прочь. Оказавшись рядом с дымящимся боком коня, содрогаясь и трепеща, Меланта нагнулась. Клок волос прилип к ее юбке. Она затрясла ею, готовая впасть в истерику. Он не отлетал. Она завизжала, дергая шелк сильнее. Казалось, что черный клубок навсегда прицепился к ней. Она повернулась, словно собираясь убежать от него, и налетела на рыцаря, — Сбрось! — закричала она, переходя на визг. — Сними его!
Она подобрала юбку. Он медлил, и она опять закричала:
— Там! Там! Разве ты не видишь его!
Он нагнулся и сдернул с ее юбки черные волосы. Затем, сделал шаг и зашвырнул их подальше. Меланта не стала смотреть, куда.
— Больше нет? — она снова приподняла юбку к нему, судорожным движением рук. — Я знаю, что есть!
Рыцарь снял рукавицу и положил руку ей на плечо. Немного согнулся и другой рукой расправил ей юбку. Затем слегка прикасаясь к ней, провел рукой по всем складкам ее одежды, по ее бокам, спине, бедрам.
— Нет, моя госпожа. Больше нет.
Она схватилась за живот, упала на колени. Ее вырвало.
— О Боже! — застонала она и начала смеяться. — Аллегрето!
Ее странный смех далеко разнесся по лесу. Рук стоял рядом, глядя на белую полоску шеи под уложенными в сетку темными волосами. Он тихо подхватил ее и усадил на Ястреба. Она совсем не сопротивлялась, и, когда он сел, послушно обхватила его руками, плотно прижимаясь к его спине и все еще смеясь или плача.
Аллегрето, и фрейлина как раз и могут затем являться к нему. Так подумал Рук. Он решил не задерживаться здесь, чтобы похоронить останки, поскольку опасался погони и стремился уехать как можно дальше от места их бывшего лагеря. Его люди вернулись ночью, и многие — со связанными руками и приставленными к горлу ножами, которые держали разбойники, столь многочисленные в этих краях. Он не стал ждать. Малейшая попытка, без сомнения, развяжет им языки о том, чей был тот лагерь и какой богатый улов могли они получить, захватив принцессу Меланту. Для своих пленных людей он мог сделать тогда не больше, чем для Аллегрето и девушки Меланты. Теперь он заботился только о принцессе.
Он ехал по лесу, внимательно вглядываясь в чащу, а она прижималась к его спине. Он слышал ее дыхание, еще неровное из-за теперь уже редких всхлипываний, остатков ужасного приступа горя в связи с потерей любовника.
Они проезжали мимо берез, елей и дубов, сквозь ветви которых пробивались лучи солнца, бросавшие тени под ноги коня. Рук очень внимательно вглядывался в кустарник, опасаясь засады.
Пар от его дыхания окутывал его лицо, затем растворяясь в воздухе. Чтобы сбить погоню, он вначале не поскакал на восток, а все время менял направление, так что теперь стал опасаться, не потерял ли он ориентацию сам. Почему-то до сих пор он все еще не слышал звона колоколов.
К полудню они неожиданно достигли края леса и оказались на краю низкого утеса. Отсюда стало видно, что лес внизу редел, заканчиваясь песчаными холмами. За ними гнало свои валы Западное море. На юге, далеко за устьем реки Ди, в сероватом тумане виднелась гряда Валлийских гор.
Он повернул Ястреба в другую сторону и направился на север. Другая сторона холма выходила к притоку еще одной большой реки. Отсюда была видна колокольня, которая поднималась над обнаженными макушками берез. До колокольни было не более мили, но никаких звуков не было слышно.
Они набрели на узкую дорогу, ведущую с холма. Он заставил Ястреба слегка прибавить ходу. Дорога снова повела их в лес. Принцесса Меланта уже затихла и крепко держалась за него.
На краю леса он заставил Ястреба встать. Стая диких гусей с шумом поднялась из безлюдного сада.
За вспаханным полем находился небольшой монастырь. Отсюда бросались в глаза стены из известковых камней. Колокольня, прочная и высокая, отбрасывала тень на желтые постройки. Рук был здесь последний раз лет шесть назад, да и тогда он лишь переночевал и на следующий день покинул монастырь. Тогда в нем жили шестнадцать монахов, обитая в небольшом доме, поддерживая порядок в саду и имея скот.
Сейчас здесь все приходило в упадок, и лишь только один белый гусь с подрезанными крыльями расхаживал по опустевшему полю. Важно переваливаясь, он направился к Руку, шипя и вытягивая шею.
Рук еще раз внимательно осмотрел все вокруг.
— Оставайтесь и ждите меня здесь, — сказал он тихо. Затем слез с коня, привязал поводья к ближайшему дереву. Гусь застыл на поле на полпути к Руку и внимательно рассматривал того своим красным глазом.
Используя заросли на краю открытого пространства как укрытие, он стал обходить монастырь, приближаясь к реке. Паромная переправа была покинута. Здесь сейчас находился только один большой плот, закрепленный толстой веревкой к вделанному в пристань кольцу.
Рук снова посмотрел на монастырь. Может быть все укрылись за толстыми стенами, опасаясь появившихся поблизости бродяг?
Но почему не слышно колоколов?
Лежа в кустарнике, Рук долгое время наблюдал за местностью. Белый гусь ходил по полю, ковыряясь и выискивая пищу. Было совсем пустынно. Рук решился пересечь поле и подойти к воротам монастыря. Гусь бросился за ним, нахально выпрашивая угощение и пытаясь ущипнуть его за пятки. Он отбросил гуся в сторону, но тот снова заковылял за ним, взывая к его милости.
Перед воротами он помедлил, а затем три раза дернул за веревку дверного колокола. В царящей тишине звук показался таким громким и чистым, словно звонили в большой церковный колокол.
Никакого ответа. Он толкнул калитку, но та оказалась закрытой изнутри.
Гусь возобновил свое попрошайничество. Рук повернулся и прошел за угол к церковному входу. Он потянул наружную дверь, и та легко поддалась, заскрипев на несмазанных петлях. Внутренние двери были открыты. За ними он увидел пустые нефы, алтарь, иконы, расположенные в несколько ярусов и освещенные светом, пробивающимся из высоких окон. Все был пусто.
Он осторожно прошел в церковь и замер, прислушиваясь к затихающему эху его шагов.
Ходить по церкви в полном боевом снаряжении казалось святотатством, но он, перекрестившись и мысленно попросив прощения за такое неуважение к святому месту, все же осторожно двинулся по проходу между скамьями.
Он прошел дальше и оказался в ризнице. Вещи монахов лежали здесь нетронутыми. На аналое лежал открытый том и рядом с ним открытая чернильница, словно облаченный в черную сутану человек только что отошел куда-то. Рук взглянул на записи. Он не был знаком с латинским письмом, собственно, и по-французски, и по-английски он читал с трудом. Однако все же он стал вглядываться в текст, ведя своей бронированной рукой по строчкам.
Он разобрал, что эта запись была обращена к епископу Честерскому. Он разобрал и некоторые другие слова, такие как «после Рождества», «услышать нас». Затем следовал абзац, в котором, кажется, шла речь о поездке, путешествии, деревне Лиерпуле и еще что-то насчет свиньи и свечей.
Дальше говорилось, что Лиерпуль болеет и Умирает. Рук снова прочитал это место. «Mortuum» — это понятно. «Omnis» и «invalidus» — он тоже знал.
Вдруг у него появилась страшная догадка. Он с такой силой оттолкнул книгу, что вместе с ней опрокинул и аналой. Тот с грохотом обрушился на каменные плиты пола, чернильница с засохшими чернилами разлетелась вдребезги. Рук быстро вышел во двор, направившись к церковному кладбищу с восточной стороны от церкви. Там он нашел десять свежих могил. Он в изнеможении прислонился к стене.
Как он хотел сейчас увидеть Изабеллу, просить ее, чтобы она молилась Богу о пощаде его детям. А если уж чума должна была придти, чтобы она пришла бы и к нему, не оставляя его таким одиноким в этом мире. Он не заслуживал большей милости, чем кто-либо другой. Он так же плох.
И все же он не был искренен с собой. Не мог он представить себе Изабеллу, не хотел умирать. Жажда жизни упорно пылала в его душе, побеждая и отторгая трусость тела. А еще, к своему крайнему отчаянию, он ощутил, что голоден. И принцесса Меланта была ниточкой, связывающей его с людьми. Она была его поглощающей страстью, его помрачающим ум желанием.
Он схватил поводья Ястреба, отвязал их от дерева.
— Поехали, нам не нужно здесь оставаться.
Он ничего не сказал о чуме. И она ничего не стала спрашивать, а только окинула своим невинным взглядом этот монастырь, словно еще не поняла, в какой сложной ситуации они находятся.
Сейчас она совсем не походила на принцессу — просто женщина, да еще и не очень красивая.
Простая, замерзшая и испуганная женщина. Но вместо того, чтобы охладить его отношение к ней, это новое ее положение только в сто раз сильнее увеличило его влечение к ней. Он испытывал непобедимое желание защищать, охранять ее, да, и обладать ею, тоже. Теперь это не зависело ни от данных клятв, ни от его формальных обязанностей.
Он резко отвел от нее свой взгляд и увел своего коня к переправе. За рекой Мерси, ниже по течению, примерно в одной миле отсюда, находился замок Лиерпуля, который возвышался молчаливой серой громадой. Ни корабля в гавани поблизости, никакого-либо движения на берегу. Никаких признаков жизни.
— Нам надо переправиться, пока не закончился прилив, — сказал он, останавливая коня.
Он поднял руки. Она одернула юбки. На секунду перед его глазами мелькнули очертания ее ног. Она оперлась руками на его плечи, но он почти совсем не почувствовал ее прикосновения из-за доспехов. Его мысли стали возвращаться к образу только что увиденных ножек.
Он опустил ее, но она по-прежнему стояла рядом, держась за его пояс, словно боясь отпустить его и остаться одной. Шок от смерти ее любовника, резкая смена обстоятельств от богатства и комфорта к холоду и опасностям. Что же, он не стал бы осуждать любую женщину за такое нервное потрясение, которое она испытала. Но с тех пор, как первый приступ прошел, она стала какой-то подавленной, даже сонной, безразличной к своей судьбе.
Она не двигалась, и поэтому он отодвинулся сам, как можно более осторожно сняв ее руки со своего пояса.
— Не бойтесь, моя госпожа, — произнес он. — Наденьте мантию и взойдем на борт.
Казалось, она не слышит его. Он накинул на нее мантию и сам подхватил ее на руки.
Паром был почти уже весь в поднимающейся воде и можно было плыть. Он перенес ее через отмель и осторожно поставил на ноги на пароме.
— Моя госпожа, — он все еще держал ее за плечи. — Вы больны?
— Нет, — ответила она отстранение. — Куда мы едем?
— Через реку, ваше величество.
— Монахи… — она поглядела на него большими темными глазами. — Они мертвы?
Он помолчал, а затем произнес:
— Да, мертвы или покинули монастырь. Она, казалось, удивилась. Ее лицо приняло совсем детское выражение, и она отошла.
Рук смотрел на нее какое-то время, а потом вдруг сказал:
— Я буду вас оберегать, моя госпожа. Клянусь в этом.
Он снова вернулся на берег, чтобы перевести коня и их скромный багаж. Приученный к тяготам похода Ястреб не возражал и на этот раз легко перешел через узкую полоску воды на паром. Тот покачнулся. Конь, расставив ноги, дико посмотрел вокруг, но быстро успокоился, когда на него надели шоры. Словно бы то, что он не видел, не существовало на самом деле.
Принцесса села на их вещи. Рук отвязал паром, взял длинный шест и, оттолкнувшись, снялся с мелководья. Паром стал медленно отходить от берега, слегка разворачиваясь. Он перешел на другую сторону и оттолкнулся снова.
Они поплыли. Он подошел к большому веслу, которое могло использоваться также и как руль, и освободил его от спутывавших его цепей. Рук досмотрел, что делает принцесса. Та неподвижно сидела, глядя в воду.
Рук ухватился за рукоятку весла и начал грести. Когда он снова посмотрел на принцессу, та спала.
Паром медленно плыл по центру реки. Иногда его движение убыстрялось, иногда его слегка разворачивало потоками. Рук не обладал, конечно, тем искусством управления паромом, что было у монахов. Даже несмотря на большое весло, которым он орудовал временами, паром несло по воле волн, поэтому вся переправа заняла очень долгое время. Ветер и встречное движение поступающей с моря воды замедляли их ход и сообщили парому новое направление, отнеся значительно ниже Ли-ерпуля и далеко от монастыря. Руку показалось, что в деревне он заметил, как кто-то двигается, но он не был уверен, что не ошибся. Впрочем, вскоре и деревня, и даже замок исчезли из вида.
Он решил пристать к берегу там, куда их прибьет. Паром подплыл к берегу, вдоль кромки воды у которого рос тростник, и здесь задел за дно. Рук постарался подвести паром как можно ближе к берегу, используя шест, но все равно до берега еще нужно было пройти шагов десять по мелководью.
Принцесса крепко спала. Когда он опустился возле, она лишь плотнее сжалась и стала что-то говорить сквозь сон. Он снял рукавицу и приложил руку к ее лбу. Лоб был прохладным, и никаких признаков недомогания он не обнаружил.
— Нельзя ли мне еще поспать? — пробормотала она жалобно, когда почувствовала его прикосновение. — Мне хочется поспать еще немножко.
Он ничего не возразил, а просто поднял ее на руки и перенес на берег. Казалось, это немного привело ее в себя. Она села на песчаном берегу и обхватила руками свои ноги, молча следя за тем, как он сновал на плот и обратно, перенося вещи.
Затем он присел, чтобы спутать ноги Ястребу. Она вдруг резко повернулась, впившись глазами в ту сторону, где был Вирейл.
— Слушай!
Рук вскочил, хватаясь за рукоятку меча. Стоя так, он тоже услыхал. Мелодичный звон бубенцов. В тот же момент они увидели белое пятнышко, мелькнувшее на фоне темных деревьев.
— Гринголет, — выдохнула она.
Словно услышав мольбу в ее голосе, белый сокол вспарил вверх, превратившись в темную тень на фоне светлого неба. Затем он резко пошел вниз прямо по направлению к ним. Он описал полукруг, снова взмыл ввысь, кружа над ними, пока не потерялся в высоте.
— Он ждет! — принцесса вскочила на ноги. — Приманку, вабило, иначе он может улететь.
Рук кинул свой меч. Они оба бросились к своим мешкам и стали лихорадочно рыться в них. Рук обнаружил вабило и вознес благодарения Богу за то, что догадался сунуть его при сборах. Она выхватила вабило у Рука.
Это был макет цапли, насаженный на тяжелую кожаную рукавицу. И кожа рукавицы и сам макет были разукрашены серебряной нитью и многочисленными камнями, которые вспыхивали и сверкали на солнце.
Она посмотрела в небо. Рук тоже было стал смотреть туда, но быстро перевел свой взгляд на нее. Он ожидал, что при солнечном свете она будет выглядеть еще менее красивой, чем несколько часов назад, но ошибся. Каким-то своим колдовским способом она преобразилась, став снова красивой и очаровательной. Совсем как сокол — взмах крыльев отделяет для него небо от земли. Мгновение.
Он посмотрел в небо и не смог обнаружить птицу, которая исчезла в высоте. Рука принцессы взметнулась вверх. Солнце заблестело на вабило, разбрасывая снопы света от его камней. Ястреб заволновался, уловив своим чутким слухом свист рассекаемого воздуха и шум крыльев. Меланта по-прежнему смотрела в небо, ее рука была вытянута, перчатка сияла и горела зеленым огнем и отливала серебром.
Она стала звать своего сокола, вращая вабило. Песня любви, смешанная со смехом — и птица приняла призыв. Она камнем спикировала с неба.
Рук вначале услышал и только потом увидел сокола. Звон его бубенцов слился в один протяжный звук, и вот уже появилась стремительно растущая точка: пылинка, затем точка, потом стрела, серп… Птица пикировала с высоты не менее двух тысяч футов.
В момент удара раскрылся белый веер, разошлись крылья. Вабило полетел на землю, а сокол поднялся в воздух, звеня своими путцами. Вабило зарылся в песок, но Меланта потянула за шнурок и подтащила вабило к себе.
И начался танец. Женщина и птица то стремительно, то плавно кружили по берегу. Казалось, что для них перестали действовать законы притяжения. В сиянии изумрудов, в белом веере крыльев они то ускоряли, то замедляли своей танец.
Меланта закончила свой танец с охотящимся соколом так, как он еще никогда не видел — вместо того, чтобы бросить приманку на землю для нового нападения сокола, она перехватила ее в другую руку и подняла ее, отведя от себя как можно дальше, словно языческая жрица, возводящая руки к солнцу и заклинающая светило. Сокол мелькнул в воздухе мимо руки, рванув когтями макет. Тогда она сделала широкий взмах рукой.
Сокол широко расправил свои крылья и ринулся на добычу, выпустив когти. Красиво завершив свой стремительный полет, он уселся на перчатку, сложил крылья и хищно потянулся к добыче.
— Бедный Гринголет! — почти не дыша, воскликнула принцесса, смеясь и плача в одно и то же время. — Бедный Гринголет! Моя краса, моя любовь! Как подло тебя обманули. Но мне нечем сейчас тебя вознаградить.
Сокол снова раскрыл крылья, зло крича и нанося удары по фальшивой птице, но было уже поздно — его хозяйка схватила другой рукой путцы, которые рассек Рук, когда спешил отпустить птицу на волю. Возмущенные жалобы сокола прекратились, когда принцесса надела на его голову клобучок.
Только теперь, когда все закончилось, Рук почувствовал, как тяжело бьется его сердце. В то, что он только что видел, было трудно поверить. Рук подобрал упавший вабило. Его перья были изломаны, большой бриллиант выпал, а изумруды болтались на металлических нитях. Он поискал вокруг драгоценный камень, и почти сразу же его глаза уловили белый блеск. Он снял рукавицу и нагнулся.
— Оставь себе. Он твой, — сказала она, когда он поднялся, держа камень между большим и указательным пальцами. — Твой приз, — она улыбнулась. Ее глаза сияли от возбуждения. — Чтобы ты не забывал нашу охоту.
Камень покоился в его руке, еще раз напоминая о той пропасти, том страшном расстоянии между ними, которые она невольно подчеркнула, так небрежно одарив его своей милостью.
— Моя госпожа, мне не нужно никакого напоминания о том, что я видел. С помощью Всевышнего, я не забуду этого никогда.
— Тем не менее, — упорствовала она. — Оставь его себе. — Она переключила внимание на сокола, оставив его так и стоять с протянутой рукой.
Он почувствовал глухое раздражение и обиду, хотя, собственно, ни в ее словах, ни в ее тоне не было ничего оскорбительного. Первый раз за все время она дала понять, что ценит его службу и считает ее заслуживающей вознаграждения.
Но он же не ради вознаграждения стремился к ней. Он только хотел, чтобы она заметила его верность, его преданность. А она лишь дала ему что-то на память, как могла бы поступить с любым другим. И, собственно, почему он мог надеяться на что-то иное, не обладая ничем в своем имени и звании, что бы могло хоть как-то помочь приблизиться к ней.
Глядя, как принцесса Меланта ласкает Гринголета, он вдруг вспомнил о светлом северянине, который подарил ей эту птицу. Он подумал о том, чем обладал: конь, меч, украшенные дорогими камнями путцы сокола, которые она же ему и подарила, боевое снаряжение, которое сейчас было на нем. Другие латы, для турниров, которые стоили ему пяти лет службы и на которых так сиял тот ее изумруд — потеряны навсегда и, наверное, уже разграблены бандитами в их лагере.
У него не было ничего стоящего, ничего, чтобы заслуживало ее внимания и не было бы получено от нее самой.
Держа себя церемонно и стараясь говорить обходительно, он заявил:
— Клянусь перед Богом, моя госпожа, что я не стремлюсь к подаркам и не возьму их. Моя единственная забота — это забота о вас, о вашем благополучии. О том, чтобы доставить вас в надежное место завтра.
Она повернула к нему свою голову, но так и не подняла своих глаз. Какое-то время она наблюдала за тем, как ветер рябил речную воду. Затем все в ней изменилось — доброта и дружелюбие исчезли, лицо стало сдержанным и надменным.
— Там был город, — промолвила она. — И замок.
— Лиерпуль, — тихо подтвердил он.
— Мы направимся туда?
Под быстрой водной поверхностью, под сиянием света в ней таилась тьма непроглядной глубины.
— Нет, моя госпожа. Не туда.
— Они умерли от чумы, не так ли? — ее голос вдруг стал хриплым. — Монахи?
— Да, моя госпожа.
Она села и устремила задумчивый взгляд на сокола.
— Это я принесла ее. Это из-за меня она вернулась сюда.
На него нахлынули старые мысли. Подозрения, льнущий к ним туман, ее темные волосы, пурпурный оттенок глаз, притягивающий и отстраняющий от себя. Вызывающий и манящий. Ведьма!
— Я дразнила и издевалась над Аллегрето. Теперь он мертв, а сюда пришла чума. Это Божья кара.
Рук вдруг почувствовал, что его сомнения относительно нее перешли в раздражение.
— Ваше величество. Я не думаю, что Бог решил наказать чумой все человечество из-за ваших глупых шуток.
В течение некоторого времени она ничего не отвечала, молча раскачивалась все сильнее и сильнее. Затем вдруг снова улыбнулась.
— Значит мои грехи так мелки и незначительны? Что же, может быть, это и правда, что мои выходки не способны навлечь на человечество чуму, а лишь увеличить у него количество вшей на эту зиму.
— Но ваши грехи, определенно, оказались достаточными, чтобы поставить нас в такое сложное положение.
Она встала, взяв сокола.
— Рыцарь, ты нагл и бесцеремонен.
— Если моя госпожа уличена в грехах, заслуживающих чуму, разве может ее верный слуга быть менее смелым?
— Да ты — мошенник, скрывающийся под личиной верного слуги моего!
Он уже начал чувствовать угрызения совести из-за своего бунта. Поэтому он вдруг с неожиданным вниманием начал рассматривать шоры на своем Ястребе.
— Госпожа, в этом нет ничего смешного. У нас нет воинов, способных защитить вас, нет достаточного количества еды. Да и еще нам предстоит очень опасный путь.
— Ну, что же, — помедлив, ответила она. — Тогда я буду называть тебя по имени, Руком, сэр. А ты будешь звать меня Малышкой Недом, своим слугой и оруженосцем. Гринголет станет Кобылой, а твой благородный конь останется Ястребом, чтобы у нас хоть что-то сохранилось. И вместе мы будем считаться охотниками за драконами.
Он напрягся. По ее тону очень трудно было понять, подшучивает ли она над ним или говорит серьезно.
Он снова протянул ей драгоценный камень.
— Я не могу принять его. Положите лучше в надежное место.
Она не обратила на его слова никакого внимания.
— Да, Рук и Малышка Нед, и Кобыла и Ястреб. — Ее лицо неожиданно расплылось в улыбке и снова стало прекрасным.
— Рассудок у моей госпожи помутнен.
— Ну хорошо, просто Нед, если это тебе как больше нравится. И, обращаясь ко мне, ты должен выказать небольшое презрение. «Нед, никчемный плут, твоя безмозглая башка совсем не варит!» — Моя госпожа… — Нед.
— Я не могу называть вас Недом, моя госпожа!
— Ради Бога, но почему же?
Он поднял свои глаза к небу, не в силах сформулировать ответа на ее вопрос. Затем взял перчатку с вабилом и бросил в нее бриллиант.
— Тогда Том, — сказала она. — Я буду отзываться на имя Том, и мы идем охотиться на драконов. Ты у нас главный и проводник, поскольку имеешь солидный опыт охоты на огненных червяков и других разнообразных чудовищ.
— Мы не будем охотиться на драконов, моя госпожа, — сказал он, теряя терпение.
— Нам некуда идти. Нам остается только снова отправиться в дикую местность. — Она помолчала. Ее тело дрожало от более сильных, чем ветер, эмоций. Но ее глаза улыбались, когда она продолжила:
— Так скажи мне, Рук, какое иное достойное занятие мы могли бы себе придумать, чтобы завтра отправиться в глушь, как не для того, чтобы подбить парочку драконов?
