Глава 27

Уже на лестнице они услышали гул голосов. Рука Меланты сейчас казалась Руку холоднее камня. Он остановился, взял ее пальцы в свои ладони и стал согревать их.

Она прислонилась к нему на мгновение, но затем снова выпрямилась. Сейчас они стояли на нижней ступени лестницы, приведшей их к входу в большой нижний зал.

При их появлении наступила мертвая тишина. В свете свечей в центре зала бросалось в глаза тело Джиана Навоны, которое лежало на соломенной подстилке прямо на каменном полу. Он был весь белый — и одежда, и кожа. Яркими пятнами выделялись украшения. Рядом с ним на коленях находился священник. Все остальные, за исключением Аллегрето, стояли на некотором расстоянии от тела Навоны, ближе к стенам и в углах. Аллегрето был рядом. Он возвышался словно большой белый волкодав, ревностно охраняющий своего хозяина.

Рук был потрясен тем огромным сходством отца и сына, которое проявилось сейчас. Только Аллегрето был моложе, красивее, утонченнее. Аллегрето все еще был в своей молочно-белой ливрее, которая не успела просохнуть — словно ему не разрешалось переодеваться.

Меланта отошла от Рука и пересекла зал. Некоторое время она стояла и смотрела на умершего. Священник тихо читал молитву. Руку не было видно ее лица.

Люди Навоны сгрудились за Аллегрето. Большая часть свиты Меланты собралась около Рука в нижней части зала. Отдельно ото всех стоял один англичанин. Судя по тому, что он держал перо и свиток, можно было догадаться, что он судебный писарь.

Через открытую дверь прибывало все больше и больше народа. Все толкались, толкали друг друга, шептались и больше смотрели на Рука, чем на умершего.

Рук стал оглядываться, давая понять, что хочет остаться в покое. Ближайшие к нему люди пытались отойти, но задние все напирали. Меланта повернулась к собравшимся.

— Накройте его саваном, — сказала она. Затем посмотрела на своих слуг и повторила это по — итальянски. Одна из девушек присела в поклоне и бросилась исполнять поручение.

— Моя госпожа, — сказал англичанин с пером, выступая вперед и говоря по-французски. Он встал на одно колено, потом сразу же поднялся. — Джон де Лангли, наш лорд — главный мировой судья.

— Что произошло? — спросила она, высоко подняв голову. — Как он умер?

— Мадам, я…

— Он упал из лодки в воду, — голос Аллегрето, прозвучавший в этой комнате суда, был резким и бесстрастным. Затем у него вдруг прорвались эмоции. — Господин, я пытался спасти его!

— Мадам, я…

— Вы можете поверить в это? — один из людей Навоны сделал шаг вперед к судье. — Этот незаконнорожденный сын Навоны говорит неправду. Мой господин никогда не падал в воду из лодки. Эти трое убили его.

По рядам собравшихся пронесся ропот.

— Мадам, — сказал судья. — Я провожу расследование обстоятельств, повлекших смерть этого высокородного чужеземца. Мне предстоит выяснить, была ли она результатом несчастных и случайных обстоятельств, или же последствием злонамеренного преступления.

Меланта ничего не ответила. Лангли обратился к ней снова:

— Я не обнаружил других свидетелей, кроме этого юноши, по имени, э-э…

— Аллегрето, — подсказала она. — Он — незаконнорожденный сын дона Навоны.

— Да, моя госпожа. А это… — он посмотрел на Рука.

— Мой законный муж, лорд Руадрик из Вулфскара.

Присутствующие даже не пытались сдерживать эмоций. В этом всеобщем реве Рук подошел к Меланте и встал с ней рядом.

— Да, и именно это я постоянно говорил всем. Сам архиепископ выслушал мое заявление о том, что моя жена под страхом смерти была вынуждена уйти к Навоне и опасалась говорить правду. — Он посмотрел на судью. — Если моего предыдущего боя в защиту своей чести и слова было не достаточно, то я готов сделать это еще раз.

Одобрительный гул со стороны англичан был остановлен судейским писарем. Лангли учтиво кивнул Руку.

— Я знаю об этом. Я сам присутствовал на вашем достойном поединке. Вы понимаете, надеюсь, что как мировой судья я обязан рассмотреть все обвинения, если таковые имеются, выдвинутые различными сторонами. Если только я не найду свидетельств и подтверждений истинности выдвигаемых обвинений, то никакого другого поединка и не потребуется.

— Они погубили моего лорда Джиана, — закричал итальянец. Он указал на Рука. — Слушайте все, он много раз угрожал моему господину и даже пытался напасть на него. Он хотел украсть у моего господина его будущую жену. Все знают об этом! И все знают, что он был мертв, а теперь вдруг оказался с ней почти сразу же после смерти моего господина. Это они замыслили коварный злобный план и погубили его, гнусные злодеи. Аллегрето хочет занять место своего отца, которое иначе досталось бы будущему законнорожденному наследнику. А те двое получат возможность заниматься друг другом беспрепятственно.

— Я еще раз спрашиваю вас, какими доказательствами вы располагаете?

— Вы не хотите поискать других свидетелей?. Неужели вы решите положиться на слово этого низкорожденного лгуна?

— Он поклялся, — сказал Лангли. — Я целый день пытаюсь найти других свидетелей, но нисколько не преуспел в этом.

— Мой господин не станет падать с лодки! — резко ответил итальянец. — Он не такой дурак.

— Воистину любой человек может потерять равновесие, споткнуться либо поскользнуться и упасть. И мне кажется, что у него было достаточно золота при себе, которое могло увлечь его на дно.

— Тьфу! — итальянец сделал вид, будто плюет на Аллегрето, но на самом деле не сделал этого. — Вы ничего не знаете! Теперь он получит огромное наследство!

— Я не убивал своего отца, — произнес Аллегрето. — Морелло, ты же знаешь, как я люблю его.

— Какая любовь! — презрительно крикнул Морелло. — Когда он мертвый лежит у твоих ног.

— Я ЛЮБЛЮ ЕГО! — закричал Аллегрето. Боль и горе его голоса были настолько явными, что все умолкли.

Рук с возрастающей тревогой наблюдал за Аллегрето, опасаясь, что тот в своем горе не выдержит и расскажет об истинном ходе событий. Но Аллегрето лишь закрыл глаза, а затем снова открыл их и посмотрел на Морелло долгим немигающим взглядом.

Тот не выдержал взгляда и отвернулся.

— Я все еще не услышал достоверных свидетельств о том, что юноша говорит неправду, — сказал Лангли. Он потребовал принести библию и распятие. —

— Лорд Руадрик, вы подтвердите свою невиновность клятвой?

— Да, — ответил Рук. Он положил руку на священное писание и поклялся, что не убивал Джиана Навону. Затем поцеловал распятие и перекрестился.

— Моя госпожа?

Меланта повторила клятву Руадрика чистым и ясным голосом. Судья посоветовался со своим помощником и заявил:

— У меня нет оснований продолжать разбирательство.

Его слова были встречены криками одобрения со стороны англичан и злобными восклицаниями со стороны итальянцев. Когда снова удалось добиться тишины, судья продолжил:

— Что касается своих брачных уз, то лорд Руадрик заявил, что он готов силой оружия доказать свое слово. Должен ли я понимать вас так, что вы готовы вступить с ним в поединок?

Морелло передернуло, и он ничего не ответил.

— Если нет, то я полагаю, что спокойствие и мир должны быть установлены тем, чтобы все праздно пришедшие удалились и разошлись по своим делам, а два десятка иностранцев из Италии покинули бы эту страну не позднее завтрашнего дня.

Рук сумел подозвать к себе Аллегрето, поманив того пальцем. Сборы к отплытию начались сразу же и шли полным ходом. Меланта не пожелала возвращать почти ничего из того, что было погружено на корабли, кроме нескольких сундуков и своей кровати. Кречет, конечно же, был доставлен с корабля обратно первым. Зато она не захотела иметь в Англии никого из своей итальянской свиты и даже не оставила себе ни одной девушки — итальянки.

Сейчас Рук находился у выхода из зала, в котором все это время Аллегрето по-прежнему стоял возле тела Джиана Навоны.

Рук посмотрел на одежду подошедшего к нему юноши и заметил:

— Ты все еще мокрый. У тебя что, нет сухой одежды?

— На кораблях. — Сейчас юноша казался совсем молодым, его обычная самоуверенность и чувство превосходства исчезли. — Мне переодеться сейчас же?

— Да. Я прикажу, чтобы тебе доставили сухую одежду прямо сюда.

Он повернулся, но юноша остановил его и шепотом произнес: «Кара».

— Я отвез ее к человеку, с которым она обручена, как она просила. Сейчас они уже уехали.

— Куда?

— В замок моей госпожи у леса Савернейк. Так мне сказали.

Аллегрето кивнул.

— Ты возвращаешься с остальными, Аллегрето?

— Навона — это все мои люди, зеленый человек. Я должен заняться ими. И потом ведь есть еще люди Монтеверде, затем — сам Риата.

Эти имена ничего не говорили Руку: были ли они названиями замков, или городов, или именами людей? Поэтому он только сказал:

— Берегись своего друга Морелло.

— Морелло! — Аллегрето пожал плечами и презрительно усмехнулся.

— Все пойдут за тобой, если только ты будешь действовать решительно и быстро, — продолжал Рук. — Сегодня же выбери командира и разбей их на группы, чтобы они не могли все вместе собираться и шептаться между собой. Аллегрето облизнул губы и кивнул.

— Заставь их иметь при себе пики, — говорил Рук. — Это помешает им часто хвататься за рукоятку меча.

Аллегрето поднял брови, его губы скривились в улыбке.

— Я не знал, что ты такой хитрый, зеленый человек.

— Мне кажется, что ты уж слишком хитрый. Чтобы управлять людьми часто требуется кое-что иное кроме хитрости и яда. Тебя должны любить твои люди, а для этого надо, чтобы они тебя хорошо знали.

Рук отвернулся, глядя как монахи подняли гроб и понесли его из помещения.

— Берегись Морелло, — снова сказал Рук. — И надень сухую одежду.

— Морелло будет мертв еще до прибытия в Каллес. — Аллегрето повернулся и двинулся к выходу вслед за процессией.

— Сухая одежда, — успел крикнуть Рук вслед. Аллегрето остановился в дверях, обернулся, кивнул Руку и исчез в наступившей темноте, следуя за своим отцом.

Когда Рук пришел в покои Меланты, она совсем не была опечалена.

— Где ты был все это время? Так долго? — накинулась она на него с упреками. Меланта была сердита. — Я устала тебя ждать.

— Внизу, моя госпожа. Они там выносили гроб. Сейчас она находилась в таком расположении духа, которое он хорошо знал и в котором она становилась очень сложной для общения.

— Теперь скажи мне, что случилось на самом деле. Кто убил его?

— Никто. Донна Кара стояла вместе с ним на причале у твоего любимого пивоваренного места. Она хотела от него убежать, но он схватил ее за рукав. Материал порвался, и она услышала за спиной всплеск. — Рук пожал плечами. — А затем мы пришли туда и обнаружили, что он утонул.

Меланта недоверчиво смотрела на него. Затем закрыла ладонями лицо и захохотала.

— Как все это просто и глупо, — проговорила она сквозь смех.

— Еще более глупо было держать меня на цепи, прикованным к стене, моя госпожа, — сказал он с обидой. — Как бы там ни было, но его забрал к себе Господь, а может быть дьявол, и мне не удасться отомстить.

Она оторвала руки от лица и посмотрела на него.

— А что, ты бы стал пытать его, Зеленый Рыцарь? Стал бы рвать его тело раскаленными клещами на куски? Ради меня?

— Меланта, — ответил он. — Не надо говорить так сегодня.

— Как «так»?

— Так, как сказал бы он.

Она подошла и откинула покрывало, затем села на край кровати.

— А какой бы ты хотел видеть меня? Робкой? Послушной? Хорошей хозяюшкой? Проституткой? Я могу стать любой.

— Я хотел бы, чтобы у тебя было хорошее настроение.

Он проснулся ранним утром в почти пустом доме, в котором сейчас находилось лишь несколь ко слуг. После горячей ванны он побрился на кухне и вышел наружу, где к своему изумлению обнаружил, что в глазах местных жителей превратился в «чудо». Небольшая толпа людей теперь постоянно следовала за ним по пятам, и каждый норовил дотронуться до него. Руку показалось это до такой степени противным, что он пригрозил всем привести сюда лекаря, который вылечил его, чтобы тот занялся их головами. Угроза подействовала, и двор очистился.

На реке все еще лежал туман. Он стоял и смотрел на берег, лишь помятая трава которого и многочисленные обгоревшие факелы, валявшиеся тут и там, напоминали о вчерашних кораблях.

Он никогда не мог бы представить себе вот такое утро. Никогда, особенно после ее бегства из Вулфскара, он не мог поверить, что снова получит ее как свою жену. Даже раньше, когда они еще жили в Вулфскаре, ему все казалось какой-то фантазией, не имеющей никакого отношения к реальному миру. Они тогда никогда не говорили о будущем, так как считали, что его у них нет.

По мокрой от росы траве он бесцельно зашагал к опустевшей конюшне. Ему послышалось, что там кто-то есть, и он подумал, что это Меланта. Но это была не Меланта. Это был Дезмонд.

— Мой господин, — произнес он и упал на колени. — Мой господин! — Его лицо сморщилось, он с трудом сдерживал себя оттого, чтобы не разрыдаться. — Вы позволите мне вернуться домой?

Рук потянул его к себе, и Дезмонд бросился к нему в объятия, словно от этого зависело, останется ли он жить или нет.

— Мой господин. — Теперь Дезмонд рыдал, не сдерживаясь. — Я не нарушил данного мною слова! Я не сказал ни о Вулфскаре, ни о вашей женитьбе, даже когда они ломали меня. Но Ал — легрето сказал, чтобы я не подходил к вам, чтобы не навлечь на вас смерть. А потом я увидел, как вы умерли…

Он снова зарыдал. Рук ухватил за его плечи и немного потряс, приводя в себя.

— Мой господин. Могу я вернуться домой? О, мой господин, я знаю, что сделал ошибку и много глупостей, что я подвел вас, но умоляю, отпустите меня домой.

— Дезмонд. Я сам отвезу тебя домой, даже если для этого мне придется нести тебя на своих плечах. Я очень виноват перед тобой. Да простит меня Бог за то, что я послал тебя одного.

Рук ожидал обнаружить Меланту спящей, но она уже пробудилась и сейчас стояла на коленях в одном белье перед открытым сундуком.

Он заглянул ей через плечо и обнаружил, что в своей руке она сжимает вынутое из сундука зеркало. Это было прекрасное дорогое зеркало, сделанное не из стали, а из стекла. Сейчас Мелан — та внимательно рассматривала свои волосы, свободно ниспадающие ей на плечи.

Услыхав его за своей спиной, она повернула зеркало и направила его так, чтобы он мог видеть в нем себя.

— Что ты в нем видишь, рыцарь-монах?

— Себя, моя госпожа. Не хочешь ли ты заняться трапезой?

Она поднялась, закрыла сундук. Они накрыли его чистой скатертью, на которую Рук положил принесенную с собой еду. Он затворил дверь.

— Вот, — сказала она и передала ему зеркало, словно ожидая, что он, подобно служанке, положит его куда-нибудь.

— Моя госпожа и жена, — ответил он, наливая вино и отдавая зеркало ей назад, — мне не нужно зеркало.

— Разве у тебя нет тщеславия? — произнесла Меланта и положила его себе на колени. — Впрочем, я ведь забыла, что ты лишен всех пороков, кроме сладострастия.

— Если бы мне действительно пришлось выбирать, то я предпочел бы именно этот.

— Ты действительно пригожий мужчина. Взгляни. — Она опять подняла зеркало.

— Что-то не так на моем лице, госпожа, что ты так часто предлагаешь мне посмотреть на себя?

Она улыбнулась и расположила зеркало так, чтобы самой укрыться за ним. Совсем как стыдливая девочка. — Нет, все так, мой дорогой.

Блестящая поверхность зеркала сверкала и сияла. Но это не шло ни в какое сравнение с взглядом ее горящих глаз, которые буквально пронзали его.

— Я видел Дезмонда, — сказал он. Улыбка исчезла с ее лица. Она опустила зеркало.

— Я отвезу его в Вулфскар как можно скорее, — продолжал Рук.

— Нет, ты не покинешь меня, — ответила она. — Уж если ему так надо туда попасть, давай я отряжу провожатого.

— Я сам отвезу его, моя госпожа. — Рук опустил чашу с вином.

— Нет.

— Ты снова отравишь меня и закуешь в кандалы, чтобы я не смог сделать этого?

Она резко повернула голову.

— Это так злит тебя? Клянусь святым распятием, что ты был бы уже мертв, если бы я не сделала всего этого.

— Да благословит тебя Бог за то, что я живой, но это не твоя заслуга, Меланта! Какой демон залез в твою голову, что ты решила не говорить мне об этом дьяволе Навоне? Я бы тебя спас.

— Я не могла.

— Я знаю, что правда иногда, как горькое вино на губах, но ведь твоя ложь еще хуже.

— Я не могла!

— Меланта! Ты приняла меня как своего мужа, и все равно не могла мне сказать?

— Он бы убил тебя. Рук яростно возразил:

— Так, значит, чтобы он не мог убить меня, ты согласна была идти ему женой?

— Он бы убил тебя.

— Его ЖЕНОЙ!

Она обхватила свои колени.

— Ты ничего не знаешь об этом. Он бы убил тебя.

— Да я бы предпочел быть убитым, чем знать, что ты ложишься с ним в постель. Но, кажется мне, я не умер бы так уж безропотно!

— Я не была с ним в постели. И не собиралась этого делать. Потому что решила, что уйду в монастырь, так что можешь не волноваться по этому поводу.

Рук недоверчиво покачал головой.

— В твоей голове одни бабочки! Монашество, ради всего святого! И только-то нужно было сказать мне обо всем. Мое дело, честь и обязанность охранять тебя, Меланта. !

Она вскочила, хотя была босиком.

— Да, твоя честь! А где эта честь, когда ты прикасаешься губами к чаше с ядом? Я все сделаю снова, я буду лгать, хитрить, обманывать, только чтобы спасти тебя.

— Значит, мне не место с тобой. — Он взял меч, погладил его. — Я отвезу Дезмонда в Вулфскар, а затем отправлюсь на службу к Ланкастеру.

— К Ланкастеру! Ты ведь больше не служишь у него, ты ведь у меня. Да он и не примет тебя.

— Дела в Аквитании идут очень плохо, ему нужны хорошие воины. Раз так, то он может и простить опытного командира.

— Нет! — закричала Меланта. — Ты никуда не уйдешь от меня!

— В этом, моя госпожа, ты не можешь командовать мной.

— Ты мой муж. Я желаю иметь тебя рядом с собой.

Он стал застегивать ремень, на котором висел меч.

— Госпожа, рядом с собой можно иметь комнатную собачку. Я куплю тебе щенка на ближайшей ярмарке.

— Рук! — Ее срывающийся голос заставил его задержаться у двери. Она стояла, прижимая к груди зеркало.

Он ждал. Какое-то мгновение казалось, что у нее не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Ее губы безмолвно шевелились, глаза бегали по комнате. Неожиданно она приняла горделивую позу и заявила:

— Нет, ты не едешь во Францию, сэр. Я так приказываю тебе!

— Моя госпожа. Ты была моей сеньорой, но теперь ты сама выбрала меня своим мужем и оповестила об этом мир. Теперь я могу командовать тобой, если пожелаю этого, и никто не осудит меня за это и не сможет запретить.

Ее брови взметнулись.

— Так мне надо начинать военные действия с тобой, рыцарь-монах, за право главенствовать у нас? Берегись, я умею бороться.

Он снова взялся за дверь и открыл ее. Затем опять обратился к ней:

— Я не сомневаюсь в твоем умении хитрить и притворяться! И я уже испытал на себе всю силу этого оружия. Я многое обдумал, пока находился в темнице по твоей воле! — Он хрипло рассмеялся. — Воистину, я тебе в этом не ровня. Ты можешь обворожить и увлечь Ланкастера и влить яд в его уши, после чего он изгонит меня из Франции. И ты можешь устроить так, что у меня отнимут Вулфскар, и я останусь без всего. Я не сомневаюсь, что ты сможешь командовать и управлять мною, если тебе это будет нужно и приятно. Ты воистину ценишь своего сокола больше меня, потому что хоть время от времени отпускаешь его на волю и потому что доверяешь ему в том, что он сам вернется. Когда он летит, твое лицо наполняется радостью и счастьем. И еще удивлением, когда он возвращается к тебе. — Он покачал головой. — Нет, госпожа, между нами не будет никакой войны. И какой вам смысл воевать с мертвецом? Потому что не смогу я жить в клетке и не смогу любить тебя, не имея свободного сердца и свободы для своей души.

Она вся как-то сжалась, прижав зеркало ко рту. Затем повернулась к окну. Ее черные волосы каскадом низвергались на плечи. Падавший из окна свет проходил сквозь ее тонкую одежду и очерчивал прекрасные линии тела Меланты.

— К сожалению, я мужчина, а не сокол, — закончил он угрюмо.

— А, значит, мне не удастся приманивать тебя куриными крыльями.

— Нет, моя госпожа.

Она вздохнула и нахмурилась.

— Взгляни на свое отражение сейчас. Посмотри, к какой строгой хозяйке мне придется возвращаться после каждого своего полета, — прервал молчание Рук.

— Может быть, я там себя не увижу.

— Почему же ты не увидишь себя?

— Может быть я все-таки ведьма, у которой не бывает отражения.

— Было время, когда я считал тебя ведьмой.

— Почему? — Она быстро стрельнула на него глазами. В них горел неспокойный огонь.

— Потому что любил тебя в то время, когда должен бы был ненавидеть.

— А может быть я все-таки ведьма? Может быть демон посетил меня и захватил к себе, пока я спала. Мне однажды приснилось такое. — Она сжала зеркало и тихо сказала:

— Рук, подойди и посмотри в него, есть там мое отражение?

Он подошел к ней и опустился рядом на колени. Зеркало было прекрасным, величиной с его ладонь. Оно отражало солнечный свет, сияло и светилось. На обратной стороне зеркала на слоновой кости была изображена дама, отдающая сердце гордому рыцарю. Рук увидел отражение своего лица: подбородок, нос. Он стал поворачивать зеркало.

— Подожди! — она положила руку и не позволила ему поворачивать зеркало дальше. — Подожди, я еще не готова. — Затем она закрыла глаза. Ее лицо напряглось, черты обострились. Она еще мгновение сжимала его руку, а затем, сделав усилие над собой, отпустила.

— Все, — сказала она слабым голосом. — Смотри. Что ты видишь?

Он даже не взглянул в зеркало.

— Острый ум, — начал он. — Мужество, какое я еще не встречал ни у кого из известных мне людей. Глупое притворство и любовь к хитроумным выходкам, хуже чем у любого ребенка. Зной и желание. Волосы, темнее зимней ночи. Гордый и высокомерный подбородок, рот для благородных речей, который воистину создан еще и для поцелуев и может убить меня своей улыбкой. Коварство и мечты. Принцесса и девка. Резвая грубая девчонка с севера. Моя жена. Я вижу тебя, Меланта. Мне для этого не нужно зеркало.

— Смотри в зеркало!

— Любовь моя, — он положил ладонь на ее побелевшие от напряжения пальцы, сжимавшие зеркало. — Там я вижу все то же самое.

У нее вырвался вздох облегчения. Но все равно она еще боялась открывать глаза.

— Ты уверен в этом? Ты видишь там мое отражение? Ты не обманываешь меня?

— Я опасаюсь за свою жизнь, госпожа. Я же клялся говорить только правду.

— О, я теперь сама запуталась! Мне надо, чтобы ты говорил мне правду. Мне надо, чтобы иногда ты говорил мне неправду. Все перемешалось, и теперь я сама не понимаю, кто я и что мне надо.

— Тогда мы установим наблюдение и увидим. И если ты будешь меняться и каждое утро являться новой, Меланта, ты все равно навсегда останешься моей сеньорой. И не буду я всегда у тебя под боком, но всегда буду душой с тобою. И возвращаться я буду к тебе всегда, чтобы увидеть, какие новые чудеса ты готовишь для меня.

Она повернула руку, которую он сейчас держал в своей, вверх ладонью и произнесла:

— Я молю тебя. Не приказываю, а умоляю, не ездить во Францию и не покидать меня. Не так быстро. Я не сделаю из тебя домашнего пса, но… — она облизала губы. — Я ничего не понимаю в овцах. А у меня их тысячи, как мне сказал мой сенешаль. Может быть мне потребуется твой хороший совет.

— Я отлично разбираюсь в овцах, моя госпожа. Могу даже их стричь. Я знаю, как говорить с судьями. Я могу командовать гарнизонами и ремонтировать и укреплять замки.

— Так много можешь? Да ты просто умелец выдающихся возможностей.

— Я обдумал на досуге, чем бы мог заняться.

— Что ж, значит мне остается только заниматься детьми?

— Воистину так. Я думаю об этом каждый раз, когда мы вместе. Это должно искупить нам грех.

— Фу, рыцарь-монах.

— В Вулфскаре есть много пыльных помещений, которые можно было бы убрать. Мне кто-то говорил, что любит заниматься хозяйством. Не так ли, девка.

— Девка? — произнесла она угрожающе. Он потер пальцем по ее ладони.

— Если ваше величество найдет немного времени между своим постоянным занятием — пребыванием в ленивой полудреме — и поможет мне… Я не обладаю особенно глубокими познаниями в латинском, во дворцовых интригах…

Она широко открыла глаза.

— Какие планы! Мне кажется, что ты большой хитрец. Ты даже и не собирался ехать во Францию!

— Если тебе действительно нужна моя служба, — ответил он гордо, — то не поеду. Если, конечно, сам король не призовет меня туда для службы.

Она обхватила обеими своими руками его руку, в которой он держал зеркало, и стала тихо поворачивать его. Ее лицо снова напряглось, и она начала настороженно заглядывать в зеркало.

— Смотри в него смело, моя госпожа, — произнес он. — Я ведь тебе совсем не врал.

Она смелее повернула зеркало и заглянула в него. Через мгновение ее брови яростно изогнулись.

— Как! Я совсем не красива! Я не красива. — Она швырнула зеркало на кровать. — Я все время знала, что все эти вздохи, речи и похвалы с комплиментами, которыми меня одаривали и восславляли мою красоту, были лишь ложью и обманом. И вправду, где это видывали богатую даму, которой не говорили бы, что она прекрасна?

Рук улыбнулся ей.

— Это ты-то не пригожая и не красивая?

— Ха! — Она протянула руку и толкнула его. Он, охнув, потерял равновесие и сел на каменный пол. — Да после тринадцати лет целомудренного воздержания тебе любая женщина показалась бы пригожей, рыцарь-монах!