Глава 2

— Скажи мне, — сказала Меланта по-итальянски. — Ты задумал какую-то хитрость?

Аллегрето Навона опирался на изгиб стены у вьющейся лестницы, уходящей вверх. Сейчас он стоял, сложив руки на груди, и с высоты своего положения, со второй ступеньки, улыбался ей. Последние лучи заходящего солнца, с трудом пробивавшиеся сквозь узкую бойницу в стене, осветили его.

— Зеленый Рыцарь непобедим, моя госпожа, — прошептал он, наклонившись к ней и опасливо посмотрела на сокола. — Вашему распрекрасному герцогу Ланкастерскому завтра укоротят хвост.

— Да? После того, как сегодня они уже набрали половину всех имеющихся у них в наличии рыцарей против моего бедного чемпиона! — Она рассмеялась: — Мне ведь, наверное, так его теперь надо называть?

— Да нет же, вы недооцениваете своего рыцаря, моя госпожа. У него есть очень интересное прозвище. Его все зовут здесь Берсека, или что-то в этом роде. — Он жеманно повел плечами. — Мне объяснили, что это имя северного дикаря в одежде из медвежьих шкур. Воина, который готов убивать, пока дышит.

— Берсека, — повторила Меланта, задумчиво глядя на Аллегрето. — У тебя очень хороший слух, раз ты так много услышал о нем. Где же ты отыскал этого доблестного воина?

— Да где же еще? Конечно, в конюшне, когда он вплетал в гриву своего зеленого коня серебряные украшения для завтрашнего турнира. Очень честный и обходительный рыцарь, которого любят в войсках. Говорят, он держится уединенно, регулярно посещает церковь, избегает женское общество и часто общается с пехотинцами. Но когда ему приказали предстать на пиру единорогом из-за цвета его доспехов, я решил отвести его в сторону и поговорить, ваша светлость. О вашем предложении.

— Моем предложении? — Ее брови поползли вверх.

— Ну да. Вы изъявили желание одарить его своим призом.

На лице Аллегрето появилась ангельская улыбка.

— А что, разве нет? Но он об этом и слышать ничего не хотел, пока мы вместе с ним не промимо зала. Он случайно взглянул на вас и дева Мария, жаль, что вы не видели его лица в этот момент.

— И что же такое было на его лице? — резким голосом потребовала она ответа.

Аллегрето откинул голову и прислонил ее к стене.

— Сначала безразличие. А затем… — Он сделал паузу. — А, собственно, какое это имеет значение? Он же всего-навсего варвар-англичанин. Она погладила грудку Гринголета. Кречет сжал и разжал несколько раз свои когти на нашесте. Аллеегрето не изменил своей ленивой позы, но отодвинулся подальше.

— Безразличие, моя госпожа, — ответил он, теперь уже менее развязно. — Пока не увидел вас. Как только он вас хорошенько рассмотрел, он превратился в безумного влюбленного, которого можно было легко использовать, чтобы отделаться от герцога. Правда, внешне он это хорошо скрывал.

— Ты ведь не сделал ему никаких обещаний? — ответила она холодно.

— Госпожа, один ваш вид таит в себе бездну обещаний для мужчины, — пробормотал Аллегрето — Я ничего не обещал. Но за то, что в груди доблестного кавалера не теснятся сладостные надежды, поручиться не могу. Она долго смотрела на него. Он был молод и смел, а еще дьявольски красив. Гринголет расправил свои абсолютно белые перья. Он мельком взглянул на кречета. Аллегрето не боялся ничего на свете, кроме трех вещей: сокола, чумы и своего отца. И поскольку у нее не было возможностей управлять чумой и еще меньше — его отцом, то Гринголет оставался ее единственной защитой против Аллегрето. И, надо сказать, надежной защитой.

Принц Лигурио дель Монтеверде вот уже три месяца как был мертв. Но перед тем, как он испустил свой последний вздох, Лигурио многие годы щедро делился властью и влиянием Монтеверде с Мелантой. Со временем, когда болезни и старость стали подтачивать его здоровье, обрекая на старческую немощь, она одна стала править их владениями, охраняя и защищая своего мужа при помощи тех же методов борьбы, которым он ее в свое время научил. Именно он учил ее острожно-сти, он давал ей советы и заботился о воспитании с тех самых пор, когда ей минуло двенадцать лет и когда Меланта, до смерти напуганная и совсем еще ребенок, была увезена из ее дома в Англии, чтобы стать женой человека намного старше ее. У них было тридцать лет разницы. Он научил ее обращаться с кланом Риаты, мучить обещанием любви Джиана Навону. Потому что треугольник всегда более устойчив и безопасен и потому что три этих клана, три семьи, три дома будут всегда: Риата, Навона и Монтеверде. Три хищника, три волка, готовые в любую минуту вцепиться друг в друга зубами из-за дичи, которая должна принадлежать только каждому в отдельности.

Сейчас принца Лигурио не стало. Треугольник власти зашатался, и Меланта со своей властью и богатством Монтеверде оказалась между двумя волками.

И она решила отступиться. Она не хотела наследовать права Монтеверде, но отказаться от власти и имущества Монтеверде было не менее опасно, чем заявить свои претензии на наследство. Подобно лисе, спасающейся от погони, ей пришлось метаться, путать следы, обманывать и скрывать свои намерения. И все время озираться, опасаясь погони, идущей по ее следам.

Она заключила договор с Риатой, что уйдет в Англии в монастырь, пожертвовав им свои права на наследство Монтеверде. За это ей обещали сохранить жизнь по пути в Англию. Она также заключила договор с отцом Аллегрето: она обещала стать его женой, но вначале съездить в Англию, чтобы подтвердить права на наследие и там, таким образом, сделать подарок. Конечно, своему будущему мужу, о брачном ложе с которым она будто бы так мечтала.

Обещания, обещания, обещания. Обман за обманом. Чтобы предать и выжить.

Она собиралась быть верной только в одном. Она направлялась домой. В Англию, в Боулэнд. Лиса выбиралась из западни.

— Я недовольна твоим вмешательством, — промолвила она наконец. — Ты не понимаешь англичан. Если ты вознамерился обескуражить герцога, то знай, что вызов на поединок только подстегнет его. Он теперь будет должен доказать свою приверженность мне. Так что завтра мне снова придется придумывать, как отвергнуть его.

— Увы, я кое-что уже узнал о нравах этих диких людей, которые лезут с ухаживаниями к даме, не получая от нее поощрения или просто знаков внимания.

— Оставь свое возмущение для дураков, копающихся в амурных делах своих любовниц. У меня в связи с Ланкастером есть свои планы.

Аллегрето всего лишь улыбнулся, услышав этот упрек.

— Не в связи же с замужеством, надеюсь?

— Если только он сам доведет себя до такого состояния, чтобы сделать мне предложение. Сама-то я не могу этого сделать, не так ли?

— А он сделает. Обязательно сделает. — Аллегрето сделал шутливый поклон. — Но, надеюсь, моя госпожа не нарушит данного слова и не разобьет любящего сердца моего родителя, молча страдающего от неудовлетворяемой надежды.

Меланта вернула ему поклон с мягкой улыбкой на лице.

— Я не хочу Ланкастера ни в каком виде. Но, Аллегрето, любовь моя, когда ты будешь писать своему отцу, скажи Джиану, что я считаю тебя таким славным и милым, что иногда задумываюсь, а не взять ли мне тебя своим мужем вместо него.

У Аллегрето ничего не изменилось в лице. Тот же приятный изгиб губ, то же выражение глубоких темных глаз.

— Я не настолько глуп, моя госпожа. Я уже сполна расплатился за это.

Меланта отвернулась. Ей стало стыдно, что она пошутила так неудачно. Она вспомнила, к каким ужасным мерам прибег Джиан Навона, чтобы гарантировать невинность их совместных ночей со своим незаконнорожденным сыном во время путешествия в Англию и обратно. То, что он сделал с Аллегрето, было выше ее понимания и вне прощения.

— Пошли. — Она приподняла юбку, шагнула по лестнице, но он вдруг тихо прошипел что-то, предостерегающе подняв палец, и, не дожидаясь пока она пройдет мимо, сам пошел впереди нее. Он ступал мягко и острожно, совсем неслышно.

У Меланты забилось сердце. Это было ее слабостью, такой же, как страх Аллегрето к соколу. Ей никак не удавалось умерить сердцебиение, когда это было необходимо, когда ее мозг работал на полную мощь и его нельзя было отвлекать. В ушах отдавались удары сердца и мешали слушать. Она оглянулась и затем достаточно громко произнесла в пустоту:

— Давай, поцелуй меня на прощанье, Аллегрето, и разойдемся.

Она ничего не услышала, только шумно билось ее сердце, и кровь пульсировала в висках. Немного подождав, она тихо двинулась вверх по лестнице, вслед за скрывшимся Аллегрето. Ее рука легла на рукоятку кинжала, глаза устремились к изгибам стены. Винтовая лестница вела из часовни, находившейся внизу, к помещениям верхней части замка. Примерно посередине лестницы имелась дверь в стене, которая позволяла попасть в узкий каменный коридор, ведший к ее покоям. Ей сразу же не понравилось расположение ее комнаты, как только она приехала сюда. Сейчас же дорога к себе казалась ей просто опасной.

Дверь в коридор осталась открытой. Там было темно, и она медлила, оценивая степень опасности и примеряясь к ней. Гринголет сидел смирно, но, с другой стороны, сокол все-таки не собака, чтобы чуять опасность на расстоянии. Меланта вынула кинжал из ножен и выставила клинок. Приподняв Гринголета, она приготовилась в случае атаки немедленно освободить его.

— Идите, госпожа.

Приглушенный, точно из загробного мира, голос Аллегрето донесся до нее из коридора. Она затаила дыхание и шагнула в тьму за дверью. Там оказалось сумрачно, но не так темно, как казалось. Аллегрето стоял на коленях над чем-то. Ей показалось, что она видит светлое пятно — раскрытую ладонь. Затем она разглядела руку и наконец разобрала очертания лежащего на полу человека. Это был убийца от Риаты, и он был мертв.

Крови не было. Она видела, как он отрабатывал этот страшный удар на свиньях — удар, который сразу останавливает всю деятельность организма, и после которого вся кровь попадает не наружу, а в легкие жертвы. Так он объяснял ей тогда, улыбаясь от счастья, что обладает таким искусством и мастерством. Сейчас он не улыбался, а быстро и умело занимался делом, сдирая и срезая с трупа ливрею.

Она плотно сжала зубы.

— В мою уборную, — прошептала она. — Я отошлю Кару и всех других.

Он кивнул. Меланта скользнула быстро вниз по ступеням лестницы в часовню, откуда она ранее вышла, и притворилась, что молится. Затем она снова вышла, но теперь направилась в свои апартаменты уже по центральной лестнице. У себя она удалилась в отдельную комнату, потребовав, чтобы ей приготовили вина с душистыми цветами и розами, и не шумели, дав покой ее утомленной голове. Прислуга слишком хорошо знала, что это означало, и все мигом исчезли, вознамерившись как можно дольше не возвращаться, чтобы не попадаться ей на глаза.

Когда Меланта убедилась, что осталась одна, она отворила дверь в коридорчик. Аллегрето ждал в темноте. У его ног лежал уже совсем обнаженный труп его жертвы. Он взвалил тело себе на плечо. И это вышло у него очень ловко и умело, хотя, сделав шаг, он покачнулся — груз был слишком тяжел.

— Толстая свинья Риаты, — пробормотал он, улыбаясь из-под бледных ног, свисавших у него перед лицом.

Она ответила укоряющим взглядом, от чего он только развеселился еще больше. Что это: бравада юнца или настоящее наслаждение от убийства?

Она накажет его за это убийство, потому что ранее приказала ему воздержатсья от прямых столкновений. И все же, какое облегчение, триумф, чувство покоя, пусть и временного. Радость даже от того, что все свершилось.

Он потащил убитого впереди нее. У мертвого болтались руки, и было ужасно смотреть на это. Но худшее еще предстояло сделать в уборной. Это была холодная каменная комната с холодной каменной скамьей. Здесь Аллегрето пришлось потрудиться, засовывая тело головой вниз в узкое отверстие колодца, чтобы оно не застряло при падении. Наконец ему это удалось. Он поднял тело на ноги, которые белыми пятнами выделялись на фоне стен, и стал засовывать его в колодец. Это получилось не сразу. Но когда наконец тело ушло по пояс, сопротивление исчезло, и он отпустил ноги.

Мгновение — и они исчезли. Потом долго ничего не было слышно. Затем откуда-то снизу долетел звук — это труп упал в воду протекавшей под замком реки. Звук был страшный — не всплеск, который она ожидала услышать, а глухой удар, который бывает при выстреле из катапульты: камнем в сталь. Он все гремел и гремел, отражаясь эхом от стен колодца.

Аллегрето перекрестился и встал перед ней на колени.

— Умоляю простить меня, — сказал он скромно, — я знаю, я разгневал вас. Но я был вынужден прибегнуть к этому ради вашей же жизни.

Принцесса Меланта приняла его в своих покоях среди восточных шелков, экзотических слуг и запахов курящихся благовоний.

Она, конечно, не помнила его. Да ведь и Рук не сразу узнал ее там, в зале на расстоянии. Правда, он был несколько обескуражен неожиданным повелением герцога появиться на пиру в полном боевом облачении для удовольствия высокородной дамы. И еще его отвлекал этот странный юноша-иностранец, который повсюду следовал за ним буквально по пятам. Его раздражала настойчивость этого щенка, который убеждал его посмотреть на свою даму. Что же, он посмотрел на нее из дверей зала. Он увидел тогда на подиуме утомленную черноволосую даму, которой изрядно наскучил мир. Но вот она повернула голову, обратив взгляд холодного сарказма на самого Ланкастера. Вот Ланкастер поднял руку, чтобы осторожно погладить грудку ее сокола. Вот он заметил ее цвета — серебряный и зеленый. И тут на него обрушился поток воспоминаний.

Теперь он никак не мог понять, почему не узнал ее сразу. Как он мог вот так не распознать даму своего сердца, женщину своей мечты. Она была именно такой, какой хранили его воспоминания, и какой она виделась все это время ему в мечтах. А сколько их было за эти тринадцать лет, в течение которых он оставался верен и предан ей. Пожалуй, все-таки ему казалось, что ее волосы были слегка светлее, а глаза — чуть-чуть бледнее.

Она была красива: восхитительно, соблазнительно красива, против чего никто не решился бы возразить. Ее красота была слишком смелой и вызывающей, из-за чего не могла не порождать ненависти женщин . Ее камергер провогласил: «Зеленый Рыцарь, ваше величество». Она даже не подумала повернуть голову, продолжая рассматривать бриллиантовое колье, которое держала перед ней одна из ее фрейлин.

Он прошел дальше и встал. Гибкий юноша, который передал ему то повеление биться на турнире за нее, совсем не выказывал ей такого уважения, как Рук. Юноша расположился около накрытого ковром стола. Он был облачен в разноцветные чулки. Одна его нога была зеленой, а другая — голубой. Краем глаза он заметил, что этот щенок наблюдает за ним.

Она успела сменить свое платье. Теперь это было не открытое платье из зеленого шелка, в котором она появилась на пиру, а приталенное, плотно обегающее фигуру платье из золотистой парчи с длинными рукавами, отороченное черным, со шнурками по бокам. Приглядевшись, он понял, что под ним ничего не надето — достаточно ясно просматривалась белая кожа.

Он попытался сохранить невозмутимость, стараясь даже не мигать. Ему было жарко, и он потел. После того, как она выбрала ожерелье и пояс цвета черного золота с черной эмалью, юноша, который был сбоку от него, сдвинулся с места, подошел к ней и взял украшения из ее рук.

Она наклонила голову, он защелкнул цепочку ожерелья у нее на шее и разгладил ее. Ему было лет шестнадцать, а может быть и меньше, почти вдвое меньше, чем ей или Руку. Он гладил кожу ее шеи так, как это бы делал любовник. Затем нагнулся, чтобы застегуть ей ремень, поцеловав при этом ее плечо.

Она подняла голову, отказавшись взглянуть в зеркало, поднесенное молодой девушкой. Юноша наблюдал за Руком из-под прикрытых век.

— Позвольте мне расчесать ваши волосы, — сказал он.

Его пальцы коснулись ее заплетенных волос. Он снял ее заколку и распустил их. Затем, прижав к губам один локон, безмолвно засмеялся сквозь него, глядя на Рука.

— Посмотрите, моя любовь, — сказал он достаточно громко, хотя и делая вид, будто шепчет ей на ухо. — Зеленый человек хочет вас.

— Тем хуже для него, — ответила она равнодушно.

— Вы только посмотрите на него! — юноша счастливо улыбался. — Он очень хотел бы обнимать вас так, как это делаю я. Вот так…

Его рука скользнула вокруг ее талии. При этом он продолжал, не отрываясь, смотреть на Рука. Она откинула его руку прочь.

— Хватит. Оставь свои проделки. Тебе что, хочется поточить на нем свои коготки? Не забывай, что он очень нужен мне. — Она на мгновение встретилась взглядом с глазами юноши. — И смотри, как бы ты не убил его, а то я напущу на тебя Гринголета.

Эта угроза произвела на юношу почти немедленное воздействие. Он взглянул на сокола, восседающего на высокой спинке ее кровати, и покорно отступил от нее.

— Уложи мои волосы. Он молча взял гребень и искрящуюся тонкую сетку из рук фрейлины и начал расчесывать волосы во всю их длину, ловко сворачивая при этом.

Не дожидаясь, когда он закончит, принцесса Меланта сделала жест, подзывая Рука. Он подошел к кровати и встал на одно колено.

Она засмеялась:

— Ты действительно самый учтивый рыцарь. Поднимись. Мне больше нравится смотреть на лица, чем на затылок.

Он встал.

— Завтра я выведу на ристалище твоего коня, — сообщила она ему. — Позаботься, чтобы герольды знали об этом. И ты должен будешь на пике иметь мой приз. Затем вернешь его мне.

Он склонил свою голову.

— Ты говоришь по-английски? — неожиданно спросила она.

— Да, госпожа.

— Замечательно. Время от времени я буду тогда обращаться к тебе по-английски. Мне хочется вспомнить этот язык моего детства. И урок для тебя, Аллегрето. Всегда надо хоть немного понимать язык своих слуг и вассалов, чтобы они не могли неподобным образом воспользоваться этим.

Аллегрето заколол ее волосы и водрузил на них сетку. Затем приглушенно произнес:

— Вы — светоч глубин мудрости, ваше высочество.

— Милый мальчик. Я пока воздержусь и не напущу на тебя Гринголета.

Его лицо прояснилось. Он начал гладить ее плечо. Рук опустил глаза и сделал шаг назад по направлению к выходу.

— Зеленый Рыцарь, — сказала она строго, нетерпеливо махнув рукой, чтобы избавиться от юноши. — Я слышала, про тебя говорят, что ты беспощаден в бою и на турнирах.

Рук стоял молча. Она в первый раз посмотрела на него, осматривая с ног до головы, словно покупатель изучающий достоинства продаваемого ему коня. Еле заметная улыбка играла у нее на губах.

— Превосходно, — пробормотала она. — Жестокость веселит и забавляет меня. И каких же славных деяний на ристалище в мою честь следует мне ожидать?

Он долго обдумывал ответ на этот воспрос, зная количество рыцарей, принявших вызов.

— Десять схваток на копьях, — сказал он ровным голосом, — пять — с боевыми топорами и еще пять — на мечах. Вот мой ответ любому, кто дотронется до моего щита. Всю славу и весь успех, которые, даст Бог, будут сопутствовать мне, я приношу во славу моей дамы.

— Это хорошо. — В ее улыбке появились искорки насмешки. — Моя репутация давно нуждается в том, чтобы ей чуть-чуть придали блеска.

Это проявление иронии по отношению к самой себе, впрочем, было немедленно подавлено, и она грациозно откинулась на подушки, поманив одну из фрейлин, держащих в руках кубок с вином. Он хотел отвести свой взгляд и не смог — она почти магически удерживала его внимание.

Ланкастер был его начальником и господином, и сейчас Рук оказался перед сложной дилеммой, какая только может возникнуть перед человеком — у него появилось два господина. Причем, судя по всему, конфликтующих между собой. Правда, не воюющих. Но зачем-то она все-таки захотела направить его против его собственного сеньора.

И он повиновался. Он поклялся служить ей. Без сомнений и без выяснения причин ее повелений он будет служить ей. И повиноваться, даже несмотря на то, что она не помнит его.

А она действительно не помнила его. Он был уверен в этом, почти уверен в этом.

Два изумруда и тринадцать лет. Да, но изумруды для такой, как она, — разве они что-нибудь стоят? Как и он сам тогда, тот смелый и странный юноша, неизвестно откуда взявшийся и неизвестно кто такой.

Он до сих пор носил зеленый изумруд на своем шлеме. Он носил ее сокола на своем щите. Почему все-таки она обратилась к нему, если она все забыла?

Она наклонила голову, чтобы пригубить вино из кованного кубка, но вдруг остановилась и не стала делать этого. Меланта долго смотрела в вино, затем подняла взгляд на группу своих фрейлин, которые стояли рядом с кроватью. Ее глаза ничего не выражали, но быстро ощупали каждую из них. Рук увидел, как тех поочереди охватил жуткий страх загнанных в угол кроликов.

Она снова опустила взгляд на кубок, но так и не притронулась к вину.

— Ты будешь завтра храбро и достойно защищать меня, Зеленый Рыцарь, — прошептала она, наблюдая за ним из-за поднятого кубка.

Он слегка кивнул.

— Смотри, чтоб это было так. — Она жестом показала, что отпускает его. Рук быстро отвернулся, чтобы не видеть, как Аллегрето стал играть с кольцом, надетым на один из ее пальцев.

У дверей он задержался и обернулся.

— Ваше величество, — сказал он тихо.

Она подняла брови и с удивлением посмотрела на него.

Он кивнул в сторону Аллегрето и сказал по-английски:

— Такие, как этот, не могут убить меня.

— Что он сказал? — немедленно спросил юноша. — Он ведь смотрел при этом прямо на меня!

Принцесса Меланта повернулась к нему.

— Он сказал, что в своей преданности ко мне, Аллегрето, он может победить кого угодно. Очень удобный рыцарь, не так ли?

Когда рыцарь ушел, Аллегрето стал снова и снова вращать аметист вокруг ее пальца. Он прислонился к ее плечу, положив свою голову рядом с ее головой. Меланта поднесла кубок с вином к его рту и прошептала:

— Выпей вместе со мной.

Он слегка втянул воздух, и она почувствовала слегка заметное напряжение в его теле.

— Моя госпожа, — пробормотал он, — я предпочитаю сладость ваших губ.

Она закинула голову, позволив ему провести губами по своей шее. Томным движением она протянула руку с кубком и откинулась на подушки. Кара, глубоко присев, подхватила кубок из ее рук, улыбаясь своей мягкой и спокойной улыбкой. Меланта закрыла глаза, но по шороху платьев и приглушенным удаляющимся голосам поняла, что все женщины оставили ее покои. Они хорошо знали свое дело и свою госпожу.

Аллегрето приложил свои губы к ее уху еще до того, как последние из фрейлин покинули ее комнату.

— Донна Кара, — сказал он. — Я же говорил вам, что надо избавиться от нее. Отошлите ее сегодня же.

Меланта лежала с закрытыми глазами, а его руки покоились на ее теле. Как только она поняла, что они остались одни, она сбросила его руки и села.

— Я велела тебе не убивать. Завтра ты ощутишь мой гнев на своей спине.

Он растянулся среди подушек, ничуть не обращая внимания на ее слова.

— Нет, госпожа, вы же знаете, что ваши люди не посмеют и пальцем тронуть меня. Они слишком любят моего отца.

— Герцог будет лишь рад, если я попрошу для этой цели выделить мне своих людей. — Она встала с кровати, подошла к столу и стала рассматривать кубок с ароматизированным вином. Огонь свечи мигнул, и в темной жидкости вина задрожал извилистый полумесяц.

— Это предупреждение.

— Это может быть и чем-то другим. — Он перекатился на край кровати, облокотился на подушки и сделал глубокий вздох. — Горький миндаль. Даже отсюда я ощущаю этот запах.

Она громко усмехнулась:

— Ты слишком чувствителен. Я уловила запах, только поднеся чашу ко рту.

— Наверное, это донна Кара. Продалась Риате и предала вас. И совсем это не угроза вам, а настоящее покушение. Просто эта потаскушка ошиблась и не смогла все сделать более скрытно. Отошлите ее, прошу вас.

— Кара! — Меланта презрительно рассмеялась. — Ты что-то слишком много думаешь об этой девушке. Если слушать тебя, так она вдруг становится то дьявольски хитрой, то безобразно глупой, пытаясь убить меня ядом в вине, как будто у меня совсем пропало обоняние!

— Дура, вот кто она. Дайте мне ее, я проучу ее за предательство. Она никогда не забудет моего урока. Она не достойна даже быть убитой.

— Не достойна быть убитой? Аллегрето, да ты, наверное, заболел.

Ухмылка появилась на его лице.

— Нет, только утомлен. Я был бы рад получить кого-то из Монтеверде. Эти скучные люди Риаты слишком быстро умирают.

— Злоба, как видно, помутила твой рассудок, Аллегрето. Ты что, забыл? Я сама Монтеверде.

Он повернулся на спину, скрестил ноги.

— Злоба воспитана во мне. Навона должен ненавидеть всех Монтеверде. — Он посмотрел на нее с хитрой улыбкой. — Кроме вас, госпожа.

Меланта снова посмотрела в отравленное вино. Она кивнула ему головой, велев подняться.

— Вылей это в уборную и выбрось кубок. Он утонет. Я пользоваться им больше не намерена.

— Да, моя госпожа. — С юношеской энергией и ловкостью он снова перекатился по кровати, вскочил и сделал ей церемонный поклон.

— Послать одного Риату в ад и несколько рыбешек — на небо, не плохая работа за один день для одной уборной.

Запели трубы герольдов, знаменуя прибытие Черного Принца. Того несли в паланкине во главе процессии. Ехать самостоятельно он не мог из-за болезни. Меланта находилась на положенном месте среди дам. У нее по-прежнему был Гринголет, но путцы на нем были новые, как и бубенцы. Хаос столпотворения наконец начинал приобретать черты организованности.

Герцог сумел за ночь побороть свое недовольство и сейчас пребывал в хорошем настроении. Он поприветствовал Меланту, поравнявшись с ее лошадью, специально подготовленной для дамской езды.

— Доброе утро, миледи. Погода обещает быть славной, как раз для турнира. Мы подготовили для вас специальное место в ложе, если вы соблаговолите оказать нам такую честь.

— Бог вознаградит вас за вашу доброту, — ответила она. — Я направлюсь туда, когда у меня возникнет такое желание.

— Прошу вас не задерживаться, чтобы я скорее мог насладиться вашей компанией.

— Когда у меня возникнет такое желание, — мягко повторила она.

Он улыбнулся, обнажив свои зубы.

— Буду с нетерпением ждать этого момента, мадам. И начала состязаний, — тоже.

Меланта с трудом удержала свою лошадь от попытки дотронутсья носом до носа боевого коня.

— Вы вооружены и одеты в доспехи, чтобы сразиться в поединках. — Она одобрительно кивнула. — Еще ни разу я не видела принца крови, который участвовал бы в турнире сам. Я восхищаюсь вашей отвагой.

— Надеюсь сломать с Божьей помощью копье другое. Моя прекрасная госпожа, надеюсь, помнит, что делать это я буду в ее честь.

Меланта спокойно улыбнулась:

— Я помню это.

— Ваш чемпион хорошо известен как искусный боец. — Он беззаботно тряхнул головой. — Я попробую сразиться с ним, но у меня мало надежды выиграть у него ваш приз.

То, как небрежно он говорил о своем возможном поражении, должно было, как она быстро поняла, произвести на нее впечатление и удивить. Огонь в его глазах совсем не соответствовал миролюбивому характеру его слов.

— Но милорд является его сеньором, разве не так? — спросила она. — Я удивлена, что вы вообще снизошли до схватки с ним.

— Только небольшой бой, чтобы доставить вам удовольствие. Оружие тупое, поэтому ему нет оснований бояться поранить своего господина. — Он отсалютовал ей и повернул лошадь. — Я только открою турнир и сразу же вернусь к вам, моя дорогая принцесса!

Он ринулся вперед, сопровождаемый своими людьми и слугами.

Меланта двинулась совсем с другой скоростью. Ее лошадь вел под уздцы молодой паж во главе процессии дам. Они выехали на улицы города, где горожане и жители, собравшиеся из всей округи, вышли поглазеть на их шествие. Меланта нехотя разглядывала их. Она чувствовала раздражение оттого, что они размахивали флагами, от архитектуры домов с такими высокими окнами, от толп глазеющих, снующих и орущих горожан, и больше всего — от Кары и своих фрейлин.

Она не могла доверять Аллегрето и принять его совет, но не могла она и доверять Каре, как бы ни были безоблачны и чисты ее темные глаза, как бы ни ясны были черты ее лица. Любой из ее окружения мог оказаться предателем, или стать жертвой хитрости или обмана — семья Риаты превосходно владела и тем, и другим.

Тело человека Риаты обнаружили и вытащили из реки утром. Его похоронили на безымянном кладбище бедняков на церковном дворе. Аллегрето провел весь следующий день в колодках, за причиненное беспокойство. Его вытащили из спальной люди Ланкастера по просьбе Meланты, которая устроила этот маленький урок в воспитательных целях.

Убийство дало, однако, лишь кратковременную передышку — секундное расслабление, а затем — отравленное вино, чтобы напомнить ей обо всем. За ней все равно следили, кто-то от Риаты, и это было более серьезной угрозой, так как теперь она не знала, кто.

Все, что она знала, это то, что умрет, если захочет выйти замуж, и, таким образом, передать ее права на наследство семье Монтеверде своему мужу — кому-нибудь, такому честолюбивому и сильному, как Ланкастер, или, что еще в тысячу раз хуже — Джиан Навона.

Именно опасность, исходящая от Джиана, помогала Меланте заключить сделку с ними. Итак, она поклялась, что не выйдет за него замуж, что она поедет домой в Англию, что уйдет в монастырь и станет монахиней при условии беспрепятственного выезда из Италии. Добравшись туда, она уступит все свои права Монтеверде Риате, отказавшись удостоверять свои права вдовы Монтеверде и дочери матери-итальянки из Милана на наследство в Италии. Все это было очень хорошо для мужской руки и очень плохо — для женской.

Итак, клинок кинжала Аллегрето и пока еще не написанное отречение сохраняли ей жизнь. Риата нуждались, конечно, в ее бумагах, удостоверяющих отречение от прав наследования. Но она не сомневалась, что они попытаются немедленно убить ее, если заподозрят в измене.

Настоящий дом Монтеверде умер вместе с Лугурио. Она не принесла ему наследника, а только смуглую черноволосую девчушку, которая умерла в младенчестве. Он делал все, чтобы защитить Меланту. Он обучил ее всему, что знал сам: утонченности и испорченности, греческому и латинскому, астрологии, хитрости, силе и харизматическому влиянию — учил быть и лисой, и волком, и хамелеоном всех цветов.

Всех, но только не белого. Лигурио учил ее не доверять никому, не быть искренней ни с кем. И поэтому, в конце концов, она солгала ему самому. Он умер с верой в то, что после его смерти она найдет убежище в лоне святой церкви, став монахиней в аббатстве, основанном им в горах Таскании, передав при этом церкви все земли и богатства Монтеверде. Она знала, как тяжело для него было осознавать, что его дом умрет, но все-таки лучше, чтобы все досталось Небу, чем попало в руки его злейших врагов.

Ее последним утешением больному было данное ею обещание, что она последует его слову и желанию. И она предала Небо и своего мужа. Она любила его, как отца, но его не стало. Церковь не получит ни наследства Монтеверде, ни ее саму, но не получат всего этого и враги Монтеверде: кланы Навона и Риата.

Она не сможет быть монахиней. Она не может проводить день за днем, молясь о душах умерших. Их было слишком много в ее жизни, она даже не помнила, сколько. Она может даже взроптать и начать спорить с Господом из-за них.

Нет уж. Если и суждено ей коротать свой век в каменных стенах, то пусть эти стены будут такими и в том месте, которые она выберет сама.

Процессия проследовала на большую ровную поляну, при подъезде к которой в глаза бросалось буйство красок — это стояли шатры: красные, оранжевые, голубые, пурпурные… Некоторые из них имели остроконечную форму и походили на замки. На всех шатрах развевались флаги. Около входа в каждом был вывешен щит с эмблемой рыцаря. Следуя за герольдами, шествие направилось мимо всего этого великолепия, мимо доспехов и оружия, оседланных с яркими попонами лошадей, огромного числа пришедших людей, низко кланяющихся в честь принца Эдварда и его брата.

Появление Меланты тоже было отмечено, но только особым образом. При ее приближении голоса и крики становились тише, а когда она остановилась у зеленого, отороченного серебром, шатра, все разговоры вокруг прекратились вовсе. В бушующей толпе и гремящей музыке образовалось молчаливое пространство.

Ее Зеленый Рыцарь стоял рядом со своим боевым конем, уже одетый в доспехи, которые искрились и сияли на солнце. При ее приближении он встал на одно колено, обнажил свою голову и, склонив ее, произнес:

— Моя сеньора.

— Поднимись, мой любезный рыцарь, — проговорила она достаточно холодно.

Он встал на ноги, производя достаточно неблагозвучный звон своими доспехами. Она протянула ему свободную руку. Не поднимая глаз, он подошел ближе и снова встал на одно колено, чтобы она могла встать на другую, согнутую в колене, ногу. Меланта легко соскочила на землю, почти не коснувшись его рук. Бросившаяся было ей на помощь Кара опоздала.

Рыцарь снова встал. Меланта стала пальцем успокаивать Гринголета, который забеспокоился — рыцарь взял коня от своего горбатого слуги и подвел к ним.

Меланта с облегчением отметила про себя, что изогнутый рог исчез, а вместо него появился менее пугающий шип передней части брони, укрывающей коня. Глаза коня сейчас были прикрыты стальными шорами. Он тихо дышал и жевал удила. Рыцарь прикрепил серебряный шнур к поводьям и вручил этот шнур ей, в очередной раз поклонившись при этом.

Она в общем-то не ожидала, что окажется совсем одна с этим огромным конем, но горбатый оруженосец отошел помогать своему господину надеть шлем. Меланта поняла, к своему изрядному удивлению, что у рыцаря имелся только один слуга. Он сдвинул вверх забрало и с тревогой посмотрел на своего коня. Затем стал надевать покрытые металлом рукавицы.

Все обошлось. Он ухватил поводья своими стальными, толстыми из-за бронированных пластин, рукавицами. Толстые пальцы казались неповоротливыми, но он очень ловко орудовал ими.

Первый раз за сегодняшний день он взглянул Меланте прямо в лицо. Он ничего не сказал, но в его взгляде было что-то открытое и спокойное, без хитрости и недомолвок. Казалось, он ждал, хотя и без особой надежды. В его зеленых глазах было терпение. Ей показалось, что этим он был похож не безмолвные лесные тени: там за таким безмолвием прячется какая-то своя непонятная жизнь, скрываются свои непонятные желания.

Неожиданно Меланта поняла, что не знает, что сказать. И что ей трудно фальшиво улыбаться. Ей почудилось, что она падает… и вот, благодаря ему, оказалась на твердой земле.

Конь вскинул голову, зазвенев бубенцами. Она первой отвела глаза и кивнула ему.

Он повернулся, чтобы сесть на коня. Его оруженосец взял коня под уздцы, сдерживая его на месте. Рыцарь сел в седло, и оруженосец принес копье. Натренированным движением горбун подбросил его, и, пролетев по дуге, оно попало в раскрытую ладонь рыцаря. И замерло там.

Он поднял щит и посмотрел вниз на Меланту. Большой изумруд в основании плюмажа заблестел на солнце.

— Скажи мне свое настоящее имя, — сказала она по-английски очень тихо, и сама удивилась своей просьбе. Зачем бы ей это надо было знать? Тем более сейчас, окруженной многочисленными зеваками.

Теперь его лицо было почти скрыто шлемом и приспущенным забралом. Она решила, что он не ответит — он же дал слово оставаться без имени. Ей вдруг стало не по себе, она испытала Робость.

— Рук, — сказал он.

Она не поняла, правильно ли услышала его английское имя.

— Похоже на то, как кричат вороны, — пробормотал он, слегка улыбнувшись одним ртом. — Рук, моя госпожа. Совсем не такое красивое, как у вас. Руническое. Варварское.

В его поведении совсем не было ничего, что бы выдавало в нем страсть или стремление произвести эффект. Но Меланта вдруг увидела то, о чем все время говорил Аллегрето: жуткое желание мужчины под спудом беспощадного самоограничения.

Он сидел, теперь уже совсем готовый к бою, со щитом и копьем. Его облаченная в доспехи фигура вдруг привела ее к мысли о том, что она ведь сейчас не замужем. У нее мог бы быть друг… любовник, стоит только ей пожелать.

И в этот же момент она поняла всю невозможность этого. Ничего не изменить. Джиан Навона стал только более жестоким из-за долгого ожидания обещанной ему награды. Он не потерпит, чтобы с ней был кто-то еще. Любой мужчина, которого ей не удалось отлучить от себя, встречал свою смерть, что вызывало жуткие слухи и поддерживало ее ужасную репутацию.

И она поспешила проявить свою холодность, чтобы любой, кто сейчас шпионит за ней, не усомнился бы в чувствах Меланты.

— Меня не интересует твое руническое имя. Кому ты служишь?

— Вам, госпожа. И тому, кто возглавляет двор Ланкастеров.

— Если ты любишь меня, как свою сеньору, — сказала она, — то сегодня ты будешь служить только моему двору. — Она посмотрела на него, стараясь выразить глазами то, что не могла сказать, и призвала для этого все свое умение.

— Да, — сказал он медленно. — Только вашему, моя госпожа.