Глава 12

Меланта сидела, закутавшись в свою накидку, прислонившись к стене часовни, и глядела на сгущающиеся сумерки. Она совсем не привыкла плакать и теперь чувствовала тяжесть в голове и оцепенение, но ей вовсе не было грустно.

Ее рыцарь лежал поперек прохода у двери, положив голову на свою руку и накрывшись своей мантией. Слышалось только его ритмичное дыхание, и иногда снаружи доносились звуки, которые издавал его конь, пощипывающий траву за открытым порталом, и позвякивание бубенцов Гринголета. Каждый такой звук, как бы он не был слаб и приглушен, вызывал у него сквозь сон настороженность, и он вздрагивал. А потом глубоко вздыхал.

Ей нужно было разбудить его до того, как наступит ночь, так как он собирался всю ночь снова не спать, охраняя ее. Вначале он лег к ней спиной, но вскоре повернулся во сне, и в последнем неясном свете уходящего дня она стала внимательно рассматривать лицо Рука. Он выглядел как типичный воин, потрепанный и симпатичный, вполне привыкший спать в доспехах на каменном полу.

Жесткие черты его лица во сне не стали мягче, разве что только губы, которые слегка разошлись, а также отсутствие жестких линий вокруг глаз и бровей делали его лицо несколько более молодым и похожим на того юнца, который так бешено впился взглядом в Меланту во дворце пап.

Как тогда он развеселил и позабавил ее! И польстил тоже — такой взгляд от совсем еще мальчика, да к тому же не имевшего никаких надежд на успех. О, она заметила его. И когда разобралась в том, какую ужасную гнусность замышляют против него все эти отцы и епископы, постаралась спасти его, хотя, кажется, он этого так и не понял и не оценил.

Тогда ей показалось, что она лет на сто старше его, хотя ей самой было только семнадцать. Сейчас она чувствовала себя так, словно ей уже тысяча, и в то же время у нее появилось что-то новое и свежее в восприятии жизки. Она начала делать совсем безумные вещи, даже глупости, ничуть не заботясь о последствиях. Совсем как молодая девчонка, какой она, видимо, никогда не была. И в первый раз в своей жизни, кажется, по-настоящему влюбилась в мужчину.

Своего мужа, Лигурио, она уважала, любила головой и в душе, как учителя, отца, старшего товарища, ведшего ее по жизни. Прежде чем она смогла понять это сама, она подружилась и увлеклась ослепительным скандинавом, который подарил ей Гринголета. Но воспоминания о нем были мучительными для Мел анты.

Она снова взглянула на огромный «скелет» каменного дракона и уткнулась замерзшим носом в мех горностая. Этот скандинав научил ее охотиться, обучать и тренировать своего дикого сокола, раскрыл ей счастье свободы в преследовании охотящейся птицы. Она не предала с ним своего Лигурио и даже не думала об этом. Это было не более чем девичье увлечение, и у нее в любом случае не оказалось достаточно времени, чтобы развиться во что-то большее. Меланта вскоре обнаружила скандинава убитым в своей собственной постели. Рядом с ним спала женщина, которая подняла жуткий визг и устроила целый спектакль, когда увидела, что мужчина рядом с ней мертв, словно бы не сама вонзила в него кинжал. Меланте тогда было пятнадцать лет, и она все еще оставалась девственной душой и телом, невестой принца Лигурио.

Именно тогда она в первый раз узнала про безумную страсть Джиана Навоны ко всему, чем обладал Монтеверде. И к ней самой. До этого она считала его любезным и умным человеком, который иногда приезжал к ее мужу и однажды показал ей фокус, во время которого в вазе появились живые цветы.

С тех пор, собственно говоря, она не так уж много узнала о Джиане. Но он странным образом участвовал в ее становлении. Он сделал ее такой, какой она сейчас стала. Принц Лигурио научил ее плавать по морю, а самим этим морем в ее жизни стал Джиан Навона — он вмещал в себя приливы и отливы, опасные течения и жуткие штормы, обманчивый штиль и предательские глубины, а также тех жутких глубоководных гадов, гнездившихся на дне и время от времени являвшихся к ней во сне. Благодаря ему она научилась никогда не расслабляться, не плыть по течению, никогда не доверять тому, что кажется надежным и твердым. И еще Меланта поняла, что он не потерпит, чтобы она оказывала внимание какому — нибудь мужчине.

Дракон смотрел на нее своими черными глазницами. Длинный ряд его зубов, казалось, застыл в улыбке. Она спросила себя, доставило ли Джиану особое удовольствие послать в их дом свою собственную любовницу, чтобы та жестоко покончила с ее беззаботностью и духовной невинностью, столкнув с обольщением и кровавой смертью. И еще она подумала о том, насколько же вперед спланировал он все дальнейшее. Неужели уже тогда он замыслил завести от женщины себе незаконнорожденного сына, натренировать из него убийцу, кастрировать его и приставить охранником к Меланте, чтобы он не покидал ее ни днем, ни ночью, ни за столом, ни в постели, и пропитывал даже воздух, которым она дышала, запахом крови. Интересно, получал ли он от всего этого удовольствие? Она представила себе, как он сидит один в своем дворце и смеется.

Гринголет, белый сокол, подарок скандинава, невзлюбил Аллегрето с первого же раза, когда тот появился у них в доме. Аллегрето был тогда мальчиком с ангельским лицом и соответствующими манерами. Меланта тоже возненавидела его. В чертах его лица проступало что-то от его матери-убийцы, которую Меланта всегда видела перед глазами. То, как она вопит, как искажается ее красивое лицо поддельным страхом, как она рвет на себе волосы, чтобы всем показать свой ужас.

Но Лигурио приказал Меланте постоянно иметь при себе Аллегрето. Ее муж слабел, необходимо было учитывать чужие интересы, чтобы как-то сохранить баланс между семьями Навоны, Риаты и Монтеверде. Аллегрето был убийцей, которому вменялось в обязанность защищать ее от других убийц — сделка, заключенная между Лигурио и Джианом, чтобы защищать ее. Интересы Джиана состояли в том, чтобы она жила, в то время как интересы других врагов никак не обеспечивали сохранение жизни Меланты. Ее муж принял мальчика, даже был добр по отношению к нему. Меланта была вынуждена терпеть, мечтая о том дне, когда ей удастся обрести свободу. Мечтая о том дне, когда ей можно будет обо всем об этом забыть.

Гринголет опять пошевелился, его бубенцы зазвенели, и рыцарь издал тихий стон. Он пошевелил рукой, сжал рот, теперь уже едва различимый. Меланта оперлась щекой на мягкую складку мантии и стала думать о нем. Самый честный человек на земле, самый достойный, скромный, сильный, с самой хорошей репутацией воина — нет, надо перестать. Уж очень сильно она увлекается в своих похвалах этому спящему человеку.

Он засопел, как бы возражая против таких экзальтированных описаний его совершенств, снова повернулся, издав металлический шум своими доспехами.

Ей нравился этот звук, казалось, всегда сопровождавший его. Ей нравились все его звуки: дыхание, лязг оружия, его голос. Она влюбилась в него.

Придя к такому заключению, она сразу же подумала, что теперь ей надо быть особенно осторожной, ведь соотнести эту неодолимую силу чувств с ее планами и намерениями будет так нелегко.

Надо подумать. Весь мир не погибнет от чумы. Она приходила и раньше. Она убивает выборочно, то тут, то там, здесь пятерых, там — человек пятьдесят, а в третьем месте — только одного или двоих. Надеяться на то, что она сотрет с лица земли Навону и Риату, чтобы облегчить ей существование, было глупо.

Надеяться на Божью милость также было бы бесполезно. Да и как это можно себе представить, ведь сейчас вот она сидит и смотрит «а мужчину, ужасно желая его самым греховным земным желанием и при этом совсем не чувствует за собой вины.

Раньше она полагала, что самым главным для нее было добраться до Боулэндского замка целой и невредимой. Там, среди английских слуг и придворных англичан, выявить шпионов и убийц, посланных Джианом или Риатой, будет не так уж трудно. Теперь же она обнаружила, что ей страшно хочется остаться в этой пустынной местности с сэром Руком из Бог его знает какой местности, где он обладал землями, которыми до него владел его отец. Весьма возможно — существующими лить в воображении.

Она хитро улыбнулась, вспомнив, как он оскорбился на предложение подарить ему земли. Сам он выражал свои мысли на достаточно благородном языке, но его жена, которую она хорошо запомнила, была явно низкого происхождения и плохого воспитания. Так что она готова была сейчас согласиться с предположением Ланкастера о том, что великолепный боевой наряд Зеленого Рыцаря скрывал под собою простолюдина. Да и своим отказом от нее он ведь почти подтвердил это, разве не так?

И тем не менее, ей было совершенно неважно, какого происхождения этот человек. «По-видимому, — подумала она, — это из-за моей испорченности». Впрочем, может быть, он сын какого-то совсем обедневшего рыцаря, который из-за своей бедности не мог обеспечивать сына. Ланкастер был уж слишком строг в своих суждениях, называя его вольным. Разве войска стали бы выполнять команды и повиноваться простолюдину, а об отношении рыцарей и дам при дворе и говорить уж нечего — они бы его не потерпели.

И еще, у него были хорошие манеры: спокойное достоинство, которое проявлялось даже при его теперешней бедности, благородная осанка всадника на хорошем коне. И он был по-своему поэтом. Да, он вырос в благородном доме, и в этом можно было не сомневаться. Хотя в конечном итоге это не имело значения. Она была дочерью английского графа, женой принца, кузиной нескольких королевских родов в Европе. А влюбившись, она готова была любить и монаха, и купца, и пастуха, если на то пошло, — кем бы ни оказался на самом деле этот загадочный и скромный рыцарь.

Лигурио научил ее множеству вещей, но среди них не было нежности и самоотверженности. Она совсем не привыкла отказывать себе в какой-либо забаве или усладе, если только это не угрожало ей самой или не шло вразрез с ее интересами. Если у нее не было любовников, то совсем не от того, что она желала проявить воздержанность или имела высочайшее самообладание. И даже не от того, что испытывала большую заботу относительно безопасности большинства из своих почитателей, из-за крайней непрочности такого возможного союза.

Ей нужна была сила, а не слабость. Она намеревалась использовать его, этого храброго безымянного воина. Она намеревалась заставить его полюбить себя, если ей это удастся, затмить его разум, затуманить его и беспощадно использовать для своих целей. Он был ей нужен для защиты, для обороны от врагов.

И она достигла своего. Правда, он не совсем доверял ей, даже обвинил в колдовстве — но все равно она была уверена в своем успехе. И совсем не важно, что он вспоминает об этой своей жене. Это даже неплохо и свидетельствует о его верности тому, кому он однажды отдал свое сердце. Придет время, она достаточно легко освободит его от этих прежних обязанностей.

Сейчас она была щедрой и доброй, какой еще не бывала никогда. Она хотела облагодетельствовать его. Она ни за что не отплатит ему неблагодарностью за его службу ей, не заставит его жертвовать своей честью. Она не погубит его, а, напротив, выведет в люди. Она даст ему возможность возвыситься при ее дворе, чего не пожелал для него сделать Ланкастер. При ее помощи и участии он женится на благородной даме, получит землю, положение. Она позаботится о воспитании и образовании его детей, поможет им с продвижением…

Она смотрела сквозь наступившую темноту, отделявшую его от нее. Два шага — и целая пропасть. Что же, если она все это сделает для него, то тогда, пожалуй, ее жизнь окажется не такой уж бесполезной и тщеславной, как она казалась ей сейчас, и какой она должна была стать потом.

Рук проснулся от звуков охотничьих рожков. Он издал проклятье, перекатился по полу и вскочил. Он так крепко спал, что, проснувшись, некоторое время не мог открыть глаз — утренний рассвет слепил его. Затем он осмотрелся, не понимая, где находится.

Затем он заметил принцессу, свернувшуюся в бесформенный клубок у стены. Она его не разбудила.

— Боже праведный! — пошатываясь, он сделал несколько шагов. Итак, он, как убитый, проспал всю ночь напролет.

Снова зазвучал рожок. Ему ответил другой. «Загонщики, — подумал он. — Заметили дичь. Теперь следует очередь собак». И сразу же вдали послышался лай.

— Леди! — он не стал тратить времени на формальности, а вместо этого схватил ее за плечи и стал трясти. Она дико посмотрела на него, словно, как и он, не могла понять, куда попала. Затем выражение ее лица смягчилось.

Он уже собирал их вещи.

— Охота, — наконец произнес он. — Скорее садитесь вместе с соколом на коня. Может быть, мы их нагоним.

— Но ведь чума…

— Больные не охотятся. Сокола, госпожа. Наденьте капюшон, чтобы мы могли поспешить. — Затем, продолжая собираться, добавил. — Большая охота. Может быть, даже королевская. Мы попросим у них для вас хорошего места. Поторопитесь же, моя госпожа, а не то мы потеряем их след.

И действительно, звуки охоты удалялись и теперь были едва слышны. Она подхватила сокола, он — свой шлем, который из-за спешки даже не стал надевать, и они устремились наружу.

Меланта ехала верхом, сидя за сэром Руком, держась за него и одновременно балансируя кулаком, на котором был Гринголет. Первым, кого они нагнали, был псарь, который шел с грустным выражением лица, помахивая поводками своих спущенных ранее гончих. Он шел так неспеша, словно у него не имелось ни малейшего желания добраться до своих собак, хотя рожки уже давно возвестили конец охоты и смерть дичи. Меланта выглянула из-за плеча сэра Рука в тот момент, когда он остановил коня.

— Приветствую тебя, добрый человек, — сказал ее рыцарь.

Охотник обернулся и в первый раз поднял голову. До этого он совершенно не обращал на них никакого внимания. Он сразу же поклонился и упал на колени.

— Поднимись! — сэр Рук махнул ему. — Какая дичь?

— Большой олень, мой господин. — Он встал на ноги, по-прежнему не поднимая глаз.

— Олень! — воскликнул сэр Рук. — Но ведь сейчас не сезон!

Охотник бросил на него быстрый взгляд, затеи снова опустил глаза и пожал плечами.

— У моего господина хватает духу делать за о даже в запретное время. И даже не слушать уговоров, хотя мы нашли следы и ночлег одинокого вепря.

Теперь причина уныния этого человека стала понятна. Ни один настоящий охотник не будет счастлив тому, что его господин убил самца благородного оленя в неподходящий сезон.

Так и не поднимая глаз, он искоса посмотрел на Рука.

— Прошу прощения, — сказал он довольно униженным тоном, — сдается мне, что не видел вас на утреннем сборе, где бы вы могли поделиться своим пониманием охоты и помочь выбрать подходящую дичь.

За всем этим явственно проступали ноты осуждения. Меланта поняла, что он считал сэра Рука одним из гостей своего господина, который должен был бы присутствовать на утренней трапезе, на которой решался вопрос о выборе дичи. Было ясно, что охотник посчитал Рука достаточным авторитетом в вопросах охоты, который мог би повлиять на его господина и предотвратить охоту на оленя. А ее саму он, несомненно, посчитал причиной отсутствия Рука на этом важном совете.

Он бросил враждебный взгляд на нее. Меланта из последних сил старалась не расхохотаться и даже кусала себе губы из-за этого. Она прислонила голову к спине своего рыцаря и произнесла:

— Что-то долго же мы залежались с утра с тобой, дорогой, а?

Он быстро повернул голову, его щеки стали пунцовыми. Он быстро проговорил:

— Сообщи своему господину, что мы ищем его внимания. Готов ли он оказать нам гостеприимство и прием?

Охотник опять поднял голову и с любопытством посмотрел на них. Его взгляд остановился на Гринголете, и в нем выразилось удивленное восхищение.

— Да, слушаю, сэр. Разумеется, мой господин, — пробормотал он, еще раз поклонился и быстро двинулся в лес.

Сэр Рук направил коня вслед за ним. Снова послышался звук охотничьих рожков, и лес загудел от эха громкого лая собак. Звук слышался столько времени, насколько у трубачей хватило дыхания, после чего он прекратился, и послышались веселые крики.

Вскоре они оказались на поляне, в центре которой толпилась шумная компания. Горел наскоро сложенный костер.

Гончие сбились в кучу и, перелезая через спины друг друга, пытались прорваться к угощению — хлебу, пропитанному кровью убитого животного. Среди собравшихся было несколько охотников, деловито занимавшихся тушей оленя, несколько шумных представителей знати, выказывавших особое внимание нескольким дамам, также находившимся на поляне. Их «проводник» приблизился к плотному молодому человеку, который стоял недалеко от туши и пробовал поданные ему тонкие кусочки мяса, нанизанного на прутик.

Смех затих, и теперь был слышен только визг и рычание гончих. Конь встал. Псарь упал на колени и стал что-то тихо докладывать. Слов не было слышно, но зато стало видно удивленное выражение лица молодого человека. Впрочем, он скрывал свое удивление намного лучше своего слуги. Лицо приняло любезное выражение. Он сунул кому-то в руки свой прутик и сделал несколько шагов вперед, чтобы приветствовать приезжих.

— Генри Торбекский, сэр, ваш покорный слуга. — Он грациозно поклонился. — Я являюсь властелином этой земли. Добро пожаловать в мой дом, и чувствуйте себя со своей дамой в нем, как в своем собственном доме.

— Да вознаградит вас Бог за вашу щедрость и любезность, — довольно официально ответил Рук. — Надеюсь, что не вызову вашего недовольства, если не смогу сообщить вам своего имени и своих поместий, которые я поклялся не раскрывать, пока не стану достойным этого. Иногда меня просто называют по цвету моих доспехов.

Среди окружавших их гостей пронесся шепот удивленной заинтересованности. Господин из Торбека улыбнулся, оборачиваясь к присутствующим.

— Зеленый! А ведь прекрасно звучит. Как хорошо, что среди нас такой доблестный рыцарь. А эту даму вы охраняете от опасностей?

Сэр Рук некоторое время не отвечал. Меланта ожидала, что он торжественно, как обычно это делал, объявит ее титул и высокое положение, поскольку всегда уделял особое внимание сохранению ее достоинства. Вместо этого он неожиданно для нее, пожав плечами, заявил:

— Это моя любовница.

Вся компания грохнула со смеху. Генри Торбекский, тоже смеясь, прокричал:

— Клянусь небом, предусмотрительный человек! И в походе решил не отказывать себе в удовольствии!

Он оценивающе оглядел Меланту, словно та была лошадью или борзой.

— И ты ее богато нарядил, рыцарь.

В том положении, в котором они находились, Гринголет оказался скрытым от их взглядов доспехами Рука и его мантией. Меланта постаралась пониже опустить сокола, положив руку с соколом себе на колено и тихо отводя локоть назад под свою накидку и закрывая таким образом сокола еще больше. Сэр Рук быстро повернул голову и, как бы между прочим, взглянул на нее, словно давая понять, что заметил ее меры предосторожности. Такое неожиданное и резкое ниспровержение из принцессы до простой девки, конечно, свидетельствовало о том, что он очень обеспокоен.

— Я привез ее с пожитками с войны во Франции, — добавил он.

— Вы были во Франции? — быстро спросил Генри.

— В Пуатье.

— Пуатье! — Генри расхохотался. — Как давно?

— Год тому назад, — ответил сэр Рук, тщательно обдумывая каждое слово.

— Тогда, значит, вы не знакомы с моим братом Джефри.

— Франция — большая страна, — ответил сэр Рук. — Я не имел чести познакомиться там и с половиной доблестных воинов, слуг интересов нашего высокочтимого короля.

— И где же ты был с тех пор, Зеленый Рыцарь?

— Везде понемногу. Теперь я ехал так, что Лиерпуль был по мою левую руку, но я туда не решился завернуть, так как опасался болезни. Монастырь поблизости оттуда был покинут. У вас есть вести из тех мест?

Генри усмехнулся.

— Да ну, покинут? — он посмотрел на свою свиту. — А не вернулся еще Дауни из Лиерпуля?

В ответ они стали качать головами. Генри произнес проклятье и отошел от коня.

— Вы точно не заходили в город, сэр? — требовательно переспросил он.

— Так же точно, как то, что я рыцарь и христианин. Чума не страшна мне, но я опасался за свою даму. Хотя уж, как она настаивала, чтобы я все-таки вошел в ворота, чтобы ей покрасоваться своим богатым одеянием перед деревенскими простушками. — Он снова пожал плечами. — У многих женщин слаб рассудок. Нет, мы далеко обошли Лиерпуль.

Генри эта безыскусная сказочка показалась убедительной.

— И хорошо сделали, сэр. Благодарю вас за предупреждение. — Вместо кривой усмешки на его лице снова показалась довольно добродушная улыбка. — Что же, довольно охоты. Повернем домой. Зеленый Рыцарь, прошу вас оказать мне честь и присоединиться к моим гостям.

Охотники принялись свежевать тушу, и Меланта почувствовала, как ее рыцарь осторожно отвел руку, взялся за край ее мантии и, потянув его, полностью накрыл Гринголета. Меланта прижалась к его спине, создавая впечатление, что он ласкает ее, и тихо по-французски произнесла: «Опасность?»

Он не ответил, а лишь протянул руку и потрепал ее по щеке.

— Храни терпение, дева, — сказал он громко по-английски. — Скоро помоешься и ляжешь в постельку.

Меланта снесла и это, но согнула палец и, просунув его сквозь один из завитков его черных кудрей, предупреждающе потянула за волосы.

Он не обратил на это никакого вниманя, а только, наклонив голову, освободился от ее пальца. Затем направил своего Ястреба вслед за двинувшимся отрядом, который вытянулся на лесной дороге. Сэр Рук повернул голову и потянулся к ней. Она с готовностью наклонилась, и он прикоснулся к уголку ее рта, прикрывая этот полупоцелуй рукавицей, словно желая получше придержать ее голову. Его щетина уколола ей кожу.

— Сэр Джефри Торбекский в лагере Ланкастера, — тихо, почти неслышно, прошептал он по — французски.

Меланта крепче прижалась к нему, опустив свой подбородок на его плечо. Она поцеловала его в щеку и тоже прошептала:

— Его брат?

Он поймал ее руку и поднес к своим губам.

— У Джефри нет братьев, — пробормотал он в ее ладонь.

— Фу, сэр! — она выдернула руку.

— Веди-ка себя скромнее, подобающим твоему положению образом, девка. — Его возмущенный голос далеко прокатился по лесу. — Мы теперь не одни в лесу, чтобы ты мне показывала свои капризы, словно какая-то знатная дама.

Мужчины свистом и криками одобрили это заявление.

— Если ты еще хоть один только раз назовешь меня девкой, сэр, — произнесла она с чувством и как можно более громко, — я прикажу выпороть тебя кнутом и снять с тебя кожу.

Он посмотрел на нее, приподняв одну бровь.

— Да сохранит меня Господь, девка.

Все покатились со смеху. Караван вышел на хорошую дорогу и прибавил ходу.

Замок Торбек окружали новые земляные оборонительные сооружения — валы, проездные ворота в надвратной башне были сделаны из свежего теса, который скрепляло темно-серое железо, еще сверкающее вмятинами от недавних ударов молота.

По сигналу Генри при их въезде в ворота запели фанфары, несмотря на то, что, кажется, никакой дамы, готовой приветствовать возвращение ее мужа с охоты, не было. Гончие, с которых сняли ошейники, бросились в свои конуры, устроенные рядом со стеной. Недалеко от ворот один из гостей затеял игру с собакой. Он давал ей понюхать женский шарф, а затем прятал его у себя в одежде, вынуждая собаку отыскивать его. «Плохое занятие», — подумала Меланта, ведь охотничья собака должна уметь находить только запах дичи.

Сэр Рук, кажется, особенно заинтересовался этими собачьими конурами. Впрочем, он с не меньшим вниманием стал рассматривать стены укреплений. Они тоже находились в ремонте. Через некоторое время он отвернулся.

Среди шума и суматохи, возникшими в связи с прибытием, их нашел слуга, направленный к ним по приказу Генри. Приблизившись, он упал на колени, косясь на Ястреба. Сэр Рук отколол свою накидку, позволив ей упасть в руки Меланты, и заявил:

— Надо зашить, девка.

Меланта подобрала ее и быстро накинула на Гринголета, которого она прижимала к своей груди, прикрывая своей мантией. Тот сильнее сжал когти на ее перчатке, его бубенцы тихо звякнули, но сам он не подал никаких других знаков протеста.

Сэр Рук сполз с коня, поднял руки к Меланте, успев опередить слугу, и произнес:

— Слезай, девка.

Меланта по-прежнему прижимала к себе сокола, окутанного ее собственной мантией и накидкой Рука. Он подхватил ее и поставил на землю.

— Чтобы ты знал, я каждый раз считаю, — сказала она улыбнувшись.

Он потрепал ей щеку своей металлической рукавицей.

— Что ты считаешь, девка? — спросил он.

— Шесть, — произнесла она нежно и повернулась, чтобы вслед за всеми идти в зал.

Он положил ей на плечо свою руку.

— Не уходи от меня далеко, девка.

— О, ты так боишься, что я отобьюсь от тебя? — она остановилась. — Семь.

В его глазах засветилась скрытая усмешка, которую она теперь так хорошо научилась распознавать.

— Да уж, будь все время рядом. Ты тут самая распрекрасная девица, и я буду тебя ревновать.

— А, — сказала она почти доверительным тоном. — Прикажу сломать тебе две ноги, две руки, — это четыре. Еще выколоть оба глаза. Итого шесть. Семь — отрезать нос. А вот что делать на восемь? Надо будет постараться и придумать.

Он упал на одно колено и, склонив голову, произнес:

— Я негодяй и пятнаю вашу честь своим недостойным поведением. — Он говорил с преувеличенным чувством самообличения и страдания. — Умоляю вашу светлость простить меня. Вы ведь, действительно, высоки от рождения и совсем не девка.

Одна молодая женщина из компании захлопала в ладоши.

— Как замечательно! Теперь-то, наконец, мы услыхали благородные слова и увидим благородное обращение! Ваша дама, сэр, заслуживает более изысканных слов.

Последовало всеобщее одобрение со стороны присутствующих женщин, и Генри жалобным тоном произнес:

— Так я и знал. Теперь они все загордятся, эти женщины, и того и гляди заставят нас сидеть у своего изголовья и сочинять им баллады и другую поэзию.

Рук подскочил и слегка подтолкнул Меланту.

— Нет, только не поэзию, — произнес он. Генри расхохотался и пожал плечами.

— Прошу, моя госпожа, войти в мой зал и надеюсь, что он не покажется слишком простым и убогим для вас.

Рук знал, что они не смогут долго скрывать сокола Меланты, поэтому заранее заготовил объяснение. Но касаться этой темы раньше времени не собирался. Они не задержатся в этом доме. Руку здесь очень многое не нравилось. Генри явно готовился к обороне — укреплял ворота, надврат — ную башню, стены, пробивал в них бойницы. Конечно, все это можно было объяснить необходимостью принимать меры предосторожности от блуждающих в этой местности Вирейла бандитов. Но у сэра Джефри Торбекского, насколько знал Рук никогда не было братьев.

Слуги были вышколены и хорошо выглядели. Единственный случай недовольства своим хозяином он наблюдал у того охотника из-за оленя, убитого в неподходящий сезон. Что же, это тоже кое-что говорило о нем — погнаться за оленем в неподходящее для такой охоты время, предпочтя эту легкую добычу вепрю, чей сезон как раз наступил.

Гости показались ему шайкой молодых разряженных грубиянов, скучающих сынков местных небольших землевладельцев. И все же он стал внимательно присматриваться к ним, пытаясь найти двух-трех человек, которых можно было бы нанять за хорошую плату для эскорта.

В зале Генри отдал распоряжение, чтобы Рука как почетного гостя проводили бы в отдельную комнату. Принцесса шла впереди него вслед за слугою между устанавливаемых для трапезы столов. Она совершенно не походила на девицу, и прикидывайся она простолюдинкой — у нее все равно ничего бы не получилось. Поэтому она решила даже не пытаться делать этого. И тем не менее, Рук совсем не боялся, что ее раскроют. Слишком фантастичным все выглядело на самом деле. Что бы подумали все эти люди, заяви он, что это наследница графа Боулэндского, верхом на коне разъезжающая за спиной какого-то странствующего рыцаря по этой глуши и без серьезного сопровождения. Трудно даже сказать, что они подумали бы о нем, назови он ее настоящее имя и положение.

Рук был довольно удивлен, что ему с любовницей выделена отдельная комната на солнечной стороне. Зимнее солнце проникало сюда сквозь зарешеченные окна, освещая кровать, табуретки и стул. Здесь был даже стул! Слуга подошел к нему и встал на колени.

Рук прошествовал мимо Меланты и уселся на стуле. Принцесса осталась стоять, прижимая к себе свой сверток. Рук выставил ноги, позволил слуге снять с себя стальные башмаки и жестом указал тому на дверь.

— Остальное снимет моя женщина. Слуга поклонился и вышел.

— Мы останемся здесь всего лишь на одну ночь, моя госпожа, — произнес он. — Если птицу заметят, я обнаружил и поймал ее в лесу, собираюсь вернуть сокола его хозяину, которого узнал по надписи на путцах. Скрываю сокола, чтобы не рисковать из-за его огромной ценности.

Она повесила его накидку на стул таким образом, чтобы та образовала что-то похожее на убежище, скрывая внутри себя сокола.

— Охотник видел его, — сказала она.

— Да, — ответил Рук, который сейчас неуклюже пытался снять доспехи. — Но он, кажется, сердит на хозяина из-за оленя. Но даже если и скажет, то что из этого?

— Мне все это не нравится. Надо поскорее убираться отсюда.

Он поднял голову и посмотрел на нее. Она стояла посередине комнаты и с тревогой осматривала стены и окно.

— Моя госпожа, — он выпрямился и подошел к ней, — вы беспокоитесь?

— Нет, — она взглянула было ему в глаза, затем быстро отвела их. — Да, по правде говоря, мне здесь не по себе.

Последовало неловкое молчание. Он снял рукавицу и бросил на пол.

— Может будет лучше, если вы пойдете спать в комнату к дамам?

— Нет, — быстро ответила она и усмехнулась. — Какие уж там дамы! К тому же ты окрестил меня «девкой».

Под ее напускной веселостью проступала напряженность. Тогда он сделал то, что никогда бы не позволил себе в других обстоятельствах — он прикоснулся ладонью к ее щеке и пальцем осторожно провел по ее нежной коже.

— Моя госпожа, ради вашей безопасности.

— И все-таки я считаю все случаи, когда с твоего языка срываются эти «девки», — произнесла она, с усилием изображая иронию.

— К вашим услугам, моя прекрасная госпожа.

— А, хорошо. — Она поперхнулась. — Я боюсь. Неужели нам так надо быть среди людей и их черных замыслов и интриг? В лесу было лучше. Я предпочла бы сегодня заснуть на голой земле, чем на этой мягкой постели.

— Что за мысли? — он взял ее голову в обе руки. — Очень может быть, что этот наш хозяин не честен и не чист, но какая ему будет польза от того, если он убьет нас?

Еле заметная дрожь пробежала по ее телу. Несколько мгновений широко раскрытыми глазами она смотрела ему прямо в глаза, затем из ее груди вырвался тяжелый вздох.

— Совсем никакой пользы. Я потеряла голову.

— Ночью я лягу перед входом в комнату. Вы будете в безопасности. — Его охватило страшное и непобедимое желание обнять ее. Он вдруг почувствовал, что она испытывает то же самое. Меланта стояла не шелохнувшись, но ее тело тянулось к нему какой-то невидимой силой. Она как бы ждала его.

Какое-то мгновение он колебался, словно стоял на краю лезвия своего остро заточенного меча. Затем посмотрел на свои ладони, прикасавшиеся к коже ее лица. Ему показалось, что все это сон, бессовестный и самонадеянный до наглости. Он опустил руки.

— Вы не поможете мне, госпожа? — он попробовал улыбнуться. — Не будет ли это чрезмерной смелостью с моей стороны попросить помочь мне снять доспехи? Девка… пряжки.