Глава десятая

На улице их ждала карета, запряженная двумя черными лошадьми. Ворский подал руку, и Шарлотта расположилась в карете. Она чувствовала себя как во сне. Она спросила, кому принадлежат карета и лошади, и он ответил, что это карета мадам Левиц. Она полька и была подругой его матери. В Париже он живет в ее доме. Его мать была графиней Ворской. Она умерла, когда ему было двенадцать.

— У вас ее улыбка, — добавил он.

Оставшуюся часть пути они проехали молча; он не сказал больше ни слова, но Шарлотте казалось, что окружающая темнота была наполнена теплыми хрипловатыми звуками его голоса. Она наслаждалась его близостью. Одно его присутствие наполняло ее чувством неземного восторга.

Это была не любовь, а более опасное страстное увлечение, от которого у нее замирало сердце. Куда он ее везет и что намерен делать? Она не осмеливалась спросить его об этом из опасения нарушить волшебную прелесть ночи. Она готова была не рассуждая следовать за ним, позволить ему делать с ней все, что он пожелает. Внезапно ей в голову пришла мысль о том, что они никогда не будут принадлежать друг другу полностью. И все же если он любит ее, то он сможет разжечь в ее сердце пожар страсти, который поглотит ее воспоминания о Тома и обо всем, что было раньше. Она сама превратится в один самопожирающий факел без прошлого и будущего, лишенный воли и честолюбивых замыслов. В глубине души она понимала, что значит любить такого человека. Это будет море страданий, море несбыточных надежд.

Карета остановилась у старого дома в пригороде Маре. Это был пришедший в упадок когда-то великолепный дом. Одно крыло его уходило в сад, полный огромных деревьев, толстые стволы которых в лунном свете напоминали стадо слонов. Шарлотта увидела стертые ступеньки и открытые створки высоких окон. Ворский повел ее внутрь дома. Она сделала несколько шагов по старому мраморному полу, который был весь в трещинах и выбоинах, словно сама земля продолжала дышать сквозь этот древний камень. Шарлотта остановилась и, оглядевшись вокруг, поняла, что находится в просторном, похожем на церковь зале со сводчатыми потолками. Ворский прошел мимо нее и стал зажигать огромные канделябры, расположенные вдоль стен.

Комната как бы ожила и приобрела реальные очертания. Шарлотта разглядела готический сводчатый потолок и огромную кровать, смутно вырисовывавшуюся в тусклом свете; она напоминала огромный катафалк со свечами по углам. Шкуры животных, разбросанные на кровати и полу, вызывали в памяти картины какого-то первобытного жилья. Старинный комод в дальнем конце зала был превращен в домашний алтарь. На нем сточи портрет женщины в круглой рамке и две иконы Божьей матери.

— Вы первая женщина, которая вошла в эту комнату, — сказал Ворский. — Я был здесь всегда один. Мне нравится быть одному.

В его голосе прозвучали гордые нотки. Похоже, эта гордость возвышала его над обычными чувствами и эмоциями.

— Иногда хорошо кого-то или чего-то ожидать, Ж ответила Шарлотта.

— Мне так и не удалось освоить искусство ожидания.

Он стоял к ней спиной, и она могла видеть его гордую осанку, говорившую о его уверенности в себе. Это ее восхищало, удивляло и настораживало.

Некоторое время она оставалась стоять в растерянности посреди комнаты. Овальные пятна сырости были на стенах в тех местах, где горели свечи, старое дерево покоробилось и в дверях зияли щели. Комнату наполнял кладбищенский запах прошлого века, который, словно какой-то смрадный ладан, пропитывал вещи, забивая наружный свежий воздух.

Шарлотте показалось, что она превратилась в существо из другого мира, в какую-то глиняную статуэтку. В этом почти пустом зале среди поблекшего сказочного великолепия старого обветшалого дома, среди этой неземной загадочной ночи ее собственный мир показался ей обыденным и ничтожным. Ворский все еще молчал. Она подумала, уж не забыл ли он про нее. Время, казалось, остановилось. Все, что было создано ею в этот вечер, собрано по кусочкам — драгоценным моментам проведенного вместе времени — сразу развалилось, словно карточный домик.

Ворский снял куртку и остался в облегающих брюках и рубашке с длинными рукавами. Шелковые складки рубашки не скрывали стройность его сильного торса, словно высеченного из камня. Мерцающий свет канделябров плясал вокруг его мужественной и надменной фигуры, как яркие птички вокруг фокусника.

Наконец он повернулся, очевидно, вспомнив о ней. Необыкновенная белизна его волос создавала впечатление, что на нем надет парик. Он стоял слишком картинно, его шея, словно мраморная колонна, поднималась из кружевного воротника старомодной рубашки. Шарлотта была поражена этой красотой, но вместе с тем ей не нравились его позерство, его игра и нереальная обстановка, которой он себя окружил.

Она была в замешательстве. Но она не могла судить Ворского. Время еще не пришло. Она продолжала цепляться за свою мечту. Ворский был не от мира сего. Он такой, какой есть. Причина заключалась в ней: это ее собственный вульгарный здравый смысл заставлял ее делать переоценку жизненных ценностей. Неужели она так постарела со времен Ниора, когда под каждой белокурой шевелюрой ей виделся бог, а под каждой военной формой — герой?

«Теперь я начинаю думать, как моя мать,» — подумала она в изумлении.

«Мне следует хотя бы что-нибудь сказать,» — подумала Шарлотта.

— Кажется, вы сказали, что живете здесь один?

— Да, — сказал Ворский. — В другом крыле дома живет мадам Левиц. Как я вам уже рассказывал, она была подругой моей матери. Она и мой очень хороший друг. Она верит, или притворяется, что верит, будто в меня воплотился ее собственный сын, который умер в Польше. Это одно и то же — верить или притворяться, что веришь, правда?

В том, что он сказал, не было ничего необычного, но иностранный акцент и то старание, с которым он подбирал французские слова, придавали его речи какое-то особое очарование. Время от времени его глаза останавливались на ней, но тут же взгляд перескакивал на что-нибудь другое.

Он спросил, как ее зовут. Она не нашла в себе сил ответить и промолчала.

— Значит, у вас нет имени, — сказал он и засмеялся, показав свои белоснежные зубы. Его смех резко оборвался, но его звук как бы звенел в воздухе пустой комнаты.

— Не будьте моим врагом, — попросила Шарлотта.

— Не буду.

Когда она направилась к двери, он крикнул ей:

— Мне кажется, я люблю вас!

Она засмеялась.

— Не смейтесь, — сказал он несчастным голосом. Что-то в его тоне заставило ее остановиться. Она в удивлении остановилась и с тревогой заметила, что он весь дрожит.

— Я мог бы овладеть вами сейчас, — хрипло сказал Ворский, — я мог бы, не правда ли?

Шарлотта молча смотрела на него.

— Но я этого не сделаю, — сказал он. — Я не могу поступить с вами так, как обычно поступают с девкой-служанкой или с уличной женщиной. Только не с вами. Любовь — это преступление.

— Вы еще ребенок, — пренебрежительно сказала она. Потом пожала плечами и добавила: — Какой вы еще ребенок. Вы не знаете жизни.

— Вы действительно так думаете? — ее слова задели его за живое. Он раздраженно посмотрел на нее и рассмеялся, но смех его был полон боли и насмешки.

— Вы ошибаетесь, — хрипло сказал он. Он близко пододвинул к ней свое лицо. — Я уже давно не ребенок. Вы не знаете, о чем говорите. Я был во многих странах, видел, как мучают, убивают людей. Когда мне было восемь лет, я видел, как мою мать схватили солдаты. Похоть, насилие и грубость — вот что окружало меня. Женщины любили меня. Они стали бегать за мной, как только мне исполнилось четырнадцать лет, Женщины были повсюду. Я был замаран их страстями, как убийца кровью своей жертвы. Не смотрите на меня так. Я не сошел с ума. Но если сумасшедший, то я этим только горжусь. Я свободен, и горжусь своей свободой. В конце концов они возненавидели меня. Однажды ночью пьяный солдат ударил меня ножом. Вот он, здесь, мой шрам.

Он распахнул рубашку и показал белый вертикальный рубец, такой прямой, будто сделанный клювом какой-то хищной птицы.

У нее вырвался крик сострадания:

— О, Фрэнк!

Кто он был на самом деле? Кто любил его? Или он все лжет? Что в его словах миф, а что — реальность? Он был ускользающим, как вода, и, по-видимому, в прошлом пережил много странных и кровавых любовных трагедий. Его любили, за него боролись, возможно, даже погибали. Глядя на его прекрасную фигуру и ангельское лицо и чувствуя внутреннюю напряженность — наследие трудного детства, Шарлотта испытывала ревность и тревогу. Несмотря на все его неописуемое обаяние, она видела в нем проповедника страшной роковой красоты.

Он стоял совсем близко от нее, его рука гладила ее лоб. У него был низкий, волнующий голос и, терзаемый мукой, он продолжал говорить, словно возбуждаясь от звука собственных слов. Шарлотта боролась со странной усталостью, как будто ей приходилось идти против сильного ветра. Все кончено, все потеряно. Она уже больше ничего не могла сделать для Ворского. Может быть, он действительно был сумасшедшим? Между ними ничего не могло быть. От этой мысли ей стало бесконечно грустно.

Он был теперь так близко, что его тело, казалось, искало в ней успокоительное тепло. Будучи слишком усталой, чтобы сопротивляться, она расслабилась рядом с ним. Может быть, это была некая снисходительность, а может быть, она все еще надеялась, что, несмотря на свою ложь, он все-таки не устоит перед неожиданной нежностью ее губ.

В какой-то момент ей показалось, что она прикоснулась к нему. Все физическое естество Ворского источало такое напряжение, такую глубокую многостороннюю чувственность, что Шарлотте вдруг пришла в голову мысль о том, что вся эта демонстрация чистоты и благородства было не чем иным, как самообороной, и он старался казаться таким героем, потому что был слаб и знал это. Вся поверхность его кожи была наэлектризована желанием. Его рот и губы затрепетали от охватившей его неистовой страсти. Чувствуя, как его тело прижалось к ней с отчаянием и мукой существа, всецело созданного для любви и ощущений физического удовольствия, она на секунду представила себе, какая глубокая бездна чувств разверзлась перед ними.

Она почувствовала, что достаточно одного поцелуя, одного прикосновения тел, чтобы разрушилась цитадель гордыни и затаенная сила выплеснулась наружу, Она медленно погладила его щеку, стараясь не спугнуть его. Он весь напрягся. Шарлотта нежно обняла его за шею. Грудь, к которой она прильнула, была массивной и твердой, как античная колонна. Мышцы на его спине казались отлитыми из стали и лишь подчеркивали тонкость его талии и бедер, которые были уже, чем ее собственные. Его ноги оказались короче, чем она предполагала. Мускулистые, как у атлета или акробата, они так плотно стояли на земле, что без напряжения могли бы выдержать вес их обоих.

Она закрыла глаза, чтобы избежать пристального взгляда Фрэнка. Она прижалась к его рту губами. Губы Ворского были теплыми и плотными, как недозревшая винная ягода.

Так они и стояли. Шарлотта, не в силах оторваться от него, чувствовала, что его зубы за нежными губами были крепко сжаты, а все тело в ее объятиях как-то враждебно напряглось. Наконец, понимая, что она совершает некое святотатство, она медленно расцепила руки и на секунду замерла так, уткнувшись лицом ему в плечо. «Он прекрасен, — думала она обреченно. — Я не люблю его, но все же в нем есть какая-то непостижимая сила, которой я никогда не смогу противостоять. Я могла бы умереть от нее, но так и не полюбить его».

Наконец она целиком высвободилась. Он печально смотрел на нее, его лицо было мертвенно-бледным, как мрамор. Ей стало стыдно за себя, за них обоих, за ту страсть, которую он не в силах был подавить и продолжал скрывать, как какой-то нелепый порок. Всем своим существом она ощущала его тело, его тепло и еле заметный животный запах, его прерывистое дыхание. Внезапно из какого-то далекого идола он превратился в живого человека.

Она закрыла глаза, ее захлестнула волна горькой обиды и разочарования, которые уже не имели ничего общего с Ворским, а были связаны с ее собственной трагичной неспособностью любить. Она с трудом выдавила улыбку. С нежной иронией она погладила его по затылку. Фрэнк был трагической и немного смешной личностью. Возможно, он страдал даже больше, чем она.

— Ты мне очень нравишься, — сказала она, но ее слова прозвучали как-то оскорбительно.

— Ты должна меня ненавидеть!

— Для этого я недостаточно люблю тебя. — Она взяла свои перчатки с маленького столика. — Ты проводишь меня домой?

Не дожидаясь ответа, она направилась к двери. Ворский, как был в рубашке, последовал за ней в туманный сумрак сада. Они молча подошли к воротам, где у тротуара их ждала запряженная карета. Конюх мирно спал на козлах.

— Поехали, — приказал Фрэнк.

Лошади в клубах пара помчали по мостовой, выбивая копытами искры. Воздух был пропитан туманом.

Ворский стоял на подножке, подставляя лицо холодному ветру.

— Забирайтесь внутрь, — попросила Шарлотта, чуть не плача.

Он сел рядом с ней, дрожа от холода. Кони мадам Левиц уносили Шарлотту прочь от загадочного дома. Ворский сидел, повернувшись к ней спиной. Страдающий чужестранец. Она старалась забыть о его присутствии, но не могла. Ни он сам, ни ее собственное разочарование не шли у нее из головы. Теперь она понимала, что его образ жил в ней всегда. Это была романтическая, несбыточная мечта школьницы, которую, как любимую куклу, можно пронести через всю жизнь, так и не выбросив и не забыв ее окончательно.

Из-за такого же обманчивого образа она исковеркала свою юность. Из-за него она цеплялась за Альфонса и отвергла Тома. Из-за него она не смогла любить Этьена. Под влиянием этого романтичного призрачного лика строилась и ломалась ее жизнь. Теперь она поняла, какую огромную роль играл этот образ в ее жизни, как сильно он владел ею.

Ворский зашевелился у нее под боком.

— Прощайте, — отрывисто бросил он. — Любите Бога! Любите только его! Мы безответственные создания.

В сумраке кареты его обращенное к ней лицо казалось бледным пятном. Ветер трепал рукава его белой рубашки, заставляя дрожать от холода. Он открыл дверь кареты.

— Не прыгайте, вы сломаете себе шею! — закричала она. — Вы с ума сошли!

Но он напружинил колени, прыгнул, пробежал немного и исчез из виду. Порыв ветра чуть не сорвал с петель дверь кареты, и Шарлотте стоило больших усилий захлопнуть ее.

Перепуганные лошади промчались мимо площади Сан-Мишель. Шарлотта попросила остановить карету и отправилась пешком сквозь ночной холод.

Ей хотелось узнать, встретит ли ее Фредерик. Вероятнее всего, в этот час он еще будет, поджидая ее, прогуливаться по бульвару перед домом.

Она заставляла себя не бежать и шла быстрым шагом неся, словно знамя, свою новую надежду на встречу с Фредериком. Шарлотта заходила в одно, потом другое кафе, быстро оглядывалась там, затем снова возвращалась на улицу. Большинство столиков были пусты. В такое позднее время посетители обычно перебираются к стойке бара, чтобы немного поболтать с официантом, пока тот моет стаканы. Несколько девушек все еще продолжали сидеть, респектабельного вида мужчина утешал себя стаканом вина, размышляя о том, как уладить домашнюю ссору, какие-то студенты стояли у печки, пытаясь согреться.

В одном из кафе Шарлотта увидела студента, которого она как-то видела вместе с Фредериком. Она послала ему лучезарную улыбку, и он с удивлением поднялся со стула, на котором сидел верхом.

Шарлотта снова вышла на улицу и уже собиралась оставить поиски, когда вдруг заметила Фредерика, который шел со стороны Вашет. Она бросилась за ним, но увидела, как молодая блондинка вышла из кафе и присоединилась к нему.

Девушка попыталась взять его под руку, но в это время он заметил Шарлотту и инстинктивно попытался высвободиться от нее. Потом он просто стоял с девушкой, размышляя над тем, может ли вообще так случиться, чтобы Шарлотта искала именно его.

Оставив на время свою девушку, Фредерик несколько нерешительно направился к Шарлотте. Он был все тот же: вельветовый пиджак, накинутый на плечи, жилетка, на которой не было ни одной пуговицы, и мятая поношенная рубашка. Полинявший старый шарф был повязан узлом на шее на манер галстука. Внезапно Шарлотту осенила мысль, которая раньше никогда не приходила ей в голову: таким небрежным видом он просто пытался прикрыть свою бедность. С этой же целью он носил и свое старое пальто, накинув его на плечи, так как в глазах посторонних людей человек, который носит пальто в накидку может быть либо испанцем, либо просто благородного происхождения бездельником.

— Шарлотта, — сказал Фредерик, — не ожидал встретить тебя здесь так поздно. — Видно, он был шокирован встречей с ней в такой час.

— Я была с друзьями. Карста сломалась, и мне пришлось добираться пешком. Это было не очень удобно, — добавила она, покривив душой, надеясь, что он предложит проводить ее.

Она искоса поглядела на него, стараясь найти в его серых глазах знакомое выражение нежной мольбы, но его лицо оставалось бесстрастным. В темноте он выглядел моложе. Он вынул из кармана свою трубку и выбил ее о ствол дерева.

— К сожалению, я не могу проводить тебя. Я не один.

Он отвел глаза, а Шарлотта посмотрела туда, где в нескольких ярдах в ожидании его стояла девушка. В это время она позвала его: «Фредерик!». У Шарлотты сложилось впечатление, что она уже где-то видела эту белокурую девушку.

— Ничего страшного, — сказала она.

— Я сожалею, — повторил Фредерик, и по его голосу она поняла, что это правда.

— Ну, хорошо, до свидания.

— До свидания.

— Ты тоже гуляешь так поздно… — немного замявшись, сказала она в надежде узнать что-нибудь побольше о его личной жизни.

— Это верно, — согласился он задумчиво.

Он выглядел смущенным и ковырял носком ботинка землю у себя под ногами, от чего отслоившаяся на ботинке кожа поползла еще выше.

— Ну, ладно. Мне надо идти. Я ужасно устала.

Она протянула ему руку и тут же задумалась — почему она сделала это? Обычно они не прощались за руку. Фредерик неуклюже пожал ей руку. Их обоих смутила неуместность этого жеста.

Шарлотта перешла улицу, стараясь держаться прямо. Оглянувшись, она увидела, как он удалялся, держась бок о бок с маленькой белокурой девушкой. Они шли к улице Шампольон, и в свете уличного фонаря она увидела ржавую вывеску второсортной маленькой гостиницы. Парочка остановилась как раз перед ней.

Шарлотта в спешке шла вдоль улицы, не замечая никого и ничего, даже того, что один молодой студент проводил ее взглядом, полным досады и отчаянной надежды. Она почувствовала себя всеми брошенной, лишенной даже горько-сладкой ночи любви с Фредериком, любви, которой теперь будет наслаждаться эта белокурая девочка в маленьком и грязном номере гостиницы.

Фрэнк Ворский, на которого она возлагала такие надежды, не смог утешить ее, а только заставил мучиться. Она натолкнулась на стену дома, и прошедший вечер встал в ее памяти, как страшный сон, наполненный искаженными образами. Она вспомнила свою отчаянную попытку по темным улицам добраться до реки, чтобы найти Тома, и вновь осознала всю тщетность своих надежд. Где же все-таки был Тома? Не растоптала ли его кавалерия, сверкавшая своими саблями? Жив он или мертв?

Она понимала, что только один он мог спасти ее от смертельного отчаяния, которое еще раз грозило поглотить ее. Неужели она окончательно потеряла его? В это невозможно поверить. Нахлынувшие воспоминания отогрели ее замерзшее сердце. Она шла по направлению к улице Месье-ле-Принс, и слезы тихо катились из ее глаз. Этим вечером они были так близко друг к другу. Но наступит день, когда они снова встретятся.