Слуга Винтера ожидал его у ворот с лошадьми. Он сел на лошадь и задумчиво направился домой, время от времени оглядываясь на мрачный фасад Лувра. Вдруг он заметил, что от дворцовой ограды отделился всадник и поехал за ними, держась на некотором расстоянии. Лорд Винтер вспомнил, что еще раньше видел подобную же тень – при выезде из Пале-Рояля.

Его слуга, ехавший в нескольких шагах позади, тоже заметил всадника и с беспокойством на него поглядывал.

– Тони, – произнес лорд Винтер, знаком подозвав к себе слугу.

– Я здесь, ваша светлость.

И слуга поехал рядом со своим господином.

– Заметили вы человека, который следует за нами?

– Да, милорд.

– Кто это?

– Не знаю, но он следует за вашей светлостью от самого Пале-Рояля, остановился у Лувра, дождался вашего выхода и опять поехал за нами.

«Какой-нибудь шпион кардинала, – подумал лорд Винтер. – Сделаем вид, что не замечаем этого надзора».

Лорд Винтер пришпорил лошадь и углубился в лабиринт улиц, ведущих к его гостинице, расположенной около Маре. Лорд жил долгое время на Королевской площади и теперь опять поселился близ своего старого жилища.

Незнакомец пустил свою лошадь в галоп.

Винтер остановился у гостиницы и поднялся к себе, решив не терять из виду шпиона. Но, кладя на стол шляпу и перчатки, он вдруг увидел в зеркале, висевшем над столом, человеческую фигуру, появившуюся на пороге.

Он обернулся. Перед ним стоял Мордаунт.

Лорд Винтер побледнел и замер на месте. Мордаунт стоял у дверей, неподвижный и грозный, как статуя Командора.

Несколько мгновений царило ледяное молчание.

– Сударь, – произнес наконец лорд Винтер, – я, кажется, дал уже вам ясно понять, что это преследование мне надоело. Удалитесь, или я позову слуг, чтобы вас выгнали, как в Лондоне. Я вам не дядя, я вас не знаю.

– Ошибаетесь, дядюшка, – ответил Мордаунт своим хриплым и насмешливым голосом. – На этот раз вы меня не выгоните, как сделали это в Лондоне. Не посмеете. Что же касается того, племянник я вам или нет, – вы, пожалуй, призадумаетесь, прежде чем отрицать это теперь, когда я узнал кое-что, чего не знал год назад.

– Мне нет дела до того, что вы узнали, – сказал лорд Винтер.

– О, вас это очень касается, дядюшка, я уверен, да и вы сами сейчас согласитесь со мной, – прибавил Мордаунт с улыбкой, от которой у его собеседника пробежала по спине дрожь. – В первый раз, в Лондоне, я явился, чтобы спросить вас, куда девалось мое состояние. Во второй раз я явился, чтобы спросить вас, чем запятнано мое имя. В этот раз я являюсь к вам, чтобы задать вопрос, еще страшнее прежних. Я являюсь, чтобы сказать вам, как господь сказал первому убийце: «Каин, что сделал ты с братом своим Авелем?» Милорд, что сделали вы с вашей сестрой, которая была моей матерью?

Лорд Винтер отступил перед огнем его пылающих глаз.

– С вашей матерью? – произнес он.

– Да, с моей матерью, милорд, – ответил молодой человек, твердо кивнув головой.

Лорд Винтер сделал страшное усилие над собой и, почерпнув в своих воспоминаниях новую пищу для ненависти, воскликнул:

– Узнавайте сами, несчастный, что с нею сталось, вопрошайте преисподнюю; быть может, там вам ответят.

Молодой человек сделал несколько шагов вперед и, став лицом к лицу перед лордом Винтером, скрестил на груди руки.

– Я спросил об этом у бетюнского палача, – произнес он глухим голосом, с лицом, побелевшим от боли и гнева, – и бетюнский палач ответил мне.

Лорд Винтер упал в кресло, словно пораженный молнией, и тщетно искал слов для ответа.

– Да, не так ли? – продолжал молодой человек. – Это слово все объясняет. Оно ключ, отмыкающий бездну. Моя мать получила наследство от мужа, и вы убили мою мать. Мое имя обеспечивало за мной право на отцовское состояние, и вы лишили меня имени, а отняв у меня имя, вы присвоили и мое состояние. После этого неудивительно, что вы не узнаете меня, неудивительно, что вы отказываетесь признать меня. Конечно, грабителю непристойно называть своим племянником человека, им ограбленного, и убийце непристойно называть своим племянником того, кого он сделал сиротой.

Слова эти произвели действие обратное тому, которого ожидал Мордаунт. Лорд Винтер вспомнил, какое чудовище была миледи. Он встал, спокойный и суровый, сдерживая своим строгим взглядом яростный взгляд молодого человека.

– Вы хотите проникнуть в эту ужасную тайну, сударь? – сказал он. – Извольте. Узнайте же, какова была та женщина, отчета о которой вы требуете у меня. Эта женщина, без сомнения, отравила моего брата и, чтобы наследовать мое имущество, намеревалась умертвить и меня. Я могу это доказать. Что вы на это скажете?

– Я скажу, что это была моя мать!

– Она наставила человека, до тех пор справедливого и доброго, заколоть герцога Бекингэма. Что вы скажете об этом преступлении, доказательства которого я также имею?

– Это была моя мать!

– Вернувшись во Францию, она отравила в монастыре августинок в Бетюне молодую женщину, которую любил ее враг. Не докажет ли вам это преступление справедливость возмездия? У меня есть доказательства этого преступления.

– Это была моя мать! – с еще большей силой вскричал молодой человек.

– Наконец, отягченная убийствами и развратом, ненавистная всем и более опасная, чем кровожадная пантера, она пала под ударами людей, никогда раньше не причинявших ей ни малейшего вреда, но доведенных ею до отчаяния. Ее гнусные поступки повинны в том, что эти люди стали ее судьями, и тот палач, которого вы видели и который, по вашему мнению, рассказал вам все, должен был рассказать, как он дрожал от радости, что может отомстить за позор и самоубийство своего брата. Падшая девушка, неверная жена, чудовищная сестра, убийца, отравительница, губительная для всех людей, знавших ее, для народов, у которых она находила приют, она умерла, проклятая небом и землей. Вот какова была эта женщина.

Из груди Мордаунта вырвалось давно сдерживаемое рыдание. Краска залила его бледное лицо. Он стиснул кулаки, лицо его покрылось потом, и волосы поднялись, как у Гамлета.

– Замолчите, сударь! – вскричал он в ярости. – Это была моя мать. Я не хочу знать ее беспутства, ее пороков, ее преступлений. Я знаю, что у меня была мать и что пятеро мужчин, соединившись против одной женщины, скрытно, ночью, тайком убили ее, как низкие трусы. Я знаю, что вы были в их числе, сударь, вы, мой дядя, были там, вы, как и другие, и даже громче других, сказали: «Она должна умереть». Предупреждаю вас, слушайте хорошенько, и пусть мои слова врежутся в вашу память, чтобы вы их никогда не забывали. В этом убийстве, которое лишило меня всего, отняло у меня имя, сделало меня бедняком, превратило в развращенного, злого и беспощадного человека, в нем я потребую отчета прежде всего у вас, а затем и у ваших сообщников, когда я их найду.

С ненавистью в глазах, с пеной у рта, протянув руку вперед, Мордаунт сделал еще один угрожающий шаг к лорду Винтеру.

Тот, положив руку на эфес шпаги, сказал с улыбкой человека, привыкшего в течение тридцати лет играть жизнью и смертью:

– Вы хотите убить меня? В таком случае я признаю вас своим племянником, ибо вы, значит, и в самом деле достойный сын своей матери.

– Нет, – отвечал Мордаунт, сделав нечеловеческое усилие, чтобы ослабить страшно напрягшиеся мускулы всего тела. – Нет, я не убью вас – теперь по крайней мере, – ибо без вас мне не открыть остальных. Но когда я их найду, то трепещите, сударь: я заколол бетюнского палача, заколол его без всякой жалости и сострадания, а он был наименее виновным из всех вас.

С этими словами молодой человек вышел и спустился по лестнице, с виду настолько спокойный, что никто не обратил на него внимания. На нижней площадке он прошел мимо Тони, стоявшего у перил и готового по первому зову своего господина кинуться к нему.

Но лорд Винтер не позвал его. Подавленный, ошеломленный, он остался стоять на месте, напряженно вслушиваясь. Только услышав топот удалявшейся лошади, он упал на стул и сказал:

– Слава богу, что он знает только меня.