ГЛАВА 17

Альвизе известил Алессандро, находящегося в Риме, и Пьетро, который был в Падуе, о кончине их брата. Витале, давно погрязший в пьянстве, заливался слезами, как бамбино, когда ему сказали о том, что Филиппо погиб, хотя они никогда и не жили с ним душа в душу. Одна из вдов, близких знакомых семьи, предложила привезти в Венецию Лавинию, поскольку та никогда бы не решилась поехать по собственной инициативе.

Лавиния, находясь ближе остальных, приехала первой. Когда она увидела, в каком состоянии пребывала Элена, ужасно расстроилась и причитала ломая руки. Лишь один раз они сумели побеседовать с Мариэттой относительно Филиппо.

— Если бы вы мне не объяснили, как проникнуть в эту потайную гостиную, — признавалась ей Мариэтта, когда они беседовали с глазу на глаз, — Элена до сих пор бы оставалась там и к этому времени, конечно, уже была бы мертва.

— Тогда я не жалею, что все же решилась открыть вам секрет Челано, хотя наша мать ужасно недовольна моим поступком.

— Мать? Но ведь она умерла, Лавиния.

Лавиния опустила взор на свои беспокойные руки.

— Нет, — глухо произнесла она, — в этом доме ее призрак будет жить вечно.

Следующим пожаловал Алессандро. Альвизе вкратце объяснил ему, что произошло, отправив с гонцом в Рим письмо для него, но теперь кардинал желал вникнуть во все детали. Выслушав все в подробном изложении, он поднялся с кресла и прошествовал к окну.

— Какая ужасная катастрофа. Что именно успело уйти за стены дворца?

Альвизе пнул ногой полусгоревшее бревно в камине.

— За стены дворца? Я думаю, ничего. Что касается прислуги, то они прекрасно научены держать язык за зубами, да и доктор не станет разглашать ничего. Я официально объявил о том, что смерть Филиппо произошла в результате несчастного случая, что, собственно говоря, и имело место. А какие обстоятельства сопутствовали этому, это, в конце концов, никого, кроме нас, не касается.

— А синьора Торризи? Она что, горит желанием доставить нам много хлопот?

— Синьора Торризи может поступать, как считает необходимым. Она располагает письменным признанием с подписью той, кого Филиппо заставил играть роль Элены, но, по-моему, это не входит в ее планы. Теперь, когда Элена стала вдовой, единственной заботой Мариэтты Торризи — избежать скандала, любого, поскольку это может лишь навредить Элене, которой и так достаточно пришлось испытать. — Альвизе подошел к окну и стал рядом с братом. — Чего я не могу понять, так это почему Филиппо в свое время не обратился к тебе за помощью в аннулировании этого брака.

Алессандро тяжело вздохнул:

— Он обращался, но я запретил и говорить об этом.

— Ах, вот оно что! — Альвизе удивленно поднял бровь и прислонился плечом к стене. — Меня озадачило и то, почему Филиппо так долго тянул с Эленой. Один из его людей доставлял ей регулярно еду, воду и все остальное, в чем она нуждалась. Я сам побывал в этой гостиной внизу и осмотрел все.

Кардинал, сжав руку в кулак, ударил по массивной раме окна.

— А вот это мне понятно! Просто у него не хватило духу быстро покончить со всем этим.

— Но с чего бы это? Филиппо ведь был не из впечатлительных.

— Все это так, но в нем всегда была какая-то слабость, которую он никогда не желал в себе признавать. — Алессандро отошел от окна. Бессмысленно было объяснять теорию о том, что любовь Филиппо к Элене была страшно запутанным чувством. — А что эта девушка, Бьянка, или как там ее, о которой ты писал мне? Где она сейчас?

— Пока остается здесь и помогает ухаживать за Эленой. У меня не вызывает сомнений, что Филиппо намеревался сразу же жениться на ней, как только освободится от Элены. Мне несколько раз приходилось видеть ее здесь, если случалось зайти к нему, и нетрудно было заметить, что он от этой девчонки без ума. Именно поэтому он и поселил ее во дворце.

— И ты описал все это и в письме к Пьетро?

— Да.

— Значит, все теперь будет зависеть от него, как только он прибудет сюда. Все решения отныне принимает он, но я только не могу в толк взять, как он станет разрываться между своей Падуей и Венецией. Филиппо был обязан сделать его своим преемником, если остался бы бездетным. Это было решено после той самой дуэли, когда наш младший братец вылечил его и спас ему глаз. А до тех пор в преемниках ходил ты.

— А меня нисколько не разочаровывает такой поворот событий. Вот уж чего мне меньше всего хотелось бы, так это взвалить на себя ответственность за дом и все обязанности, которые с собой несет сенаторское кресло. Но узнай бы об этом мать, она бы в гробу перевернулась.

Алессандро помрачнел.

— Ладно, хватит об этом. Где сейчас Элена? Я хочу видеть ее.

Когда они поднимались по лестнице, Алессандро с раздражением передавал ему события последних дней, связанные с его следованием из Рима в Венецию. Ему пришлось оказаться недалеко от расположения французских войск, и один офицер-француз придирчиво изучал его бумаги, желая убедиться, что он не шпион. Каким же унижением это было для Алессандро! Дойдя до спальни Элены, Альвизе оставил его у дверей.

Когда Алессандро подошел к постели Элены, он едва узнал в этой страшно исхудавшей, похожей на старуху женщине когда-то цветущую красавицу-жену Филиппо Челано. Несмотря на свою извечную спесь и холодную сдержанность, Алессандро все же не до конца утратил способность к сочувствию.

— Бедное дитя мое, — скорбно произнес он, возложив руку на лоб Элене.

Она грустно улыбнулась ему.

— Мне уже лучше, — прошептала она.

Преклонив колено у ее постели, он помолился за ее скорое выздоровление, а Мариэтта стала на колени с противоположной стороны. Закончив молиться, Алессандро встал, он благословил Элену, после чего отвел Мариэтту в сторону.

— Я очень тронут тем, что вы проявили такое участие в судьбе Элены и что это помогло избежать скандальных последствий. У меня нет сомнений в том, что Элена обязана вам своей жизнью.

— Я всего лишь одна из троих, кому она также обязана жизнью.

— Тем не менее это достойный конец вендетте.

— Вендетта не может так просто закончиться до тех пор, пока мой супруг, невинно осужденный, томится в застенках.

— Челано не имеют к этому никакого отношения.

— У меня на этот счет мнение совершенно противоположное, — твердо произнесла Мариэтта.

— Вы располагаете какими-нибудь доказательствами причастности Челано, кроме вашей веры в это?

— К несчастью, нет.

— В таком случае, бессмысленно распространяться на эту тему. — В голосе Алессандро появились ледяные нотки. — И посему советую вам оставить эту враждебность по отношению к Челано, приобретенную, несомненно, в результате вашей принадлежности к клану Торризи, и посвятить себя делам, более свойственным женщине. Ведь, если не ошибаюсь, у вас две дочери?

— А что, если бы у меня был бы еще и сын?

— Это, на ваше счастье, остается длявас лишь гипотетическим вопросом, поскольку в настоящее время я не осмелился бы оценить его жизнь и в один дукат. Покойный Филиппо никогда не внимал моим призывам к миру, и, к сожалению, есть и другие Челано, которые не потерпели бы возрождения дома Торризи. Похоже, что и Пьетро, будущий глава дома, не станет менять этот статус-кво. Как нынешнему главе дома, ему придется ломать голову и над более важными проблемами.

Его слова сильно охладили пыл Мариэтты.

Как только выдавалась возможность, Мариэтта прибегала к Ддрианне навестить детей. Однажды она с ужасом увидела, что кроватка Данило пуста. Где он? Ее никто ни о чем не предупреждал.

— Где Данило? — закричала она, стремительно обернувшись к Адрианне, которая вошла в комнату следом за ней.

— Успокойся, Франческа приезжала в Венецию погостить у своей свекрови и свекра. Уезжая домой, она забрала Данило. — Адрианна ласково положила руку на плечо Мариэтты. — Так надо, дорогая.

Мариэтта закрыла лицо ладонями.

Родственники семьи Челано отовсюду стали прибывать во дворец на похороны. Вначале всех приводило в смятение то, что во дворце находится одна из этих Торризи и ухаживает за больной женой Филиппо, но Алессандро тут же подавил все эти оппозиционные наскоки, хотя и не полностью — крытое недовольство продолжало тлеть, подобно горящему изнутри торфяному болоту. Общее мнение было таковым, что с прибытием Пьетро все уладится — он-де тут же отправит отсюда эту Торризи. А пока, хоть все родственники и носили траурную одежду, это отнюдь не мешало им насладиться радостью встречи друг с другом. Некоторые разместились под крышей Альвизе, несколько отдаленных ветвей нашли приют у Витале, в распоряжении которого находились лучшие в Венеции винные погреба, что в значительной мере смягчало неудовольствие от общения с этим шумливым и вздорным хозяином.

Бьянка шла через вестибюль дворца, когда слуги стали вносить багаж, и поняла, что прибыл кто-то еще из родственников Челано. Из вежливости она остановилась, чтобы приехавший не оказался бы перед необходимостью созерцать ее спину, и тут в дверях она увидела высокого, стройного, молодого человека, довольно симпатичного, с живыми карими глазами, дружелюбно взиравшими на мир из-под изогнутых бровей, красивой формы ртом, густыми темными волосами, которые, не собери их в пучок на затылке, непременно бы струились у него по плечам. Бьянка мгновенно узнала в нем представителя семьи Челано — в лице его было много общего с остальными братьями — еще до того, как он произнес эту фразу:

— Добрый день, синьорина. Я — Пьетро Челано.

Он тут же определил, кто она. Этот скромный, потупленный взгляд из-под длинных ресниц, румянец смущения, аккуратно причесанные волосы, наконец, красное платье Оспедале — все в ней выдавало ученицу из Пиета. Впрочем, это могло бы стать для него косвенным напоминанием о жене его брата Элене и о ее заточении, повлекшем за собой и гибель Филиппо. В общем, следовало быть настороже.

— Меня зовут Бьянка. Я флейтистка из школы Оспедале делла Пиета. — Она не желала подчеркивать свою близость к Челано. — А в настоящее время я ухаживаю за больной Эленой.

Он пдошел к ней поближе.

— Как она?

— Она тяжело больна.

— Надеюсь, я смогу ей помочь и облегчить ее страдания.

— Ее уже лечит хороший доктор. — Прозвучало это в тоне категорического отказа.

— Не сомневаюсь, — бросив взгляд на служанку, ожидавшую его, чтобы проводить в покои, он поклонился Бьянке. — Мы еще встретимся за ужином.

Она не стала извещать его о том, что ни она, ни Мариэтта не бывают за общим столом, а ужинают и обедают в небольшой гостиной, примыкающей к спальне Элены.

Через полчаса Пьетро, успев за это время принять ванну и переодеться с дороги, сидел у постели больной Элены. И хотя она не знала его, поскольку раньше они никогда не виделись, она встретила его улыбкой.

— Я — Пьетро, Элена.

— Вы приехали, чтобы навестить меня, — прошептала она слабым голосом. — Как мило. — Она снова закрыла глаза.

Он вопросительно посмотрел на сидевшую напротив Мариэтту. Подле нее уселась и Бьянка. Мариэтта отрицательно покачала головой, как бы говоря ему, что Элене ничего не известно о смерти Филиппо. Доктор Грасси запретил сообщать ей об этом.

И в этот момент Элена, судорожно глотнув, стала жадно ловить ртом воздух, все ее тело стали сотрясать судороги — приближался очередной приступ изматывающего кашля. Мариэтта вскочила на ноги, но Пьетро опередил ее и удерживал в своих руках, пока приступ не миновал. Затем, попросив Мариэтту усадить Элену чуть повыше, он извлек из кармана слуховую трубку и, приставив ее к груди, а потом к спине Элены, внимательно прослушал ее. Когда она снова улеглась на подушки, Пьетро какое-то время оставался стоять в раздумье. Мариэтта снова натянула покрывало на грудь Элены.

— С каких пор Элена страдает этим кашлем? — осведомился он.

— С тех пор, как вытащили из этой темницы, — несколько вызывающе ответила Мариэтта.

— В таком состоянии у нее в любой момент может остановиться сердце. Что она принимает? — Не дожидаясь ответа, он взял флакончик с лекарством, рекомендованным доктором де Грасси, который ему подала Бьянка. Вынув пробку, он понюхал содержимое.

— Это не поможет.

Он вышел из спальни и через несколько минут вернулся с каким-то золотистым порошком собственного приготовления, дал чайную ложку Элене.

— Давайте ей по столько же каждые три часа, — рекомендовал он Мариэтте и, повернувшись к Бьянке, добавил: — Вы ведь эксперт по части открывания окон, если я не ошибаюсь. Так что откройте-ка их сейчас. Пациентку не следует лишать воздуха.

Бьянка настороженным взглядом посмотрела на него.

— Что вы имеете в виду, называя меня экспертом?

Он подошёл к ней.

— Тут, кажется, никто не знает, куда запропастились ключи от той красной мраморной гостиной, что внизу, как раз в тот вечер, когда там разбился Филиппо. Мариэтте было не до того — она занималась Эленой, вероятно, кто-то запер его там и выбросил ключ. В воду, например. Как вы думаете, что, если бы пройтись по дну канала Гранде, их можно обнаружить или нет?

В глазах Бьянки вспыхнул недобрый огонек.

— Ведь вы знаете, что это была я, не так ли? Да, это я выбросила ключи. Я хотела запереть его в таком месте, откуда он уже никогда и никому не сможет причинить зла!

Мариэтта с озабоченным видом шагнула к ним.

— Все произошло в таком угаре!

— Уверен, что ничем иным объяснить это невозможно, — довольно равнодушно согласился он и, повернувшись, направился к двери, бросив через плечо, что скоро вернется.

Бьянка раскрыла окно, раздумывая, что же еще известно этому ясновидцу.

Пьетро зашел еще раз после обеда. И Мариэтта, и сестра Джаккомина без труда догадались по его виду, как беспокоило его состояние Элены. Измерив пульс, он распорядился, чтобы на лоб Элене положили влажную салфетку и постоянно меняли ее. Перед тем как отправиться спать, он еще раз побывал у них.

— Если Элене станет хуже, обязательно поднимите меня, — предупредил он Мариэтту.

Молодой доктор из Падуи как в воду смотрел — в два часа ночи за ним примчалась запыхавшаяся Бьянка и принялась трясти его за плечо.

— Проснитесь! Проснитесь! Элене очень плохо! Как бы она не умерла!

Поспешно встав с постели, Пьетро накинул халат и, захватив с собой саквояж, поспешил в спальню Элены. До самого утра они выбивались из сил, спасая измученную болезнью женщину.

— Она не хочет бороться! Не хочет выжить! — в сердцах воскликнул он однажды.

Перед самым рассветом Элене стало совсем плохо, можно было подумать, что вот-вот наступит конец. Мариэтта взяла ее тонкие похолодевшие руки в свои.

— Нет, Элена! Нет! Подумай о Елизавете! О Никколо! Они же ни разу не видели друг друга! Как ты можешь оставить их?

Сестра Джаккомина после этого еще долго вспоминала, что Элену спас горячий призыв Мариэтты, и она сама тоже свято в это верила. Что же касалось Пьетро, он видел в этом обычное стечение обстоятельств — просто пылкие слова Мариэтты по времени совпали с кризисом.

— То, что температура спала, ни в коей мере не значит, что она теперь вне опасности, — предостерег Пьетро Мариэтту от излишнего оптимизма вечером того же дня. — Всегда есть опасность рецидива. Ей необходим полный покой и тщательный уход.

— Мне бы хотелось пригласить сюда ее камеристку, которую совершенно безосновательно уволил Филиппо, — сказала Мариэтта, когда речь зашла о необходимости подменить ее.

— Это будет правильнее всего.

— Да, но в этом случае Бьянке придется возвратиться в Оспедале.

Он покачал головой.

— Мне бы хотелось, чтобы все оставались здесь до полного ее выздоровления.

Когда Бьянка услышала слова Пьетро, у нее возникло смешанное чувство. С одной стороны, ей хотелось ухаживать за Эленой, она не сомневалась, что здесь нуждались в ее помощи, но с другой — она жаждала покинуть этот ужасный дворец и была готова молиться, чтобы нога ее никогда больше не ступала на его порог.

В день похорон Пьетро объявил о своем намерении остаться во дворце. Он не имел привычки говорить громко или раздраженно, но это лишь способствовало росту уважения к нему и его авторитету. Прислуга тут же кидалась выполнять все его распоряжения — они прекрасно понимали, кто теперь этот молодой доктор из Падуи, но вскоре всем стало понятно, что он из совершенно другого теста, нежели остальные его братья и, в особенности, покойный Филиппо. Доктор Грасси, который был наслышан о достижениях Пьетро в области медицины, считал честью для себя следовать его рекомендациям в лечении Элены. После того как та стала принимать рекомендованные Пьетро снадобья, кашель почти прекратился, улучшился и сон. Травяные отвары стимулировали ее аппетит, и вскоре она уже могла есть легкую пищу. Бывало и так, что Пьетро самолично отправлялся на кухню и готовил что-нибудь для своей пациентки.

Мариэтта была убеждена, что Элена ничего, не могла помнить из того, как проходило ее спасение, но наступил день, когда она начала расспросы.

— Где Филиппо?

Мариэтта наклонилась к ней.

— Его больше нет.

— Он разбился насмерть?

— Полагают, что он упал во второй раз, и только после этого скончался.

Элена в ужасе закрыла глаза.

— Какой кошмар!

— Постарайся об этом не думать.

На другой день она спросила о Доменико.

— Почему он не приходит ко мне?

— Он не может прийти к тебе, — печально ответила Мариэтта. — Доменико все еще в тюрьме. Сегодня я послала ему письмо, в котором сообщила, что нахожусь здесь и ухаживаю за тобой.

— А как же документы? — Элена попыталась усесться. — В них все сказано. Я перечитала их, выучила чуть ли не наизусть. Ты должна показать их дожу!

Элена была так взволнована, что Мариэтте не сразу удалось успокоить ее.

— Ничего, не волнуйся, когда ты оправишься, мы все еще раз подробно обсудим.

Это несколько успокоило Элену, но Мариэтта видела, что ее подруга настроена решительно и не собирается удовлетвориться лишь ее заверениями.

Алессандро оставался в Венеции еще довольно долго, пока не обсудил с Пьетро все вопросы, связанные с его новым статусом. Перед тем как отправиться в Рим, у него состоялся разговор с Лавинией.

— Как тебе известно, — начал он, — завтра я отправляюсь.

Она безрадостно кивнула.

— И ты завезешь меня к матери по пути в Рим?

Он понял, что она имеет в виду.

— Твои обязанности в этом аспекте исчерпаны, Лавиния. Пьетро сделал мне одно хорошее предложение относительно того, как устроить твое будущее. Мы все помним, что в молодости ты хотела дать обет. Так вот, теперь еще не поздно. На окраине Рима есть один монастырь, расположенный в очень красивом и тихом месте. Монахини выращивают урожай на пропитание бедным и цветы, которые продают, раздавая нуждающимся вырученные деньги. Тебе не хотелось бы отправиться туда?

Ее лицо осветила радость, и от восхищения она была готова захлопать в ладоши.

— Неужели я смогу туда поехать, Алессандро? Неужели я уже никогда не вернусь в этот ненавистный мне дом?

— Нет, ты освободилась от него. В Рим мы поедем вместе.

— Ты знаешь, я ведь всегда любила работать в саду, Пьетро это известно, — с радостью говорила она, — но мать никогда не одобряла этого, ей не нравилось, что я копаюсь в земле, как простолюдины, и она запрещала мне.

— Значит, можешь сказать своей служанке, чтобы она начинала упаковывать все, что тебе необходимо взять с собой.

То, что Лавиния отправится в монастырь, было колоссальным утешением для Алессандро. На протяжении всего пути в Рим она беспрестанно болтала о том, как окапывать различные растения, как поливать цветы, подрезать кусты, как высевать семена, какие цветы она любила больше всего и какие овощи давали самый большой урожай. Алессандро понял, что все эти годы она не выпускала из рук книг по садоводству и огородничеству.

Если бы один только доктор де Грасси пользовал Элену, то ей пришлось бы провести в постели добрых несколько месяцев, но Пьетро однажды вдруг велел ей встать и усадил ее в мягкое кресло возле камина. Бьянка тут же набросила ей на ноги большой плед.

— Как приятно! — Улыбнулась ему Элена. — Я уж думала, что прикована к постели до конца дней своих.

— Но на сегодня достаточно десяти минут, а потом вы снова должны улечься в постель. — Пьетро сидел в кресле напротив, возложив руки на подлокотники, и ободряюще кивал ей. — Мы будем увеличивать время постепенно, чтобы вы не слишком уставали.

— Нет, нет, я не буду уставать, обещаю, — улыбнулась она. Когда Пьетро ушел по своим делам, она безмятежно положила голову на спинку.

— Какой милый человек! Вероятно, они и решили услать его подальше от себя, потому что у него такое же доброе сердце, как и у Лавинии.

Бьянка, кроме которой в комнате никого не было, промолчала.

Пока лишь Адрианну допустили навестить Элену, но когда она стала быстро поправляться, к ней начала приходить и Елизавета, которую приводила Адрианна. Эта идея принадлежала Мариэтте. Перед тем как Елизавета отправилась навестить Элену, Мариэтта объяснила девочке, что тогда возле Базилики была не она, но, судя по всему, это оказалось излишним. Едва Елизавета стала на пороге комнаты, где находилась Элена, и та улыбнулась ей, ребенок радостно бросился к ней, раскрывая на ходу объятия.

— Элена! Ты вернулась! Не уезжай больше никуда!

Готовая и плакать, и смеяться, Элена обняла и впервые с тех пор, как та была грудным ребенком, поцеловала свою родную дочь.

Между тем, в мире становилось неспокойно. Элена стала замечать по мере выздоровления, что пока она находилась в заточении и болела, круто изменилась политическая ситуация, и эти изменения продолжались и по сей день. Французы подписали перемирие с Австрией, и отношение генерала Бонапарта к Венеции с каждым днем становилось все более агрессивным. Элена с нетерпением ожидала возвращения Пьетро с первого в его жизни заседания Большого Совета. Как только он появился на пороге ее спальни, Бьянка, находившаяся при ней, сразу же оставила их наедине.

— Как все прошло? — нетерпеливо осведомилась Элена.

В ответ Пьетро спокойно улыбнулся и покачал головой.

— Я не в большом восторге от того, как вел себя дож на заседании. Это человек нервозный, обеспокоенный и нерешительный. В такое суровое время Венеции нужен человек волевой, настоящий лидер.

— Но дож — должность пожизненная.

— Тем больше оснований для сожаления. Республика сейчас в огромной опасности, и в последнее время эта опасность постоянно возрастает.

— Муж Мариэтты давно предупреждал об этом.

— Поэтому дом Торризи и рухнул, — сухо прокомментировал Пьетро.

Элена наклонилась к нему.

— Доменико был и остается верным патриотом, и никогда не был предателем! Он пал жертвой заговора Филиппо Челано, который сплел вокруг него сеть интриг и даже пошел на то, чтобы обзавестись за деньги лжесвидетелями. Именно поэтому Доменико и угодил в тюрьму.

Пьетро внимательно смотрел на нее несколько мгновений, прежде чем ответить на ее тираду.

— Пожалуйста, расскажите мне все, что вам об этом известно.

Когда она закончила, он спросил, сможет ли Мариэтта показать ему эти бумаги, так сильно пострадавшие от влажного воздуха гостиной, где она содержалась под замком.

— Да, думаю, что сможет. Ее приятель Себастьяно недавно вернул их ей, поскольку они совершенно непригодны для использования, даже если принимать во внимание, что я помню их почти слово в слово. Что еще я могла сделать для нее?

— У меня в Падуе есть один приятель. Он эксперт в деле расшифровки малоразборчивых документов. Он занимается, главным образом, древними рукописями, но я не вижу причины, почему бы ему не попытать счастья и с бумагами из шкафа Филиппо. Скажите, а те, которые вы положили взамен, как я понимаю, целы?

Элена заверила его, что скорее всего так и есть, и Пьетро, прежде чем отправиться спать, следуя указаниям Элены о местонахождении тайника, смог убедиться, что Филиппо так и не притрагивался к ним. Среди них Пьетро обнаружил несколько писем, которые были адресованы некоему Николо.

Мариэтта принесла Пьетро стопку бумаг, но, прежде чем вручить их ему, она решила задать один вопрос, на который ожидала прямого ответа.

— Какова ваша цель, если вы вдруг решили отправить эти документы на исследование? Вы действительно заинтересованны в том, чтобы восстановить доброе имя Торризи, которое в течение нескольких веков предавалось Челано анафеме или только желаете убедиться в том, что ваш брат виновен, а затем уничтожить документы?

Он нисколько не был оскорблен ее прямотой, скорее, даже наоборот.

— Если ваш муж был несправедливо обвинен в результате тайной акции Челано, то мой моральный долг — выяснить, как обстояло дело в действительности, чего бы это ни стоило.

Она поверила ему. С самой первой встречи Мариэтта поняла, что Пьетро — белая ворона в семье Челано, он не отягощен косными традициями рода в отличие от остальных его представителей.

— Если вы сумеете доказать абсолютную невиновность моего мужа, я буду вам вечно благодарна, И еще одно. Если я скажу вам, что вендетта до сих пор жива?

— В таком случае, я отвечу, что у вас есть сын. И что вы скрываете его в весьма надежном месте.

Она кивнула.

— А вы можете мне гарантировать его безопасность со своей стороны?

Пьетро постучал пальцем по стопке бумаг, которую он держал в руках.

— Если это поможет нам установить истину, у меня окажется козырь, который не перебить никому. И я обрету возможность объявить, что вендетта прекращена, так как представитель имени Челано, а именно Филиппо, скомпрометировал род, несправедливо обвинив Доменико Торризи, в результате чего тот был ошибочно осужден на длительный срок. Лишь тогда восстановится спокойствие и порядок, а ваш сын окажется в безопасности.

— Вы — хороший человек, Пьетро! — воскликнула растроганная Мариэтта.

Пьетро отправил документы в Падую срочным курьером, и Элена очень обрадовалась, когда узнала об этом.

— А кто такой Николо? — полюбопытствовал он во время их беседы.

Элена вспыхнула.

— Человек, которого когда-то я очень любила. У меня была такая странная привычка писать ему письма, которые я никогда не отправляла.

— Одно из таких писем было датировано днем незадолго до того, как Филиппо заточил вас. Не он ли отец Елизаветы?

Ее глаза округлились.

— С чего вы взяли?

— В тот вечер, когда мы чуть было не потеряли вас, Мариэтта предприняла попытку убедить вас не умирать, поскольку Николо и Елизавета никогда друг друга не видели. — Пьетро стоял, уперевшись руками в спинку кресла и смотрел на нее. — Да и мне самому приходилось пару раз видеть девочку. Елизавета очень на вас похожа, вполне естественно, что и у меня могли возникнуть подобные мысли. Вчера Мариэтта спрашивала моего разрешения остаться во дворце на какое-то время. Я тогда еще подумал, что она пожелает взять сюда с собой и детей, по крайней мере, она упомянула об одном ребенке. Теперь я понимаю, что она просто хотела дать вам возможность пообщаться со своей родной дочерью.

— Я отдала ее Мариэтте, — сдавленно прошептала Элена. — Я просто не могла видеть ее, и…

— Возможно, теперь Мариэтта сможет отдать ее вам, поскольку Филиппо умер.

Элена приложила ладони к лицу.

— Нет, я не вправе принять от нее такой дар.

Чтобы дать ей прийти в себя, Пьетро взял кресло за спинку и, не спеша придвинув его, уселся поближе.

— А Никколо был женат?

Она махнула рукой.

— Нет, но сейчас-то уже наверняка. Столько времени прошло.

Пьетро выслушал ее историю как человек, привыкший к чужим исповедям и способный проникнуться к ним вниманием. Когда она закончила свой рассказ, упомянув о том, что Никколо взял с нее обещание непременно найти способ связаться с ним, как только сможет, он ободряюще кивнул.

— Так почему бы не написать ему теперь? Я сам прослежу, чтобы письмо отправили с надежной почтой.

Если бы Пьетро был уверен, что все рассказанное Эленой было не больше, чем сиюминутной интрижкой, он никогда не стал бы давать ей такого совета. Сколько же пришлось перенести этой милой красивой женщине, которую стали передавать из рук в руки совсем молодую и совершенно неискушенную в жизненных вопросах, словно какую-то вещицу, и, в конце концов, против ее воли выдали замуж! Она была вынуждена расстаться со своей новорожденной дочерью, и та росла под присмотром хоть добрых и отзывчивых, но все же чужих ей людей и, что самое главное, не подозревала о том, кто ее настоящая мать. Если хоть частица чего-то хорошего была сейчас доступна Элене, то его святая обязанность оказать ей в этом содействие. Альтруистическое желание Мариэтты хотя бы на время вручить ей Елизавету говорило о том, что и она, ее лучшая подруга, понимала, что теперь доя Элены подошло время получить то, в чем ее так обделила несправедливая судьба.

Хотя предложение Пьетро оставалось в силе и Элена понимала, что он искренне вызвался ей помочь, она не стала ничего предпринимать в этом направлении, решив не писать Никколо. Она очень изменилась и постарела, у нее испортилась фигура, словом, уже давно она не была той красавицей, что пленила когда-то сердце Никколо. Да и заточение, как и последующая болезнь, не прошли для нее бесследно. Хотя внутренне она чувствовала себя твердой, уверенной в себе, как никогда, ее физическое состояние оставляло желать лучшего. Мысли ее перенеслись на Доменико. Даже если восторжествует справедливость и невиновность Доменико на основе тех документов, которые она передала Пьетро, будет доказана, что дальше? Как Мариэтта и Доменико будут заново по кускам собирать их разбитую жизнь и начинать все сначала? Ведь и он не остался прежним, он тоже изменился, точно так же, как изменилась и Мариэтта, став личностью нового типа, человеком, у которого развилась коммерческая жилка, давшая ей возможность обеспечивать себя и своих детей самой.

Особенно быстро Элена шла на поправку, когда во Дворце появлялась Елизавета. Вид радостной играющей девочки, невинные веселые шутки, которыми они обменивались, ее счастливая улыбка — все это давало Элене ощущение полного и безмятежного счастья. В промежутке между их встречами Элена отдыхала, спала, и девочка в сопровождении няни отправлялась куда-нибудь поиграть, например, в библиотеку, где сестра Джаккомина по-прежнему, теперь уже по указанию Пьетро, сидела за составлением каталога.

Мария Фонди была восстановлена в своей должности и вернулась во дворец в качестве камеристки Элены, как и раньше. Теперь, когда Элена не требовала столь интенсивного ухода, как прежде, Мариэтта могла какое-то время проводить в лавке и давать уроки Лукреции. По ночам Мариэтта или монахиня по очереди спали на раскладной кровати, установленной в спальне Элены, потому что та довольно часто просыпалась от кошмарных сновидений, сводившихся, в основном, к тому, что она вновь оказывалась в розовой гостиной под замком, и в отчаянии колотила в дверь, умоляя, чтобы ее выпустили. Просыпаясь после таких снов, она нуждалась в ком-то из близких, кто мог ее успокоить.

— Мама мне сказала, что и ты, и она — вы обе мои мамы, — однажды утром заявила Элене Елизавета. — Так же, как вы обе — крестные Бьянке. Поэтому я буду звать тебя мама Элена.

Элена, растроганная почти до слез, взяла лицо девочки в ладони и поцеловала.

Когда Мариэтта, наконец, смогла вернуться домой, она на некоторое время оставила Елизавету в палаццо Челано. И теперь девочку окружили таким вниманием, какого она не видела дома, где у Мариэтты была еще и Мелина, да и дети Адрианны. Лавка масок и мастерская по-прежнему процветали. Мариэтта была очень довольна тем, как шли дела в музыкальном отделе. Недавно осуществилась заветная мечта Леонардо — по соседству с магазином освободилось помещение, и теперь он мог разместить там магазин музыкальных инструментов.

В то время как сестра Джаккомина вполне могла совмещать работу в библиотеке и уход за Эленой, Бьянке было нужно возвращаться в Оспедале. Это решение принял Пьетро.

— Девушка должна возобновить свои занятия музыкой, — как-то сказал он Мариэтте, и та согласилась, Снова в голове у Бьянки все перемешалось. У нее больше не было охоты оставаться во дворце, но за последнее время она совершенно охладела к флейте. За очень короткий период в ее жизни произошли огромные изменения, потребовавшие от нее переосмысления своего места в этом мире. Вероятно, ей все же следовало отправиться назад в Оспедале.

Перед тем как Бьянке настала пора возвращаться, у них с Пьетро состоялся разговор с глазу на глаз.

— Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что дворец — далеко не лучшее место для вас. Могу лишь догадываться, насколько вам неприятны ассоциации, им вызываемые, но поверьте — здесь никогда не бывать подобного тому, что произошло. Мне нисколько не легче в этих стенах, чем вам. — Он сделал выразительный жест руками. — Не желаю вести эту пустую беспутную жизнь, в которой имеются лишь небольшие вкрапления серьезной деятельности, как заседания в Зале Большого Совета. Никакой я не государственный деятель, и не стремлюсь в верха. Мои таланты проявляются в другой области — я призван быть врачом, и медицина для меня — все! И посему палаццо Челано будет закрыт до тех пор, пока я буду находиться в Падуе, где у меня госпиталь.

— К чему вы все это мне говорите? — спросила она, хотя прекрасно понимала, к чему.

— Потому что я хочу, чтобы ты воспринимала все правильно, в особенности то, почему я отсылаю тебя назад в Оспедале. — Пьетро впервые обратился к ней на ты.

Во дворец прибыли сестра Сильвия, которая должна была препроводить Бьянку в Оспедале делла Пиета. Когда здание школы выступило перед ними в сиреневой дымке раннего утра и их гондола спустя пять минут причалила у знакомых ступеней, Бьянка воспринимала все совершенно по-иному. Теперь она чувствовала, что это место ждало ее все это время.

Миновал уже почти месяц с тех пор, как Бьянка вернулась в стены Оспедале, и в один из апрельских дней в территориальные воды Венецианской республики зашло французское патрульное судно, якобы для того, чтобы укрыться в бухте от шторма. Обстановка была в те времена весьма напряженная, под стать отношениям между Безмятежнейшей из Республик и Францией, тем более фатальным оказалось принятое командиром венецианского форта решение дать по кораблю несколько предупредительных выстрелов. Один из венецианских кораблей, находившийся поблизости, тоже решил не отстать и открыл огонь по французам, в результате несколько французских моряков были убиты, а корабль препровожден в порт под охраной. Тех же, кто сумел уцелеть, без долгих разговоров бросили за решетку.

Инцидент был подобен искре, попавшей в бочку с порохом. Наполеон Бонапарт пришел в ярость. Венецианские дипломаты, прибывшие для того, чтобы уладить последствия этого досадного происшествия, подверглись яростным его нападкам вплоть до оскорбительной нецензурной брани в адрес Венецианской республики и стоящих во главе ее. Наполеон размахивал кулаками перед их лицами.

— Я буду Атиллой, царем гуннов для Венеции! — грозил он.

Доставленные членами дипломатической делегации требования заставили дожа побледнеть и перетрусить. Полная его несостоятельность принимать адекватные ситуации решения, робость и нерешительность высшего лица в республике повергла в аналогичное состояние и членов Сената. Пьетро, побывавший на экстренном заседании Сената, был поражен совершеннейшим отсутствием всякой инициативы. Он попытался что-то говорить, но услышан не был. Поползли слухи. Уже стали говорить о том, что французские войска вот-вот вступят маршем в Венецию.

Ранним утром первого дня мая Пьетро вызвали в Зал Большого Совета, чтобы как сенатору ознакомиться с последним ультиматумом, предъявленным дожу французами за день до этого. Он был поражен большим количеством отсутствующих сенаторов — многие из них уже ночью успели покинуть Венецию, почуяв, что в воздухе запахло грозой. Когда дож в своем корно и традиционных роскошных одеяниях вошел в зал, на его лице были слезы. Едва веря собственным ушам, Пьетро услышал, как тот объявил о том, что французские пушки уже нацелены на город с материка, и необозримое число сухопутных войск сосредоточилось вблизи залива. Французы требовали, чтобы эти войска были доставлены на венецианских кораблях под командованием опять-таки французов в стратегически важные точки по всему городу. Иными словами, это был призыв сдаться.

Когда дож призывал всех отдать свои голоса за принятие этих требований, снаружи уже донеслись орудийные залпы. Сенаторы, тут же поспешно проголосовав, стали буквально разбегаться. Остались лишь немногие, включая Пьетро и Себастьяно.

Срывавшимся от волнения голосом дож Венеции произнес последние свои слова в истории Венецианской республики.

— Самая Безмятежнейшая из Республик Венеция прекращает свое существование в качестве политической единицы!

Пьетро и остальные сенаторы поклонились, когда дож проходил перед ними, смотря прямо перед собой, не поворачивая головы. Дойдя до своих личных апартаментов, он снял с головы позолоченный корно и подал его своему слуге.

— Это больше не понадобится никогда.

Пьетро, выйдя из дворца, задержался, подставив лицо утреннему солнцу, и понял, что сейчас в последний раз спустится по этим ступенькам, чтобы никогда больше по ним не подняться. За все тысячу триста лет, прошедшие со времен ее основания, Венеция еще ни разу не оказывалась под сапогом победителя. Великая морская держава прошлого, чьи несметные богатства были предметом вечной зависти соседей, разрушила сама себя до основания своим гедонизмом и расточительством, все более и более скатываясь к упадку и превращаясь в декадентскую олигархию, которая теперь лопнула и сорвалась вниз, как перезрелый плод с ветки. Оставалось лишь ждать французов, которые, подобно рою, налетят на нее. Славная, не сравнимая ни с чем эра подошла к концу.

Французы быстро оккупировали город. Барнаботти, годами и десятилетиями затаившие недовольство и даже злобу на правящую знать, что, впрочем, отнюдь не мешало им паразитировать на их великодушии, встречали оккупантов, как братьев. Большинство же венецианцев познали горькое и унизительное чувство стыда от сознания того, что их Безмятежнейшая сдается на милость французов без единого выстрела. Многие собирались группами и готовы были взяться за оружие вместе с теми, кто имел доступ в Арсенал, но очень скоро убедились, что уже поздно что-либо предпринимать.

А Мариэтте предстояло познакомиться с несколько иными покупателями, валом повалившими в ее лавку. Французские офицеры напропалую флиртовали с ней, приглашали на ужин, в театр и куда угодно, традиционные развлечения еще продолжались в осажденном городе, но она всем неизменно отвечала отказом. Они дюжинами покупали маски, чтобы тут же отослать их своим женам и возлюбленным домой. Эти люди вызывали у Мариэтты глубокую неприязнь, в них она видела разрушителей всего того, на чем зиждилась Венеция. Их дикие, необузданные манеры поражали славившихся своей утонченностью венецианцев. Они могли привязывать своих лошадей к колоннам Дворца дожей, а в самой колоннаде громоздились бесчисленные тюки сена и кучами лежал конский помет. На площади Сан-Марко было посажено Дерево Свободы — вовсю шла подготовка к Троицыну дню. Ярко-красный фригийский колпак — символ Французской революции и нового режима Франции гордо увенчивал это дерево. Золотая Книга, где перечислялись все знатные фамилии, уже была уничтожена, поскольку представитель военного командования Бонапарта в Венеции с молниеносной быстротой выполнял его приказы. Некоторые из великолепных произведений живописи, скульптуры, рукописи и другие бесценные сокровища по официальному распоряжению военных властей спешно готовили для погрузки на суда и отправке во Францию.

Единственную добрую весть сообщила ей Лукреция, забежавшая к ней в лавку.

— Синьора Торризи! Я только что своими ушами слышала! Все политические заключенные вот-вот будут выпущены на свободу военным комендантом города!

Мариэтта в этот момент обслуживала покупателя. Едва услышав это, не считая, швырнула ему большую горсть монет в качестве сдачи и в чем была, выбежала из лавки, без шляпы и с маской в руке. Она пыталась нанять гондолу, но все они, казалось, были оккупированы, как и весь город, весело гогочущими французскими военными.

Она побежала через мост Риальто, по пути бросив маску. Люди оборачивались и провожали ее недоуменными взглядами — красивая женщина с развевавшимися на ветру роскошными темно-рыжими волосами стремглав неслась по набережным, ничего и никого не видя перед собой. Когда ей не удалось найти гонодолу и у Рива дель Карбон, она, отчаявшись, побежала по переулку, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, прислоняясь к стенам. В конце концов, она добежала до площади Сан-Марко, с Пьяцетты прошла через главный вход во Дворец дожей и затем направилась на самый верх, туда, где располагались двери камер. Там было уже много народу, и она, довольно немилосердно расталкивая всех, сумела пробраться сквозь толпу, когда несколько человек с бледными лицами, радостно улыбаясь и приветственно махая руками, выходили из застенков. Она сразу же догадалась, что это были те, кого недавно обвинили во франкофилии, и здесь же стали происходить восторженные объятия, поцелуи, сопровождавшиеся похвалами в адрес новой власти.

Она подумала, что Доменико вышел отсюда в числе самых первых, и они разминулись. Тут ей попался на глаза капитан Зено, она громко стала звать его.

— Капитан Зено! Подождите, прошу вас!

Услышав ее, он повернулся и, сделав несколько шагов к ней, сокрушенно покачал головой.

— Не надо было вам сюда приходить, синьора!

— Куда отправился Доменико? Он что, сел в гондолу?

— Я не могу передать вам, как я расстроен, но комендант города не позволил освободить его.

— Почему?! — Голос ее сорвался на крик.

— Он, видите ли, презирает предателей. Поскольку ваш муж попал сюда не потому, что предпринимал какие-то действия, могущие пойти на пользу Франции, он утверждает, что Доменико должен оставаться в тюрьме.

Мариэтта почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, и стала падать — капитан Зено подхватил ее.

Организованные французами празднества на Троицын день состоялись в Венеции и сопровождались торжественной процессией, во главе которой двигались французские войска. В составе колонны шли венецианские дети с цветами, поющие, и танцующие, было очень много представителей Барнаботти с маленькими трехцветными флажками — новым флагом Франции. Вокруг Дерева Свободы танцевали, к ним присоединился и бывший дож, снявший свои традиционные одежды и запросто кружившийся вместе с толпой, будто рядовой венецианец. Но это очень походило на пир во время чумы — подавляющее большинство венецианцев были в ужасе от того, что происходит. Они стали свидетелями одного из самых трагичных дней в истории Венецианской республики. Всем казалось, что это сон, что завтра они откроют глаза, и их город будет снова жить привычной жизнью, и никаких французов не будет.

Но все это было далеко от действительности. В Венецию пожаловал сам генерал Бонапарт. Он стоял в окружении группы офицеров, низкорослый, коренастый, одетый в форму, и созерцал золото и мозаику фасада Базилики, затем медленно повернулся и стал созерцать пышность церемонии, происходившей на площади.

— Это самая изысканная гостиная в Европе! — в восхищении заявил он.

Венецианцы, пока еще не пережившие главного события, которое должно было окончательно развеять их иллюзии и окончательно убедить их в том, что они оказались под сапогом победителя, стали, наконец, его свидетелями — с Базилики снимали квадригу позолоченных бронзовых коней, возвышавшуюся на ее фасаде с середины двенадцатого столетия. Когда их погрузили на большие повозки и отвезли в порт, чтобы на кораблях отправить во Францию, у всех возникло чувство, что их родной город обезглавлен.

В день, когда была осуществлена эта позорная церемония, к Мариэтте зашел Пьетро. Она временно закрыла магазин, потому что военный комендант Венеции по приказу Бонапарта объявил об отмене и запрете традиционного карнавала. Было запрещено и ношение масок. Пьетро застал Мариэтту и ее продавцов за упаковкой масок и выставлением вместо них в витринах музыкальных инструментов.

— Раз мне теперь нельзя держать магазин, продавая маски, буду продавать музыкальные инструменты. Хорошо хоть я вовремя догадалась заняться продажей и их, — делилась с ним Мариэтта своими заботами.

— Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, — предложил он, рассказав о том, свидетелем чего он только что стал у Базилики.

Мариэтта провела его в гостиную наверху.

— Что же еще произошло? — поинтересовалась она, когда они уселись, наперед зная, что ничего хорошего он ей сообщить не мог.

— Ко мне вернулись те документы, которые я отсылал в Падую.

— Только, пожалуйста, не говорите мне сейчас, что все напрасно, — умоляющим голосом произнесла она.

— Нет, нет, все как раз наоборот. Хоть все буквы и слова выцвели и расплылись, моему приятелю удалось изготовить довольно точную копию их и установить, что было написано. Из того, что я отослал ему, ясно, что оригинал этих документов был в руках Маурицио. Словом, все именно так, как мне говорила Элена. Ни в каком заговоре против республики Доменико не участвовал, как вы меня и убеждали. В этих бумагах полный отчет о вынашиваемых планах, о взятках лжесвидетелям и так далее.

Если бы Мариэтта заметила хоть малейший признак того, что он доволен этим результатом, она, несомненно, не стала бы скрывать и свою радость. Но его лицо оставалось мрачным. Значит, что-то было не так.

— Вот как! — сдержанно произнесла она.

— Получив все эти доказательсва, я тут же отправился с ними к французскому военному коменданту, но он отказался принять меня. Потом неоднократно пытался добиться встречи с генералом Бонапартом, поскольку тот очень любит распинаться о справедливости для простых людей, но меня информировали о том, что генерал занят и не дает никаких интервью. Тогда я вручил эти документы при свидетелях сопровождавшим его офицерам, попросив о том, чтобы они попали к нему до того, как он покинет Венецию, но из этого тоже ничего не получилось. Сомневаюсь, что об этом ему вообще было доложено.

Мариэтта была ошеломлена и испугана тем, что такие решительные попытки были встречены буквально в штыки. В ее глазах читалась обреченность.

— Я лишь могу благодарить вас за то, что вы попытались так много сделать для Доменико.

— Есть еще одно, что я могу сделать. Я оплатил издание брошюр, которые с завтрашнего утра могут уже пойти по рукам в Венеции. В них в общих чертах черным по белому описываются основные уловки Филиппо и говорится, что Доменико Торризи осужден ошибочно. Кроме того, там можно прочитать и мое извинение от лица главы дома Челано перед домом Торризи за такую бесстыдную акцию в отношении честного человека. Будет опубликовано мое распоряжение о том, что вендетта отныне и навсегда прекращена, и теперь между двумя родами устанавливаются дружеские отношения. Пример покажем мы с Доменико, и продолжит его наследник — Данило.

Мариэтта не смогла произнести ни слова из-за душивших ее слез.

— Для Доменико нет и никогда не было ничего важнее, чем то, что его доброе имя будет восстановлено и его сын станет законным наследником. Он никогда не желал амнистии, это бы только оплело его паутиной лживых домыслов. А теперь, даже если французы и откажутся его выпустить, вся Венеция узнает правду.

— Завтра эти брошюры будут розданы каждому из членов нового муниципального совета, когда те соберутся на встречу во Дворце герцога. И они сумеют довести до сведения французского коменданта их содержание, так что рано складывать оружие, еще не все потеряно.

Но все оказалось обречено на провал. Новый муниципальный совет имел право решать лишь мелкие дела, основные вопросы в единоличном порядке решались военным комендантом города. Питая глухую подозрительность ко всему прежнему, венецианскому, он усматривал в высказываниях членов муниципального совета вызов себе и его полномочиям. А поскольку все это было связано с членом знатного венецианского рода, в свое время выступавшим против подрыва мощи Венеции, за возрождение ее былой славы и могущества, в этом легко было усмотреть скрытые попытки добиться власти и, тем самым, подорвать французские законы и порядки, по которым отныне должна жить Венеция. И вопрос о Доменико Торризи был вычеркнут из повестки дня.

Мариэтта поняла, что все ее попытки и усилия друзей добиться оправдания супруга окончательно обречены на неудачу. Кроме того, раздраженный настойчивостью ходатаев, французский полковник пошел еще дальше — он запретил для заключенного Торризи все привилегии, включая получение и отправку писем. А капитан Зено, пытавшийся протестовать, был смещен со своего поста, но все же успел передать Доменико одну из этих брошюр.

Первым выходом в свет Элены было посещение ее добрых друзей на Калле делла Мадонна. Был приглашен также и Пьетро. Адрианна и Мариэтта решили организовать небольшое торжество по поводу выздоровления Элены. Несмотря на то, что эти радости были омрачены продолжавшимся заключением Доменико, Мариэтта тоже решила позволить себе повеселиться, будучи уверенной, что ее Доменико был бы только рад. У этого торжества был и еще один повод: указ Пьетро давал возможность вернуть Данило домой в Венецию, и в этот вечер оба близнеца крутились вокруг Мариэтты, то и дело хватая маму за юбку.

— Добро пожаловать снова к нам! — радостно воскликнула Адрианна, когда они с Леонардо обнимали и целовали Элену. Пьетро тоже был здесь желанным гостем. Всем очень хотелось лично поздравить Элену и пожелать ей счастья, но первой из всех детей к ней бросилась Елизавета и стала обнимать ее и осыпать поцелуями. Наконец, очередь дошла и до обеих сестер-монахинь — они также были приглашены сюда на этот вечер. В стороне от веселой суматохи Пьетро, медленно повернув голову, посмотрел на Бьянку, и их взгляды встретились.

— Как твои дела, Бьянка?

— Существую, — после недолгой паузы ответила она. — Больше это никак не назовешь.

— Это скоро изменится.

Между ними за весь вечер состоялся лишь этот короткий диалог, но ни он, ни она не забыли эти слова. Все присутствующие уселись за большой стол, покрытый лучшей скатертью, на которой была выставлена лучшая посуда семьи Савони. Леонардо проявил себя пракрасным хозяином, гостеприимным, веселым, хлебосольным, звучало много тостов за здоровье Элены и Пьетро, кроме того, был произнесен особый тост за отсутствовавшего здесь Доменико. Говорили о французской оккупации, строили планы на будущее, хотя для этого не было особых оснований, о делах. Леонардо пел дифирамбы Мариэтте, которая своей идеей продавать музыкальные инструменты спасла лавку Савони от разорения. Рынок масок переживал страшный упадок — туристов больше не было, а это обстоятельство, равно как и декрет Бонапарта об отмене карнавала и запрете ношения масок, пустило почти всех торговцев ими по миру.

Для трех бывших воспитанниц Оспедале и Бьянки этот вечер стал своего рода обновлением прежних дружеских связей. Дружба их прошла через тяжелые испытания и, закалившись в них, стала еще крепче. Но у всех было по-разному. Адрианна, например, хоть была лишь отчасти затронута невзгодами, выпавшими на долю ее подруг, душой никогда себя от них не отделяла — их невзгоды были и ее невзгодами.

Каждый из детей приготовил Элене маленький подарок, и после пиршества все направились в гостиную, где подарки были торжественно представлены, стали раздаваться возгласы радости и восхищения. Ее обступили дети, желавшие объяснить, что изображает тот или иной предмет, или как вышивать вот эти узорчики, каким образом можно вырезать такой рисунок. Когда восторги улеглись, Леонардо сделал подношение Элене от лица взрослой части гостей. Выйдя на середину гостиной и церемонно поклонившись, он протянул ей плоский деревянный ящичек.

— Пусть это вернет в твою жизнь музыку и счастье!

Элена уже догадалась, что находится в этой коробочке. Откинув крышку, она увидела новую флейту. Все принялись аплодировать и наперебой упрашивать ее сыграть что-нибудь. Радостно улыбаясь, она поднесла инструмент к губам, изящные пальцы ее заплясали по отверстиям, и все узнали мелодию любимой песенки о Коломбине и тут же стали ей подпевать. Бьянка, которая пришла сюда со своим инструментом, ненадолго вышла и вскоре вернулась тоже с флейтой в руках и стала подыгрывать Элене.

Вечер выдался теплый, и на пути домой, сидя вместе с Пьетро в гондоле, Элена обмахивалась веером, подаренным Елизаветой; гондольер стал исполнять вдруг нечто странное: слова песни открыто осуждали теперешние чужеземные порядки, по которым вынуждена была жить теперь их Венеция.

Они вполголоса разговаривали, и Пьетро — вот уж воистину человек щедрый — предложил ей принять от него в дар дом где-нибудь на Рива делли Скьявонни, что позволило бы ей быть ближе к своим прежним друзьям из Оспедале делла Пиета, пообещав также весьма солидную сумму на ее содержание. Она была несказанно благодарна ему, поскольку он угадал ее желание как можно скорее распрощаться с палаццо Челано, который навсегда останется в ее памяти, как символ горя, ужаса, притеснений и унижения. Если она будет жить в новых условиях, то сможет брать с собой на концерты в оспедале и Елизавету.

Через незанавешенное окно Элена бросила печальный взгляд на палаццо Манунты, где она впервые увидела Марко. С тех пор ей не раз приходилось танцевать в его огромных залах. Теперь же этот дворец занимал какой-то испанский гранд. Сколько друзей из знатнейших фамилий покинули Венецию! Может быть, даже навсегда.

— Посмотрите, Элена! Видите вон там вдалеке эти корабли? — с горечью указал Пьетро на два больших судна под трехцветными французскими флагами и спешившие отовсюду к ним лодки, груженные самыми разными ценностями. — Скоро ведь вообще ничего не останется. Представляете, они сняли и увезли панель кисти Веронезе с потолка Большого зала во Дворце герцога, и монастырь Сан-Джорджио тоже был разграблен. Новый комендант-француз, который неделю назад вступил в должность, сменив своего предшественника, весьма педантично относится ко всему, что представляет собой более или менее значительную ценность. Он привез сюда с собой целую свору экспертов для оценки произведений искусства.

Элена лишь покачала головой. Что она могла сказать? Что вообще можно было сказать, если даже Буччинторо, великолепная баржа дожа Венеции, символ Империи, где Мариэтта пела на празднике Обручения с Морем, практически растаскивалась. От нее отдирали буквально куски, изукрашенные орнаментом, и сжигали средь бела дня прямо на площадях города, чтобы выплавить из них золото. Великолепное судно постепенно превращалось в пепел. Заключительным актом этой драмы явилось то, что французы на буксире подтянули все, что осталось от баржи, подальше в залив, по иронии судьбы как раз на то место, где дож некогда бросал в воду обручальное кольцо, и поставили ее там на якорь, превратив баржу в сторожевое судно.

— А вы не собираетесь сходить к этому вновь назначенному коменданту по делу Доменико? — спросила его Элена.

— Я уже побывал у него. Его адъютант тут же, не успел я и рта раскрыть, проинформировал меня о том, что дело Торризи закрыто и закрыто навечно.

— Мариэтта знает об этом?

— Мне было страшно тяжело, но я вынужден был ей сообщить, когда мы уходили от Савони. Французы видят в нем опасного врага.

Казалось, призывам судьбы сохранять мужество не суждено кончиться. Когда Элена вместе с Пьетро поднимались по главной лестнице палаццо Челано, она ни о чем другом, как о страданиях Мариэтты, не могла думать. Навстречу ей вышел слуга.

— Вас желает видеть один синьор, он в Гобеленовой гостиной.

— Неужели? — искренне удивилась Элена. — Кто же это?

— Он назвался синьором Контарини.

Ахнув, Элена с мольбой посмотрела на Пьетро и невольно вцепилась ему в рукав.

— Это вы написали Николо? Потому что я ему не писала!

— Нет, я ни за что бы не стал предпринимать подобную акцию, не посоветовавшись с вами.

Не помня себя от волнения, почти бегом, Элена бросилась через вестибюль и, оказавшись перед высокими двойными дверями, в нерешительности остановилась. Но потом ей пришло в голову, что Николо мог слышать ее торопливые шажки по мрамору пола, и, действительно, одна из дверей открылась. Перед ней стоял Николо. Он улыбнулся ей, и все ее страхи и сомнения улетучились в один миг.

— Элена! Я приехал в Венецию за тобой. Мы вместе поедем во Флоренцию, — произнес он таким тоном, как будто и не было этих долгих страшных лет.

Позже, когда они сидели за ужином, Николо объяснил ей, что весть о смерти главы одного из самых влиятельных домов Венеции разнеслась повсюду, несмотря на политические события, готовые затмить собою вообще все.

— Я ждал, что ты напишешь мне, Элена.

— Я не могла решиться даже на это. Я была уверена, что ты женат, но, даже если и не женат, мне кажется, мое заточение, о котором я тебе говорила, наложило на меня слишком сильный отпечаток, чтобы тебе захотелось взять меня в жены.

— Ты просто недооцениваешь себя. Не вижу я в тебе никаких перемен и никогда не смогу увидеть их. Где ты хочешь, чтобы была свадьба? Здесь или во Флоренции?

— Во Флоренции. Я хочу уехать из Венеции.

— Значит, завтра мы и отправимся туда, дорогая.

Единственным, что утаила от него Элена, было то, что у них есть ребенок. Она опасалась, что он настоит, чтобы взять Елизавету с собой, а это будет еще одним потрясением для истерзанной бедами души Мариэтты. Вот во Флоренции она ему обязательно расскажет. Тогда Елизавета сможет приехать к ним в гости, и со временем она ей все объяснит, когда девочка станет старше. Когда Елизавета пожелает жить с ними, если пожелает, конечно, право решать будет принадлежать ей самой.

Элена и Николо подняли бокалы и улыбнулись друг другу, он положил на ее ладонь обручальное кольцо.

— За наше будущее, Элена. И за то, чтобы мы никогда больше не расставались.

В ту ночь Мариэтту лишило сна сообщение Пьетро. Нет, она не сдастся. Ворочаясь на подушках, она постоянно поправляла их, не смыкая глаз и не находя покоя. Видимо, придется самой идти к этому новому коменданту.

Она оперлась локтем на подушку и зажгла свечу на ночном столике у кровати. Потом долго лежала, невидящим взглядом уставясь в пространство и размышляя о том, что ей делать и с чего начать. Поговаривали, что этот новый комендант был падок до симпатичных женщин, и в его обществе постоянно появлялась одна из самых богатейших куртизанок Венеции. «Как знать, — подумалось Мариэтте, — если удастся получить доступ во Дворец дожей, может, мои шансы быть выслушанной будут несравненно выше, чем у любого мужчины?»

Встав с постели, Мариэтта взяла свечу и подошла к туалетному столику. Усевшись перед зеркалом, она стала внимательно изучать свое отражение. Комплименты и взгляды знакомых и не очень знакомых мужчин убеждали ее в том, что она в свои тридцать четыре года все еще оставалась привлекательной женщиной. Собрав волосы в пучок и бросив еще один оценивающий взгляд в зеркало, она прикидывала, какая прическа должна украсить ее завтра утром. Второй, не менее важной проблемой, был выбор наряда. Поспешно встав, она принялась открывать коробки и коробочки, перебирать платья, висевшие в, шкафу. Ей нужно было завтра не просто хорошо одеться, а хорошо выглядеть в глазах человека, возможно, находившегося во власти экстравагантных вкусов, которого, может быть, просто тошнило от всякого рода традиций и норм. Но самое главное было не переусердствовать — ведь это ее последний золотой дукат, которому предстояло лечь на стол и обязательно выиграть.

Она решила остановить свой выбор на одном из платьев, которое выглядело по последней моде, но не по причине его новизны, сшито оно было довольно давно, а потому, что проявившийся в ней уже давно, еще в Оспедале, дар портнихи и даже модистки позволил ей переделывать некоторые из своих нарядов, приводя их в полное соответствие с прихотями моды, царившими в Венеции сейчас. В нем Мариэтта уже предприняла несколько пробных и весьма успешных выходов в оперу, куда ее по-прежнему приглашали и чета Дандоло и другие хорошие знакомые. А вот шляпа к этому платью должна иметь другие ленты — этот цвет никак не сочетаем ся с цветом платья. Мариэтта извлекла корзину, где хранились принадлежности для шитья, и заметила среди наперстков, булавок, катушек с нитками и прежние, напомнившие ей далекое детство мотки золотистых и серебряных тесемок, бусины — все то, что теперь уже было не нужно, как не была нужна и сама мастерская масок. Здесь было множество плюмажей, мотков кружевных лент, всего чего угодно. Она взяла, что было необходимо ей для того, чтобы подготовить шляпку к завтрашнему ответственному визиту. Покончив с этим, она не спешила ложиться, подошла к комоду и выдвинула один из ящиков. В нем, помимо ее шкатулки с драгоценностями, лежала и еще одна, обтянутая бархатом. В ней находилась та самая позолоченная маска, в которой был Доменико, когда она впервые увидела его.

Подняв крышку, Мариэтта с нежностью посмотрела на нее. Ей удалось тайком вынести ее из Дворца, в тот день, когда арестовали Доменико. После их свадьбы Доменико довольно часто надевал ее, а потом вдруг перестал, что укрепило ее первоначальную догадку: маска была подарком его первой жены, и подарком со смыслом. Эта маска навсегда осталась в его памяти вместе с памятью о его нежно любимой Анджеле, так рано покинувшей его, и память эта была для него чем-то глубоко личным, с чем он не мог делиться ни с кем, даже с Мариэттой.

Она медленно провела пальцами по сиявшей золотом поверхности, вспоминая тот день, когда вот эта самая маска, тогда только что покрытая золотом, лежала в этой же шкатулке. Какое же странное чувство охватило ее тогда! Странное и никогда ранее не испытанное ощущение! Откуда ей, двенадцатилетней девчонке, знать тогда, какую роль сыграет в ее жизни этот позолоченный слепок мужественного лика, который много лет спустя станет самым дорогим в ее жизни? Видимо, судьбе было угодно, чтобы она снова обратилась к этой маске, коль близился момент взять на себя миссию столь же важную и Полную драматизма, сулившую и ей, и Доменико большие перемены, как и те, что привели ее в Венецию в тот теперь уже далекий день.

Когда Мариэтта, наконец, закрыла крышку шкатулки и водворила ее на место, она почувствовала, что теперь может лечь и уснуть на те несколько часов, которые оставались ей перед решающим броском.