Книга: Жемчужина Авиньона
Назад: Глава четвертая
Дальше: Глава шестая

Глава пятая

Авиньон, Франция, 1152 год.

 

Катарина сидела за вышиванием, накладывая стежок за стежком, и тщетно пыталась избавиться от раздражения, которое вызывала у нее эта бессмысленная, по ее мнению, работа. Серебряная игла ее тетушки Матильды мелькала над вышивкой со скоростью, нимало не уступающей той, с которой двигался ее язык. Тетка болтала, не умолкая ни на минуту. Катарине казалось, что на свете нет предмета, который Матильде не хотелось бы обсудить, и что она решила сделать это именно сегодня.
— Ты не представляешь себе, Маргарита, какое благотворное влияние окажет на Катарину пребывание при дворе, — сказала Матильда, меняя тему разговора с легкостью искусного жонглера, подбрасывающего в воздух множество предметов одновременно.
Катарина вонзила иглу в плотную ткань и сжала зубы. Хуже бесконечной болтовни тетушки Матильды могло быть только одно — когда предметом обсуждения становилась сама Катарина.
— Она же совершенно не имеет представления о таких важных персонах, как королевская семья, — продолжала Матильда с энтузиазмом, — и ей еще очень многому надо научиться, верно, дорогая? — Матильда похлопала Катарину по коленке и пододвинулась поближе, чтобы посмотреть, что та успела сделать. На лице тетки появилось выражение неудовольствия.
— Катарина, дорогая, — раздраженно сказала она, — стежки должны быть, по крайней мере, вдвое меньше. Все святые угодники, вместе взятые, не смогут спасти твою вышивку, если на ней будут такие огромные стежки.
Катарина молча кивнула, сдержав язвительный ответ, вертевшийся у нее на языке. Оставив иглу в шитье, она потянулась за маленькими серебряными ножницами, торчащими из маленькой сумочки, висевшей у нее на поясе. Тяжело вздохнув, она принялась отпарывать стежки, на которые убила уже добрых два часа.
— Лучше бы ты заставляла Катарину побольше практиковаться в вышивке, чем позволяла Бернару портить ей руки этими глупыми буквами и цифрами, Маргарита.
— Я доверяю Бернару, Матильда, — спокойно ответила ей сестра. — Не думаю, что есть нужда напоминать тебе, что Бернар — кузен Людовика. Может, мы здесь, в Авиньоне, живем и не так, как семья короля, но кровь Катарины достаточно благородна, чтобы держаться при дворе с достоинством и не смущаться.
Матильда хихикнула и расплылась в лучезарной улыбке, в которой, однако, совсем не было тепла.
— Я вовсе не хотела сказать, что Катарина или кто другой из вашей семьи недостаточно благородны для королевского двора. Но есть же и другие вещи, Маргарита, ты не можешь отрицать этого. Твои дети имеют весьма отдаленное представление о том, как вести себя в обществе, а Катарине скоро отправляться в Страсбург. От нее будут ждать благородных манер.
— Катарина легко справится с любыми трудностями, — твердо сказала Маргарита и нежно улыбнулась любимой дочери. — Мы будем гордиться ей. Думаю, и барон не найдет в ней изъяна, я не сомневаюсь в этом.
Катарина поднесла вышивку к лицу, как бы желая поближе рассмотреть стежок, и спрятала за ней улыбку, увидев, как ее тетка надулась и сердито уставилась в пол. Она, было, замолчала, но извечное желание говорить победило, и она сменила тему.
— Знаешь, когда я уезжала из Парижа, то слышала, что в Страсбурге не все спокойно. С того дня, как король Конрад отправился с Людовиком в Святую Землю, там постоянно происходят какие-то бунты. В борьбу между баронами вовлекаются и простолюдины, — как бы вспомнив что-то, она повернулась к Катарине. — Во имя всего святого, Катарина, я надеюсь, что с твоим бароном все благополучно.
— Я тоже надеюсь на это, тетушка, — согласно кивнула Катарина, вставляя яркую малиновую нитку в иглу и завязывая на конце узелок. Она покрутила нить в пальцах. Цвет был точно такой же, как на крестах крестоносцев, и мысли Катарины унеслись туда, где бывали довольно часто. Слишком часто, по мнению ее матери. Не стараясь, впрочем, избавиться от них, Катарина задумалась над своей вышивкой.
Судя по доходившим до нее слухам, Конрад был сейчас на пути домой из Иерусалима, а Людовик VII вернулся еще в прошлом году, остановившись по пути в Авиньоне, чтобы проведать своего кузена и осмотреть недавно построенный мост через Рону. Однако Хью все еще оставался в Святой Земле. Катарина зашла настолько далеко, что спросила короля о нем. И хотя мать впоследствии и отчитала ее за бесцеремонность, ответ Людовика порадовал девушку. Хью достиг больших успехов, слава о нем шла по всей Святой Земле, однако король ничего не сказал по поводу его возвращения домой.
Ее мысли были прерваны стуком в дверь, и секундой позже в комнату вошел Мишель.
— Мадам де Трай, — обратился он к Маргарите, кивнув седеющей головой, — прибыли крестоносцы.
Катарина смотрела, как ее мать не спеша, отложила рукоделие. В отличие от дочери, Маргарита никогда не позволяла себе спешить или суетиться. Как ни старалась Катарина подражать ей в походке, движениях, жестах, у нее ничего не получалось. Эмоции захлестывали ее целиком, и она ничего не могла с собой поделать. Сейчас она так же, как мать, степенно отложила вышивку и не спеша, вышла из комнаты. Никто бы не сказал, что в душе у нее в эти секунды бушевала буря. Вместе с матерью, тетушкой Матильдой и младшей сестрой Анелиной Катарина спустилась вниз и вышла во двор. На протяжении всего пути сердце билось у нее в груди подобно боевому барабану. Она не переставала твердить себе, что уже сотни раз Мишель объявлял о прибытии крестоносцев, но Хью среди них так и не было, а она так надеялась, так мечтала вновь увидеть его.
Холодный осенний ветер раздувал складки ее плаща и развевал рыжие волосы. Отбросив их с лица, Катарина всмотрелась в рыцарей, которые уже спешились и ожидали, когда хозяйка замка окажет им свое гостеприимство. Сердце ее мгновенно упало, так как среди них не было никого, кто своим ростом и статью походил бы на Хью. Эти рыцари, хотя и благородного вида, были все небольшого роста. У одного из-под шлема выбивались волосы соломенного цвета, двое других были темноволосыми.
Пока мать обменивалась с рыцарями любезностями, Катарина встретилась взглядом с одним из них. Тот вежливо улыбнулся, и она ответила ему грустной улыбкой.
— Катарина, — окликнула ее мать, — мсье Жофрею надо почистить кольчугу и приготовить ванну. Ты проследишь за этим?
Катарина кивнула и вновь улыбнулась молодому рыцарю:
— Если вы последуете за мной, мсье Жофрей, я прослежу, чтобы у вас было все необходимое. В Авиньоне уважают желания гостей.
— Ах, мадемуазель де Трай, любые знаки внимания вдвойне приятнее, когда они исходят от вас.
Катарина проводила рыцаря в дом и отвела его в комнаты, где обычно жили останавливающиеся у них рыцари. Многое изменилось с тех пор, как Хью и Теренс въехали на подъемный мост Авиньонского замка, однако они были первыми рыцарями, оказавшимися в Авиньоне за два года, прошедшие со времени начала крестового похода. Теперь же, после того, как был построен новый мост через Рону, а папа в своем письме сообщил, что он надеется на строительство в Авиньоне собора, крестоносцы были частыми гостями в замке.
Они приезжали дюжинами, иногда сотнями.
Когда их сопровождали паломники, двор замка был весь заполнен, к тому же всех этих людей надо было кормить в течение нескольких недель. Однако чаще всего рыцари приходили отрядами не более полудюжины в сопровождении нескольких слуг. Часто с ними были рабы — варвары. Это были те люди, для которых остаться в Святой Земле означало верную смерть. Эти отряды приходили в Авиньон почти каждую неделю. Все эти люди шли домой, и каждый раз Катарина надеялась, что среди них она увидит Хью Вунэ.
И снова его не оказалось среди приехавших рыцарей.
Катарина и молодой рыцарь шли по галерее над Большим Холлом, когда юноша обратился к ней:
— Я прошу вас, моя госпожа, позволить мне быть вашим рыцарем. В тот миг, когда я увидел вас, в сердце моем запылала любовь, которой я не знал доселе.
Катарина улыбнулась и начала готовить все для ванны.
— Я весьма благодарна вам, мсье, но, к сожалению, это невозможно. Я помолвлена и вскоре должна буду ехать к своему суженому.
— Не может быть! — вскричал Жофрей Уинфри, схватившись за грудь, как будто сердце его могло выскочить оттуда. — Госпожа, позвольте хоть прочитать поэму, которую я написал, она так полно выражает мои чувства.
Катарина смущенно улыбнулась, не прерывая, впрочем, своих приготовлений. Как же много изменилось за те четыре года, что прошли со времени отъезда Хью, подумала она.
— Мсье Жофрей, — попробовала она сменить тему разговора, — как вам понравился Авиньонский мост?
Вне себя от счастья оттого, что эта ошеломительная красавица вообще отвечает на его речи, юноша снова прижал руку к груди:
— Мадемуазель де Трай, мосты, подобные этому, я видел только в Константинополе. Ваш мост можно считать чудом в этой части света.
Она согласно кивнула:
— Этот мост построен по чертежам византийца.
— А-а, тогда понятно, почему что-то восточное появилось здесь, во Франции.
Добавив в воду немного бальзама и несколько капель смягчающего кожу ромашкового масла, Катарина жестом показала рыцарю, что он может погружаться в воду.
— Мост изменил нашу жизнь, — сказала она, протягивая ему морскую губку и кусок мыла. — До того, как его построили, гости редко приезжали в Авиньон, но теперь… некоторые приезжают с севера, только чтобы взглянуть на мост, а также в надежде встретиться с рыцарями, которые подобно вам возвращаются из Святой Земли. Но больше всего мы, конечно, видим крестоносцев. Прибывают ли они из Константинополя сушей или морем, им удобнее всего пересечь Рону здесь, а наш замок дает приют всем, кто в нем нуждается.
— Конечно, — оживленно подхватил Жофрей, — когда мы планировали наш маршрут, то учитывали, что нам захочется увидеть красоты Авиньона.
— Красоты Авиньона? — удивленно переспросила Катарина, поливая теплой водой голову рыцаря. — Я знаю одну — это мост, а каковы же другие?
— Неужели вы ничего не знаете о том, что говорят о вас, — моя госпожа?
Катарина удивленно подняла брови:
— О нас, живущих в Авиньоне?
Юноша повернулся лицом к Катарине и схватил ее руку. Прижимая ее к своей мокрой груди, он пристально всмотрелся Катарине в глаза.
— Не об Авиньоне, моя госпожа, не о мосте, не об этом прекрасном замке, возвышающемся над рекой, — воскликнул он и продолжал, по-прежнему крепко сжимая ее руку. — О вас, моя прекрасная госпожа. О вас менестрели слагают песни. Вас они называют авиньонским чудом.
— Обо мне? — Катарина изумленно посмотрела юному рыцарю в глаза, затем тряхнула головой и рассмеялась. — Хотела бы я знать, что это за менестрель, который решился сыграть со мной такую глупую шутку.
— Шутку?! — вскричал рыцарь. — Клянусь вам, он виноват только в том, что не сумел найти слов, чтобы должным образом описать вашу неземную красоту.
От переполнявших его чувств юный рыцарь едва не выпрыгнул из ванны. Продолжая держать Катарину за руку, он ближе привлек ее к себе.
— Госпожа, вас сравнивают с рубином, сверкающим в лучах солнца, но вы гораздо прекраснее. Послушайте поэму, которую я сочинил по пути сюда, и позвольте мне быть вашим рыцарем.
Катарина мягко высвободила свою руку и, смущенно откашлявшись, отвернулась, чтобы взять турецкое полотенце.
— Мсье, — сказала она тихо, — я польщена тем, что вы изъявили желание стать моим рыцарем, но…
— У вас уже есть рыцарь, моя госпожа?
Она улыбнулась.
— Нет.
— Тогда я буду умолять вас, пока вы не сжалитесь надо мной, и ваше сердце смягчится.
— Я не могу запретить вам пытаться.
Он улыбнулся, как ребенок, этой маленькой победе, и вылез из воды.
— Вы долго были в Константинополе? — решила заговорить на более безопасную тему Катарина.
— Полтора года.
— А как долго вы пробыли в Святой Земле? Сражались ли вы за Эдессу? — раскладывая его штаны и тунику на кровати, она задала вопрос, давно уже готовый сорваться с ее языка. — Слышали ли вы о рыцаре по имени Хью Вунэ?
Польщенный тем, что может быть ей чем-то полезен, Жофрей поспешил удовлетворить ее любопытство.
— Конечно, я знаю о Вунэ. Он — живая легенда, величайший из тамплиеров.
— Так вы знаете его?
— Нет, я не встречался с ним, так как он живет в Иерусалиме, а я ни разу не уезжал из Константинополя.
Катарина постаралась скрыть свое разочарование и начала расспрашивать молодого рыцаря о его приключениях. Как жаль, что он не встречал Хью, не знает, жив он или нет, болен или здоров. Она вежливо слушала рассказы Жофрея, пытаясь узнать еще что-то новое о том мире, который Хью описывал ей в своих письмах.
День клонился к вечеру, и когда она покинула покои рыцаря, замок кипел приготовлениями к ужину. Катарина шла по коридору, вдыхая запах жареного мяса. Она была голодна. Однако следовало переодеться, чтобы сесть за стол во всей своей красе. Вернувшись в свою комнату, она надела синюю юбку с подходящими по цвету кожаными туфлями. Поверх юбки была надета расшитая серебром туника с вышитыми на ней голубой и зеленой нитью сценами охоты.
Разделив волосы на две части, Катарина половину заплела в толстую косу, уложив ее вокруг головы наподобие короны, и заколола серебряной заколкой, украшенной огромным изумрудом и необработанными сапфирами. Оставшиеся волосы она распустила по плечам, позволив им спадать каскадом до пояса. Примерив, было вуаль, она все же не стала надевать ее. Достав из маленького сундучка массивную золотую цепь, она надела ее на шею. Теперь она чувствовала, что готова выйти к ужину. Голод вновь напомнил о себе, и она спустилась вниз.
Маргарита де Трай позаботилась, чтобы ужин был обильным и мог удовлетворить любой вкус. На столе было в достатке меда и пива, изысканный аромат источали запеченная говядина, дикие утки, свежая рыба и дюжина перепелов, зажаренных на вертеле. Были поданы и драгоценные деликатесы, привезенные рыцарями из Константинополя и преподнесенные ими хозяевам в благодарность за гостеприимство. Финики и засахаренный миндаль были сервированы в половинках свежесорванных, истекающих соком груш. Дымились огромные горшки с рисом, сваренным с имбирем и темной, пряной гвоздикой. Только что испеченный хлеб был еще горячим.
Пирожные с корицей и вино были поданы на десерт, тогда же перед гостями выступил и приглашенный менестрель. Он начал с комических куплетов, сопровождаемых акробатическими трюками и фокусами, а затем убавил звук своей мандолины и запел о героях крестовых походов. Он пел о красотах Константинополя и о странной, чужой тишине Святой Земли. Он пел о сражениях и о воинах, умирающих вдали от своих возлюбленных.
Катарина молча смотрела в серебряный кубок, наблюдая, как темный мед отражает дрожащий свет факелов, в изобилии горевших на стенах Большого Холла. Молодой рыцарь, сидевший рядом с ней, зачарованно следил за каждым ее движением, как влюбленный пастушок, но Катарина не замечала его, слушая грустный тенор менестреля.

 

В пустыне, солнцем опаленной,
Я долг свой выполню священный.
Вручив себя деснице Божьей,
Я жду того, что суждено.
Одну мечту в душе лелею —
Увидеть ту, что всех милее.
Крест на броне моей алеет,
А сердце, что болит под нею —
Лишь для тебя стучит оно.

 

Жофрей наклонился к ней, пытаясь коснуться ее руки, готовый вновь разразиться любовным признанием, но Катарина не стала ждать его излияний. Она быстро встала, сказав негромко:
— Боюсь, я слишком много съела сегодня. Прошу извинить меня, добрый рыцарь, но я вынуждена покинуть вас.
Жофрей вскочил на ноги, лоб его озабоченно нахмурился.
— Мадемуазель Катарина, если вам нехорошо, прошу вас оказать мне честь и позволить проводить вас в ваши покои. Женщины — такие слабые создания. Боюсь, я виноват, что не проследил за тем, как вы едите.
— Нет, нет, — покачала головой Катарина, — вы слишком добры. Просто день сегодня был слишком беспокойным, мне необходимо отдохнуть, и к утру все будет в порядке, — прежде чем он успел возразить, Катарина высвободила руку, которую тот крепко сжимал, и быстро пошла по направлению к лестнице. Скосив на полпути глаза, чтобы удостовериться, что не в меру пылкий рыцарь не последовал за ней, она поднялась по лестнице, но когда шум застолья затих в отдалении, девушка повернула в сторону, противоположную той, где находились ее покои.
Она совершенно не думала, куда идет, а ноги сами несли ее, пока Катарина не оказалась высоко на парапете центральной башни. Ночь была ясной и тихой, Катарина всей грудью вдохнула воздух, напоенный ароматами осеннего равноденствия. Зябко поежившись, она обхватила себя руками и запрокинула голову, позволяя ветерку пробежаться своими прохладными пальцами по лицу и шее. Ущербная луна низко висела в осеннем небе, освещая своим неверным светом белый камень Авиньонского замка.
Катарина подошла к одному из зубцов и оперлась на него. Внизу, между вековых сосен, серебряной лентой извивалась Рона. Она величаво несла свои воды после жаркого, засушливого лета, нисколько не напоминая ту ревущую, бурлящую водоворотами реку, какой она была каждую весну.
Мысли Катарины унеслись в недалекое будущее, к ожидающим ее переменам. Вскоре ей предстоит покинуть родной дом, она будет жить в новом месте, выйдет замуж, родит много детей и станет такой же, как ее мать — безмятежной и степенной. И в то же время Катарина чувствовала, что какие бы внешние перемены ни случились с ней, в глубине души она, подобно столь любимой ею Роне, останется такой же, как и сейчас, пылкой и обуреваемой страстями. Как странно, подумала она, что в этом меняющемся мире есть вещи, которые не меняются.
Вдруг Катарине показалось, что в густой чаще далеко внизу мелькнул огонек. Она всмотрелась вдаль, и уж было решила, что зрение подвело ее, как огонек, а вернее, отблеск, сверкнул вновь. Она подумала, что это лунный свет отражается от чего-то светлого. Но может, это какой-то ночной хищник вышел на охоту? А если это человек, человек в серебристых доспехах?
Прошло несколько мгновений, и Катарина убедилась, что ее догадка оказалась верной, это действительно был человек, точнее, всадник, скачущий во весь опор к замку, сверкая кольчугой в лунном свете. Вот он выехал на опушку и снова скрылся в тени. Наконец, он выехал из леса на открытое пространство перед замком, и Катарина изо всех сил всматривалась в него, боясь, что это видение может исчезнуть так же внезапно, как и появилось.
Волосы его серебрились в лунном свете, спадая на широкие, квадратные плечи. Катарина смотрела на него, не дыша, боясь шелохнуться, пытаясь разглядеть в темноте его движения и жесты, несмотря на то, что всадник находился еще достаточно далеко. В густом сумраке ночи его лошадь казалась черной, но Катарина напомнила себе, что сейчас любая темная масть показалась бы черной. Лошадь остановилась у ворот замка, и всадник прокричал что-то, поднеся ко рту сложенную рупором ладонь, немного подождал и крикнул еще раз. Ответа не последовало. Раздосадованный рыцарь пришпорил коня, и тот поднялся на дыбы и забил копытами.
Он крикнул еще один раз и, проведя рукой по волосам, запрокинул голову, посмотрел вверх. Сначала он не заметил Катарину, замершую на своем месте, на парапете башни, и она вдруг почувствовала какое-то напряжение, повисшее в воздухе. Странное чувство охватило ее, она вдруг ощутила уверенность, хотя для этого не было никаких причин.
И вдруг, не видя ясно лица всадника, она разглядела широкую улыбку, расплывшуюся на нем. Рука в стальной перчатке медленно опустилась на луку седла.
— По-прежнему подглядываешь за людьми, Катарина? — звучный голос, который она не слышала уже много лет, заставил ее сердце бешено заколотиться в груди. — Похоже, ты так и не избавилась от этой привычки. Давай, малышка, спустись и открой мне, нам нужна помощь. Теренс тяжело болен, и я опасаюсь за его жизнь.
Назад: Глава четвертая
Дальше: Глава шестая