Оглушительный звон прямо над ухом вырвал меня из спасительного забытья. Я рывком села в постели и со всего маху шарахнула по кнопке будильника, словно расправляясь с гигантским назойливым комаром. Проклятый механизм захлебнулся собственным визгом, и я снова рухнула на подушки. Сердце бешено колотилось, перед глазами плыли оранжевые круги. Я зажмурилась и осторожно перевернулась на бок. Каждое движение отдавалось в висках тяжелым гулом набатного колокола; казалось, все мое существо состоит из огромной головы, до краев заполненной тупой болью, стыдом и обидой. Я провела языком по пересохшим губам — безумно хотелось пить, противный привкус во рту определенно свидетельствовал о вчерашних излишествах.

Теперь все мои помыслы сосредоточились на кране в ванной. Он представлялся таким же прекрасным и далеким, как мираж, привидевшийся путнику, затерянному в самом центре пустыни Гоби. Преодолев нелегкий маршрут, я открыла дверь ванной и зажмурилась от яркого света. Неужели Люсиль так и не научится пользоваться выключателем? Вероятно, надежды нет — ведь сейчас ей уже шестнадцать! Впрочем, мне повезло хотя бы в одном — она явно уже убежала в школу, оставив без свидетелей одно из самых мерзких пробуждений в моей жизни.

Я протянула руку к хромированному источнику живительной влаги, и ее ледяная струя заставила меня на минуту забыть обо всем.

Я пила до тех пор, пока зубы не стало ломить от холода, потом намочила край полотенца и приложила его ко лбу. Лицо онемело, но вместе с тем притупилась и боль, терзавшая мою бедную голову.

Я подняла глаза — из зеркала, висевшего над раковиной, бессмысленно таращилось мало привлекательное сорокалетнее существо (смею надеяться, что до сих пор в свои тридцать пять я не тянула больше, чем на тридцать) со скорбно опущенными уголками бесцветного рта. Землисто-серый цвет лица выгодно оттенял черные круги под глазами, победно достигавшие подбородка. А может растеклась не смытая вчера вечером тушь? Я ухватилась за эту утешительную догадку, будто она могла разом разрешить все, навалившиеся на меня, проблемы.

На самом деле проблема была только одна, но ее вполне хватало для того, чтобы придти в полное отчаянье. То, что еще от меня осталось, присело на скользкий бортик ванны и тихонечко заскулило, спрятав лицо в сухой конец полотенца.

Весь вчерашний вечер (наш последний вечер с Симоном) прошел под знаком подготовки к будущему путешествию.

Вишневый «седан» Симона перевозил нас от одного магазина к другому, упорно преодолевая уличные заторы и покорно ожидая хозяина на с трудом найденном месте для парковки. Тем временем мы, а точнее — я, опустошали прилавки со спортивным инвентарем и косметикой, пляжными принадлежностями и одеждой для летнего отдыха.

Проторчав битый час в магазине для рыболовов и придирчиво изучив десятки спиннингов и удилищ (словно мы отправлялись на необитаемый остров, где нам предстояло месяц питаться только рыбой), Симон и пяти минут не мог выдержать примерки голубых джинсов, которые неимоверно трудно было подобрать на его очень высокий рост. Хождение по магазинам явно не доставляло ему удовольствия, как впрочем и мне. Но только не в этот раз! Голоса продавщиц, уговаривавших упиравшегося «месье» послушаться советов «мадам», находили в моем сердце сладостный отклик. Я позволила себе расслабиться и представить себя на месте жены Симона, делающей необходимые покупки в предвкушении принадлежащего ей по праву, неворованного летнего пляжного счастья.

Мы с Симоном были вместе уже три месяца, и я чувствовала, что начинаю слишком к нему привязываться. Это было опасно прежде всего для меня, и я всеми силами гнала от себя бесплодные мечты и ненужные мысли. Я заранее решила, что прощу ему все: телефонную ложь жене в своем присутствии, рассказы об успехах и шалостях нежно любимых детей (троих!) и стремление выскользнуть незамеченным из подъезда дома, где мы снимали квартиру для встреч два-три раза в неделю. Я вполне могла гордиться своим олимпийским спокойствием и абсолютной ненавязчивостью. В конце концов, мужчины и женщины общаются друг с другом, чтобы получать удовольствие, а его ничего не стоит испортить. Мне почти удавалось не думать о Симоне, когда мы были врозь, и спокойно ждать его телефонных звонков, не бросаясь со всех ног к дребезжащему аппарату.

Три недели вдвоем на берегу моря казались мне заслуженной наградой за образцовое поведение. Все складывалось более чем удачно — Симон, якобы, уезжал по делам фирмы, у меня начинался отпуск, а у моей дочери Люси — школьные каникулы, и ее уже ждала бабушка, живущая под Медоном.

Беготня по магазинам после беспокойного рабочего для так вымотала меня, что я едва дождалась окончания ужина в пригородном ресторане. Но проститься с Симоном, минуя традиционный финал наших совместных вечеров, было просто немыслимо. Если бы мы могли вместе вернуться к себе, к нам домой… Я безжалостно отогнала мечты, достойные шестнадцатилетней девочки (моей дочери!).

Стараясь казаться бодрой и полной сил, я едва дотащилась до широкой тахты, составлявшей почти единственный предмет обстановки нашей с Симоном однокомнатной квартирки. Я откинулась на подушки, прикрыв глаза (только бы не заснуть!). Симон неторопливо разделся и вытянулся рядом со мной. Я почувствовала его руку у себя на груди — она была нетороплива, но уверенна и настойчива. Это прикосновение снимало усталость, пробуждая к жизни совсем другие ощущения.

Никогда не удавалось вспомнить, как Симон меня раздевал. Это происходило само собой, как и все последующее. Все было так естественно, что мое сознание не могло выделить какие-то конкретные детали. Собственно, я и не пыталась этого делать. Что может быть глупее попытки препарировать счастье?

Потом мы лежали рядом и молча курили. У нас уже успели сложиться маленькие традиции, я знала: вот сейчас Симон повернет голову и попросит рассказать сказку, как лет десять назад меня о том же просила Люси. Но его побуждения были совершенно иными — песни и сказки интересовали Симона как фольклориста-руссиста. Я имела возможность ему помочь, будучи внучкой собственной бабушки, эмигрировавшей из России в 1.918 году. Все мое детство проходило под аккомпанемент печальных песен и порой жутковатых сказочек, услышанных ею в свою очередь от деревенской няни. Нас с Симоном и познакомили-то три месяца назад под предлогом его увлечения национальным фольклором. Он писал серьезное исследование, и я немного гордилась своей причастностью к его работе.

— Расскажи сказку, — Симон положил голову мне на плечо, и я заговорила, стараясь подражать неторопливой бабушкиной интонации.

— … Вот и сказке конец! — Я потянулась за пепельницей и смахнула со стула горшок с каким-то колючим растением.

Пришлось вылезти из постели и срочно заняться уборкой. Выметая землю и черепки, я увидела на полу микрофон. Подобный предмет был совершенно неуместен в этой комнате, я удивленно проследила глазами за шнуром, конец которого терялся где-то под тахтой. Любопытство заставило меня опуститься на колени и заглянуть туда, посветив зажигалкой.

Открытие совершенно ошеломило меня — черный шнур был вставлен в гнездо магнитофона. Я вытащила его и нажала на кнопку воспроизведения, предварительно отмотав пленку к началу.

Минут пять я ровным счетом ничего не могла разобрать — все заглушали шум и шорох неопределенного происхождения. Я сгорала от желания продемонстрировать Симону свою потрясающую находку, но поняла, что придется потерпеть — он вышел из комнаты и теперь засел в ванной, судя по шуму льющейся из крана воды.

Звуки на магнитной ленте стали несколько отчетливей. Я слышала тяжелое дыхание, какой-то скрип, вздохи и стоны. На минуту воцарилась полная тишина, которую вдруг прервал голос Симона. Он попросил передать ему сигареты, и чей-то противный хриплый голос (мой!) ответил ему банальной любезностью.

Потом из динамика полилась русская речь. Если бы я знала заранее, как манерно и претенциозно звучит мой голос! Щеки горели, кровь толчками билась в висках. Так вот зачем я ему нужна! Я представила согнутую спину Симона, проскользнувшего в дверь квартиры впереди меня, вопреки общепринятым правилам вежливости. Я всего на минуту замешкалась в дверях, снимая плащ и пристраивая его на вешалку, но этого оказалось достаточно, чтобы влезть под кровать и нажать на кнопку этой «адской машины»!

Я вскочила и с размаху пнула металлическое чудовище, извергавшее на меня потоки моих же собственных слов. Жгучая боль пронзила меня, родившись в стопе и парализовав щиколотку и колено. «Не забывайте надеть кованый сапог на ту ногу, которой собираетесь расколошматить магнитофон, на котором ваш любовник имеет обыкновение записывать ваши нежные вздохи и прочие глупости!» — этот ценный совет сам сформулировался в мозгу и заставил меня истерически расхохотаться. Идиотский смех перешел в сдавленное рыдание, и я начала беспорядочно натягивать на себя одежду, кучей сброшенную в единственное кресло.

Мне удалось выскочить из квартиры до того, как Симон вышел из ванной. Слава Богу! Я не представляла, каким образом смогла бы с ним общаться, сохранив при этом самообладание, а значит и чувство собственного достоинства.

Я сразу же поймала такси и назвала свой адрес шоферу, не без удивления поглядывавшему на мою зареванную физиономию.

Дверь открыла ключом, хотя обычно звонила, зная, что Люси ждет меня и со всех ног бросится открывать. Возвращаясь вечерами домой, я всегда приносила ей что-нибудь вкусненькое, и она радовалась, как ребенок, продолжая при этом считать себя абсолютно взрослым, полностью сформировавшимся человеком. Уже стоя на пороге, вспомнила, что ничего ей не купила. К моим мучениям прибавились легкие угрызения совести, но о том, чтобы снова выйти на улицу, не могло быть и речи.

В квартире стоял оглушительный гвалт, — вероятно, моя дочь принимала гостей, большинство из которых страдало дефектами слуха. Найти другое объяснение неимоверной громкости того, что юное поколение называет музыкой, я была просто не в состоянии. Моего появления никто не заметил, и я тихонько проскользнула в свою комнату, тут же захлопнув за собой дверь.

Мне ни с кем не хотелось делить свое горе и одиночество. С ранней юности отношу себя к категории людей, обреченных постоянно выслушивать самые интимные исповеди окружающих, но обременять их собственными проблемами… Нет уж, благодарю покорно! Душевный стриптиз никогда не был мне по душе, во всяком случае, в моем исполнении. Единственной подходящей компанией показалась в тот момент непочатая бутылка коньяка, и я немедленно извлекла ее из недр стенного шкафа.

Судя по всему, общение с сорокаградусным напитком прошло весьма плодотворно; во всяком случае, оно наградило меня головной болью невиданной силы. Ну что ж, раз моя несчастная голова так чудовищно дает о себе знать — значит, она все еще находится на плечах! Самое время ею воспользоваться по назначению… Я проглотила сразу две таблетки аспирина и потащилась в свою комнату одеваться.

Предстоял последний перед отпуском рабочий день, время было заранее расписано по минутам. Подготовка к осеннему показу моделей шла в нашем Доме моды полным ходом; было бы страшно обидно позволить исполнителям перепортить мои эскизы, а значит, существовала необходимость оставить им, уезжая, наиподробнейшие инструкции.

Потратив минут пятнадцать на поиски своего любимого черного свитера, я наконец оставила бесплодные попытки и натянула первое, что попалось под руку. Да, малышка Люси времени даром не теряла! Очевидно, изрядно подросшее дитя решило построить коммунизм в нашей «отдельно взятой семье» и начало с обобществления моего шмотья. Жаль, что это могло быть сделано только в одностороннем порядке — трудно было предположить, что я польщусь на ее драные джинсы.

Теперь передо мною стояла грандиозная дизайнерская задача — нарисовать себе хоть сколько-нибудь приемлемое лицо. Я вернулась в ванную и вооружилась тушью для ресниц. Невезенье продолжало меня преследовать — на этот раз я ткнула щеточкой себе в глаз (ничего удивительного при столь сильно дрожавших руках!) и мне снова пришлось умываться холодной водой.

Решив, что сделала для собственной внешности все, что было в моих силах, я наконец вышла из дома и направилась к поджидавшему меня «фольксвагену». На лобовом стекле красовалась квитанция на штраф за неправильную парковку. Этот подарок судьбы прошел почти незамеченным на фоне всего остального.

Рабочий день прошел довольно удачно, если не принимать во внимание попыток поставщиков всучить в качестве фурнитуры для вечерних платьев пуговицы, идеально подходившие для рабочих комбинезонов; и необоримого стремления закройщиц заменить лекала сорок второго размера шаблонами на пятидесятый — пятьдесят второй (в зависимости от габаритов каждой из них). Все эти вопросы несколько отвлекли меня от главного — что же теперь делать с отпуском? К вечеру я почти созрела для того, чтобы попросту от него отказаться.

Весь день я ловила себя на слишком пристальном внимании к телефонным звонкам. Интересно, что сказала бы я, оказавшись на месте Симона? «Нам с тобой необходимо поговорить… Я заеду к тебе после работы.»? Или сразу: «Извини меня, дорогая, — я обидел тебя — не сумел побороть искушения! Жизнь без тебя…»? А, к черту! Надо же быть такой идиоткой! Симон был на своем месте, и объяснения со мной явно не входили в его планы.

Вечером выйдя на улицу, чтобы ехать домой, я беспомощно оглянулась вокруг. Мое сердце колотилось в груди с частотой ста двадцати ударов в минуту. Знакомой машины поблизости не оказалось. Рухнув на сиденье «фольксвагена», я с силой захлопнула дверцу и стартовала с такой скоростью, словно собиралась, как следует разогнавшись, успешно выйти на околоземную орбиту.

Проезжая мимо кондитерской, я вдруг вспомнила о Люси. Бедный ребенок и так остался вчера без шоколадки!

Слишком резко затормозив, я тут же ощутила страшный удар сзади. Звон разбитого стекла и леденящий душу металлический скрежет не оставляли сомнений в его происхождении.

Я откинулась на спинку сиденья, закрыв глаза и боясь пошевелиться. Руки и нога дрожали, зубы выбивали барабанную дробь. Я рискнула взглянуть в зеркальце на ветровом стекле: на скуле медленно растекался огромный безобразный синяк. Углубившись в его созерцание, я не слышала сигналов машин в быстро образовывавшейся дорожной пробке.

Чье-то прикосновение к плечу вывело меня из оцепенения. Ко мне низко склонилось незнакомое мужское лицо с необычайно правильными, четкими чертами. Светлые волосы были тщательно расчесаны на пробор, голубые глаза светились участием, выдавая явное беспокойство.

— С вами все в порядке? Я могу чем-нибудь помочь?

Не отвечая на вопросы «кинокрасавца», я вылезла из машины. Ее задняя часть представляла собой абстрактную скульптуру из металла и осколков стекла. Нечто подобное я недавно видела на художественной выставке. Так или иначе, уже никто не осмелился бы назвать то, что осталось от моего бедного «жука», средством передвижения!

Красный спортивный автомобиль, буквально въехавший в принадлежавшие мне обломки, был совершенно пуст. Я подняла глаза на утешавшего меня плейбоя. Он утвердительно кивнул головой и мне стало ясно, кто являлся хозяином этой дорогой игрушки. Он не просто был необычайно хорош — высок ростом, строен, широк в плечах — а еще и потрясающе одет: черный фрак, бабочка у ворота ослепительно белой рубашки! Но при чем здесь кумачово-красная открытая машина? С его внешним видом гораздо лучше гармонировал бы черный «кадиллак!» Не знаю, как меня угораздило, но я тут же сообщила ему об этом. Молодой человек (кстати, при ближайшем рассмотрении я пришла к выводу, что имею дело с ровесником) удивленно улыбнулся и виновато развел руками.

— У меня есть знакомый автомеханик, который мог бы взяться за ремонт вашей машины, — снова заговорил обладатель прекрасных глаз и черного фрака, — это вам обойдется франков эдак в… — и он назвал такую сумму, что волосы зашевелились на моей больной голове.

«Издевается!» — нелепая детская обида захлестнула меня. Краем сознания я прекрасно отдавала себе отчет в том, что его машине «поцелуй» с «жуком» тоже не прошел даром, и во всей этой истории винить нужно только себя (ну какой идиот неожиданно тормозит на скорости семьдесят километров в час!). Я обязана была если не оплатить ему ремонт, то уж во всяком случае рассыпаться в прах у его ног, вымаливая прощение.

Вместо этого я отчаянно заорала, проклиная жлобов, разъезжающих в роскошных авто по парижским улицам именно в то время, когда честные граждане возвращаются по домам после работы. Собственное хамство ужасом сковало мой мозг, но я никак не могла остановиться, вымещая на бедняге все то «хорошее», что успело произойти со мною в последние два дня.

Он молча слушал мой визг, перекрывавший автомобильные гудки. Его глаза, сфокусированные на моей переносице, совершенно остекленели, и в какой-то момент я шестым чувством поняла, что сейчас он ударит меня, — просто размахнется и как следует врежет по морде. Я была до такой степени достойна подобного наказания, что ждала его со страстностью раскаявшегося грешника, которому не терпится принести искупительную жертву.

«Сказочный принц» не оправдал моих надежд. Вместо этого он засунул руку в карман идеально сшитых штанов, развернулся на каблуках, одним прыжком очутился за рулем своей машины, хлопнул дверцей, дал задний ход и исчез из моей жизни, вероятно, навсегда.

Жалкие останки «жука» были отбуксированы на задний двор нашего дома. Я по привычке взглянула на наши окна на втором этаже, прежде чем войти в подъезд. Через стекло на меня смотрели испуганные глазенки Люси. Уже второй день бедняге приходилось обходиться без шоколадок! Ей некого в этом винить, кроме потрясающих красавцев, наводнивших жизнь ее невезучей мамаши!

Я остановилась на лестничной площадке, достала из сумки пудреницу и попыталась сразиться с ее помощью с синяком на скуле. Кажется, победа осталась не за мною.

Входная дверь распахнулась до того, как я успела нажать на кнопку звонка. Люси кинулась мне на шею, потом чуть отстранилась, тревожно заглядывая в глаза. Я выдавила из себя ободряющую улыбку и поплелась вслед за Люси на кухню, где она тут же принялась колдовать над кофеваркой.

Что бы ни происходило с их родителями, дети во время каникул обязаны усиленно вдыхать кислород! Я сняла телефонную трубку и заказала разговор с Медоном. Моя мама, вероятно, уже заждалась свою ненаглядную внученьку.

Через пять минут я уже внимала родительским наставлениям, едва успевая вставлять ответные реплики. Люси оставила в покое забулькавшую кофеварку и принялась за меня, корча непонятные гримасы и беспорядочно жестикулируя. Эта пантомима здорово действовала на нервы, и я предпочла отвернуться.

Рука Люси протянулась через мое плечо и, нажав на рычаг телефонного аппарата, разом лишила возможности выяснить, что же именно я должна была положить в ее чемодан. Трубка захлебывалась частыми гудками, а я испепеляла взглядом растерянную физиономию Люси, пытаясь понять, что за муха ее укусила.

— Извини, Жаклин, но я не поеду в Медон, — она с детства привыкла называть меня по имени.

— … То есть, конечно, поеду, но не в Медон. Наверное, следовало раньше тебя предупредить… — в голоске моего чада слышалась отчаянная решимость.

— Ну и могу ли я рассчитывать на то, что ваше высочество поделится своими грандиозными планами? — я шипела, как яичница, которая как раз догорала на сковородке, оказавшейся вне поля зрения отважной Люси.

— Да, конечно. Я еду в Остраву, — это было произнесено таким обыденным тоном, словно она собиралась на прогулку в Булонский лес.

Я прищурилась, пытаясь мобилизовать все свои небогатые познания в географии. Возможность обыграть название неизвестного мне городка показалась весьма соблазнительной, и я не преминула ею воспользоваться:

— От-ра-ва… — звучит просто здорово! Именно это тебя и вдохновило? Подобное местечко самим Богом предназначено для паломничеств маленьких идиоток!

— Не придуривайся, Жаклин — ты прекрасно меня расслышала! — Люси изо всех сил пыталась уничтожить меня взглядом.

Это было уже чересчур — мне свело скулы от бешенства. Я увидела, как моя рука медленно поднялась, готовая обрушиться на бледную щеку Люси оглушительной оплеухой. Усилием воли я заставила ее притормозить и засунула в карман от «греха», имитируя жест обворожительного хозяина красного автомобиля.

— Этот город находится в Чехословакии, — начала моя дочь, я надеюсь, последний урок географии в моей жизни. — Там живет бабушка Марека — одного мальчика из нашего класса.

— Вот пусть Марек туда и едет, а у тебя есть своя бабушка, и живет она в Медоне…

Люси сделала протестующий жест, вероятно, обозначавший, что мои сведения о местопребывании собственной матери не совсем достоверны.

— Да дай же ты мне рассказать обо всем по порядку! — и она обрушила на мою голову десять тонн фантастической информации, которую просто невозможно было сразу переварить.

Моя гениальная дочь отправлялась в таинственную Остраву автостопом, в компании нескольких ровесников. Их было шестеро, и они решили разбиться на три пары, каждая из которых должна продвигаться к намеченной цели самостоятельно. Кто первый приехал — тот и выиграл! Главными условиями этих странных соревнований было абсолютное отсутствие денег у их участников в момент старта и нелегальные способы пересечения границ тех стран, через которые им предстояло проехать.

— Уж не знаю, сумеете ли вы добраться до чехов, но если да, — то они вас просто пристрелят! — разговор становился серьезным.

— … Если будем вести себя, как последние идиоты… — самоуверенность Люси лишила меня дара речи.

Вновь обретя эту способность, я задала ей следующий вопрос — любопытно было узнать, каким образом они собираются добывать деньги на ночлег и еду, если не хотят взять их с собой.

— Неужели ты думаешь, что мы ни на что не способны? — Люси окинула меня презрительным взглядом.

Терпение мое лопнуло, и я закричала, полностью отпустив тормоза:

— Не знаю, как остальные, а уж ты и впрямь обладаешь выдающимися способностями! Ты прекрасно умеешь валяться на диване, смотреть телевизор, глушить меня при помощи магнитофона и жевать шоколад! Кажется, я все перечислила?.. До сих пор мне не приходилось слышать, чтобы за это кому-нибудь платили деньги!

— Да нет, я умею и еще кое-что! — взгляд Люси пригвоздил меня к месту.

Господи! На что она намекает? Я представила свою рыжекудрую дочь на ночной улице, у входа в бар, в притопе, в чужой постели…

— Ты как-то выпустила из виду, что я совсем неплохо играю на скрипке! — у меня будто камень с души свалился, я уже была готова расцеловать ее и молить прощения за свои грязные фантазии (по себе сужу, что ли?).

— Потому-то я и еду в паре с Жераром — он берет с собой кларнет, и мы сможем играть ансамбли… Ну и еще потому, что я — единственная девушка в нашей компании, он будет меня защищать.

— Не припоминаю, чтобы кого-то из твоих приятелей звали Жераром…

Люси несколько замялась:

— Ну, он в общем-то не совсем приятель. Жерар — папа одного моего друга, который тоже поедет с нами. Он — прекрасный музыкант, играет в одном из лучших оркестров и преподает в нашей музыкальной школе.

Я уже ни на что не могла реагировать и молча направилась к двери. Люси одним прыжком догнала меня и сзади бросилась на шею, чуть не свалив свою несчастную мать на холодный кафельный пол.

— Мы стартуем завтра в девять утра! Ты поможешь собрать рюкзак?

Я рывком отцепила ее руки и, вбежав в свою комнату, оглушительно хлопнула дверью.

«Если ваш ребенок хочет выкинуть какую-то глупость и вы не в силах его остановить — сделайте ее вместе с ним!» — я не помню, кому из великих педагогов принадлежит это высказывание. Мне не оставалось ничего другого, как последовать его совету. Обойдемся уж как-нибудь без всяких Жераров с кларнетами и без таковых!

Я присела на низкий пуф перед туалетным столиком и уставилась на себя в зеркало. Как ни странно, зрелище, представшее перед моими глазами, принесло некоторое успокоение. После всех моих приключений можно выглядеть гораздо хуже! Даже кое-как запудренный синяк не так бросался в глаза.

До сих пор мне были известны только два способа утешить себя после перенесенных невзгод: купить новую шляпку (никогда не ношу, но обожаю их примерять) или перекрасить волосы. Подобные действия всегда дарили мне иллюзию обновления и начала другого жизненного этапа. На сей раз судьба в лице неугомонной Люси сама пришла мне на помощь, предложив совершенно неожиданный выход — путешествие!

Я отправилась в кладовку и почти целиком залезла в глубокий стенной шкаф. Достала оттуда пыльную связку ненужных книг, которые рука не поднималась выбросить. Вымазавшись с головы до ног, я наконец-то нашла то, что искала — старый школьный географический атлас. С величайшим трудом обнаружив на карте Чехословакию и непосредственно Остраву, я принялась водить пальцем по черным линиям автомобильных дорог. «Попасть во Францию» удалось только с третьей попытки. Количество километров и границ, отделяющих одну страну от другой, привело меня в состояние тихого ужаса, сильно смахивавшего на безумие. Я запихнула книжки в ненасытную пасть шкафа и пошла в ванную вымыть руки.

Впрочем, мне тут же пришлось снова вернуться в кладовку, где хранились потертые рюкзаки, к счастью, немые свидетели моей бурной юности. Я выбрала парочку покрепче и один из них (самый большой) молча кинула с порога в руки ошеломленной Люси, а второй потащила к себе, где принялась беспорядочно запихивать в него бесчисленные мелочи, без которых невозможно обойтись в пути, особенно если тащиться автостопом через всю Европу.

После мимолетного колебания, имевшего легкое сходство с угрызениями совести, я засунула за подкладку всю свою наличность и кредитную карточку. Кажется, мне было с чем себя поздравить — моя предусмотрительность несколько отличала меня от шестнадцатилетней Люси; может быть, я даже находилась на более высокой стадии умственного развития!

Встать пришлось в семь утра. Приняв душ (кто знает, когда удастся сделать это в следующий раз?!), я оделась в соответствии со своими наполеоновскими планами, заботясь не столько о производимом эффекте, сколько об элементарных удобствах. Наиболее подходящим к случаю показался мне макияж номер два, благодаря которому мне можно было дать не более тридцати лет. Процедура заняла не более получаса. Макияж номер один (двадцать пять — двадцать семь лет) способен урвать полтора часа чистого времени.

Я на цыпочках вышла в прихожую, где уже валялся рюкзак Люси с привязанной к нему скрипкой в обшарпанном черном футляре. Я пристроила свой рядышком и отправилась на кухню варить кофе и жарить на две персоны неизменную яичницу.

Появление Люси не заставило себя долго ждать. Судя по железобетонной неподвижности се лицевых мускулов, она уже обнаружила мои вещи в прихожей и, естественно, разгадала коварные намерения своей матери. Она молча развалилась за столом, стараясь не смотреть в мою сторону. Линялая майка висела на ней мешком, из разодранных джинсов торчали тощие коленки, густые рыжие кудри выбивались из-под ковбойской шляпы (я преподнесла ее себе в ознаменование развода с отцом Люси года три назад). Все вместе смотрелось просто здорово! Интересно, как выглядела бы я в подобном наряде? Ответ ясен — настоящей городской сумасшедшей. Я вздохнула с легким ностальгическим сожалением: ничего не поделаешь — всему свое время!

Приклеив к физиономии примирительную улыбку, я поставила перед Люси тарелку с яичницей. Мгновенно покончив с нею с таким свирепым выражением лица, словно сражалась со смертельным врагом, она перевела тяжелый взгляд на меня. Мне стало страшновато — яичница повержена в прах, теперь очередь явно за мной!

— Я остаюсь дома! — прорычала Люси.

— Ну отчего же? — пробормотала я с видом провинившейся школьницы, предчувствуя бурю, которая сейчас обрушится на мою голову.

То, что устроила моя дочь, превзошло самые смелые ожидания. Минут двадцать она вопила и топала ногами, заливалась злыми слезами и издевательским хохотом. Проблема отцов и детей была мастерски превращена в проблему детей и отцов по всем правилам ораторского искусства. Я узнала столько «приятных» подробностей об особенностях собственной личности, что впору было прибегнуть к единственно возможному выходу — с моста в Сену вниз головой.

Неимоверный напор и безапелляционность Люси уже давненько заставляли меня теряться. Наблюдая ее дикие вспышки, мой муж всегда поминал о влиянии татаро-монгольского ига на формирование русского характера. Ссылки на неукротимость итальянского темперамента были мне значительно ближе — семейство драгоценного папаши Люси держало в Милане антикварную лавку. Он сам считал, что передал дочери совершенно другое свойство — музыкальные способности как непременное приложение к их фамилии — Беллини. Этот потомственный старьевщик считал, что его родословная берет начало от великого композитора.

Я взглянула на часы — пора двигаться к месту всеобщего сбора в парижском пригороде, у начала шоссе Париж — Дижон. Я мысленно перечислила все, что должна была сделать перед отъездом: маме перезвонила еще вчера (извини, мамуля, приедем к тебе недельки через две, потому что…), записку приходящей служанке оставила на кухонном столе («Милая Мари! Обстоятельства вынудили меня срочно покинуть Париж. Расплачусь с вами за текущий месяц немедленно по прибытию.»), посуду помыла, газовую плиту выключила…

Вулкан «Люси» несколько выдохся, перейдя в стадию тихого поскуливания. Я направилась в прихожую, молча взвалила на спину свой нелегкий рюкзак и открыла входную дверь. Люси потащилась следом, тяжело вздыхая и хлюпая носом.

Я поймала такси. По дороге нам практически не о чем было разговаривать. Я смотрела на мелькавшие за стеклом открытые террасы кафе, пыльные платаны, на одетых с летней непринужденностью нормальных людей, спешивших на службу или за покупками вместо того, чтобы нестись автостопом неведомо куда.

— Послушай, Люси, а что, собственно, вы собираетесь делать в этой вашей Остраве? — странно, что этот простой вопрос пришел мне в голову только сейчас.

— Да ничего особенного… Просто выпьем по стакану сухого мартини и отправимся в обратный путь.

— По стакану — чего?!! — у меня перехватило дыхание. До сих пор я считала, что любимым напитком Люси являлся томатный сок.

— Ты прекрасно расслышала. Я сама предпочитаю коньяк, но Жерар всегда заказывает мартини, — это было несомненным «понтом» и издевательством, но мысли по поводу наклонностей дочери и, что самое главное, этого великовозрастного ценителя крепких напитков и маленьких девочек, лезли в голову, вопреки моей воле.

Пока я подыскивала достойный ответ, машина свернула к обочине и остановилась. Расплатившись с шофером, выгрузившим наши рюкзаки прямо на грязный асфальт, я обнаружила чуть поодаль небольшую группу длинноволосых ребят. Они таращились на меня во все глаза, ощетинившись, словно дикобразы. Люси топталась за моей спиной — должно быть, бедняжке было очень несладко! Я и сама почувствовала себя довольно неловко — этаким незваным гостем на чужом пиру.

Неизвестно, сколько еще могла продолжаться эта пантомима, если бы не была прервана появлением еще двух персонажей, вылезших из затормозившей рядом с нами машины. Первым выпрыгнул светловолосый мальчик, за ним — длинный худой тип приблизительно моего возраста. Он повернулся к нам — и лучезарная голливудская улыбка застыла на его чересчур красивом лице. Не представляю, как выглядела я сама — вряд ли лучше эрцгерцога Фердинанда в том момент, когда у него под ногами разорвалась бомба, брошенная террористом.

Вчерашний знакомец, разделавший «под орех» мой несчастный «фольксваген», предстал передо мною во всем своем великолепии! Отсутствие фрака и бабочки могло ввести в заблуждение кого угодно, только не меня, — эта смазливая рожа всю ночь не давала расслабиться моим усталым мозгам, являясь в самых жутких кошмарах.

— Жаклин, позволь представить тебе Жерара, о котором я так много рассказывала! — Люси поспешила воспользоваться возможностью разрядить обстановку.

Мы сдержанно пожали друг другу руки, на губах Жерара мелькнула саркастическая усмешка.

Стоявшие поодаль мальчишки, как цыплята наседку, окружили своего великовозрастного приятеля. Я молча прислушивалась к их трескотне, но не могла понять ни единого слова, — новый сюрприз окончательно вышиб меня из колеи.

Белокурый сынок Жерара (копия папаши, исправленная и дополненная) по-хозяйски обнял за плечи мою Люси. Она искоса взглянула в мою сторону, женственно-мягко потянулась к мальчику и, хихикнув, что-то шепнула на ухо. Его рука плавно скользнула по ее спине и повисла, как плеть, не находя себе места. Я отчаянно пожелала о том, что засунула валокордин на самое дно рюкзака.

Наконец «совещание на высшем уровне» было закончено и Жерар, вероятно выбранный парламентером, сообщил мне, что мы будем стартовать в том порядке, в котором приехали на место встречи; я поеду с Люси, он — в паре с собственным сыном. На это нечего было возразить, и я отошла в сторонку, потянув за собою мрачную, как туча, Люси.

Первые пары уехали довольно быстро — ребят охотно сажали в машины. Чаще всего останавливались водители огромных грузовиков и рефрижераторов: двое болтливых мальчишек — прекрасная гарантия от сна за рулем во время дальнего рейса.

Нас оставалось четверо. Люси вышла на обочину с самым независимым видом и принялась «голосовать», заранее напялив рюкзак на спину. У малышки явно не было никаких сомнений по поводу того, что ее посадят гораздо быстрее, чем меня — старую развалину. Вероятно, она была права, потому что роскошный серый «мерседес» распахнул перед нею дверцу, едва она вылезла на обочину. Я нагнулась, чтобы приподнять свою нелегкую ношу, и тут же вскинула глаза, услышав резкий хлопок и рев вновь заработавшего мотора. Мощно рванувший с места автомобиль обдал меня облачком пыли и противным запахом выхлопных газов. Я медленно выпрямилась и застыла с разинутым ртом, бессмысленно провожая взглядом удалявшуюся машину, к заднему стеклу которой прилипли, сплющив носы, две наглые рожи. Одна из них принадлежала моей рыжекудрой Люси, вторая — мини-Жерару.

Я не слышала, как «большой» Жерар подкрался ко мне сзади, и вскрикнула, как вспугнутая ворона, когда он положил руку мне на плечо. Я немедленно стряхнула с себя этот чужеродный предмет и развернулась всем телом, чтобы получше рассмотреть его бесстрастную физиономию.

— Скажите, вы являетесь режиссером этой безобразной комедии? — я сдерживалась, как могла, но мой голос все же предательски дрогнул.

Лицо Жерара удивленно вытянулось, утратив свою античную симметрию.

— Вы что — совсем идиотка? Неужели можно было предположить, что я принесу себя в жертву, согласившись составить компанию такой мегере, да еще в подобных обстоятельствах и на весьма длительный срок?

Мое молчание предвещало бурю, но эта перспектива нисколько не смутила столь самоуверенную личность.

— Постойте, постойте… — он театрально приложил ухоженную руку ко лбу. — Уж не вообразили ли вы, что я специально, склонил детей к этому «кошмарному преступлению» ради удовольствия насладиться вашим обществом? Не стройте иллюзий на мой счет, дорогая, — укрощение диких животных вовсе не является моим хобби!

Эта фраза глубоко потрясла меня своей наглостью, но и несколько остудила. Орать, рвать на себе волосы, бросаться на него с кулаками — значило полностью оправдать все его предположения на мой счет. Я сумела промолчать, сжав кулаки и скосив глаза в сторону. Боковым зрением я наблюдала за тем, как он достает сигарету, прикуривает и глубоко затягивается.

Выпустив изо рта голубоватое колечко, он протянул сигарету и я машинально взяла ее. Покуривая неожиданно предложенную «трубку мира», я пыталась принять правильное решение. О том, чтобы остаться дома, пустив все на самотек, не могло быть и речи. Пускаться в погоню самостоятельно, предварительно уточнив у Жерара маршрут — бесполезно, учитывая мои невероятные географические познания. К тому же, кто может поручиться, что этот красавчик не наплетет мне заведомую чушь, дабы избавить «бедных детишек» от преследований «мегеры»? Оставалось только одно — навязаться Жерару в попутчицы и терпеть его дальнейшие издевательства. Я решительно шагнула к проезжей части и подняла руку.

Вероятно, мой вид не внушал доверия — мы торчали на месте уже полчаса без всякого результата. Наконец меня осенило! Господи, ну и дура, — не могла додуматься до этого раньше! Мы же можем воспользоваться машиной Жерара или взять какой-нибудь автомобиль в прокатной конторе! Я немедленно поделилась идеей со своим спутником, который молча наблюдал за моими попытками, прислонясь к дорожному ограждению.

Его реакция потрясла меня. Он взглянул на меня с видом честного игрока, только что уличившего в плутовстве завзятого карточного шулера, и объяснил, что пользоваться своей или нанятой машиной нельзя, — они так не договаривались!

— А о том, что мы с вами едем вдвоем — договаривались? — бросилась я с места в карьер.

— Нет. Но если дети поступили с нами нечестно, это вовсе не значит, что мы должны начать с ними сражаться их же оружием. Преподав мне урок педагогики, Жерар вышел к дороге, поднял руку, и рядом с ним тут же притормозил синий «седан», в который он впихнул сначала два рюкзака, а потом и меня. Плюхнувшись рядом со мною на заднее сиденье, он захлопнул дверцу и улыбнулся сидевшей за рулем женщине средних лет.