V
Весна в тот год выдалась незабываемая. Однажды ночью в небе появилась огромная комета, огненное знамение беды. Затем было нашествие доселе невиданных во всей Америке гигантских стай диких голубей. Днем целые тучи пернатых закрывали собой солнце, а по ночам лес наполнялся страшным треском — это ломались ветви деревьев под тяжестью устроившихся на них птиц.
Колонию била военная лихорадка. Индейцы разорили семьдесят одну ферму у границы. Их отряды грабили и сжигали дома и снова уходили в лес. Селения, не тронутые индейцами, отчаянно страдали от волков и разбойников. На побережье снова расцвело пиратство. Бездельники и бродяги повадились собираться большими толпами в тавернах и напиваться там до бесчувствия. Сборщиков налогов нещадно били…
Но юго-западный ветер становился с каждым днем все теплее, деревья оделись в свой обычный весенний наряд, а в небе по-прежнему, словно снежные горы, громоздились друг на друга белые облака.
Ланс Клейборн места себе не находил из-за того, что ворота Галл-Коув отныне были закрыты для него. Целые дни напролет проводил он в кедровой роще, но на крик совы никто не выходил. Ворота так и не открылись.
«Мисс Истер неважно себя чувствует. Мисс Истер никого сегодня не принимает. Мисс Истер нет сейчас дома. Мисс Истер уехала погостить в Пенсильванию…»
Он послал подарок, коробочку с редчайшими сортами чая, на следующий день ее вернули, сопроводив отказ какой-то дежурной светской фразой.
Ланс писал письма, но получал их назад нераспечатанными…
А что если за это время Истер Уокер решит выйти замуж за другого? Скажем, Джона Ли или Тома Хенсфорда? Или сядет на корабль и вернется в Лондон? А что если вмешается слепая судьба, и она заболеет или, хуже того, умрет?
Каким же он был дураком! Ну что ему стоило признаться, кто он на самом деле еще там, на пристани Арчерз-Хоуп? А теперь она уже вряд ли когда-либо сможет воспринимать Ланса Клейборна как романтического лесного рыцаря, спасшего ее от верной смерти.
Все! Хватит! К черту эту любовь!
В том мире не места женщинам. Все западные племена вышли на тропу войны. Часть индейцев до сих пор соблюдавших нейтралитет, присоединилась к воинственным монаканам. Краснокожие больше не верили белым людям. Петиско увел свое племя далеко в горы.
Мощные взмахи весел быстро гнали судно вверх по реке. Теперь они проплывали Хармони-Спит, где жил его бывший наставник Дэвид Брум, также немало пострадавший от любви. Энн Шорт, недавно приехавшая из Англии дальняя родственница сэра Мэтью, всласть помучила его, прежде чем согласиться на брак. Что-то они поделывают сейчас? Энн Шорт превратилась в обожающую посплетничать толстуху-кумушку, а Брум каждый день кроме воскресенья, когда он читает проповеди в церкви, возится с мотыгой на своей земле…
Может быть и ему, Лансу Клейборну, после женитьбы уготована мотыга? Во имя пророка Даниила, нет! Только не это!
А тем временем между Артуром Уордом, доверенным секретарем губернатора и мисс Истер Уокер происходил небезынтересный для Ланса разговор, хотя, возможно, и к лучшему, что он не мог его слышать.
Уорд, собиравший все городские сплетни, быстро узнал все, что хотел о романе юного Клейборна с дочерью Алана Уокера. За тем он наведался в Галл-Коув и попытался вызвать Истер на откровенность. Но стоило ему произнести сакраментальное имя «Ланселот Клейборн», как воспитанную вежливую девушку словно подменили и она взорвалась, как порох. Взрыв негодования был настолько искренним и сильным, что умудренный жизнью Уорд сразу понял: его не обманули, она влюблена по уши.
— Он просто негодяй, мерзавец, гнусный обманщик! — не могла успокоиться Истер. — Он никогда больше не посмеет прийти сюда! Я не хочу видеть его!
— Он, видимо, пытался исправить свой… хм… промах? — осторожно спросил Уорд.
— Да, но даже проживи он столько, сколько Мафусаил, ему все равно это не удастся!
Уорд вовсе не собирался углубляться в дискуссию, однако случайно затронутый девушкой вопрос о продолжительности жизни Ланса, навел его на одну мысль.
— Губернатор очень обеспокоен, мисс Уокер, тем, что ему, к сожалению, придется повесить парня, — сказал он поднимаясь и беря в руки шляпу.
Девушка сильно побледнела.
— Видите ли, оказывается он был вместе с Бэконом. И попал под влияние этого безумца. Впрочем… уже не важно.
Не сказав больше ни слова, Уорд откланялся.
«Я скоро вернусь, детка», — думал он, — «и тогда посмотрим, что ты скажешь, когда остынешь!».
* * *
Саймон Джонс, зять Артура Уорда, был большим любителем посплетничать. Он целый час не закрывал рта, рассказывая Лансу о подагре своего отца и последней проповеди Брума, в которой тот заявил, что Апостол Павел пытался толковать вопросы веры, не разбираясь в них, чем вызвал споры и недовольство многих прихожан.
Ланс улыбнулся. Брум всегда недолюбливал Апостола Павла, но юноша не считал теологию самой сильной стороной своего бывшего наставника.
— Как дела у Эдварда Уокера? — спросил Ланс. — Достроил ли он склад?
— О да, — ответил Саймон, — и вскоре собирается навестить вас. У него какое-то поручение вашему кузнецу. Его сестра также хотела бы увидеться с вами.
Ланс вскинул глаза:
— Кто сказал вам это?
— Эд.
— Она сама просила его передать вам, что хочет меня видеть?
— Нет, но она присутствовала при нашем разговоре и не возразила брату, когда тот упомянул об этом.
Ланс щедро угостил гостя вином и простился с ним.
В ту ночь он видел замечательные сны.
На этот раз крик совы в кедровой роще у Галл-Коув не остался без ответа. Она вышла к воротам, нервно комкая носовой платок и кусая полные губы, все такая же испуганная и непреклонная.
Перед ней стоял не дикарь в изорванной кожаной одежде, а гладко выбритый молодой человек в начищенных сапогах и бархатном камзоле. Стоя друг напротив друга в весенних сумерках, они долго молчали.
— Я получил твое послание, — наконец сказал Ланс.
— Я не посылала ВАМ никаких посланий.
— Мне передали т… вашу просьбу.
— Я никого ни о чем не просила.
— Что ж, забудем об этом. Вы вышли поговорить со мной. Я приходил и раньше, много раз, но напрасно.
— Мой отец… Это он приказал мне встретиться с вами.
Ланс едва не задохнулся от неожиданности.
— Я никогда бы сама не вышла к вам, Ланс Клейборн! — вскричала девушка. — Я ненавижу, ненавижу вас! — и она повернулась, как бы собираясь уйти.
Он схватил ее за руку, затем, опомнившись, отпустил. Снова повисло неловкое молчание. Где-то в лесу пронзительно свистнула ночная птица.
— Не важно, почему вы вышли ко мне, — сказал Ланс. — И это правда, что бы там не нашептывала мне моя гордость. Я люблю вас. Ваш образ повсюду преследует меня. Я вел себя как последний дурак, но все же рассчитываю на ваше прощение. Если вы действительно меня ненавидите, я сам возненавижу себя навсегда.
Ланс не знал, да и не мог знать, что происходило в душе девушки. Она была рядом, и он забыл обо всем остальном. Он снова взял ее за руку.
— Я не люблю вас, — заявила она. — И скоро… очень скоро вы сами меня возненавидите!
— Возненавидеть вас?
— Да.
Внезапный шорох за спиной заставил его обернуться и впиться глазами в переплетение длинных вечерних теней.
— Не обращайте внимания, — шепнула ему Истер. — Давайте пройдем немного вперед.
Озадаченный, он последовал за ней.
Она остановилась и снова шепнула:
— Не говорите громко, прошу вас, — девушка подошла вплотную к нему и с нервным смешком сообщила: — Сегодня я — Далила, Ланс Клейборн. Выслушайте меня, прошу вас… и вам ничего не сделают.
Он опустил руку на эфес шпаги.
Истер остановила его:
— Пожалуйста, не надо! Слушайте. Мой отец велел мне встретиться с вами и позволил вам навещать меня здесь, в доме. Он считает вас самым опасным бунтовщиком после Бэкона и… и…
Ей пришлось вцепиться в его руку, уже готовую выхватить клинок из ножен, и это помешало закончить фразу. Она дрожала, как испуганная лань.
— Я начинаю понимать, — тихо произнес Ланс. — Губернатор приказал, и ваш отец…
— Да, — шепотом подтвердила она.
— И вы презираете меня?
— Я? Нет… то есть, да. Вы…
— И себя, надо полагать, тоже? — он гордо выпрямился.
— Да, — после долгой мучительной паузы призналась она.
— И мне позволено видеться с вами лишь затем, чтобы ваш отец и вы могли исполнить волю губернатора?
— Пожалуйста… Разве я не говорила, что скоро вы возненавидите меня? Я дура, еще большая дура, чем вы, Ланс Клейборн. Но они сказали мне, что вас арестуют и повесят, если я не увижу вас и… и… Скажите правду, вы бунтовщик?
— Если после этого я не стану бунтовщиком, — пожал плечами Ланс, — Святой Петр внесет меня в свою книгу, как самого терпеливого дурака, когда-либо стучавшегося во врата Рая!
— Я ничего не понимаю в политике, Ланс, — быстро проговорила она, — но вам грозит смертельная опасность. И хотя моя любовь к вам прошла, я не хочу, чтобы вы болтались на виселице. Мой отец напуган. В стране беспорядки. Старый губернатор, как слепая змея, кусает всех подряд. Он никого не пощадит, Ланс. Пожалуйста, скажите мне, что вы не бунтовщик. Я передам им это, и вам ничего не сделают…
Он взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, негромко, но резко сказал:
— Скажи им, что хочешь, любимая. Но не забудь упомянуть, что я — виргинец. Ни один мужчина во всей колонии не смог бы безнаказанно заявить мне прямо в лицо, что я предал своего короля, и, зная это, они вложили мерзкое обвинение в уста девушки. Передай также своему перепуганному насмерть отцу, что если губернатор соизволит поднять свой ленивый зад из кресла у камина и выйти со мной на поединок, я перережу ему глотку за гнусную клевету!
— Ты говоришь как кабацкий задира! — вспыхнула она.
— Зато от чистого сердца.
— Мне нельзя было быть откровенной с вами, Ланс Клейборн. Сделав это, я предала планы моего отца…
— Планы сэра Вильяма Беркли, дорогая.
— Боже! Не произносите его имя даже шепотом. Говорю вам, он крайне опасен. Губернатор уже не тот, что был когда-то. Его стоит опасаться, поверьте мне!
— Вам действительно не стоило быть откровенной, дорогая, ведь и вы подозреваете меня в измене! Я пришел сюда лишь затем, чтобы сказать, что я люблю вас. А оказался жертвой заговора. У меня такое чувство, будто меня вываляли в грязи. Ну да ладно. Я и прежде вел себя как дурак, побуду им еще немного. Видимо, в молодости каждый хоть раз, но примеряет шутовской колпак. Вы спрашиваете меня, предал ли я короля? Нет! Но если вы спросите меня, друг ли я Натаниэлю Бэкону, я отвечу — да! Передайте им это, мисс Истер Уокер.
Он повернулся чтобы уйти, но она удержала его.
— Я ничего не скажу им. Ничего такого, что могло бы повредить вам, Клейборн.
Он издевательски рассмеялся:
— Сама доброта! Мой нежный ангел-хранитель! Отважная героиня, спасающая мою душу от дьявола в обличии сэра Беркли, сидящего на груде золота! Мне бы хотелось задушить вас. Или пристрелить из той самой аркебузы, что торчит вон из тех кустов. Судя по тому, как дрожит дуло, там прячется ваш отец. Он, верно, думает, что я взял вас в заложницы. Или говорю о своей любви. Или делаю из вас предательницу… К черту! Дайте мне уйти.
Но она не отпустила его. Дрожа от гнева и стыда, с глазами, полными слез, девушка снова заговорила:
— Я никогда не желала тебе зла, Ланс. Ты насмеялся надо мной, над моей любовью. Ты сделал из меня дуру, заставив поверить в храброго, благородного Усака. Боже, какой дешевый маскарад! Ты унизил меня. Это я чувствую себя вывалянной в грязи. И по твоей милости! Я ненавидела тебя, Ланс, потому что презирала себя. Но я никогда не желала тебе зла. Боже, как я ненавидела тебя, Ланс Клейборн! Кем бы ты ни был и что бы не скрывал от меня, знай это. Господь создал тебя таким, каков ты есть. И возможно, когда-нибудь, Он вернет мне самоуважение!
Внезапно она повернулась и бросилась бежать к дому. Ланс пошел было за ней, но остановился и, опустив голову, направился к лесу.
* * *
Прошла неделя. В воскресенье в церкви Ланс рассеянно слушал болтовню вокруг себя и уже собирался уходить, когда взгляд его упал на скамью Уокеров. Девушка была там, бледная и, как показалось Лансу, немного напуганная.
Она повернула голову и их глаза встретились. Обида и гнев Ланса мгновенно исчезли: в ее взгляде он прочел послание, отчаянный призыв к осторожности. Эд Уокер подремывал, Алан Уокер сосредоточенно слушал проповедника, и когда тот произнес заключительную фразу «И да прибудет мир в сердцах ваших. Аминь», мрачно кивнул головой.
Ланс согнал муху с рукава, уронил Псалтырь, поднял ее и шумно опустился на скамью. Справа на него с явным неодобрением смотрела какая-то кумушка. Направляясь к священнику за благословением, она наградила таким же взглядом Истер Уокер.
Девушка снова посмотрела на него, на этот раз он ясно прочел в ее глазах: «Я хочу, чтобы ты пришел. Мне необходимо увидеть тебя». Первым побуждением Ланса было сделать вид, что он ничего не понял и отвернуться, но в ее взоре сквозила такая мольба, что юноша сдался и едва заметно кивнул в ответ.
Дождавшись, когда Эдвард и Алан направились к амвону, Ланс быстро подошел к Истер и они обменялись несколькими торопливыми фразами:
— Ваш отец… — спросила она, — с ним все в порядке?
— Да.
— Передайте ему, что мой батюшка сегодня приедет в Замок Клейборн.
— А вы?
— Нет. Я останусь дома.
— Дома… для меня?
Немного поколебавшись, она ответила:
— Да.
Они вместе вышли на улицу и Ланс помог ей сесть на лошадь.
Он не смотрел ей вслед. Его беспокоило смутное подозрение: почему Алан Уокер предупредил о своем предстоящем визите? Почему он должен предупредить отца?
Сидя на ступеньке крыльца дома в Галл-Коув и слушая Истер, Ланс чувствовал себя совершенно несчастным. Она была холодна и говорила лишь о деле.
— Мой отец, — заявила Истер, — вновь решил вернуться к вопросу, с которым ваш отец явился сюда этой осенью. Если вы помните, речь шла о союзе между нашими семьями. Тогда он был отвергнут. Сейчас мой отец решил по-другому.
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду лишь то, что сказала, — нетерпеливо перебила его она.
Он проглотил ком в горле и спросил: — Значит, теперь вы согласны?
— Нет! — вскричала Истер. — Отец говорит от своего имени, а не от моего!
— Но…
— Я скорее умру! Позвольте мне объяснить вам кое-что, и тогда между нами не будет недомолвок. Вам пора понять, Ланс, что мы с вами оказались в центре событий, которых не понимаем. Вы стали важным лицом в колонии благодаря своему знанию Запада, дружбе с Бэконом, мастерскому владению оружием, состоянию… Но эти же самые ваши… достоинства и сделали нас объектами интриги. Вы нужны губернатору. Он проверяет вашу лояльность, потому что сомневается в ней. Я же — лишь орудие, инструмент, каких у него сотни. Моего согласия никто не спрашивал.
Он молча слушал.
— Я хочу объяснить вам все, потому что вы должны мне помочь. Понимаете? Мне кажется, я знаю вас лучше, чем вы можете себе представить. Вы не из тех, кто, в силу политических обстоятельств, способен взять себе жену против ее воли. Я же не слепа! Ваш наряд и манеры лесного жителя не обманули меня, хотя, признаюсь, и взбудоражили мое воображение.
Он не проронил ни слова.
Истер Уокер вздохнула.
— Как всегда, я слишком много говорю, — она поправила растрепавшиеся волосы.
Внезапно он услышал свой собственный голос. Слова лились против его воли, но больше молчать он не мог.
— Мой отец вряд ли обрадуется этому визиту. Надеюсь, он будет вежлив, когда разговор коснется… упомянутого вами вопроса. Но он может быть и груб. Вы простите меня за это?
— О… да, конечно.
— Даже если мой отец пошлет вашего на… на солдатском языке?
Она кивнула. Он взял ее за руку так, словно это был кусочек хрупкого фарфора.
— Послушайте теперь меня, Истер Уокер. Мне нет дела до взаимоотношений наших родителей, ни до политических козней губернатора. Все, что вы слышали обо мне — правда. Я — друг Бэкона и сторонник его дела. Я знаю лес, а также язык индейцев и их обычаи. Однажды в некой таверне я действительно проучил нескольких нахалов. Но с того сентябрьского дня, когда я встретил девушку на пристани Арчерз-Хоуп, я изменился.
Ее пальцы сжались.
— Да, я изменился и больше не думаю о том, чтобы удрать к индейцам и охотиться вместе с ними у синих гор, — он немного помолчал, затем продолжил: — Бог свидетель, я никогда не думал о вас, как о выгодной жене. Вы просто всегда со мной, где бы я ни был. И тот глупый маскарад, столь обидевший вас, страшно мучает меня до сих пор.
Она высвободила руку. Он не сделал попытки вновь овладеть ей, а просто сидел и молча смотрел в пустоту.
— Вы тревожите меня, — сказала она.
— Не я, а ваша собственная гордость… О, простите, я иногда думаю вслух. Это свойственно людям, путешествующим по лесу в одиночку. Если бы вы вышли за меня, я бы показал вам МОЙ лес. Мы бы сидели у костра, и я бы рассказывал вам индейские сказки, пел их песни… Я бы научил вас не бояться в лесу ни человека, ни зверя, ни призрака…
— Вы говорите, как…
— Ну же?
— Как Усак.
— Конечно. Я и есть Усак, и я люблю вас. Вы же видите во мне лишь противного щеголя в дорогом лондонском парике и бархатном плаще… Кстати, не после ли встречи с Усаком вы так резко переменили свое мнение о щеголях?
— Но… — сердито начала она.
— Простите. Индейцы говорят: мой язык прям, как стрела. В нем нет земной хитрости. И я честно скажу вам: у плана губернатора есть одна единственная положительная, на мой взгляд, сторона — вы в качестве финального приза. Но мне необходимо ваше согласие.
— Я боюсь.
— Меня?
— О нет! Вы, похоже, до сих пор не осознали, что губернатор вознамерился вас повесить. По крайней мере, сейчас.
Он рассмеялся.
— Да, да! Губернатор полагает, что ради меня вы пойдете на предательство. И тогда окажитесь полностью в его власти.
— Вы все-таки считаете меня бунтовщиком?
— Я просто знаю, что никогда не смогу изменить вас…
— Вы уже изменили меня.
— Я хотела сказать, что…
— …Что вы англичанка, а не виргинка. Сомневаюсь в этом. Будь моя воля, я бы говорил с вами не о политике, а о любви. Но…
— Мне же не хочется говорить ни о любви, ни о политике, — ответила она. — Как и вы, я изменилась. Я уже не та девушка, которую юноша по имени Усак встретил однажды на пристани. Еще недавно я была весела и беззаботна, а теперь, когда вы говорите о любви, я чувствую лишь страх… Мой отец когда-то был моряком. Он знает слова, которые бьют и ранят как плеть, слышала от него вещи, которые просто не смею передать вам. В общих чертах, это звучало так: если я не выйду за вас замуж, вас повесят. И вашего отца вместе с вами, также обвинив в предательстве. Сам же он просто выполняет приказ губернатора.
Ланс резко выпрямился.
— Он прямо так и сказал?
— Да, и не только это. Я просто не хочу, чтобы вы узнали обо всем от других. Вы понимаете меня?
Ланс побледнел от гнева. Его мускулы напряглись. Грубые обидные слова готовы были сорваться с языка. Дурак! Трижды дурак! Сидеть здесь и говорить о любви, когда…
Ее голос доносился до него как сквозь пелену:
— Любой мужчина возненавидит женщину, спасшую его от палача. Ни одна девушка с силой волей не позволила бы завлечь себя в такую ловушку. Я не знаю, что мне делать, Ланс Клейборн. Уходите и дайте мне побыть одной. Мне надо подумать. Я не хочу, чтобы вас повесили.
Он попытался улыбнуться.
— Мой наставник Брум учил меня логике. Похоже, он не преуспел в этом, поскольку наш разговор озадачил меня не меньше, чем вас. Вы сказали, что если я не женюсь на вас, меня повесят. А вы не хотите, чтобы меня повесили. Хорошо. Вы позвали меня сюда, дабы спасти мне жизнь. Но когда я, позабыв обо всем, кроме сидящей рядом со мной девушки, соглашаюсь, предлагая вам свою любовь, вы колеблетесь. Так может быть мне просто отправиться к шерифу и смириться со своей участью?
— Сейчас не время иронизировать, — ответила она. — Вы не в состоянии понять мой страх. Губернатор должен считать, что мы… все еще любим друг друга.
Он встал, поправил шпагу и задумчиво посмотрел на стену леса перед ним.
— Вы хотите, чтобы я боялся гнусного тирана? Злобной клеветы?
— Нет, Ланс… Просто женщины чувствуют иначе, нежели вы, мужчины. Мы сидим дома и думаем о вещах, которые не решаемся обсуждать с вами вслух. Крайне редко нам выпадает помечтать, как, например, мне, об Усаке с пристани в Арчерз-Хоуп. Гораздо чаще мы вынуждены бороться — со страхом, болью, болезнями, тревогами…
— Вы и сейчас боретесь?
— Да.
— Вы хотите, чтобы меня повесили? — резко спросил он.
— Конечно нет.
— Значит, завтра наша свадьба?
— Конечно нет!
— Но почему?
— Если я выйду за вас, вы будете ненавидеть меня всю жизнь. Ведь это означает быть связанным по рукам и ногам…
— Но я согласен сделать вид, что уступаю губернатору. Что же до пут, то ради вас я с радостью прощусь со своей холостяцкой свободой. Я повторяю свой вопрос: вам безразлично, повесят меня или нет?
— Конечно нет! Боже, какой вы глупец!
— В таком случае остается лишь одно: вы уверены, что сможете влиять на мое поведение и поступки, не выходя за меня замуж?
Она ничего не ответила.
Он задумался на мгновение, а потом сказал:
— Хорошо, Истер Уокер. Пусть время нас рассудит. Моя гордость советует мне послать ко всем чертям и вас, и вашего изобретательного губернатора, и вашего перепуганного отца. А сердце подсказывает: не стоит злиться, она позвала тебя не для того, чтобы в чем-то убедить или переубедить, а просто чтобы вновь услышать, как ты любишь ее.
Она возмущенно фыркнула, но он не дал ей ничего сказать и продолжал:
— Я действительно люблю вас. Мне очень жаль, но это правда. Лучше бы я никогда не появлялся в Арчерз-Хоуп. Лучше бы я никогда не видел вас. Но как-нибудь я со всем этим справлюсь. Будь проклят губернатор со своими виселицами! Будь проклята ваша нерешительность и трусость вашего отца!
Он отвесил прощальной поклон и добавил:
— Ваш отец как-то сказал, что вы еще сами себя не знаете. Можете ему передать, что в этом я с ним согласен!
Едва Ланс успел вернуться домой, как в дверь постучали, и слуга доложил, что приехал Алан Уокер. Ланс с улыбкой посмотрел на своего озадаченного отца.
— Что ему, черт возьми, нужно, парень? — осведомился сэр Мэтью.
— Пожалуйста, отец, постарайтесь держать себя в руках. Помните, мне нужна его дочь!
И с этими словами он покинул дом через заднюю дверь.
Сэр Мэтью был терпеливее священника, пока его нежданный гость долго и путано объяснял причину своего визита. Старый Уокер страшно нервничал. Произошла ужасная ошибка, сказал он. Они передумали. Его дочь сочтет за честь стать женой Ланса Клейборна. У них произошла обычная любовная размолвка, но все выяснилось и они помирились.
— Ха, ха! Вы же знаете, сэр, этих влюбленных! Сегодня ссорятся, завтра мирятся, потом опять… — бубнил Уокер.
Сэр Мэтью стиснул зубы. Он еле сдерживался, чтобы не вцепиться в кружевной воротник владельца Галл-Коув и не вышвырнуть его за дверь. Толстый заносчивый скототорговец! Защитник ворюг-советников! Косолапый моряк, никогда не державший шпаги в руках!
Но Ланс сказал: «Мне нужна его дочь!», и сэр Мэтью лишь скрипел зубами.
Между тем Уокер продолжал:
— Да, они поссорились, но в нашу прошлую встречу я еще не знал об этом. Уверен, сэр, она любит вашего сына. Она отказала всем прочим своим поклонникам.
— Это она прислала вас? — спросил старый рыцарь.
Алан Уокер тяжело задышал и решил уйти от прямого ответа:
— Видите ли, сэр Мэтью, я поговорил с дочкой, а ее с-сердце для м-меня все равно что открытая книга, и вот я п-прочел в нем…
— Это она прислала вас?
— Я б-бы так н-не с-сказал, сэр, но…
— Так зачем вы пришли?
Лицо Уокера побагровело и покрылось испариной. Он тщетно пытался обрести уверенный тон, сменить тему…
Наконец сэр Мэтью догадался:
— Уж не губернатор ли желает этого брака?
— Видите ли…
— Это воля Его Превосходительства? Уокер неохотно кивнул.
— Понятно, — не скрывая злой иронии сказал сэр Мэтью. — Теперь мне все понятно.
— Она не мыслит жизни без в-вашего сына, сэр. П-пожалуйста, верьте мне! Разве он сам не говорил с вами о ней? Разве…
— Да замолчите вы наконец! — устало махнул рукой старый вояка. — Нечего было со мной темнить. Мне наплевать на то, что хочет губернатор! Боже правый! Да если Ланс решит жениться на вашей дочери, но сделает это тогда, когда он и она сочтут это нужным, и оба, без сомнения, вместе со мной пошлют сэра Вильяма Беркли ко всем чертям!
Уокер встал и взял свою шляпу.
— Благодарю вас, сэр Мэтью! — с чувством огромного облегчения произнес он.
* * *
Тем вечером между отцом и сыном шел долгий серьезный разговор. Старый рыцарь понимал Бэкона, но не одобрял его методов, ведь Беркли, как ни как, был поставлен над ними самим королем Карлом. Король наверняка просто не знает, что творит его наместник… Если написать в Лондон, то это может предотвратить страшное кровопролитие. А отвезти письмо королю должен Ланс. После недолгих размышлений юноша согласился.