Глава 10
Вкус позавчерашнего пирожка, или Как все было, ну, или могло быть
Когда я проснулся, Володьки уже не было. Так случалось всякий раз, когда он ночевал у меня. Поскольку опаздывать ему на службу было нельзя. А на мою работу – можно. По крайней мере, мне…
Я встал, умылся, почистил зубы. Сварил себе крепкого кофе. Выпил его махом, но не почувствовал вкуса…
В принципе, я обеими руками за то, чтобы все делать с кайфом. Любое дело. Работать – так получать от этого удовольствие. И не только от конечного результата, но и от самого процесса.
Заниматься спортом – так в охотку, а не по тягостной и фанатичной необходимости снизить вес или накачать грудные мышцы и трицепсы.
Кушать – чтобы было приятно и вкусно, а уж потом полезно. В том числе и пить кофе, естественно, наслаждаясь им.
Но когда я впадаю в раздумье, то абсолютно ничего не чувствую. Если я нахожусь в таком состоянии, мне можно скормить разогретый позавчерашний пирожок с ливером, говяжье азу, запеченную свинину со специями и даже мясной торт «Мечта гурмана», и я не отличу по вкусу одно блюдо от другого. Так и сейчас: вкуса кофе я совершенно не разобрал. Это значило, что я погружен в глубокие раздумья, причем настолько глубинные (дальше только Марианская впадина), что до их смысла не сразу и докопаешься. Но я сосредоточился и докопался. Оказалось, что я пишу в голове то ли повесть, то ли сценарий того, началом чему послужили события в квартире Крохиных шестого декабря нынешнего года. И вот что у меня в конечном итоге получилось…
Аида Владимировна Крохина пребывала в субботу шестого декабря в отличном настроении. В двенадцать позвонил Толик, сказал, что очень соскучился и что ждет не дождется вторника, когда они снова увидятся. И добавил, что любит.
– Я тоже, – тихо ответила Веселову Аида, покосившись на дверь соседней комнаты, за которой находился Крохин. И уже громче добавила: – Да, Эльвирочка… Я буду в твоем салоне во вторник… Да, жди…
Она отключила телефон и бросилась на софу. С тех пор как в ее жизни снова появился Толик, Аида вновь чувствовала себя совсем юной девушкой, когда сбывается наконец мечта о большой и всепоглощающей любви и за спиной словно вырастают крылья. А ведь она снова счастлива. Как и раньше, когда они с Толиком впервые поцеловались и ощутили на губах вкус юности, весны и всепоглощающего желания, сметающего все преграды и условности, которому уже не было сил противостоять.
И надо ли вообще ему противиться?
Толик Веселов… Они стали дружить с третьего класса, когда его перевели в их школу. Зинаида Агафоновна, их учительница, посадила Толика за одну парту с Аидой, и с тех пор они сидели рядышком до самого последнего школьного звоночка.
Жили они в соседних домах, поэтому и ходили в школу, и возвращались из школы вместе. Поначалу их дразнили женихом и невестой, но это их не злило и никак не трогало, поэтому дразнить их скоро перестали. Наверное, тогда они так и думали про себя: жених и невеста.
Это, несомненно, была любовь. Детская и чистая, без примесей и даже намека на эгоизм.
Где-то в восьмом классе у них проснулся иной интерес друг к другу. Они стали по-взрослому целоваться (так, как это показано в фильмах), а на каникулах в выпускном попробовали по-настоящему заняться любовью дома у Аиды (в это время родители съехали на дачу). Но у них ничего не получилось. Вернее, не получилось у Толика, который был невероятно взволнован… Получилось у них потом, через пару недель, опять-таки дома у Аиды. После чего их любовь вошла в иную фазу, когда влюбленные знают друг друга не только душою, но и телом, и это знание им очень нравится. И осознание общей тайны еще более скрепляло их отношения.
Конечно, они были счастливы друг с другом. Это теперь, с вершины их лет, было им понятно. А тогда им просто было хорошо друг с другом, и казалось, что так будет всегда. Но так было только до окончания школы. С поступлением Аиды в МГУ (а поступали они вместе, только Толик не прошел по баллам), а Толика в медицинский их отношения стали меняться. Студенческая жизнь захватила Аиду, и она постепенно отдалялась от Толика, хотя они и продолжали еще какое-то время встречаться. А потом – как гром с ясного неба: Аида выходит замуж. За какого-то работника МВД с фамилией Крохин и с большими перспективами по службе. Случилось это в девяносто пятом…
Какой же она была дурой, что вышла за Крохина! Касательно его перспектив в карьере и общего достатка в доме все было в лучшем виде. Здесь претензий никаких – лучше и не пожелаешь! Не было у них главного – счастья. И ощущения крыльев за спиной, когда тебя охватывает чувство, что тебе подвластно все. Как было в юности с Толиком Веселовым…
Время текло, и чем дальше, тем быстрее. Годовщины их свадьбы следовали одна за другой: два года, пять, десять, пятнадцать… И вот эта встреча с Толиком в две тысячи одиннадцатом.
Она была случайна? Может быть. А может, была подготовлена ее жизнью с Крохиным и теми воспоминаниями о школьных годах, о которых Аида все чаще и чаще думала. Вряд ли эта встреча случилась бы, если бы Аида была счастлива в своем замужестве. Высшие силы видят все. На то они и Высшие…
Как у нее екнуло сердце, когда она увидела Толика на улице среди толпы прохожих!
Как стало трудно дышать, словно она только что бежала изо всех сил и вдруг остановилась. Она и правда остановилась как вкопанная. Остановился и Веселов. Так они стояли, наверное, с минуту, а потом одновременно подошли друг к другу и так же вместе произнесли:
– Привет.
Ну а дальше словно не было долгих лет разлуки. Казалось, будто они расстались только вчера, а вот сегодня встретились, чтобы уже никогда не расставаться.
Какие силы сводят людей друг с другом? Понятно, что судьбоносные. Но что это? И зачем? Какой смысл в этих встречах, запланированных отнюдь не самими людьми? Значит, для чего-то нужны…
После этой встречи, продолжившейся в какой-то захудалой и пустой кафешке, в которые Аида не заходила с того самого момента, как вышла замуж за Крохина, и закончившейся поздним вечером нескончаемо долгим поцелуем в губы за два квартала до дома Аиды, их отношения возобновились. Обоим им и правда казалось, что они не расставались вовсе, просто прошлая жизнь представлялась им дурным сном, и они, вдруг пробудившись, рады были тому, что судьба предоставляет им возможность выстроить свои отношения по-новому, так, как они того заслуживают. Между ними не возникало неловкости, отсутствовала недоговоренность. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полумысли, даже думали одинаково, а в определенные моменты говорили одни и те же слова.
Словом, счастье вернулось к ним, подобно солнцу, освободившемуся от плена затмения. И они купались в этом счастье и не могли насладиться им досыта…
Через несколько месяцев они уже не мыслили себя друг без друга. Анатолий был разведен, поэтому встречаться с Аидой ему ничего не мешало. Аида просто забывала о своем замужестве, когда была в его объятиях или находилась рядом с ним. Юрия Крохина как бы не существовало. В остальные часы она ни на минуту не забывала о конспирации, и если бы не ее бдительность, то влюбленные давно были бы разоблачены, уж если не ее знакомыми, так приятелями мужа наверняка.
Встречались они преимущественно по будним дням. Анатолий изыскивал возможность пораньше уйти с работы, снимал на несколько часов номер в облюбованном ими небольшом мини-отеле на Каширском шоссе, и они проживали в нем частичку жизни, словно были мужем и женой. И одновременно – страстными и ненасытными любовниками.
Видящий да увидит. Слышащий да услышит… Юрий Сергеевич Крохин лохом никогда не был. И имел глаза и уши. От его взора не укрылось светящееся счастьем и радостью лицо жены, когда она возвращалась со свиданий с Анатолием.
Он не знал пока про тайные свидания жены со старой школьной любовью. Однако заподозрил неладное и обратился к своему старому приятелю Альберту Киприани, имеющему детективное агентство и целый штат сыщиков, с просьбой проследить за женой. Вернее, не столько за женой, сколько за теми, с кем она встречается. Так Альберт Иванович вышел на Анатолия Васильевича Веселова. Тогда Крохин попросил Киприани выяснить побольше об этом Веселове, и скоро Альберт Иванович обладал полной (насколько это возможно) информацией о Веселове и, конечно, поделился ею с Юрием Сергеевичем. Оказалось, что этот Анатолий Веселов – школьный товарищ Аиды и у них в свое время была любовь, которая именуется первой. Надо полагать, что Киприани сказал Крохину и о том, что Веселов и Аида время от времени уединяются в мини-отеле для влюбленных парочек на Каширском шоссе, где номера сдаются почасово.
Узнав об изменах жены, Юрий Сергеевич был вне себя от ярости. Киприани едва упросил его не устраивать разборок, на что Крохин с большим трудом, но дал свое согласие. Но как жить с этим, зная, что жена тебе изменяет?
От этих мыслей можно попросту сойти с ума! И однажды, когда Аида вернулась в один из рабочих дней поздно и сказала, что встречалась со школьной подругой, Юрий Сергеевич не выдержал и вскипел:
– Не с подругой ты школьной встречалась, а со своим дружком. Я даже знаю, как его зовут. Веселов!
– Ну и что? – не подала виду Аида, немногословная и всегда умевшая держать себя в руках. – Почему мне нельзя встречаться со своими школьными друзьями?
У Юрия Сергеевича хватило ума, чтобы не развивать эту тему дальше. Ведь он по-прежнему любил Аиду и совсем не хотел ее терять. Кроме того, Крохин успокаивал себя тем, что за пятнадцать лет совместной жизни с ней он и сам пару-тройку раз изменял Аиде с любовницами, не считая походов с друзьями и сослуживцами в сауну с девочками «облегченного поведения». Правда, развлечения в сауне Крохин изменами не считал, скорее это была производственная необходимость, атрибут или аксессуар, необходимый для встреч с приятными, а главное, нужными людьми. Ну, это как зонтик во время дождя или борсетка для связки ключей, которую неудобно носить в кармане брюк.
В одну из встреч с Аидой Анатолий рассказал о том, что заметил за собой слежку.
– Представляешь, – весело произнес он, причем его веселость была заметно наигранной, – я три дня подряд замечаю недалеко от себя одного и того же человека. Сначала заметил случайно: иду по улице – он идет за мной. А потом уже специально стал обращать внимание… Захожу в кафешку перекусить – он садится за пару столиков от меня. Сажусь в метро – он едет со мной в одном вагоне! Так и на следующий день. И на третий…
– Вот оно что-о-о, – протянула Аида. – А я-то все гадала, откуда Крохин знает, как тебя зовут… А может, тебе все это показалось?
– Нет, – отрицательно покачал головой Анатолий Васильевич, – не показалось.
Аида Владимировна в ответ на это потемнела лицом и промолчала. А вернувшись со свидания, закатила мужу по поводу слежки скандал, ибо известно, что лучшая оборона – это наступление. Это женщины хорошо знают и успешно практикуют.
Юрий Сергеевич неистово клялся и божился, что даже и не думал следить за ней.
– Ты моя жена, и я тебе доверяю, – сказал он. – У меня даже в мыслях не было следить за тобой!
– А откуда ты знаешь о моем школьном товарище Анатолии Веселове? – прищурилась Аида.
И Юрий Сергеевич был вынужден признаться, что какое-то время назад он (было дело) дал команду своим людям присмотреть за этим Веселовым, но ни в коем случае не за ней…
– Ну посуди сама, – примирительно произнес Крохин. – Ты – моя жена, и мне не все равно, с кем ты встречаешься, что вполне объяснимо. Если бы ты была мне чужой, то встречайся с кем хочешь, хоть с отъявленным мерзавцем или даже бандитом. Но ты, – Юрий Сергеевич значительно посмотрел на Аиду и повторился, – моя законная супруга. К тому же мое положение в правительстве Москвы должно исключать порочащие меня знакомства, даже идущие через тебя. Ты же знаешь, сколько у меня недоброжелателей и завистников. Им только дай повод, и они раздуют из мухи такого слона, что он придавит меня со всеми потрохами. Поэтому прошу тебя, будь осмотрительнее со своими знакомствами. Хорошо?
– Хорошо, – ответила Аида.
Но это «хорошо», сказанное влюбленной женщиной нелюбимому мужчине, ничего не значило. Она и Анатолий продолжали встречаться.
Конечно, Крохин ревновал. Его крепко раздражал тот факт, что его жена встречается с неженатым мужчиной, пусть и со старым школьным товарищем. Понятное дело, это не могло радовать Юрия Сергеевича и оставлять его к данному факту равнодушным. Он не раз срывался, запрещал супруге эти встречи с Веселовым.
Вот и вечером в субботу шестого декабря что-то около восьми часов у них возник спор по этому вопросу, вылившийся в громкий скандал. Такой громкий, что их соседке, позже вызвавшей милицию по поводу оглушительно работающего в ночное время телевизора, не пришлось даже прикладывать ухо к стенке…
– Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась! – на повышенных тонах объявил супруге Юрий Сергеевич.
– А я буду! – парировала его выпады Аида. – Я же не запрещаю тебе видеться с этим твоим Сашкой Филипчуком или Киприани…
– Я не только с ними встречаюсь, а еще с Мишей Сергеевым и Шамилем Алимбековым, – добавил Юрий Сергеевич. – Но хочу заметить, что все, с кем я встречаюсь, поголовно мужчины! Женщин среди них нет.
– И что?
– А то, что, если бы ты встречалась только со своими подругами, не знаю, школьными, университетскими, по фитнесу, бассейну, шопингу или еще по чему… по курсам кройки и шитья, я бы ничего не имел против, – заявил на повышенных тонах Юрий Сергеевич. – Но ты же встречаешься с мужчиной. Свободным от семьи, причем твоим бывшим любовником! – Последние слова он прокричал, уже не пытаясь совладать с собой. И услышал в ответ злобное и уничижительное:
– Ну, почему же бывшим? И настоящим…
– Что?! – захлебнулся в крике Юрий Сергеевич.
Он метнулся к жене и наотмашь ударил ее по лицу.
Аида вскрикнула и, не удержавшись на ногах, упала, с гулким звуком ударившись затылком о мраморную столешницу журнального столика, стоявшего возле кресла.
Крохин какое-то время стоял над ней, пылая праведным гневом, но вдруг увидел, как возле головы Аиды и ножек столика расплывается лужица крови, заметно увеличивавшаяся в размерах. Он зачем-то оглянулся, словно пытаясь убедиться, что его никто не видит, а затем тихо позвал:
– Аида. Аидочка!
Но супруга молчала. Она лежала на боку, и Юрий Сергеевич видел ее полуоткрытое веко.
– Аида! – снова позвал он. И глупо добавил: – Что с тобой?
Потом медленно присел на корточки и приложил два пальца к запястью – пульса у Аиды не было.
Крохина бросило в жар, и он плюхнулся на пол, поскольку ноги уже не держали его.
«Убил, убил, убил», – гулко стучало в мозгу.
Он беспомощно оглянулся. Взор его упал на софу, на краешке которой лежал его сотовый. Дрожащими руками схватил его и быстро набрал нужный номер…
– Алик, это я…
Голос Крохина дрожал, и казалось, он вот-вот готов расплакаться. Киприани это почувствовал и быстро спросил:
– Слушаю тебя, Юра. Успокойся. Что случилось?
– Я Аиду убил, – прикрыв ладонью трубку, словно кто-то мог его слышать, произнес Крохин.
– Не понял, – недоуменно проговорил Альберт Иванович.
– Я Аиду убил, – повторил Юрий Сергеевич и добавил: – Нечаянно.
– Это точно? Может, она просто потеряла сознание? Так бывает….
– Точно, – с трудом ответил Крохин. – Она не дышит, и сердце не бьется… – Говорил он не очень связно, и фразы его были отрывисты. – Мы сильно поругались. Я ее ревновал к этому Веселову. Запретил ей с ним встречаться. А она сказала… Она сказала, что он ее любовник, понимаешь? Сказала с таким презрением… И ненавистью… Я не сдержался… И ударил ее. Я не соображал ничего, понимаешь? Она упала. И ударилась головой о наш мраморный столик. И кровь… Целая лужа. Она не дышит, понимаешь? Она умерла… Я убил ее, убил… Что мне делать, Алик?
– Ты звонил в полицию? – спросил Альберт Иванович.
– Нет, – проглотив комок, ответил Крохин. – Меня же посадят, Алик. И конец всему…
– Еще, кроме меня, ты кому-нибудь звонил?
– Нет, никому. Только тебе… Может, действительно сообщить в полицию? Я же не хотел ее убивать!
– Тебе, скорее всего, не поверят, – после недолгого молчания произнес Альберт Киприани. – Вы последнее время часто ругались, скандалили даже, и соседи наверняка слышали это. Еще обязательно всплывет история про ее любовника Веселова, а это будет значить, что у тебя имелся мотив убить Аиду. А потом, даже если ты сделал это не нарочно, все равно тебе грозит реальный срок. Убийство есть убийство, тут уж ничего не поделаешь.
– Меня посадят, Алик? – Отчаяние в голосе Крохина было безмерным.
– Посадят, если позвонишь в полицию, – ответил Киприани.
– И что же мне делать? Ты… Ты поможешь мне?
– Помогу, – после небольшой паузы произнес Альберт Иванович. – Иди в наш бар…
– Какой – «наш»? – переспросил Юрий Сергеевич, поскольку голова его совсем не соображала.
– В бар «Восточный округ». И сиди там, пока я тебе не позвоню. Звонить я буду около десяти часов из твоего дома с телефона Аиды, и ты сделаешь вид, что разговариваешь именно с ней. Называй ее по имени, попроси прощения, словом, делай все так, как будто разговариваешь со своей женой. И главное, чтобы этот разговор слышал официант и кто-нибудь из посетителей бара за соседними столиками.
– Зачем? – спросил Крохин.
– Чтобы сделать тебе алиби. Раз Аида звонила тебе из дома в районе десяти часов, значит, она в это время была еще жива, а ты сидел в баре. И ты будешь в нем сидеть, пока тебе не позвонят и не пригласят приехать домой. Понимаешь меня?
– Да, – ответил Юрий Сергеевич, все еще плохо соображая. – А кто мне позвонит?
– Полицейские, – ответил Альберт Иванович. И добавил, правда, не сразу: – Которые обнаружат Аиду мертвой. Это будет означать, что ее убили в то самое время, когда ты сидел в баре. Теперь все понял?
– Да, – закивал Юрий Сергеевич. – А как ты попадешь ко мне домой?
– Уходя из дома, оставишь ключи в почтовом ящике. Да, и еще включи телевизор погромче.
– Зачем?
– Ты хочешь, чтобы я тебе помог?
– Конечно, хочу, – быстро ответил Крохин.
– Тогда делай все, что я тебе говорю, – последовал ответ.
Они немного помолчали. Потом Киприани на всякий случай повторил:
– Итак, план такой… Ты включаешь телевизор погромче и уходишь из дома. Ключи от квартиры оставляешь в почтовом ящике. Приходишь в бар, садишься за столик и, когда я тебе звоню, делаешь вид, что разговариваешь с Аидой. И чтоб этот твой разговор слышал по крайней мере официант. Потом продолжаешь сидеть в баре, пока тебе не позвонят полицейские… Ну, все… Включай телевизор и действуй по этому плану…
Киприани положил трубку. Юрий Сергеевич, стараясь не смотреть на труп жены, включил телевизор, оделся и быстро вышел из квартиры. Едва ли не бегом он спустился на первый этаж, бросил связку ключей в почтовый ящик и вышел из подъезда.
Стояла ветреная, не декабрьская погода, а такая, какая обычно бывает в конце зимы, когда сильно вьюжит и колкие снежинки обязательно бьют в лицо, в какую бы сторону ты ни шел. Снежинки довольно ощутимо кололи лицо и шею (Юрий Сергеевич забыл надеть шарф), но Крохину казалось, что вовсе не снежинки, а осколки стекла впиваются в его кожу, причиняя боль. Ну а внутри его, там, где сердце и душа, было так препогано, что для описания этого трудно подобрать подходящие слова…
Зайдя в бар, Юрий Сергеевич заказал себе две порции виски. Отпив половину, он погрузился в изучение меню, но его глаза не видели строк: со страниц с цветочными виньетками на него смотрела невидящими глазами Аида, а под ее головой расплывалась темно-красная лужица крови. Дважды официант подходил к нему, спрашивая, готов ли он сделать заказ, но Крохин лишь отрицательно мотал головой. Наверное, он и не слышал вопросов официанта, поскольку уши были словно заложены ватой…
Киприани тем временем сел в свое авто и поехал на Измайловский бульвар. Не доезжая квартала до дома, где жили Крохины, он припарковался и заглушил двигатель. Затем вышел из машины, надел тонкие лайковые перчатки и направился пешком к дому под номером пятьдесят пять. Никем не замеченный, вошел в подъезд, достал из почтового ящика ключи, осторожно и неслышно ступая, поднялся на площадку второго этажа и, открыв дверь Крохиных, проник в квартиру. В глубине ее громко работал телевизор, и он направился на его звук. Войдя в комнату, служившую гостиной, Киприани увидел Аиду, лежащую на боку. Возле ее головы и вокруг ножек низкого журнального столика с мраморной столешницей расплылась темная кровавая лужица.
Альберт Иванович какое-то время постоял над телом, и одному богу известно, о чем он думал в это время и какие чувства испытывал. Но одно чувство превалировало над всеми, и оно очень походило на зависть. Он завидовал Крохину, что у того хватило сил убить ненавистную и изменяющую ему жену, пусть даже и случайно. Ибо не столь уж и важно, что да как происходит. Важен конечный результат. И теперь Крохин свободен, а он, Киприани? Неужели ему и дальше скрывать ненависть к его Макруи Патвакановне? Дожидаться, внешне терпеливо, но внутренне содрогаясь и негодуя, когда она изведет его вконец своими словами и поступками. Терпеть ее глупые выходки, от которых стыдно за себя и за нее. И ложиться спать с этой грудой мяса и жира, сдерживая брезгливость и тошноту…
Альберт Иванович вдруг вспомнил, зачем сюда пришел, и приступил к действиям.
Сначала он спокойно и медленно осмотрелся. Затем опрокинул кресло и сорвал картину со стены. Открыл дверцы книжного шкафа и стал одну за одной вынимать книги, бросая их на софу.
Пройдя в спальню, ногой опрокинул на пол светильник под розовым абажуром, выбросил несколько платьев из платяного шкафа, оставив его дверцы распахнутыми, разбросал по полу подушки и выдвинул все ящики в прикроватной тумбе и трюмо. В одном из ящичков трюмо он обнаружил шкатулку ручной работы с украшениями Аиды, в другом – несколько нетронутых банковских пачек пятитысячных купюр, внушительную пачку евро и менее внушительную, но все же не совсем худую пачку долларов. Обе денежные пачки были перетянуты разноцветными резинками для волос. Драгоценности и деньги Альберт Иванович положил в припасенный загодя холщовый мешочек черного цвета, шкатулку бросил на пол, немного постоял, выискивая взглядом сотовый телефон Аиды, потом вернулся в гостиную. Телефон Аиды он нашел на тумбочке из орехового дерева, служившей, очевидно, когда-то подставкой для вазы с цветами. В «именах» он нашел слово «Крохин», нажал на высветившийся знакомый номер и приложил трубку к уху.
– Это я, – сказал Альберт Иванович, когда сидящий в баре Крохин принял вызов. – Я все сделал…
– Да? – вяло отозвался Юрий Сергеевич, не зная, что еще сказать.
– Назови меня Аидой, – приказал Киприани.
– Да, Аида, – произнес Крохин.
– Официант рядом?
– Нет.
– Ну так сделай так, чтобы был рядом, – с нотками раздражения буркнул Киприани.
Крохин поднял руку и подозвал официанта.
– Вы готовы сделать заказ? – подошел к нему Артем.
– Да, готов, – ответил ему Юрий Сергеевич, а потом произнес в трубку: – И я тоже был не прав… Да, и ты меня прости, Аида…. – После чего повернулся к официанту: – Мне еще порцию виски, бокал хорошего красного вина и поужинать чего-нибудь, на ваше усмотрение.
– Будет сделано, – ответил Артем.
– Хорошо, Аида, – громко сказал в трубку Юрий Сергеевич. – Мне надо немного побыть одному, подумать…
– Молодец, – похвалил Крохина Альберт Иванович, когда официант ушел выполнять заказ. – Теперь у тебя есть алиби.
– Спасибо тебе, – тихо произнес Юрий Сергеевич.
– Не за что, – хмыкнул Киприани. – Теперь сиди, пей, ешь и успокаивайся. И жди, когда тебя вызовут домой полицейские…
– А сколько ждать?
– Сколько надо, – отрезал Альберт Иванович и прервал связь.
После этого он еще раз огляделся, положил сотовый Аиды на место и тихо вышел из квартиры. Постояв немного на лестничной площадке и выждав, когда на первом этаже стихнут бойкие голоса, он, опять-таки незамеченным, вышел из дома, быстро прошел квартал до оставленной машины, сел в нее, завел двигатель и облегченно выдохнул. Потом включил передачу и поехал домой. Настроение было приподнятым, как всегда бывает у мужчин, когда работа исполнена хорошо. Любая работа…
После разговора с Киприани Юрий Сергеевич и правда стал постепенно успокаиваться. После новой порции виски к нему вернулась способность соображать. Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден, и с удовольствием откушал карпаччо из оленины с сыром, лучком и хреном, запив его бокалом португальского портвейна, охлажденным и весьма ароматным. А затем с еще большим удовольствием принялся за свиное филе с картофельным террином и сыром под соусом из лисичек. Было очень вкусно. Жизнь, со всеми ее прелестями в виде вкусной еды, любимого янтарного португальского вина, красивых интерьеров, денег, любезных официантов, легкой приглушенной музыки и прочих благостей для души и тела, как это ни странно, продолжалась…
А в квартире Крохиных буквально орал телевизор. Соседка-«молодка» стоически терпела эту орущую вакханалию ровно до полуночи, затем терпение ее иссякло, и она набрала номер полиции. Конечно, она могла бы позвонить к соседям и попросить, нет, даже потребовать, чтобы они либо убавили громкость, либо выключили телевизор совсем, но женщиной она была вредной и ядовитой, любила, когда у соседей выше ее по социальному статусу имелись какие-либо неприятности. А то, видишь ли, «катаются как сыр в масле», в то время как она в масле не катается. Имеется у нас, знаете ли, такая порода людей, которым плохо, когда другим хорошо… Кроме того, «молодка» вполне искренне считала, что законы Российской Федерации писаны для каждого, и если сказано в них, что после одиннадцати вечера шуметь и мешать гражданам отдыхать в тишине непозволительно, значит, так тому и быть. И никому, в том числе женам больших начальников, нарушать их недозволено…
Полицейский наряд приехал буквально через несколько минут.
Перво-наперво они позвонили в квартиру молодящейся соседки, просигнализировавшей им о нарушении. Та открыла незамедлительно и эмоционально объяснила ситуацию. Хотя можно было бы ничего не объяснять, поскольку через приоткрытую дверь квартиры Крохиных раздавались громкие звуки работающего телевизора (кажется, шел какой-то боевик), а часы показывали уже первый час ночи.
Полицейские для приличия два раза звякнули в квартиру, а потом всем гуртом вошли. «Молодка» осталась на лестничной площадке в качестве наблюдателя. Кроме того, ей было крайне любопытно, какие действия будут проводить полицейские в отношении нарушительницы спокойствия Аиды Владимировны Крохиной, супруги большого начальника. Однако у Крохиных, похоже, ничего не происходило: полицейские не выходили, не убавляли звук орущего телевизора. Тогда «молодка», любопытство которой превысило все допустимые нормы, осторожно вошла в квартиру. Она прошла по коридору и увидела перед гостиной всех полицейских, причем один из них (видимо, старший) крайне взволнованно разговаривал по хрипящей рации, вызывая оперативно-следственную бригаду. «Молодка» попыталась было пройти дальше, но один из полицейских вдруг обернулся и, заметив ее, строго произнес:
– Вы куда, гражданочка?
– Туда, – ответила «молодка» и указала кивком головы на гостиную.
– А вам туда нельзя, – безапелляционно произнес полицейский и, сделав пару шагов в направлении «молодки», стал явно вытеснять ее из квартиры обратно к выходу.
– Почему это мне туда нельзя? – возмутилась она. – Это я вас всех вызвала.
– Все равно нельзя, – повторил полицейский. – Но вы не беспокойтесь: скоро вас вызовут. Вы пока идите в свою квартиру и ждите…
– Чего ждать-то? – спросила «молодка», уже почувствовав, что в квартире Крохиных произошло что-то ужасное.
– Пока вас не вызовут, – сказал полицейский, выдавив соседку из квартиры и закрыв за ней дверь.
И правда, ждать долго не пришлось. Где-то через четверть часа приехала оперативно-следственная бригада во главе с майором, после чего в ее квартиру позвонили, и подчеркнуто вежливый и на вид очень спокойный человек лет тридцати пяти принялся расспрашивать ее, что она слышала и видела. Соседка Крохиных отвечала все как есть: Крохины где-то с полчаса сильно ругались, что было уже не в первый раз, а около половины девятого хозяин ушел, а его супруга осталась. И что это она вызвала полицейский наряд, поскольку телевизор в квартире Крохиных уж очень сильно орал и натурально мешал спать.
– А с того момента, как ушел Крохин, и до того, как приехали полицейские, кто-нибудь приходил к вашим соседям? – спросил ее спокойный человек, записывая все, что она говорила.
– Нет, – не очень твердо ответила соседка. И добавила: – По крайней мере, я не слышала.
Затем ее пригласили в квартиру Крохиных и усадили на кухне, где уже сидел и скучал не совсем трезвый Яша Браузер, парень лет под тридцать, проживающий с родителями на третьем этаже. «Молодка» парня недолюбливала (как, впрочем, и многих иных жителей подъезда), поскольку тот вел паразитический образ жизни: отучившись кое-как на факультете внешнеторгового менеджмента во Всероссийской академии внешней торговли, Яша нигде не работал и буквально сидел на шее родителей, вытягивая из них деньги на каждодневные развлечения и зависая надолго в ночных клубах. Как его принесло домой сегодня в первом часу ночи, оставалось загадкой, поскольку раньше трех он никогда домой не возвращался.
«Молодка» сурово посмотрела в сторону Яши и на его «здрасьте» никак не отреагировала. Яша фыркнул и отвернулся к окну, эту недалекую дуру со второго этажа он тоже недолюбливал, впрочем, как и иных старух из своего подъезда, вечно сующих носы не в свои дела.
Потом «молодку» и Яшу пригласили в гостиную. Они увидели, что возле журнального столика с мраморной столешницей лежит хозяйка квартиры Аида Крохина с разбитой головой, возле которой, присев на корточки, копошилась какая-то женщина, которую старший оперативно-следственной бригады называл Варварой Вячеславовной. Под мраморным столиком натекла лужа крови, кресло возле столика было опрокинуто, дверцы книжного шкафа открыты, несколько книг в беспорядке лежали на софе.
– Прошу вас, граждане понятые, обратить ваше внимание на то, что в квартире обнаружено бездыханное тело хозяйки и кровь, а в комнатах наблюдается полный беспорядок, – произнес старший бригады, обращаясь одновременно к Яше Браузеру и «молодке».
Яша кивнул, а «молодка» сказала:
– Ага.
Затем их провели в спальню. Здесь с порядком было еще хуже: напольный светильник под розовым абажуром опрокинут, на полу валяются подушки, дверцы платяного шкафа, в котором явно спешно рылись, раскрыты настежь. Также были выдвинуты все ящики трюмо и прикроватной тумбы. Возле трюмо на полу лежала раскрытая пустая шкатулка для драгоценностей, явно ручной и очень тонкой работы…
– Здесь измайловский вор поработал более тщательно, товарищ майор, – сказал молодой парень с короткой стрижкой вежливому и на вид очень спокойному человеку лет тридцати пяти, который с полчаса назад допрашивал «молодку». – И вор явно торопился…
– Хозяина квартиры вызвали? – спросил майор.
– Давно уже, – ответил парень с короткой стрижкой. – По сотовому потерпевшей.
– Он приехал?
– Уже приехал.
– И где он? – поинтересовался майор.
– На кухне, – ответил парень. – Ему Варвара Вячеславовна успокоительное дает.
– Хорошо, – сказал майор. – Как немного придет в себя, давай его сюда, в спальню. Будем составлять опись украденных вещей…
Юрий Сергеевич появился в спальне минут через пять-семь. Он был бледен, его слегка покачивало, а в глазах застыла неизбывная тоска.
– Здравствуйте, Юрий Сергеевич, – поздоровалась с ним «молодка».
– Здравствуйте, – кивнул Крохин.
– Нас вот сюда позвали, – оправдывающимся тоном произнесла «молодка» и посмотрела на Яшу.
Крохин снова кивнул.
– Юрий Сергеевич, – проговорил сочувствующим голосом спокойный майор. – Позвольте принести вам свои соболезнования.
Крохин никак не отреагировал.
– Осмотритесь, пожалуйста, – продолжил майор, – и скажите нам, чего нет на месте? Прошу вас сосредоточиться, поскольку то, что мы с вами сейчас будем делать, очень важно для следствия.
– Вон в той шкатулке, – указал Юрий Сергеевич на шкатулку ручной работы, – лежали украшения моей жены.
– Какие именно?
– Жемчужное ожерелье, бриллиантовое колье с сапфирами… золотое кольцо с бриллиантом и золотые сережки с сапфирами. – Крохин присел возле трюмо, пошарил в раскрытых ящиках. – А еще пропали деньги… Семьдесят тысяч евро, тридцать пять тысяч долларов и один миллион семьсот пятьдесят тысяч рублей пятитысячными купюрами. Все наши с Аидой сбережения… Они вот в том ящике лежали.
– А почему не в банке? – посмотрел на него майор.
– Лежали в банке, – ответил Юрий Сергеевич. – А как начались эти проблемы с наличными в банках, мы все сняли и решили держать деньги пока дома. Нам так казалось надежнее…
– Ясно, – резюмировал майор. – Еще что-нибудь пропало?
– Кажется, больше ничего, – ответил Юрий Сергеевич, моля в душе, чтобы вся эта волынка поскорее закончилась.
– Что ж, все точно так, как было при ограблениях на Верхней Первомайской и Пятнадцатой Парковой, – уверенно произнес старший группы. – Вор аккуратно открыл двери, не повредив замок, точно так, как и в трех предыдущих случаях, работал в перчатках, забрал только самое ценное, то есть дорогие украшения и деньги, и благополучно покинул место преступления, никем не замеченный. Удачливый, гад…
Затем «молодку» и Яшу Браузера отпустили, предложив расписаться в протоколе досмотра. При Яше паспорт имелся, а вот соседке пришлось сбегать в свою квартиру за документом, поскольку в протоколе досмотра понятым надлежало не только расписываться, но и указывать паспортные данные.
Через сорок минут полиция покинула квартиру Крохина. Аиду, прикрыв простыней, вынесли на носилках и увезли, сказав Юрию Сергеевичу, что он сможет получить труп жены дня через три-четыре.
– Мы вам позвоним, когда ее можно будет забрать, – услышал напоследок Крохин и опять кивнул…
Когда квартира опустела, Юрий Сергеевич бессильно опустился на софу. Он не хотел, но взор его все время притягивался, как магнитом, к уже подсыхающей лужице крови возле ножек мраморного столика. А в голове, гулкой и пустой, крутился детский стишок Агнии Барто:
Наша Таня горько плачет.
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь:
Не утонет в речке мяч.
Крохин мотнул головой, стараясь избавиться от наваждения, но оно по-прежнему досаждало. Следовало предпринять нечто кардинальное. Он прошел в кухню, открыл буфет, достал пузатую бутылку коньяку, налил до самых краев большой фужер и выпил его в три больших глотка. Вкуса он почти не почувствовал, разве что лицо вдруг запылало жаром, словно он находился близко от костра. Через какое-то время в голове затуманилось, боль притупилась, а навязчивый стишок и вовсе выветрился.
Юрий Сергеевич еще немного постоял, раздумывая, а не выпить ли еще, но решил не злоупотреблять. Завернул крышку бутылки и поставил коньяк на место. Затем подошел к окну и уперся в него разгоряченным лбом…
Яша Браузер пришел домой и завалися спать.
«Молодка» вернулась в свою квартиру и стала прислушиваться, что творится за соседской стенкой (ей тоже не спалось). Но у Крохиных было тихо…
Юрий Сергеевич позвонил Киприани на следующий день.
– Надо встретиться, – сказал он.
– Я сейчас пока занят, – ответил Альберт Иванович. – Давай увидимся часика через три в «Восточном округе».
– Хорошо, – согласился Крохин и нажал на отбой.
Ему дважды звонили с работы. Спрашивали, как он. И сочувственно добавляли:
– Держитесь.
– Спасибо, – отвечал Юрий Сергеевич.
В назначенное время он был в «Восточном округе». Минут через семь-восемь пришел и Киприани. Он внимательно посмотрел на лицо Крохина и подумал: «Вот ведь, человек убил свою жену, после чего ходит, сидит, разговаривает, не без удовольствия пьет пиво и вид имеет вполне благополучный и здоровый».
Но спросил Альберт Иванович совсем другое:
– Как ты?
– Нормально вроде, – ответил Юрий Сергеевич, чуть помедлив. – Хотя еще неделю назад думал, что без Аиды жить не смогу.
– Так оно и бывает… Как все прошло? – поинтересовался Киприани, имея в виду вчерашнюю ночь.
– Как ты и говорил: в начале первого мне позвонили и попросили приехать домой. Приехал. Там уже было полно полиции. Ну, допросили… Потом составили опись пропавших вещей. Кстати, о деньгах и украшениях…
– Не беспокойся, деньги я тебе верну, – ответил Альберт Иванович. – Позже, когда закроют дело.
– А украшения? – поинтересовался Юрий Сергеевич.
– А вот украшения могут еще понадобиться, – в задумчивости произнес Киприани. – Мало ли, как дела пойдут…
– Как скажешь, – почти равнодушно отозвался Крохин. – Я во всем полагаюсь на тебя.
– Это правильно, – резюмировал Альберт Иванович.
Тихо и ненавязчиво зазвучала музыка. Это была битловская мелодия «Yesterday» в исполнении саксофониста Криса Поттера. Глаза Крохина вдруг наполнились слезами, он шмыгнул и негромко заплакал.
– Ну, – произнес Киприани с некоторым удивлением. – Не раскисай. Не время сейчас…
Юрий Сергеевич кивнул и отхлебнул пива. Оно показалось горьким и невкусным. Он отставил кружку в сторону и огляделся по сторонам. Через столик с каким-то мужчиной с бородкой и в полосатом пиджаке сидела… его Аида! Она смотрела в его сторону и осуждающе покачивала головой. Юрий Сергеевич вздрогнул и перевел взгляд.
– Что с тобой? – спросил Киприани.
– Посмотри… Через столик от нас сидит Аида… – тихо сказал Крохин, почти не шевеля губами и глядя в кружку. – Видишь?
– Нет, – оглянувшись, произнес Альберт Иванович.
– Ну, рядом с клетчатым мужиком с бородкой, – подавляя накативший ужас, добавил Юрий Сергеевич.
– Да нет никого: ни Аиды, ни клетчатого мужика, – сказал Киприани. – Тебе показалось. Ну, сам посмотри…
Юрий Сергеевич поднял взгляд. Столик, за которым несколько секунд назад сидели Аида и мужчина с бородкой, был абсолютно пуст…
– Показалось, – повторил за Киприани Крохин и судорожно допил пиво. – Надо что-то с собой делать, так ведь и свихнуться можно.
– Знаешь что, ступай-ка ты домой, – сказал Альберт Иванович. – Давай я тебя довезу.
Крохин согласно кивнул.
Мужчины поднялись и пошли к выходу. У самых дверей Юрий Сергеевич оглянулся: Аида и клетчатый мужчина с бородкой как ни в чем не бывало по-прежнему сидели за своим столиком и посмотривали в его сторону…
Следствие тем временем наращивало темп. По инициативе майора Михеева из Главного следственного управления по городу Москве, которому поручили дело об убийстве Аиды Владимировны Крохиной и который взял себе в производство дела об ограблениях квартир в Измайлове, объединив их в одно на предмет алиби, были опрошены все воры-«домушники», находившиеся в данный момент на свободе. Таким образом в поле зрения попал и Паша Кочетков, поспешивший после разговора с Михеевым скрыться и перейти на нелегальное положение. А 15 декабря мне позвонила сестра Кочета и попросила помочь ее непутевому брату, поскольку и Кочетков, и Маша чувствовали, что над ним сгущаются тучи и именно его могут обвинить в убийстве Аиды Крохиной и арестовать. Я сдуру согласился, после чего Паша позвонил мне и мы условились встретиться у меня на квартире. Этим же вечером Кочет пришел ко мне домой, и мы долго говорили с ним на кухне. Он сказал, что узнал об убийстве Аиды Крохиной от следователя, и поведал о трех ограблениях в Измайлове, совершенных им, категорически отрицая свою причастность к этому убийству и ограблению. Оказалось, что на момент убийства Крохиной, 6 декабря от десяти до половины двенадцатого вечера, у Кочета имеется алиби: он со своим корешом Шалым находился в это время в «Закусочной» на Измайловском бульваре. Однако данная информация майором Михеевым была проигнорирована. Он склонялся к тому, что профессиональный вор-«домушник», ограбивший до этого две квартиры на 15-й Парковой улице и одну на Верхней Первомайской, залез в квартиру Крохиных на Измайловском бульваре, убил хозяйку, на свое несчастье оказавшуюся дома, и вынес украшения и деньги.
И этот вор не кто иной, как Павел Афанасьевич Кочетков.
16 декабря я посетил «Закусочную» и, поговорив с официанткой Аленой, убедился, что Кочет и Шалый действительно сидели 6 декабря в «Закусочной» с девяти часов едва ли не до закрытия, то есть до двенадцати ночи. Алиби было, как говорится, налицо. Которое, увы, стало довольно шатким, поскольку, как оказалось после моего разговора с судмедэкспертом Варварой Вячеславовной Стрелковой, Аида Крохина могла быть убита и в половине девятого вечера. Кроме того, любовник Аиды Анатолий Веселов звонил ей 6 декабря около девяти вечера, но ответа так и не дождался, хотя Аида и была в то время дома. Все говорило о том, что убить Аиду Владимировну мог и ее муж, Юрий Сергеевич Крохин. И что пресловутый звонок Аиды мужу 6 декабря около десяти вечера, когда Юрий Сергеевич находился в баре «Восточный округ», – подстроен и является самой настоящей липой…
А Юрий Сергеевич за эти две недели пришел в себя.
Оказалось, что в отсутствии жены есть большие плюсы: Крохин в одночасье сделался завидным женихом и вокруг него стали крутиться дамочки, которые были не прочь завести с ним интимные отношения с дальнейшей перспективой замужества. Кроме того, Крохин получил в свое личное распоряжение все 24 часа в сутки, то есть полную свободу действий с отсутствием каких-либо обязательств. Это ясно видел частный детектив Киприани, встречающийся с ним на правах друга едва ли не каждый день. Сам же Альберт Иванович делался с каждым днем мрачнее: жить с Макруи Патвакановной недоставало уже никаких сил. Из года в год она становилась все несносней: вечно попрекала деньгами, которые она передала ему на открытие детективного агентства, и квартирой на шоссе Энтузиастов, купленной ее родителями. Будто у самого Киприани не было ничего и она буквально подобрала его, голодного и оборванного, возле какой-нибудь помойки. Примерно так она и говорила при каждом удобном случае, в том числе и не стесняясь посторонних людей. А ведь он уволился из органов МВД в звании подполковника! У него восемь раскрытых убийств и медаль «За доблесть в службе». Как прикажете мужчине терпеть такие унижения?
Да, были тяжелые времена, когда им занялись господа офицеры из Управления собственной безопасности. Ну, имелись у него кое-какие грешки. А у кого их нет? Но скверность ситуации заключалась в том, что его непосредственный начальник полковник Саймиев, выгораживая себя, сдал его со всеми потрохами! Хорошо, что хоть из органов его выперли «по собственному желанию», приписав «нарушение должностных полномочий». Могло закончиться и гораздо хуже…
Спасение пришло в лице его тетки по матери Ануш Сарибековны. Это она нашла ему невесту в лице Макруи и свела их. Княжеский род Меликян, к которому принадлежала Макруи, был не против породниться с родом Киприани, младшей ветвью княжеского армянского рода Сумбатян, и вскоре состоялась его женитьба на богатой невесте. Денег у ее родителей и правда было много. Альберт Иванович переехал из своей крохотной квартирки в шикарные апартаменты на шоссе Энтузиастов и через полгода открыл в Измайлове на деньги супружницы детективное агентство «Алиби». Одно плохо: Макруи Патвакановна по наущению своих родителей настояла на составлении брачного контракта, по которому в случае развода Альберту Ивановичу доставался голый шиш. Без всякого «маленько». То есть разведись он с ненавистной супругой, моментально потерял бы право на квартиру и владение детективным агентством. Положение его казалось безвыходным до того самого момента, когда он увидел труп Аиды Крохиной. Тогда в его голову и закралась криминальная мысль, вот уже более двух недель не дававшая ему покоя. Мысль, которую он не мог произнести вслух, но которая, превратившись в некую страсть, разъедала его мозг, овладевая все большим и большим количеством его серых клеток.
Постепенно в голове Альберта Ивановича созрел план. Он вычеркивает Макруи из списка живых и обставляет дело таким образом, будто убийство совершил тот самый вор-«домушник» Кочет, что, по мнению следователя Михеева, ведущего это дело, убил Аиду, а также ограбил квартиры на улицах Верхней Первомайской и 15-й Парковой. Следствие в деле убийства Аиды Крохиной идет по ложному следу, на него и на Крохина у Михеева ничего нет и быть не может, так что одним преступлением больше, одним меньше – все равно на «домушника» Кочета Михеев все и повесит, раз больше не на кого.
Ну а что касается этого пронырливого журналиста Аристарха Русакова, любящего задавать каверзные вопросы, то и у него никаких улик на Юрия Крохина и него, Альберта Киприани, не имеется, а из одних версий и предположений, как говорится, дела не сошьешь. Кроме того, надо как-то изловчиться и взять действия этого Русакова на контроль, то есть поставить его на «прослушку». И тогда про все телодвижения этого Русакова, включая намерения, чаяния и даже мысли, можно будет знать и как-то им противостоять, если они вдруг пойдут вразрез с начертанным планом.
Когда у Киприани вызрел план, у него просто зачесались руки побыстрее его осуществить. Не раз он останавливал себя, чтобы после очередного унижения со стороны Макруи не кинуться на нее с кулаками и не придушить на месте. Однако эмоции могли и помешать, а план свой осуществить надлежало с холодным и трезвым рассудком. Кроме того, надлежало приготовить себе надежное алиби.
Благоприятная ситуация для осуществления задуманного плана сложилась вечером 22 декабря – в то самое время, когда я, Аристарх Русаков, заканчивал беседу с судмедэкспертом Стрелковой, принявшей меня за сотрудника Следственного комитета. В офисе детективного агентства «Алиби» между двумя его сотрудниками состоялся разговор, свидетелем которого стал Киприани. Нарочно это получилось у Альберта Ивановича или случайно – неведомо, да и не суть важно. А важно то, что он слышал, как один из его сотрудников просил другого подменить его на ночном дежурстве по наружному наблюдению за одним из фигурантов, который был в разработке детективного агентства.
– Ну не могу я сегодня никак, понимаешь ты меня? – говорил один другому. – Я день-то едва выстоял, башка просто раскалывается, тошнит все время. Понос раз десять уже прошибал, сил никаких не осталось. Отравился, наверное, какой-то дрянью. А тут еще в ночь выходить. Не потяну просто…
– Да понимаю я, – отвечал другой. – Но сегодня день рождения у жены. Гости придут. Юбилей у нее, понимаешь? Ну, как ты думаешь, насколько сильно она обрадуется, если я в этот день уйду на ночь? У нас и так отношения с ней… не очень…
– Проблемы? – подошел к своим сотрудникам руководитель детективного агентства.
– Да вот, Альберт Иванович, никак не можем решить, кому сегодня в ночь выходить, – ответил один из сотрудников.
– А что такое? – поинтересовался Киприани.
– Вася подмениться хочет, приболел не на шутку, а я не могу: день рождения жены сегодня. Юбилей у нее, и я обещал быть… Не поймет она, если я не приду. А свободных сотрудников больше нет.
– Ну, раз вы оба не можете, давайте я по «наружке» отработаю, – предложил Киприани.
– Альберт Иванович! – едва ли не хором воскликнули сотрудники. – Вы не шеф, вы мечта!
– Оба должны будете, – усмехнулся Киприани.
22 декабря в восемь вечера Альберт Иванович подъехал на своей машине к дому фигуранта и поставил ее едва ли не на самом видном месте. Просидев в машине до половины одиннадцатого и дождавшись, когда двор дома совершенно опустеет, он вышел из своего авто, закрыл его и пешком направился к своему дому. Пройдя пару километров дворами, Киприани приметил «жигуленок» шестой модели, крепко припорошенный снегом. Наспех смахнув снег со стекол, открыл его едва ли не ногтем, быстро отключил сигнализацию, завелся где-то с третьего раза и вырулил на трассу.
Машину он оставил во дворе опять-таки за несколько кварталов до своего дома, минут десять ему понадобилось, чтобы до него дойти, после чего, оглядевшись и убедившись, что видеть его никто не может, он вошел в подъезд.
Дойдя до дверей своей квартиры, Альберт Иванович несколько мгновений постоял, прислушиваясь к звукам, и, ничего не услышав, кроме стука собственного сердца, открыл ее.
Было тихо, как это бывает только по ночам.
Киприани снял обувь, короткую дубленку и прошел, неслышно ступая, в спальню. Макруи лежала на широкой тахте, прямо посередине, раскинув руки и шумно дыша. Альберт Иванович автоматически отметил для себя, что, если бы он сейчас разделся и вознамерился лечь спать, места ему ни справа, ни слева от супруги не хватило бы.
Эта раздражающая мысль, пришедшая сама собой, укрепила в желании сделать то, что он задумал. Душить ее подушкой или убивать как-то по-тихому он не собирался. Ограбление надлежало обставить с соответствующими декорациями, как в случае с Аидой Крохиной: вор убивает хозяйку квартиры как свидетельницу, поскольку она застает его в момент совершения преступления. И тогда стрелки снова переведут на вора-рецидивиста Пашу Кочета. Что и следовало доказать…
Выйдя из спальни в зал, Альберт Иванович стал открывать дверцы книжного шкафа и двигать кресла нарочито шумно. Потом прошел в кабинет и принялся выдвигать ящики письменного стола, вытряхивая их содержимое на столешницу. Эти его действия, естественно, разбудили благоверную Макруи Патвакановну. В ночной рубашке, плотно обтягивающей ее жирное тело, она прошла сначала в зал, а потом в кабинет и увидела мужа.
– Что ты делаешь? – спросила она его удивленно. – Громыхаешь тут… Я же сплю!
– Мне… это… надо… тут… – не нашелся, что ответить, Альберт Иванович.
– Чего тебе надо! Тебе меня разбудить было надо! Чтобы я до утра больше не могла заснуть, а потом у меня болела голова! Ты этого хочешь? – накинулась на него Макруи. Ее лицо от гнева побелело, а под крупным носом еще заметнее проступили черные волоски, грубое тело колыхалось под ночной рубашкой волнами жирных складок.
– Нет… я просто хочу… – начал было виновато Альберт Иванович, но Макруи Патвакановна не дала ему договорить.
– А-а-а, я знаю, чего ты хочешь, – злобно блеснула она глазами, все более распаляясь. – Ты смерти моей хочешь… Чтобы потом, кобель проклятый, привести в этот дом развратную молоденькую сучку… В мой дом, заметь! Так вот тебе! – Макруи Патвакановна соорудила кукиш и сунула его прямо под нос Альберту Ивановичу.
Киприани машинально отпрянул. Его лицо скривила гримаса брезгливости, мновенно перешедшая в выражение безграничной ненависти. Злоба в глазах Макруи сменилась испугом. Она, насколько это позволяла ее комплекция, быстро повернулась в попытке выбежать из кабинета, но было поздно: рука Альберта Ивановича уже крепко сжимала схваченный со стола литой бронзовый подсвечник в виде «Кота в сапогах». Быстро размахнувшись, он резко стукнул Макруи подсвечником по темечку. Она вскинула руки, пошатнулась, но выстояла и сделала спасительный шаг к двери. Киприани уже бездумно, как будто им управляла какая-то злая и неведомая сила, прыгнул вправо, преградив ей путь, и со всего размаха ударил жену углом подставки подсвечника в висок. Удар оказался настолько сильным, что женщину отбросило назад, и она стукнулась о коричневый шкаф-«солдатик» с папками. Макруи булькнула горлом, после чего мягко рухнула на пол, нелепо задрав толстые ноги, а через секунду медленно, как это бывает в замедленном кино, опустила их на пол. В какой-то момент Альберту Ивановичу стало жалко супругу, но это чувство тотчас утонуло в накопленной ненависти…
Постояв какое-то время над телом жены и убедившись, что она не дышит, владелец детективного агентства «Алиби» Альберт Иванович Киприани вытер носовым платком подсвечник и поставил его на край письменного стола. Затем осмотрел свою одежду и руки: крови нигде не было. После этого достал из потайного ящичка письменного стола деньги, прошел в спальню, забрал золотой браслет в виде змейки, который он семь лет назад подарил на день рождения супруге, прихватил золотые часы Макруи, платиновые сережки и золотой перстень рода Меликян с изображением креста в обрамлении порванных звеньев цепи. Все это Альберт Иванович завернул в носовой платок, сунул его в карман и вышел из кабинета.
Он прошел через зал в прихожую, надел ботинки и дубленку, неслышно открыл входную дверь, прислушиваясь к приглушенным звукам, вытер дверные ручки рукавом дубленки, стирая свои отпечатки на тот случай, если Макруи вдруг обнаружат раньше его возвращения утром, и отбыл в одному ему известном направлении…
Эти несколько кварталов до оставленного во дворе «жигуленка» Альберт Иванович шел на «автопилоте». Сев в машину, помедлил немного, приходя в себя, затем включил двигатель и тронулся с места. Не доезжая километра полтора до дома фигуранта, где он оставил свою машину, Киприани бросил «жигуленок» и пошел пешком. Шагов через триста в его мозгу зазвучала песенка из «Бременских музыкантов»:
Ничего на свете лучше не-эту,
чем бродить друзьям по белу све-эту.
Тем, кто дружен, не страшны трево-оги.
Нам любые дороги доро-оги…
Песенка эта сопровождала его всю дорогу, пока он не дошел до своей машины. Ее уже изрядно занесло снежком, но он не стал его убирать: конспирация… Ведь если машина занесена снегом, значит, она стоит тут длительное время и никуда не отъезжала.
Альберт Иванович открыл дверцу, устало плюхнулся в кресло, посидел немного в задумчивости, а потом включил движок, поскольку внутри было довольно холодно.
Нагрев салон, он откинулся на спинку сиденья и принялся думать о том, как поведет себя, когда вернется домой. Нет, он не станет рвать на себе волосы, посыпать голову пеплом от потухшей сигареты, стенать в голос об убиенной, причитая:
– Ой, да на кого ты меня покинула-а-а! Да почему я не умер вместе с тобо-о-ой?! Да как я буду жить-то без тебя-а-а-а…
Не станет разыгрывать из себя безутешного вдовца, сползать по косяку на пол, закатив глаза, не станет вопить о мщении…
Он поступит иначе. Мужественно примет трагическое известие, затаив в глазах неуемную боль; поиграет желваками, скрипя зубами от едва сдерживаемых проклятий в адрес убийцы, этого гада Паши Кочета, который совершил все это, причинив ему такое горе, и станет отвечать на вопросы следака отрывисто и точно, с неожиданно появившейся (и к месту) хрипотцой в голосе. А потом, когда все уйдут, а его ненаглядную Макруи увезут, он окинет взглядом осиротевший дом, нальет полный стакан водки, выпьет его залпом и завалится спать, чтобы отвязаться от беспокойных дум и от прочих мыслей. И так проспит до самого вечера, а когда проснется, то будет знать, что ему делать дальше…
Время от времени Альберт Иванович посматривал на дверь подъезда, в котором жил фигурант: думы думами, а работу, будь добр, выполняй!
В начале седьмого во двор из соседнего подъезда вышла приземистая широкоплечая дворничиха в мужской шапке-ушанке и синем «производственном» халате поверх телогрейки. Она стала счищать снег с тротуаров, ловко орудуя лопатой-скребком. Когда она, скрежеща своим инструментом, проходила мимо машины Киприани, Альберт Иванович вышел и стал щеткой счищать с крыши и капота снег.
Дворничиха дошла до конца дома и повернула назад. Когда она, возвращаясь, снова проходила мимо него, Киприани повернулся к ней лицом и вежливо спросил:
– Простите, моя машина вам не мешает?
– Не мешает, – приостановившись, хмуро отозвалась дворничиха, посмотрев на машину и самого Альберта Ивановича, после чего продолжила свое скрежещущее движение. А умный сыщик Киприани заручился тем, что дворничиха видела его и скажет это при допросе, когда следователь станет проверять его алиби.
Ровно в восемь – что порадовало Альберта Ивановича как руководителя – он увидел машину сотрудника, который должен был сменить его на посту наружного наблюдения. Одновременно тот вышел на связь:
– Третий прибыл.
– Вижу, – ответил Киприани.
– Как наш фигурант? – последовал вопрос.
– Дома, – сказал Альберт Иванович. – Вставай на мое место.
После этих слов он врубил первую передачу и поехал в противоположную от автомобиля сотрудника сторону, а тот припарковался на освободившееся место.
Альберт Иванович приехал домой около десяти. Пробки, мать их растак! Но сейчас не они волновали частного детектива. Напротив, все, что оттягивало время появления его дома, и события, что последуют за этим, воспринималось им как благо.
И все же это время настало…
Удивительно, но приоткрытая дверь в квартиру Киприани никого из соседей по лестничной площадке не заинтересовала и не насторожила. Оно и понятно: кому какое дело до других, когда у самих столько проблем, что голова кругом идет. А может, соседи и не обратили внимания на то, что дверь у Киприани приоткрыта, поскольку попросту торопились по своим делам. Лучше было бы, конечно, чтобы Макруи обнаружили соседи, а не он… Но следует исходить из того, что имеем.
Альберт Иванович вздохнул и ступил в прихожую. Его поразила тишина в квартире. Обычно в это время у них работал едва ли не на полную громкость телевизор, из кухни также доносились какие-нибудь шипящие или звенящие звуки, но сейчас было тихо, как в склепе. Такое вот сравнение невольно пришло в голову Киприани, и несколько секунд по рукам и спине частного детектива бегали неприятные мурашки, холодя кожу и поднимая волоски.
Потом Альберт Иванович разделся, сделал шаг по направлению к кабинету, второй, столь же неуверенный… Дверь в кабинет была приоткрыта, и он разглядел пухлые ноги Макруи, а потом и всю ее. Видеть супругу сейчас такой неподвижной, с посиневшим обезображенным лицом, было особенно страшно. Киприани осторожно приблизился к телу женщины и заглянул в приоткрытые глаза… Раскаяние было недолгим, оно пропало столь же быстро, как мелкая рябь на поверхности лесного озера, – налетел ветерок, да и ушел себе.
Альберт Иванович еще немного постоял над телом Макруи, затем подошел к телефону и вызвал «Скорую помощь». И полицию.
«Скорая» приехала раньше. Врач с чемоданчиком осмотрел труп, глянул на медсестру, что была с ним, и деловито произнес, стараясь не смотреть в глаза Киприани:
– Это не наш случай.
– Она что, мертва? – спросил Альберт Иванович неожиданно севшим голосом.
– Да, – просто ответил врач. И добавил: – Нам пора. Простите…
Минут через двадцать после отъезда «Скорой» приехала полиция. Альберт Иванович ответил на все вопросы, которые ему задавались, потом в его квартире появились двое незнакомых ему людей. Понятые, как он понял. Была составлена опись похищенных вещей, куда вошли сто сорок тысяч рублей, золотой браслет Макруи в виде змейки, ее золотые часы и платиновые сережки и, конечно, золотой перстень рода Меликян с изображением креста в обрамлении порванных звеньев цепи.
– Больше ничего не пропало? – спросили его.
– Ничего, кажется… – ответил Альберт Иванович.
– Кажется – это нас не очень устраивает… Посмотрите все, пожалуйста, еще раз…
Киприани кивнул и для вида снова посмотрел в открытые ящики письменного стола, затем прошел в спальню, побыл там, наверное, с полминуты и вернулся:
– Нет, больше ничего не пропало…
Потом он и понятые расписались в протоколах осмотра и допроса, после чего из кабинета Киприани вышел пожилой судмедэксперт и, отдуваясь, сказал, что он «закончил и тело можно грузить в труповозку».
Пришли два тощих санитара в белых халатах (наверняка студенты мединститута, подрядившиеся на халтурку) и с носилками, долго пытались приподнять полное тело Макруи, чтобы погрузить на потемневший брезент, и, не справившись, просто перекатили его на носилки.
После нескольких попыток поднять носилки с телом один из них сказал другому:
– Нам ее вдвоем ни хрена не унести… Тем более по ступенькам… Расшибем! Давай зови Федю.
Второй охотно кивнул, достал сотовый, набрал номер и произнес:
– Федя, давай сюда. Нам с Гешей вдвоем не справиться…
Выслушав, что ему ответили на том конце провода, он посмотрел на Гешу и, прикрыв трубку ладонью, сказал ему:
– Федя говорит, что он – водила и в грузчики не нанимался. Ему, дескать, за это не платят.
– Тогда скажи ему, что с сегодняшнего дня он может искать себе новое место, – раздраженно произнес Геша. – Потому что я обязательно поставлю в известность Антона Петровича о его отказе нам помочь…
– Ага, – кивнул санитар и произнес в трубку: – Слышь, Федя, тебе лучше прийти, а то Геша обо всем доложит Антону Петровичу. Что? Да, он «стукнет». А как ты хотел? И он не шутит…
Через две минуты в квартиру поднялся хмурый Федя. Втроем они подняли носилки с Макруи и понесли, ступая враскоряку, поскольку и втроем нести супругу Киприани было тяжело.
Когда квартира опустела, Альберт Иванович устало плюхнулся в кресло. Вот теперь все. Завтра можно начинать обустраивать новую жизнь. План был расписан в малейших деталях, остались лишь пустые формальности. Но это все потом… А для начала следовало помянуть почившую супругу. Он поднялся, прошел на кухню, достал из холодильника непочатую бутылку водки, свернул алюминиевую крышку, налил полный стакан и выпил его залпом. Затем прошел к себе в кабинет и плюхнулся на диван, после чего почти мгновенно уснул.
Его разбудил нескончаемо долгий звонок в дверь. Звонили, похоже, не в первый раз, и человек за дверью просто прижал звонок пальцем, потеряв терпение.
Альберт Иванович тяжело поднялся и пошел открывать. Он не спросил, «кто это» и «что надо», – просто распахнул дверь и выжидающе уставился на посетителя.
– Майор юстиции Михеев, – представился тот и, достав удостоверение, раскрыл его перед лицом Киприани: – Старший следователь Главного следственного управления. Вы позволите войти?
Альберт Иванович кивнул и отступил в глубь прихожей, давая возможность следователю пройти в квартиру.
– Куда прикажете? – поинтересовался старший следователь.
– Давайте пройдем в мой кабинет, – предложил Киприани. – Там как-то попривычнее, что ли…
– Давайте, – легко согласился Михеев и пошел следом за хозяином. – Мне надо снять с вас показания, – сказал он, усаживаясь в кресло.
– Меня уже допрашивали, – хмуро ответил Альберт Иванович, сев на диван.
– Я знаю, – произнес майор Михеев и похлопал по небольшому дипломату, что был у него с собой. – Дело в том, что дело об убийстве вашей жены и ограблении вашей квартиры передано в ведение Следственного комитета. А поскольку я веду расследования трех краж в Измайлове и недавнего убийства Аиды Владимировны Крохиной, супруги вашего друга Юрия Сергеевича Крохина, то все эти дела, включая и ваше, было решено объединить в единое производство.
– Почему?
– Имеется версия, и она является на данный момент основополагающей, что все пять преступлений совершил один и тот же злоумышленник. Действует он по схожей схеме: чисто вскрывает квартиры и похищает исключительно только деньги и драгоценности. Кстати, убийства Аиды Крохиной и вашей жены тоже весьма похожи. Вы ведь частный детектив, не так ли?
– Все так.
– И в органах долгое время работали?
– Верно, – ответил Киприани. – Вы хорошо осведомлены.
– Работа у нас такая… Значит, вы человек достаточно информированный и прекрасно знакомы со спецификой расследования. Скажите, Альберт Иванович, вы согласны, что во всех этих делах чувствуется одна рука?
– Пожалуй, что так, – сказал Альберт Иванович не очень твердо, поскольку открыто заявлять, что и грабит, и убивает, несомненно, один человек, а именно рецидивист Павел Кочетков с погонялом Кочет, было бы непростительной тактической ошибкой.
– Вот и я так думаю, – удовлетворенно произнес майор Михеев. – Мне даже известно имя этого преступника: Паша Кочет. И завтра я объявлю его в розыск! А теперь, – несколько виновато посмотрел он на Киприани, – вы уж извините меня, но мне придется задать вам несколько вопросов. Сами понимаете, служба…
– Да, понимаю, – кивнул Альберт Иванович и, нахмурившись, добавил: – Более, чем кто-либо.
– Что ж, тогда начнем, – потер ладони старший следователь Главного следственного управления. – Скажите, Альберт Иванович, в котором часу утром вы обнаружили труп… вашей супруги? И если можно, поточнее, пожалуйста.
Киприани невольно вздрогнул, когда следователь произнес «труп вашей супруги», помрачнел взглядом и ответил:
– Было без семи или без восьми десять.
– Вы смотрели на часы? – поинтересовался Михеев.
– Да, но не сразу. Сначала я вошел, прошел в зал и увидел… лежащую Макруи. Где-то в это время я и посмотрел машинально на часы…
Главное было – не переиграть в чувствах и эмоциях. Следователи – ребята особые, очень внимательные и хорошие психологи, вранье распознают на раз. С ними всегда надо держать ухо востро и по возможности не врать. Но следаки могут почувствовать еще, что вы неискренни и чего-то недоговариваете. И сделают все, используя разного рода хитроумные приемы и подвохи, чтобы выудить из вас это недоговоренное…
– Входная дверь была открыта? – спросил майор Михеев.
– Да, – коротко ответил Альберт Иванович.
– И никаких повреждений на ней вы не обнаружили?
– Нет, не обнаружил, все было как обычно.
– Все правильно. Двери он вскрывает всегда чисто. Я полагаю так: вор вошел в квартиру, принялся искать деньги и драгоценности, прошел с этой целью в кабинет, ваша супруга услышала шум, подумала, что это вернулись вы, встала и тоже пошла в кабинет. Увидев ее, грабитель схватил с вашего письменного стола тяжелый бронзовый подсвечник и нанес два удара по голове. Кстати, – Михеев посмотрел на Альберта Ивановича, – уже установлено, что орудием убийства послужил именно этот подсвечник…
– Мне его подарили сослуживцы на тридцатилетие, – заметил Киприани с неизбывной печалью.
– В кабинете он взял деньги, – продолжил старший следователь, – потом прошел в спальню и похитил драгоценности вашей супруги. Отпечатков его пальцев нам обнаружить не удалось, поскольку работал он в перчатках, но уверяю вас, мы обязательно поймаем его. Это лишь дело времени.
– А вы уверены, что это все… проделал Кочет? – осторожно спросил Киприани.
– Уверен, – ответил майор Михеев. – Прямых улик у нас пока не имеется, зато налицо улики косвенные – воз и маленькая тележка. Ничего-о-о, – протянул он, – когда мы его возьмем и поработаем с ним, он признается во всем… Так в каком часу, вы говорите, обнаружили труп вашей жены?
– Без семи или восьми минут десять, – ответил Альберт Иванович.
– А где вы были ночью? Простите, но я вынужден задать вам такой вопрос.
– Я понимаю, – кивнул Киприани. И сказал, что всю ночь провел в машине возле дома, назвал его адрес и добавил, что этого требовали обстоятельства его работы.
– Вели наружное наблюдение?
– Да.
– А почему сами? Вы же руководитель агентства, а не рядовой служащий.
– Так сложились обстоятельства, – сказал Киприани. – Один сотрудник заболел, а другой отмечал юбилей жены. Ребят свободных больше не было, вот и пришлось мне на «наружку» выйти.
– Понятно, – записал что-то в записную книжечку Михеев.
«Будет проверять, – подумал Альберт Иванович. – Оно и к лучшему, пусть проверяет!»
Майор Михеев задал еще несколько уточняющих вопросов и ушел. А Киприани принялся думать.
Задуматься было над чем… Для начала следовало разложить все по полочкам.
Итак:
1. Следствие в лице майора юстиции Михеева двинулось по ложному следу, однако настораживало то, что прямых улик на главного подозреваемого вора-рецидивиста Павла Кочеткова у следователя не имелось. А что, если Кочет, когда его поймают, уйдет в «несознанку»? И если дело до суда все же дойдет (что отнюдь не факт), то как он воспримет отсутствие прямых улик на Кочеткова? Отпустить Кочета, конечно, не отпустят, но на доследование дело отправить могут. И оно попадет уже не к майору Михееву, а к другому следаку, возможно, более опытному и дотошному. А как оно там дальше повернется, предсказать никто не сможет…
2. Судя по разговору в баре «Восточный округ», этот телерепортер Аристарх Русаков не очень-то и верит в версию причастности Кочета к убийству Аиды Крохиной. Значит, не поверит и в то, что Макруи тоже убил Кочет. По вопросам, которые репортер задавал Крохину в баре, ясно, что он ищет возможный мотив для убийства у самого Крохина. И мотив такой имеется: частые ссоры с женой, появление старого «друга» Аиды и ее измена мужу. Об измене Аиды репортер может выведать из беседы с Веселовым, если он этого уже не сделал. И Русаков узнает (если уже не узнал), что тогда, в баре, он, Киприани, ему соврал, сказав, что у Аиды с Веселовым были только дружеские отношения. Что еще более укрепит этого репортера в подозрениях против Крохина. А возможно, и против Альберта Ивановича Киприани. Что это значит? Только одно: нужно знать о каждом шаге этого Русакова и быть в курсе всех его дальнейших действий…
В голове Альберта Ивановича снова родился план. Дерзкий и вполне осуществимый. Он заявляется к Русакову домой. Убитый горем и сжигаемый жаждой мести. Придет, скажем, завтра вечером и предложит вместе искать убийцу Аиды Крохиной и его супруги Макруи, поскольку он, Киприани, ни секунды не сомневается в том, что оба убийства совершил один и тот же человек. Русаков наверняка проникнется сочувствием и не сможет отказать. После чего будет вынужден держать своего «напарника» в курсе своего расследования. Конечно, всего того, что он накопает, репортер раскрывать не станет, но Альберт Иванович предусмотрит и это: он установит в квартире Русакова «закладку». И не одну. Так Киприани будет знать о каждом шаге репортера и знать все то, что тот постарается от него утаить…
Вечером следующего дня Альберт Иванович приступил к осуществлению своего плана. У него все получилось. Выглядел он совершенно убитым горем человеком, внутри которого пылал лишь огонь мести. Он заручился моим вниманием и узнал, что за расследование убийства Аиды Крохиной я взялся по просьбе сестры Павла Кочеткова, Маши. Более того, выведал у меня, тупоголового придурка, что я встречался с самим Кочетом и выяснил, что на вечер убийства Аиды Крохиной у него алиби! Его попытки убедить меня не верить Кочеткову ни к чему не привели. Зато Альберт Иванович умудрился поставить у меня в гостиной, на кухне и в прихожей три прослушивающих автономных устройства. И добился от меня согласия сообщить ему о моей встрече с Кочетом, если таковая, конечно, случится.
Альберт Иванович не учел одной маленькой детали: у меня имелся очень умный друг-следователь по имени Володя Коробов, при помощи которого прослушивающие устройства были обнаружены. Ну а решение не афишировать этого и сливать Киприани дезинформацию пришло уже само собой…
Когда я очнулся от подобного сочинительства, время уже близилось к обеду.
А лихо закручено! Может, мне стоит заняться написанием детективных романов? Впрочем, нет, ни к чему такая бадяга! Работы на вагон, а выхлоп на маленькую тележку! Тиражи книг упали, а это значит, что сократились и авторские отчисления. На такие деньги сейчас не проживешь… Это не во времена Чехова, когда на одну только пьесу можно было купить и домик в Ялте, и апартаменты в Москве, а на оставшиеся деньги безбедно жить с десяток лет, поплевывая в потолок. Так что за свои журналистские расследования надо держаться. Это реальный кусок хлеба! А Гаврила Спиридонович еще и икорку пообещал.
В глубинных размышлениях я даже не заметил, как пролетело несколько часов. Наверное, со стороны я походил на медитирующего гражданина, ушедшего в себя и не намеренного возвращаться.
Но я возвратился.
Конечно, здорово это я себе нафантазировал. Про Аиду и Юрия Крохиных, Толика Веселова, майора Михеева, армянскую княжну Макруи и Альберта Киприани. А еще про дворничиху в мужском треухе, оперативников, следаков, лоботряса Яшу Браузера, соседку-«молодку», грузчика-труповоза Гешу и водилу Федю, качающего права, но панически боящегося увольнения. Но вот как выяснить, насколько реалистичны мои размышления? И если они имеют под собой конкретную почву, то как полученную гипотезу связать с реальными доказательствами? И главное, как эти доказательства раздобыть?!
Для начала нужна наживка. Конкретно для Альберта Ивановича Киприани. Ибо он – главное действующее лицо во всей этой инсценировке, где он еще и автор пьесы, и постановщик.
Впрочем, кое-что для того, чтобы закинуть наживку, у меня имеется. Это «прослушка». Будет весьма эффектно и даже красиво, если я воспользуюсь инструментом Киприани против самого Киприани.
Только вот как этот инструмент использовать?