Когда он пропадает на несколько дней, я ревную. В этом романе вдруг выясняется, что я – ревнивая до чёртиков. То есть, почти буквально: при очередном приступе чернеет в глазах, горят щёки, и резко начинает болеть голова.

Я очень боюсь, что он кого-нибудь полюбит.

Вру. Я очень боюсь, что он очарует какую-то новую девицу, что я – как завоёванный рубеж – становлюсь ему неинтересна, что хочется нового тела и нового самоутверждения на молоденьких курочках. После этого я не смогу его любить. Я буду отплёвываться, материться, буду лежать целыми днями в тёмной комнате с разодранным сердцем.

Я вычисляю возможных соперниц. В театре это Наташа, помощница художницы Марины. Наташа – натуральная блондинка, почти бесцветная, с крупными, очень простыми чертами лица. При первом взгляде – не задержишься.

Но есть в ней что-то такое, что называется индивидуальностью, обаянием, харизмой, какой-то свой внутренний секрет, личностная самобытность. Неожиданно для себя отмечаешь, что тебе хочется находиться в её обществе, хочется с ней разговаривать, хочется внимания её теплых светлых глаз.

Наташа очень стильно одевается, не ярко, но так, что обязательно подходишь рассмотреть на ней вещь, потому что она – необычная, интересная, как сама Наташа.

Наташа говорит всегда очень просто и искренно, отсюда ощущение чистоты. Ты ловишь себя на мысли, что так не бывает, что эта откровенность – тоже маска, стиль поведения, способ самозащиты, но, когда говоришь с Наташей, веришь ей, и тоже рассказываешь про себя такое, о чём потом сильно жалеешь.

В общем, если в театре у меня есть соперница, то это – Наташа.

Я подхожу к ней со спины, смотрю на ее длинные волосы, насколько они тонкие и белые. Волосы у Наташи красивые, цвета пшеницы, они желтее тех, обесцвеченных, прилипающих ко мне с простыни, желтее и толще, потому что натуральные, а не выжженные белой краской до состояния паутины.

Это же надо иметь такие противные тонкие волосы!

Нет, это не Наташа была у него, когда мы поссорились.

Мы с ней почти в дружеских отношениях. Возвращаемся вместе домой после моего очередного визита в театр. Мы живём друг от друга в двух остановках.

Наташа жалуется, что влюбиться не в кого. Я знаю историю её последней любви, она рассказала о ней на гастролях в Череповце, в моём номере за распитием виски после спектакля. Он был женат. Они жили с ним вместе какое-то время. Потом он вернулся к жене, оставив Наташу. Иногда они пересекаются в работе и сидят вместе на скамеечке, о чём-то грустно беседуя. Всё очень коротко и банально.

Наташа говорит, что влюбиться совершенно не в кого. Рассказывает, как пристаёт режиссёр Андрей. Не только к ней, но и к её подружке, работающей реквизитором. Подружке девятнадцать лет, «Это ведь – то же самое, что приставать к ребёнку!» – возмущается Наташа. Режиссёр Андрей сильно обеспокоен поиском партнёрши, несмотря на жену и младшего сына, которому год и восемь, насколько я помню…

Я перевожу разговор на любимого: а как он себя ведёт, прилично?

– Ой, любимого мы все обожаем! – говорит Наташа, – Ну как можно его не любить? Ходит, грызёт семечки, весь театр на них уже подсадил! Шуточки свои отпускает, мы все со смеху катаемся… Я тут как-то зашла в гримёрку, Юля попросила костюм забрать, а он переодевается… Катька, какое у него тело шикарное… Какой он молодец! Что он там, качается что ли, в свои пятьдесят?

Ну, будем уж честны, ничего он не качается. И шикарным его я бы не назвала, о мускулах особо говорить не приходится при его скромном телосложении, просто держит себя в форме: никакого жира, ничего лишнего.

Но мне приятно, когда любимого хвалят.

– В общем, не любимый, а красавец, – продолжает Наташа, – только для меня он слишком старенький. Я, знаете ли, мальчиков люблю, светлых и чистых, а он для меня – чересчур взрослый дядечка.

Мы смеемся. Наташа смеется, думая о чистых мальчиках, я – с облегчением, что мой любимый для нее – слишком старенький.