ГЛАВА XXXII

Джеймс, с трудом сдерживая стон, вырывавшийся из распухшего рта, приходил в себя. Он быстро оценил свое положение: кажется, ребра просто сильно отбиты, а челюсть разбита. Но, черт возьми, разве он сам на это не напрашивался? Можно же было сделать вид, что ничего не понял, когда двое младших братьев узнали его и напомнили ему о прошлом? Даже Джорджи защищала его и не верила в его пиратство. Нет, ему непременно хотелось, чтобы все выплыло наружу.

Конечно, если бы их было поменьше… Черт возьми! Проклятые янки! О чем думали Арти и Генри, почему не предупредили? Да и сам он почему отказался от первоначального плана встретиться с Джорджи наедине? Конни, конечно, предупреждал его и даже собирался рассказать об этом в Англии, а также сообщить Энтони. М-да…

Какого черта было приходить на эту проклятую вечеринку, разве только оконфузить девочку, как она того заслуживала? Да, конечно, именно эта вечеринка и сама Джорджи, довольная собой, с десятком поклонников, лишили Джеймса самообладания. И, черт побери, ведь он нашел ее под защитой этих идиотов, ее братьев, не предполагая, что кто-нибудь может оказаться рядом с ней.

До него доносились голоса, деформированные странным образом – словно через толстый слой ваты. Вероятно, ее братья здесь, наблюдают за ним и ждут, когда он очнется и придет в себя. Надо бы прислушаться к их разговорам, хотя и трудно сосредоточиться.

– Я не поверю этому, Томас, пока не услышу от Джорджи.

– Да она сама на него чуть не набросилась, ты же знаешь.

– Я там был, Бойд. – Этот голос расслышать было легко, и звучал он спокойно. – Я и остановил ее. Но это не важно, она, я тебе скажу…

– Но она все еще вздыхала по Малкому!

– Дрю! Не будь дураком, сколько раз я тебе говорил, что с ее стороны было одно упрямство. Какого черта, Уоррен, может быть, пора уже это бросить? Последнее время ты постоянно несешь чепуху.

Последовало шарканье ног, потом:

– Господи, неужели недостаточно на сегодня синяков?

– Да, конечно. Он слишком насолил мне, Клинтон. Англичанин мог бы у него поучиться.

– По-моему, был еще один путь. Пожалуйста, заткнись, Уоррен, если не можешь предложить ничего дельного. И не надо раздражаться, Дрю, это только мешает делу.

– Я не верю в то, что делает Бойд. – Джеймс уже начинал различать голоса, и этот, кажется, принадлежал раздражительному Уоррену. – Этот болван тоже сомневается.

Снова началась какая-то возня. Джеймс попытался было сесть и о чем-то попросить их, но ему наступили на ногу, отчего он дернулся всем телом.

– Как вы себя чувствуете, Мэлори? – спросили его неожиданно веселым тоном. – Достаточно ли хорошо для свадьбы?

Джеймс с трудом открыл глаза и увидел, что ему улыбается Бойд, похожий на мальчика. Со всем возможным презрением он произнес:

– Мои братья лучше бы сделали это дело, чем такие щенки, как вы.

– Так, может, начнем по новому кругу?

– Сядь, Уоррен!

Приказ Томаса удивил всех, кроме Джеймса, который не знал, что этот брат редко повышает голос. Впрочем, сейчас ему было не до них. Он копил в себе силы, чтобы подняться без посторонней помощи. И тут его как ударило.

– Какую, к черту, свадьбу вы имели в виду?!

– Вашу с Джорджи, англичанин. Вы скомпрометировали ее и теперь должны жениться, или мы с удовольствием вас убьем.

– Тогда шутки в сторону, милый мальчик, и нажимайте на курок. Меня нельзя заставить.

– А разве вы не для этого приехали, Мэлори? – неожиданно спросил Томас.

Джеймс сверкнул на него глазами; остальные братья восприняли его слова с разной степенью удивления.

– Ты что, с ума сошел, Томас?

– Ну, пожалуй, это все объясняет, не правда ли? – саркастически заметил кто-то.

– Откуда эти странные замечания – сначала о Джорджи, потом о нем?

– Может быть, ты объяснишься, Том?

– Это не важно, – ответил Томас, наблюдая за Джеймсом. – Английский ум соображает сложно.

Джеймс не собирался отвечать. От разговоров с этими идиотами болит голова. Медленно, с очень большой осторожностью, он встал на ноги. Тут же поднялись Уоррен и Клинтон. Джеймс едва не рассмеялся: неужели они считают, что он и сейчас опасен? Чертовы здоровяки! Конечно, у малютки Джорджи и не могло быть нормальной семьи.

– Между прочим, а где Джорджи? – спросил он.

Младший, возбужденно ходивший по комнате, остановился и зло взглянул на него:

– Ее не так зовут, Мэлори.

– О Господи, теперь имя не понравилось! – И, стараясь казаться равнодушным, Джеймс сообщил: – Я могу называть ее как мне придет в голову, сопляк! А куда вы ее девали?

– Мы ее никуда не девали, – услышал он сзади голос Дрю. – Она здесь.

Джеймс с трудом обернулся и увидел сначала Дрю, а за ним – на диване – без чувств, бледная как смерть, лежала Джорджина.

– Что за черт! – Джеймс со страшным выражением лица бросился к дивану. Дрю попытался его остановить. Они столкнулись, и он отлетел к стене, на которой от удара сдвинулись со своих мест картины. В соседнем зале одна из служанок, напуганная неожиданным шумом, уронила поднос со стаканами.

– Пускай его, Уоррен! – предупредил Томас. – Он не сделает ей ничего плохого. – Потом сказал Джеймсу: – Она просто упала в обморок, насмотревшись на вас.

– Она никогда не падала в обморок! – настаивал Бойд. – Я вам говорил, что она притворялась, не хотела слышать, как Клинтон орет на нее.

– Тебе бы следовало побить ее при случае, Клинт, – это проворчал, кажется, Уоррен, на которого братья бросали отчаянные взгляды.

И неожиданно прореагировал единственный посторонний:

– Я убью всякого, кто до нее дотронется своей поганой рукой. – Джеймс стоял на коленях у дивана, осторожно похлопывая Джорджину по серым щекам и пытаясь ее приподнять.

В зловещей тишине Томас посмотрел на Клинтона и спокойно сказал:

– Я тебе говорил.

– И я тоже. Все больше оснований, чтобы не ввязываться в это дело.

– Если вы не возражаете, его можно было бы просто отвести к губернатору и повесить, вот и все дело.

– Все-таки он обесчестил ее, Уоррен, – напомнил Клинтон, – Поэтому прежде всего надо поправить положение свадьбой, а потом все остальное.

Джеймс, однако, плохо слышал, о чем они говорили. Ему совсем не нравился цвет лица Джорджины. Кроме того, она едва дышала. До этого сам он никогда не имел дела с женщиной, упавшей в обморок. Находился кто-нибудь, кто в подобных случаях совал под нос пострадавшей нюхательную соль. У ее братьев она наверняка есть. Может, подойдут жженые перья. Интересно, чем набит этот диван?

– Можно попробовать пощекотать ее пятки, – предложил Дрю, стоя за спиной Джеймса. – Они очень чувствительны.

– Я знаю, – ответил Джеймс, вспомнив, как однажды он невзначай провел рукой по ее ступне, и она лягнула его так, что он слетел с кровати.

– Вы знаете? Какого черта вы знаете?

Джеймс вздохнул, услышав враждебность в голосе Дрю.

– Милый мальчик, неужели вы думаете, что я занимаюсь такими детскими шалостями, как щекотка?

– Меня интересует, какими шалостями вы занимались с моей сестрой?

– Не больше, чем вы уже предполагаете.

Дрю напрягся и ответил:

– Я вам вот что скажу, англичанин: вы сами копаете себе глубокую яму.

Джеймс посмотрел на него через плечо.

– Вовсе нет. Вы хотите, чтобы я лгал вам?

– О Господи, это было бы лучше.

– Прошу прощения, парень, но у меня нет той совести, которой вы, кажется, обременены. Как я говорил вашей сестре, я очень испорчен в некоторых отношениях.

– Речь идет о женщинах?

– Да. Если вы не возражаете.

Дрю побагровел и сжал кулаки:

– Вы еще хуже, чем Уоррен!

– Не стоит, щеночек! Чувствуете вы верно, я убежден в этом, но со мной вы не можете иметь дело, это вы знаете. Займитесь чем-нибудь полезным. Принесите что-нибудь, чтобы помочь вашей сестре. Ей следовало бы участвовать в этом удивительном вечере.

Дрю, рассерженный вышел и вскоре вернулся со стаканом воды. Джеймс посмотрел на него с недоверием.

– Скажите на милость, что вы собираетесь делать?

Вместо ответа Дрю вылил содержимое стакана на лицо Джорджины.

– Ну, я очень рад, что сделали это вы, а я не я, – сказал Джеймс, в то время как Джорджина, визжа и отплевываясь, села и стала глазами искать виноватого.

– Ты упала в обморок, Джорджи, – быстро пояснил ей Дрю.

– В соседней комнате, наверное, десяток женщин с нюхательной солью, – сказала она, яростно стряхивая негнущимися пальцами воду с лица и шеи. – Разве нельзя было кого-нибудь попросить?

– Я об этом не подумал.

– Можно было, наконец, принести просто мокрое полотенце. Черт возьми, Дрю, глянь, что ты наделал с моим платьем!

– Которое тебе прежде всего не следовало надевать, – возразил он. – Может, теперь ты переоденешься.

– Я буду носить его, пока оно не развалится. Если ты это сделал, чтобы…

– Ребята, если вы не возражаете, – заявил Джеймс, чтобы привлечь внимание Джорджины.

– Ах, Джеймс, посмотри на себя!

– Это трудно сделать, милочка! Но я бы сказал, что с тебя все еще капает.

– Вода, осел, а не кровь, – отрезала она и повернулась к Дрю: – Может, у тебя хоть платок найдется?

Он порылся в кармане, вытащил белый платок и подал ей, ожидая, что она вытрет лицо. Вместо этого он с изумлением увидел, как она, наклонившись, стала прикладывать платок к ссадинам на лице англичанина. А тот позволил ей это сделать, как будто еще недавно не смотрел на нее с ненавистью и не опозорил ее перед семьей и друзьями.

Дрю оглядел братьев: видят ли они перемену в отношениях между Джеймсом и Джорджиной? Клинтон и Уоррен ничего не заметили: они все еще спорили. Бойд встретился с ним взглядом и округлил глаза – он был согласен с Дрю. Томас качал головой и был явно доволен. Дрю не понимал, что же тут хорошего. Будь он проклят, если хочет, чтобы его зятем стал пират, пусть даже и бывший. Хуже того – английский пират. И даже еще хуже – старорежимный лорд. И, черт побери, неужели его сестра могла влюбиться в такого человека? Это просто противно разуму.

Почему же Джорджина суетится около него? И отчего она лишилась чувств, когда немного повредили его лицо? Дрю понимал, англичанин хорошо сложен, великолепный боец, но этим мог восхищаться Дрю, а не Джорджи. Пожалуй, малого можно назвать даже красивым, по крайней мере, до драки. Но неужели на Джорджину могли подействовать эти мелочи, если в нем так много темного? Нет, он решительно ничего не понимал с самой Ямайки.

– Ты искусно работаешь кулаками, не так ли?

Дрю понял, вопрос исходил от сестры. Он посмотрел на Мэлори, ожидая его реакции, но сейчас на его лице трудно было что-нибудь прочесть.

– Я немного тренировался на ринге.

– Как ты нашел время, управляя плантацией на островах и пиратствуя? – с сарказмом спросила Джорджина.

– Ты ведь сама говорила мне, как я уже стар, детка. Так? Конечно же, у меня было очень много времени, чтобы заниматься разными делами, не правда ли?

– Ты все еще стоишь здесь? – неожиданно услышал Дрю вопрос Джорджины. – Вместо того, чтобы помогать… Надо бы принести холодную примочку для его глаз. Кстати, и тебе она не помешает.

– Ах, нет, Джорджи. Сейчас, когда ты в таком положении, отсюда меня и лошадью не оттащишь. Но если ты хочешь, чтобы я ушел поговорить наедине с этим подлецом, можно об этом попросить.

– Я ничего такого не имела в виду, – возразила она с негодованием. – Мне совершенно не о чем с ним разговаривать. – Она повернулась к Джеймсу: – Нечего тебе сказать… Кроме того, что сегодня вечером твое поведение было не просто скверным, а отвратительным. Мне следовало знать, что ты способен на такую низость. Для этого были все основания. Но я сдуру посчитала печать, которой ты отмечен, безвредной, а не серьезным злом. Я верила в это! Но ты доказал мне обратное, не правда ли? Твой трижды проклятый язык показал твою смертельную порочность. Ну, доволен ли ты всем, что натворил? Это ведь доставило тебе удовольствие?! И какого дьявола ты стоишь на коленях? Пусть тебя лучше уложат в постель.

– Как хорошо, что пощадила меня, Джорджи, и ничего не сказала, – произнес он, наконец.

Она смотрела на него с минуту и спросила его уже совсем серьезно:

– Что ты здесь делаешь, Джеймс?

– Ты забыла попрощаться, милая, и я решил исправить этот твой промах.

Так вот почему он взбесился! Он почувствовал себя оскорбленным! И, мелочно мстя ей, он разрушил ее репутацию и даже ее чувства к нему! Ну что ж, она признательна ему за откровенность. Подумать только, она все время страдала из-за того, что никогда его больше не увидит… Но больше она никогда и не хотела бы его видеть.

– Ах, да! Это ведь было так легкомысленно с моей стороны, – сказала она нарочито сладким тоном, поднимаясь на ноги. – И это та-а-ак легко исправить. Прощайте, капитан Мэлори! – Джорджина прошла мимо него и у выхода столкнулась с братьями, которые смотрели на нее и слышали каждое ее слово. Как она могла забыть о том, что они здесь?