ГЛАВА XVIII

– Плохо чувствуешь себя, Джорджи-парень?

– Можешь называть меня просто Джорджи, Мак.

– Не буду. – Он оглядел попдек, убедившись, что они одни. – Я поймал себя на том, что едва не назвал тебя барышней, чего не следовало бы делать.

– Делай что хочешь. – Джорджина подошла к корзине между ними, чтобы достать оттуда еще одну веревку для каната, в который она уже вплела три другие. Она предложила свою помощь Маку, чтобы как-то убить время, но работала без интереса: плела с ошибками и не обращала на них внимание.

Мак, глядя на нее, покачал головой.

– О, да ты заболела. Ты, такая спокойная, со всеми согласная.

Это задело ее.

– Я всегда спокойная.

– Ну нет. С того момента, как ты решила плыть в Англию, ты вовсе не показала себя таковой. У тебя как будто заноза в заду, так ты загорелась этой идеей.

Теперь он привлек к себе все ее внимание.

– Ладно, – сказала она, – можешь не плыть вместе со мной. Я прекрасно могу добраться до Америки и без тебя.

– Ты отлично знаешь, что я никогда и никуда не отпущу тебя одну! Поэтому у меня нет выбора. Но я думаю, а не лучше ли запереть тебя?

– Может быть, и лучше.

Он услышал ее вздох и виновато шмыгнул носом.

– Вот опять ты спокойно соглашаешься со мной. И вообще, ты была какая-то странная всю неделю. Что, этот говнюк заставляет много работать на него?

Много работать? Она не могла бы этого сказать: половину из того, что поручал ей капитан и что она обязана была делать, она не делала.

Обычно он вставал и частично одевался сам, покуда не поднималась и она. Однажды она проснулась раньше и хотела разбудить его, но он повел себя так, будто она поступила неправильно. Она начала изучать его поведение – от его легкого подтрунивания до очень неприятных разговоров, которые воспринимались ею как наказание. В особую пытку превратилась для нее обязанность одевать его каждый день. Его комментарии, его манеры – все выглядело именно как пытка. И она проникалась уверенностью, что вот-вот заболеет на всю оставшуюся часть поездки.

Она надеялась, более неприятных вещей ей пережить не придется. Уже одна обязанность находиться рядом с ним была неприятна сама по себе, но одевать его, когда он к тому же в гневе… Правда, до этого не доходило. И никогда он не просил раздеть его перед купанием в ванне по вечерам.

Даже повседневные обязанности он не всегда заставлял ее выполнять. Он все еще требовал, чтобы она терла ему спину в ванне. Но два последних вечера он просил ее не беспокоиться с ванной и даже предложил ей помыться самой. Она, конечно, отказалась – не рискнула раздеться догола, несмотря на то, что он с уважением относился к знаку «не входить», когда она вывешивала его за дверью.

Бритье. Первое время она не понимала, отчего ей становится плохо. Она чувствовала себя так, словно что-то рвалось внутри ее живота. Если она брила его слишком долго, становилось совсем тяжело. Поэтому она старалась закончить бритье подбородка несколькими взмахами, подать ему полотенце и выбежать из каюты до того, как он попытается остановить ее, – выбежать с криком о том, что она вернется с завтраком.

Однажды она порезала его во многих местах, после чего он саркастически сказал, что лучше бы ему отрастить бороду. Так делали многие члены команды, включая и первого помощника, но капитан продолжал бриться каждый день, утром или днем. Только теперь он это делал сам.

Ни разу он не заставлял ее прислуживать за столом. Он ел прямо с подноса, который она ему приносила, и отмахивался от ее попыток разложить тарелки перед ним. Ни разу он не потревожил ее сон в середине ночи, хотя раньше и говорил об этом.

Как бы там ни было, у нее было очень мало работы и очень много свободного времени. Она проводила его в каюте, если оставалась в ней одна, или на палубе с Маком, когда каюта была занята капитаном, стараясь свести свое общение с лордом до минимума. Но в странности, с какой она себя вела, – даже Мак заметил необычную перемену в ней, полностью был повинен Джеймс Мэлори.

Неделя, которую она провела на корабле, казалась долгой. Она ощущала постоянное напряжение, теряла аппетит, сон. И все время ее тошнило – находилась ли она рядом с ним, встречалась ли с ним глазами, ощущала ли его долгий странный взгляд на себе… И, конечно, все время, каждый раз, когда ей приходилось видеть его голое тело, каждый проклятый вечер. Неудивительно, что она плохо спала и превратилась в комок нервов. И Мак это заметил.

Она предпочла бы не обсуждать эту тему с ним – се саму приводили в смущение ее чувства. Но Мак смотрел на нее, ожидая ответа. Может быть, он хотел бы дать ей какой-нибудь совет.

– Физически работа не тяжелая, – признала Джорджина, глядя на канат, который плела. – Трудность в том, что прислуживаешь англичанину. Если бы это был кто-нибудь другой…

– А, понял, к чему ты клонишь. Тебе он настолько обрыдл, что ты хочешь удрать…

– Обрыдл? Что это?

– Ну, это верх неприязни, ставшей причиной твоего намерения уехать из Англии и не иметь дела ни с чем английским.

А теперь ты хочешь удрать от него. То, что он не просто англичанин, а еще и лорд, только усиливает твою неприязнь.

– Согласна, он так и ведет себя, – подтвердила она. – Он действительно лорд. Разве так ведут себя капитаны торговых кораблей? Он аристократ.

– Ну знаешь, все ведут себя по-разному. Но он действительно лорд, виконт, как я слышал.

– Прекрасно, – определила она и тяжело вздохнула. – Все правильно. Это делает мое положение все хуже. Проклятый аристократ. Не знаю, почему я сомневалась в этом.

– Относись к этому как к научному опыту, чтобы потом рассказать братьям.

Она слегка улыбнулась.

– Я всегда знала, что ты сумеешь подбодрить.

Он шмыгнул носом.

«Что же в действительности заставляет ее страдать?» Она в конце концов решила затронуть и эту тему.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы человек заболевал только потому, что приближался к чему-нибудь, Мак?

Его светло-серые глаза смотрели на нее с удивлением.

– Заболевал как?

– Ну, заболевал. Понимаешь, тошнота.

– А, понял. От пищи. Мужики чувствуют себя плохо после обильной выпивки.

– Нет, ни когда в тебе что-то уже не в порядке. А само по себе. Я хочу сказать, что ты чувствуешь себя хорошо, но до тех пор, пока не приблизишься к определенному предмету.

Он снова удивился:

– Определенному предмету? И ты хочешь сказать, что тот предмет делает тебя больной?

– Я не сказала, что меня.

– Джорджи!

– Ну ладно, – сдалась она. – Это – капитан. Половину времени, которое я провожу возле него, мой желудок болит.

– Только половину?

– Да. Это происходит не каждый раз.

– И ты действительно чувствуешь себя плохо? Тебя тошнит? Тебя рвало?

– Однажды, да, но… ну это было в первый день, когда я только обнаружила, кто он. Он заставил меня есть, а я так нервничала и так плохо себя чувствовала. У меня было такое плохое настроение. С того момента я все время переживаю чувство тошноты, но меня больше не рвет.

Мак подергал рыжую щетину, покрывавшую теперь его подбородок, обдумывая ее слова. То, что он понял, решил ей не говорить. Она ненавидела капитана настолько, что он особо привлекал ее внимание, она чувствовала к нему влечение, но, будучи неопытной девушкой, сексуальное желание по ошибке принимала за тошноту.

В конце концов он сказал:

– Может быть, это запах его одежды, девочка, или мыла, которым он пользуется? Или, может быть, он чем-то смазывает волосы?

Она рассмеялась.

– Ну как я об этом не подумала? – Она подпрыгнула, бросив канат ему на колени. – Это не мыло. Я пользуюсь тем же мылом. И ничем он волосы не мажет, он позволяет им развеваться свободно. Но у него есть бутылочка с жидкостью после бритья. Пойду-ка понюхаю ее. И приму меры.

Ему было приятно видеть снова ее улыбку, но он напомнил:

– Он хватится этой бутылочки, если ты выбросишь ее за борт.

Она хотела сказать, что об этом нужно волноваться потом, но решила его успокоить.

– Я ему скажу правду. Он грязное животное… Но он не будет возражать, если узнает, отчего я больна. Увидимся позже, Мак, или завтра, в любом случае, – добавила она, заметив, что солнце шло к закату.

– Обещай, ты не сделаешь ничего такого, за что тебя могут наказать.

Если бы он знал, какого наказания она боится, он бы не спрашивал.

– Я обещаю.

А она имела в виду следующее: если причиной ее плохого самочувствия был одеколон капитана, то нет резона скрываться от него. Она ему скажет об этом, решила Джорджина, прежде чем бежать на нижнюю палубу. Но вдруг у нее снова схватило живот и на лице застыла гримаса страдания, которую она не успела скрыть.

– А, – сказал Джеймс Мэлори, увидев ее. – Ты, должно быть, читаешь мои мысли, Джордж.

– Капитан?

– У тебя такое выражение лица, словно ты догадался, что я хочу сделать тебе замечание. Надо изменить свое отношение к мытью.

Ее лицо стало розовым, затем пурпурным.

– Как?…

– О, брось, Джордж. Думаешь, я не знаю, что мальчишки твоего возраста не любят мыться? Относятся к купанью, как к пытке? Я сам такой был. Но поскольку ты со мной в одной каюте…

– Не по своему выбору, – добавила она.

– Не важно. У меня есть определенные принципы. Среди них чистоплотность или, по крайней мере, запах чистоты.

Он повел носом, как бы для подтверждения сказанного. И если бы она не была столь жестоко оскорблена, она бы рассмеялась. Ведь о чем они только что говорили с Маком? А теперь он нашел ее запах недостаточно приятным! Господи, какая ирония! Какая поэтическая справедливость в том, что это так же делает его больным.

Он продолжал:

– А поскольку ты не предпринимаешь ни малейшей попытки уважать мои принципы…

– Я хочу, чтобы вы знали…

– Не перебивай меня, Джордж, – оборвал он ее в своей аристократической манере. – Эта проблема разрешима. Ты будешь пользоваться моей ванной для тщательнейшего мытья не менее раза в неделю. Можешь больше, если хочешь. И начинай сегодня. И это, дорогой мальчик, приказ. Я полагаю, что ты был слишком занят, если игнорировал столь важную вещь, как мытье. А теперь постарайся сделать, как я сказал, до обеда.

Она открыла рот, чтобы протестовать, но его поднятая бровь напомнила ей, что это приказ, будь он проклят.

– Да, сэр, – сказала она, делая ударение на слове «сэр».

Глядя ей вослед – она удалялась в каюту, Джеймс вздрогнул от внезапной мысли: а не совершил ли он колоссальную ошибку? Он-то полагал, что делает ей приятное, приказав принять ванну, в то же время убеждая ее в том, что никто не помешает ей в этом занятии. Близко общаясь с нею, он знал, что от нее не пахнет ничем неприятным, – она как-то моется. Но он также знал, что женщины, особенно леди, обожают ванны. Он был уверен, Джорджи просто опасается разоблачения, поэтому взял дело в свои руки и заставил ее принять ванну. Она, по идее, должна быть только благодарна ему. Он не ожидал такой ее реакции на его приказ, хотя – если бы подумал хорошенько, прежде чем говорить с ней на эту тему, – мог бы сообразить и предугадать ее реакцию заранее. «Не говори леди, что от нее воняет, осел».