Голливуд, Калифорния, 1960 год
— Сейчас самый горячий товар — это секс, знаешь об этом, Беверли?
Она не слышала Роя. Она была слишком занята, разбираясь в невообразимых записях в книге бухгалтерского учета. В такие моменты Беверли вспоминала Кармелиту. У той поразительный природный дар, а она вынуждена похоронить его вместе с другими мечтами. Кармелита прекратила отвечать на письма Беверли два года назад.
— Послушай, Бев, кто, по-твоему, самый сексуальный актер?
— Не знаю, — произнесла она, не отрывая глаз от счетов.
Рой Мэдисон недовольно нахмурился и сказал:
— Я серьезно, Бев. Ну давай, скажи, кто самый сексуальный мужчина на экране?
Беверли положила карандаш. Она сидела на высоком стуле с краю стойки. Рой занимал свой обычный угловой столик, рядом с телефоном. На его столе были разбросаны последние номера журналов о кино. Одежда на нем была чистая, но вся залатанная, стул стоял так, чтобы в любой момент посмотреть на свое отражение в музыкальном автомате. Два часа назад он заказал себе чашку кофе, которую пил до сих пор. При своих скудных средствах Рой не питался даже у Эдди. Он проводил время, просматривая журналы в поисках предложений. Типичный безработный актер.
— Я, правда, не знаю, Рой. Я не хожу в кино.
— А как насчет Пола Ньюмана?
Они разговаривали во время утренней передышки — между завтраком и ленчем, — поэтому за столиками было мало посетителей. С улицы тоже не доносилось никаких звуков.
— Зачем тебе знать, Рой?
— Я раздумываю над тем, чтобы сменить имидж. На более сексуальный.
Она размышляла над его словами. Хотя Беверли редко думала о мужчинах вообще и не испытывала к ним никакого влечения в течение шести лет, она была достаточно наблюдательной, чтобы видеть достоинства и недостатки Роя Мэдисона. Он был достаточно симпатичный, этакий киношный тип. Эдди часто негодовал, что при такой внешности у него так мало работы. Но ему не удавалось пробиться. Он снялся в нескольких эпизодах без слов, однажды даже в цветном фильме, но этого было недостаточно для раскрутки. Он перебивался случайными заработками, бросал работу, когда были деньги, отчаянно искал ее, когда сидел на мели. Например, сейчас. Уже больше месяца его агент не предлагал ему работы.
— Я думаю, с твоим имиджем все в порядке, Рой.
— Последний раз ассистент режиссера сказала мне, что я не мужествен. Это правда, Бев?
Она смотрела, как он не отводит глаз от своего отражения в автомате, как поворачивает голову туда-сюда, приглаживает волосы, и пришла к выводу: он и в самом деле совсем не мужественный.
— Мне бы только одну стоящую роль, понимаешь? Со словами. Я бы тогда показал, чего стою.
— Конечно, Рой, — мягко согласилась она. — Такой случай обязательно подвернется.
— Да, — фыркнул он, — так же как подфартило Эдди. — Рой уже восемь лет ходил сюда. Он помнил это местечко, когда оно было второсортной забегаловкой, где обитали лишь проститутки, полицейские и безработные актеры. А теперь? Эдди разъезжал повсюду в новеньком роскошном авто, вот так.
Ключом к успеху Эдди было постоянство. В настоящий момент он владел шестью точками, где продавали его гамбургеры. Он гарантировал клиентам, что если они купят гамбургер в Пасадене, он будет того же качества и вкуса, как в Санта-Монике. Эдди твердо усвоил, чего хочет публика: быстрого обслуживания и привычной пищи по низкой цене. Он становился преуспевающим, тем не менее гамбургеры все еще заворачивали в бумагу, и их можно было купить по десять центов за штуку. Их девиз был: Миллионы людей едят королевские гамбургеры.
Вошел почтальон с большой почтовой сумкой на плече.
— Привет, Беверли, — сказал он, передавая ей небольшую пачку конвертов.
— Здравствуйте, мистер Джонсон, — ответила она, принимая почту.
Почтальон видел, как Беверли внимательно изучает каждое письмо. Он знал, она что-то ищет, но не понимал, что именно. Фред Джонсон любил наблюдать за молодой хорошенькой Беверли Хайленд. Он работал почти двадцать лет, и никогда еще ему не попадался такой обаятельный человек, как эта девчушка, управляющая делами Эдди. Как-то он даже думал набраться храбрости и пригласить ее куда-нибудь, может быть, в боулинг, но потом узнал правду от Эдди: Беверли ни с кем не встречается. У нее не было парня, собственно, у нее вообще не было друзей.
— Что она собой представляет? — спросил Фред у Эдди.
Тут Эдди пришлось признать, что, хотя она работает на него уже шесть лет, он знал о ней ровно столько же, сколько в первый вечер, когда она пришла просить работу.
Фред смотрел, как ее руки, длинные, стройные, красивые перебирают конверты. Она поражала его: как бы много дел не было в кафе, Беверли всегда была аккуратно причесана. Она никогда не теряла контроля над собой.
Она вздохнула и отложила бумаги. Фред решил, что то, ради чего она прилежно просматривала почту каждый день, опять не пришло. Внезапно у него возникла мысль, что если бы он знал, он бы совершил чудо, но помог Беверли.
Однако, даже Фред Джонсон с его пылким желанием помочь был здесь бессилен. Каждый вечер в почте Беверли искала ответ на свое объявление. Она поместила его в газетах по всей стране. Наоми Берджесс Дуайер, — говорилось в нем, — ответьте своей дочери Рэчел по адресу: 1718, Хайленд-авеню, Калиф. Четыре года, и никаких результатов.
— Выпьете, мистер Джонсон? Кока-колу или еще что-нибудь?
Она такая — всегда внимательная и заботливая. Поскольку Фред заносил почту в несколько закусочных и пирожковых, он был сыт, но никогда не отказывал Беверли. Ему нравилось смотреть, как она наливает ему воду в стакан. Ему нравилось брать стакан из ее рук и говорить:
— Спасибо, ты просто ангел.
Иногда она краснела. Вот что привлекало старого Фреда в незапятнанной молодой Беверли. Посмотришь на нее и скажешь, что она, может, и не целовалась ни с кем.
После того как почтальон ушел, Беверли закрыла бухгалтерские книги и положила их под кассу. Как только Эдди немного разбогател, его жена Лаверна бросила работать, и Беверли сменила ее на месте управляющего. Именно поэтому она так часто вспоминала в последнее время Кармелиту.
В тот ужасный день шесть лет назад, когда в качестве Рэчел Дуайер она села на поезд, отправлявшийся в Калифорнию, Беверли поклялась, что ноги ее больше не будет в Техасе.
Но время и в самом деле лечит. Она жила среди добрых и порядочных людей, и ее горечь в отношении Хэйзл почти прошла. С расстояния лет и миль, с высоты спокойной и достойной жизни, не говоря уже о накоплениях в банке, Беверли смогла оглянуться назад без прежней ярости. Она смогла вспоминать годы, проведенные у Хэйзл, свою дружбу с Кармелитой. Ее интересовало, что стало с подругой, и почему она перестала отвечать на письма.
Сейчас поездка в Техас исключалась. Эдди занимался расширением дела, перепланировкой уже существующих кафе. Вопросы управления он оставил Беверли. Она не возражала, тем более, что это занимало ее с утра до вечера. Дела гнали мысли об одиночестве, давали предлог уклоняться от встреч со знакомыми. Занятость позволяла ей сосредоточиться на единственной цели в ее жизни: отомстить Дэнни Маккею.
В кафе вошла молодая женщина и заказала два гамбургера на вынос. На руках у нее был маленький ребенок. Когда Беверли брала у нее деньги, она не удержалась и спросила:
— Сколько вашей девочке?
— Скоро два, — ответила гордая мать. — Правда, Синди?
Беверли с тоской посмотрела на малышку. Ее ребенку было бы сейчас пять лет.
— Возьми, — она протянула конфету на палочке.
— Синди, скажи спасибо, — попросила дочку молодая мама.
Беверли посмотрела им вслед.
Рой встал из-за стола, бросил монету в автомат. Марта Роббинс запела Эль-Пасо. Он на секунду задержался у автомата, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение.
— Не знаю, Бев, — сказал Рой Мэдисон, не спеша подойдя к стойке. — Я так стараюсь хорошо выглядеть. Но им не нравится.
Она изучала его без тени улыбки. Зря он поставил эту песню. Музыка кантри была популярна только на Юге. Это к лучшему, потому что она напоминала ей события, о которых хотелось забыть.
— Может быть, тебе следует изменить внешность, Рой?
Он встревоженно посмотрел на нее. Такого ему еще никто не говорил.
— А что с моей внешностью?
— Ты только что сам об этом говорил.
Он нахмурился. Да, он сказал это, потому что набивался на комплимент, а не на оскорбление. Беверли явно никто не учил такту. Он посмотрел на нее. Лицо Беверли всегда было таким открытым, она никогда не играла в скромность и застенчивость, никогда не улыбалась. Она очень серьезно относилась к жизни, и если ее спрашивали, отвечала абсолютно честно.
Это означало, что она действительно думает, что ему нужно изменить внешность.
Она вышла из-за стойки и села рядом с ним.
— Тебе уже говорили много раз, что ты не мужественный. Нужно создать стиль Роя Мэдисона.
Он заинтересовался. Никто до сих пор — ни его мать, ни сестры, ни соседи по комнате, ни случайные знакомые — не предлагали ему подобного. Может быть, это то, что нужно.
— Да, но что такое Рой Мэдисон? — повторил он вслед за Беверли, рассматривая свое отражение в зеркале.
Беверли изучала его.
— Я не знаю, Рой. Ты учился в колледже?
— Нет.
— Ты похож на студента.
— Что в этом такого?
— У тебя слишком прилизанный вид.
— Прилизанный?
— Да, и если это наносное, ты производишь впечатление скользкого человека. — Она слегка нахмурилась. — Человека, которому есть, что скрывать.
— Скрывать? — Он занервничал. — Мне?
— Не носи такую прическу.
Рой машинально поднес руку к волосам:
— Слушай, мне она стоит больших трудов.
— Знаю, и это заметно. Прическа неестественная, Рой. Это неприлично.
Он покосился на свое отражение. Как прическа может быть неприличной.
— Что ты предлагаешь?
— Будь естественным, самим собой. Ты не похож на всех этих мальчиков. У тебя есть свой стиль. Ты не должен примерять на себя чужие замашки.
— Но этот стиль сейчас в ходу! Современным девушкам он кажется сексуальным.
— Есть разные виды сексуальности, Рой, — сказала она мягко. — Некоторым мужчинам не идет такая прическа. Они выглядят неестественно.
Он рассмеялся.
— Откуда вдруг такие познания относительно мужчин? — Согласно молве, Беверли еще ни разу не ходила на свидание.
— Не надо смазывать волосы, — продолжила она.
— Если я не буду этого делать, волосы будут торчать в разные стороны!
Беверли продолжала рассматривать его. Что ж, он сам завел разговор. Если не хотел получить ответ, не надо было спрашивать. Сочный голос Марти Роббинс заполнил все кафе, неизбежно воскрешая в памяти Техас и все, что с ним связано.
— Откуда ты, Рой?
Он не ожидал вопроса. Беверли Хайленд никогда не интересовалась личной жизнью других. — Из Южной Дакоты.
— Будь естественным. Будь самим собой. Не старайся казаться искушенным, потому что ты не такой.
— Ну и как мне это сделать?
— Ты ничего не делай. Оставь свои волосы как есть. Ветер тебе их уложит. Вымой их детским шампунем и высуши полотенцем. Немножко отрасти над ушами, это смягчит линии лица.
Потом Беверли посмотрела на часы и встала.
— Мне нужно забежать домой на несколько минут, Рой. Скажи, пожалуйста Луи, чтобы проследил здесь за порядком.
Она сняла фартук, надела свитер. Рой еще раз проверил свое отражение в блестящей поверхности музыкального автомата. Детский шампунь!
На те деньги, что Эдди платил ей сейчас, Беверли могла позволить себе иметь машину. Но она не хотела тратить деньги на нее и ездила на автобусе. И хотя она уже давно выехала из меблированных комнат сестры Эдди — там было слишком шумно, — Беверли не стала снимать дорогую квартиру. Она выбрала скромное маленькое здание неподалеку от Голливудского бульвара. Дорога от дома до работы занимала двадцать минут на автобусе. У Беверли было более разумное применение деньгам. Каждую неделю она откладывала деньги на счет. Она выделяла себе минимальное содержание, покупала одежду на распродаже и ела бесплатно на работе. Накопления медленно росли. Беверли терпеливо ждала: когда-нибудь она станет богатой. Тогда она найдет Дэнни Маккея.
Она приехала домой в тот момент, когда ее соседка Энн Хастингз вынимала почту из ящика.
— Привет! — воскликнула жизнерадостная Энн. — Целая тонна рождественских открыток. Больше половины — от друзей моей матери. Зачем она раздает мой адрес направо и налево?
Беверли улыбнулась и стала подниматься по ступенькам.
Энн заметила, что Беверли редко заглядывала в свой почтовый ящик. Как будто знала, что ничего там не увидит.
— Давненько тебя не было видно, — проговорила Энн, следуя за ней по ступенькам и прижимая к груди многочисленные конверты.
— Много дел в кафе. А Эдди в Ковине, выбирает место для нового магазина.
Беверли отпирала дверь, а Энн стояла рядом, прислонившись к стене.
— Знаешь, я рассказала отцу историю с гамбургерами Эдди. Он говорит, что вы могли бы продать рецепт и выручить кругленькую сумму.
— Эдди получал предложение продать свой рецепт. Но он не хочет этого делать.
Никто, кроме Беверли и Эдди, не знал, что на самом деле это был ее рецепт. Когда поступили предложения продать рецепт с целью его опубликования, Эдди посоветовался с Беверли. Она тогда ответила:
— Твои гамбургеры особенные. Если рецепт будет доступен каждому, люди прекратят приходить к тебе. — Он послушался и отклонил предложение.
— Да, — сказала Энн, не предпринимая никаких попыток уйти, когда Беверли зашла в квартиру. — Я пробовала королевские гамбургеры. Классная вещь.
Беверли не захлопнула дверь перед носом девушки. Она знала, что Энн Хастингз одинока. При малейшей возможности она обращалась к соседям и завязывала разговор. Беверли была свидетелем того, как ее довольно грубо выпроваживали.
Поэтому она спросила:
— Хочешь чаю со льдом?
Энн с радостью ухватилась за предложение.
Это была однокомнатная квартира с диваном-кроватью и закутком для кухни. Беверли нравилось, что квартира выходила окнами на Голливуд Хиллз, и в ней всегда было солнце. Она украсила ее лишь занавесками и подушками, купленными в недорогом магазине. Беверли жила ради будущего и с готовностью жертвовала многим в настоящем. Ради будущего она подчинялась строгой самодисциплине. Она поправилась за первые два года работы у Эдди. Теперь же избавилась от лишних килограммов и держала себя в форме. Она питалась очень скромно, только для того, чтобы не быть голодной, не позволяла себе дорогих удовольствий, не курила, не пила спиртного и не ходила в кино. Дисциплина и тяжелый труд — вокруг этих двух понятий вращалась жизнь Беверли Хайленд. Они должны были привести Беверли к дню, когда она вновь встретится с Дэнни.
Она проявляла слабость лишь в двух вещах. Во-первых, волосы. Их нужно было подкрашивать каждую неделю, чтобы платиновый цвет выглядел естественно. Такие волосы помогали ей похоронить Рэчел Дуайер полностью и навсегда. Вторым исключением были книги, на которые Беверли тратила деньги. В основном она читала теперь книги, которые могли подсказать ей, как двигаться вперед и достичь успеха. В данный момент она прорабатывала книгу Конрада Хилтона.
— Как ты оказалась дома в такое время? — спросила Беверли из жалости. Вообще с Энн Хастингз было все нормально. Она лишь чересчур рьяно хотела со всеми подружиться. Энн было двадцать два года, она страдала небольшим избытком веса и отсутствием обаяния, стараясь компенсировать это дружелюбием. Многие, однако, считали ее навязчивой. Но Беверли помнила, что такое чувствовать себя изгоем.
— Сегодня утром я уволилась с работы.
Беверли подняла на нее глаза.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже. Папа меня убьет. А мать все будет повторять, что она же предупреждала.
Беверли знала историю Энн; собственно, любой, кто попадался ей на пути, знал историю Энн. Она была единственным, избалованным и слишком опекаемым ребенком. Она получила диплом в области гуманитарных наук и недавно устроилась на место оформителя витрин в универмаге на Бродвее. Это было приличное место, но сложность заключалась в том, что Энн жаждала свободы творчества.
— Я предложила потрясающую идею, — с энтузиазмом сообщила она, — представьте себе: Рождество в кино.
— Мне нравится.
— Каждая витрина представляла бы собой сцену из известного фильма. Я бы могла достать костюмы, у меня есть связи.
Беверли знала, что у Энн Хастингз связи везде.
— Но начальник сказал нет. В этом году только Санта Клаус и эльфы. Я вышла из себя и позволила себе сказать лишнее. Я разозлилась, Беверли. Ненавижу, когда меня ограничивают, ты же знаешь.
— Что ты собираешься делать?
Она мрачно размешивала сахар в чашке.
— Не знаю. Люди с гуманитарным образованием не особенно завалены предложениями работы. Мать хочет, чтобы я переехала к ним и продолжила учебу. Но я не могу с ними жить, Беверли! Мне нечем дышать в их доме!
Беверли с трудом понимала проблемы Энн. Она не представляла, что можно задыхаться от родительской любви.
— Вчера у нас ушла официантка, — произнесла она, — я собираюсь подыскивать новую. Пойдешь работать к Эдди?
Энн молчала: она явно не была в восторге.
— Питание бесплатное, — добавила Беверли.
— Пойдет.
Больше говорить было не о чем. Они обменялись репликами о том, как будет вести себя чета Кеннеди в Белом доме. Потом Энн спросила, читала ли Беверли последнюю книгу Эррола Флинна.
Беверли просто ответила:
— Когда появится время, может быть, прочту.
На самом деле Беверли не интересовало, как кинозвезда утешался на медвежих шкурах. Ее больше привлекало описание восхождения по лестнице финансового успеха. Чтобы многого достичь, — писал Конрад Хилтон, — для начала нужно иметь большие планы. Планы Беверли вынашивала всю жизнь.
Энн не торопилась уходить. Слишком редко выпадала ей возможность сидеть не одной в пустой квартире, а в гостях, да еще по-дружески болтать. Беверли ничего не имела против. Она наблюдала, как пухлые руки Энн разбирают почту, и ей пришла в голову мысль еще раз написать Белл и Кармелите. Последнее ее письмо, два года назад, вернулось с пометкой: переехали. Новый адрес неизвестен.
— О, нет, — простонала Энн.
— В чем дело?
Энн помахала письмом в воздухе.
— Опять моя кузина! Господи, как мне хочется, чтобы она оставила меня в покое! Это одна из моих богатых родственников. У них дом в респектабельном районе, и они большие снобы. Каждый год моя кузина дает колоссальный рождественский бал, и каждый год мать заставляет меня идти.
— Разве ты не любишь ходить в гости?
— Нет, потанцевать, конечно, можно, но просто остальных девушек сопровождают молодые люди, а я иду с родителями. В прошлом году я сказала матери, что больше не пойду. У нас произошла крупная ссора. Это огорчит твою тетушку Фи, — сказала мама, — мы будем выглядеть невоспитанными. Она просто не понимает. Мне двадцать два года, Беверли, а у меня нет парня.
— У меня тоже.
Энн потеряла дар речи. Она смотрела на умопомрачительно стройную фигуру, на безукоризненно уложенные волосы, на роскошное лицо и не верила.
— Это правда, — подтвердила Беверли. — У меня действительно нет парня. Если бы меня пригласили на вечер, я бы пошла одна.
— А как насчет… — начала Энн, но потом, вспомнив про письмо, пожаловалась:
— Мне придется идти, и я умру, если опять отправлюсь с родителями. Клянусь, Жанет, моя кузина, делает это, чтобы унизить меня! Мы давно уже соперничаем. С того момента, как у нас первых появился бассейн.
— Неужели ты не можешь найти кого-нибудь? Среди твоих знакомых наверняка найдется человек, готовый сделать тебе одолжение.
Но Энн грустно покачала головой, — Я пыталась так поступить в девятнадцать лет. Все как один подумали, что я пытаюсь их заполучить, как будто после одного танца сразу надо жениться. Испугались.
— Повтори, не понял, что ты от меня хочешь? — переспросил Рой Мэдисон во время продолжительного затишья после ленча.
Беверли сидела за его столом. Перед ним стояла тарелка с фирменной жареной картошкой. Беверли угощала.
— Я спросила, не сходишь ли ты с моей приятельницей на рождественский бал.
— Какой приятельницей?
— Одной из соседок.
— Почему она сама не может об этом позаботиться? Она что, страшненькая?
— Очень милая девушка.
Рой посмотрел на свои руки. Уже далеко не первый раз его пытались познакомить. Мать и сестры занимались этим постоянно. Он даже помыслить не мог, как сказать им, что они теряют время, его не интересуют женщины — они ведь не знали о его связях с мужчинами. Поэтому обычно ему приходилось страдать, но терпеть долгие свидания и девушек, желающих выйти замуж. Он ненавидел все это.
— Извини, Бев, мне что-то не хочется.
— Потому что ты гомосексуалист?
Рой так резко вскинул голову, что у него затрещали шейные позвонки. Сначала он не мог говорить, потом выдавил из себя:
— Проклятие, Бев! О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь о таких вещах?
Парадоксально, но впервые она встретила гомосексуалистов в заведении Хэйзл. Они приходили стать такими, как все. Время от времени появлялся молодой человек, обуреваемый сомнениями, покупал женщину, чтобы доказать себе свою нормальность. Заканчивалось все обычно разговорами, верой в то, что его рассказ внушает сочувствие. Ведь проституток преследовали так же, как и гомосексуалистов. Поэтому уши Беверли слышали многое.
— Послушай, Рой, — продолжила Беверли тихим и серьезным голосом, — Энн Хастингз ищет не парня. Это будет инсценировка, вот и все. Ты нам нужен в качестве ее кавалера на вечеринке.
Рой Мэдисон сидел, ошарашенно уставившись на Беверли. Она не переставала удивлять его.
— Как ты догадалась? — понизив голос и оглянувшись вокруг, спросил он. — Слушай, это что, видно?
— Я не думаю, что тебя кто-нибудь подозревает, Рой.
— Тогда как ты это поняла?
— Рой, Энн Хастингз одинока и несчастна, — сказала Беверли, как будто не расслышав. Это был ее обычный прием, когда она не хотела говорить правду и лгать одновременно. — На балу будут все родственники, и ей страшно хочется покрасоваться перед одной кузиной. Ваше появление вместе вызовет сенсацию.
При этих словах он мельком посмотрел на свое отражение.
— Ты так думаешь?
— Ты ведь актер, Рой. Отнесись к этому профессионально.
— Пожалуй, — медленно произнес он, и на лице его заиграла улыбка. — Неплохая мысль.
— Ну что, согласен?
— Секундочку. Что я с этого буду иметь?
— Не понимаю.
— Ну, девушка дает прикурить друзьям и родственникам, а я что с этого получаю? Если она нанимает меня сыграть роль, то она должна заплатить мне.
— Заплатить?
— Да. Почему бы нет? Я ведь актер, не так ли? И вы нанимаете меня на работу, правильно?
Беверли задумалась. Собственно, почему бы и нет? Заплатив деньги, Энн получит в сопровождающие красивого молодого человека и будет предметом зависти всех присутствующих особ женского пола.
— Хорошо, — согласилась она, — тебе заплатят.
Рой имел успех.
Энн с легкостью согласилась заплатить тридцать долларов. Ей стоило только разок взглянуть на Роя, когда она поступила работать официанткой. Он заехал за ней в новой машине Эдди, с букетиком орхидей. Энн подумала, что за такое сопровождение она бы отдала и сто долларов.
Но самое интересное произошло на вечере. Все было как всегда шикарно. Сноб дядя Эл нанял служащих парковать машины гостей и даже пригласил оркестр. Девушки были разодеты, во многом пытаясь подражать Жаклин Кеннеди. Энн предпочла скромное платье, не забыв приличествующие случаю длинные перчатки. Жанет Хастингз поздоровалась с кузиной и уже открыла рот, чтобы сделать язвительное замечание по поводу ее платья, когда заметила парня, сопровождавшего Энн. Он не был похож на знакомых Энн. Присутствующие на вечере молодые люди были облачены в черные костюмы, белые рубашки и узкие галстуки, щеголяя безукоризненными прическами, напомаженными волосами. На приятеле Энн были брюки и свитер, пепельные волосы мягко падали на лоб, придавая ему застенчивый и беззащитный вид, от которого растаяло чуть ли не каждое женское сердце на балу. К концу вечера большинство девушек прогуливались неподалеку от загадочного Роя, стараясь попасться ему на глаза. К их изумлению, он обращал внимание только на эту толстушку Энн. Молодые люди в свою очередь были заинтригованы ее тайными талантами, которыми она так приворожила такого парня, как Рой. Четыре человека попросили у нее телефон.
Несколько дней спустя Рой пришел в кафе и заказал два больших гамбургера с дополнительной порцией сыра. Беверли в этот момент играла с ребенком одного из клиентов. Она щекотала его и высоко поднимала в воздух. Чтобы привлечь ее внимание, Рой поставил песню Эль-Пасо. Это всегда срабатывало.
— Ты не поверишь! — воскликнул он, обращаясь к Беверли. — Помнишь режиссера, которого я встретил на балу у кузины Энн? Ну тот, который сказал, что ему нравится мой стиль, и дал мне свою визитную карточку? Представляешь, Бев, он предложил мне роль в рекламном ролике!
— Я рада за тебя, Рой.
— Вот, — проговорил он, доставая бумажник, — это тебе.
Беверли посмотрела на десятидолларовую бумажку.
— За что?
— Это твоя доля. В первый раз так легко заработал тридцать долларов. Возможно, я еще и работу получу. Я твой должник, Беверли.
— Ты мне ничего не должен, Рой. Я просто хотела, чтобы Энн почувствовала себя хорошо.
— Я тебе еще обязан и за мою новую внешность. Вчера виделся со своим агентом. Он язык проглотил, когда я вошел в офис. Сказала, что, наверное, сможет мне что-нибудь предложить. Так что я твой должник, Беверли. — Он протянул ей десять долларов. Она взяла.
Беверли вернулась к кассовому аппарату, у которого выстроилась очередь желающих заплатить за купленные гамбургеры. Она ощущала десятидолларовую бумажку в руке. Завтра она положит их в банк.
Готовность: травма особой тяжести! Готовность: травма особой тяжести! — доносилось из динамиков сети оповещения больницы.
Линда Маркус, почти готовая встать под струю душа, резко повернулась к громкоговорителю, висевшему на стене.
Доктор Маркус — в реанимационное отделение! — прозвучало в динамике. И вновь: Доктор Маркус — в реанимационное отделение!
Линда сняла трубку телефона, набрала номер реанимационного отделения и сказала:
— Я уже иду. — Затем она быстро натянула свой зеленый хирургический халат и выскочила в коридор. Линда не стала ждать лифта и слетела вниз по лестнице к реанимации.
Там царил страшный хаос. Вокруг суетились медсестры и другой персонал. Они срочно готовили палаты и кровати. Одновременно с Линдой подошли трое ординаторов, живших при больнице. Они были одеты для операции. Затем влетел хирург в спортивном костюме. Линда прошла прямо в службу радиосвязи. Там она услышала доносившиеся из приемника вой сирены и крик фельдшера скорой помощи:
— У нас четыре пострадавших! Множественные проникающие раненая!
— Боже мой! — воскликнула Линда. Просто гангстерская война! — Она взяла микрофон и громко сказала в него:
— Это доктор Маркус. Опишите степень поражения каждого!
— Состояние троих стабилизировано, доктор. А вот у четвертого — проникающее ранение в области сердца, кровища так и хлещет. Пульс слабый, зрачки расширены, глазные яблоки закатываются.
— Подключите его к аппарату искусственного дыхания. Наложите бандаж! — Линда посмотрела на медсестру, сидевшую рядом у передатчика. Их глаза на миг встретились, затем сестра сказала в микрофон:
— Когда вы будете у нас?
— Минут через семь.
— Черт, — вырвалось у Линды, — можете делать внутривенные вливания?
— Нет, доктор. Вены резко сужены, а яремная — пуста и… о черт!
— Что?
— Пульса нет!
Линда и медсестра молча смотрели на динамик, из которого раздавались звук сирены и отрывочные фразы двух фельдшеров. Наконец один из них прокричал:
— Начинаем электростимуляцию.
Линда выскочила из кабинета радиосвязи и буквально ринулась к старшей сестре:
— Приготовить все к вскрытию грудной клетки! Спустя шесть минут послышался нарастающий вой сирены, и чей-то голос прокричал по радиосвязи: Мы подъезжаем! Бригада выскочила из реанимационного отделения на крыльцо, чтобы принять носилки с пострадавшими. Сразу за скорой на больничный двор с воем ворвались три полицейские машины.
В тот момент, когда Линда натягивала стерильные перчатки, послышался топот ног в коридоре и голос старшей сестры:
— С грудным ранением сюда!
Ассистирующая Линде сестра уже подготовила операционную для срочной операции на грудной клетке. На стерильном столике лежали инструменты и стопки тампонов. У бригады не было времени надеть полностью стерильную одежду — каждый стоял в том, в чем его застал срочный вызов. Они только надели стерильные перчатки и торопливо перенесли молодого человека, находящегося без сознания, на операционный стол. Анестезиолог сразу же наложил ему маску и стал давать наркоз. Два побледневших врача-ассистента вскрыли вены на запястьях и лодыжках юноши, и сестра ввела в них иглы капельниц с плазмой крови и физраствором.
Линда встала за спиной сестры, которая обрабатывала кожу на груди больного. Сразу же после того, как та вылила почти бутылку антисептика ему на грудь, Линда скальпелем рассекла грудную клетку от грудины вниз и к спине. Кровь тотчас же хлынула из надрезов. Линда проникла рукой внутрь и взяла сердце оперируемого. В нем не было крови.
Линда посмотрела на лицо юноши. Ему вряд ли было больше пятнадцати. Он так молод, — подумала она, проводя прямой массаж сердца. — Ну же, не дай ему умереть!
Полная тишина стояла в операционной. Шесть пар глаз напряженно следили за тем, как доктор Маркус сжимала и отпускала сердце оперируемого. Ее руки были по локоть в крови, пот градом струился со лба, спина занемела.
— Ну, давай же, давай, — взывала она.
— Может, хватит уже, доктор, — произнес наконец анестезиолог.
Линда не слушала его. Она закрыла глаза и, склонившись над юношей, упорно продолжала массаж.
— Его мозг слишком долго не получал кислорода, — снова начал было анестезиолог. Но Линда прервала его:
— Подождите! Я думаю… — Она почувствовала слабое движение. А затем ее руке передался уже отчетливый толчок сердца. Линда обернулась к старшей сестре:
— Кардиологи готовы?
— Да.
— Скажите им, что у него порван левый желудочек. Я наложу швы.
Два часа спустя Линда сидела в комнате отдыха врачей хирургического отделения. Доктор Кейн давал рекомендации по телефону, два хирурга дремали в креслах.
— Линда, ты ужасно выглядишь.
Она подняла глаза от карты только что прооперированного юноши и, посмотрев на вошедшего доктора Мендоса шутливо-грозным взглядом, ответила ему в тон:
— Спасибо.
— Нет, я действительно так считаю, дорогая. Ты слишком много работаешь.
Линда молча смерила Мендоса взглядом, закрыла историю болезни, пересела от стола на уютный диванчик и уставилась в телевизор. Шли шестичасовые новости, но Линда тупо смотрела на экран, не обращая внимания на то, что там происходит.
— Хосе, — сказала она утомленно, — я действительно много работаю. Это уже седьмые сутки подряд в реанимационном отделении.
Мендос даже присвистнул от удивления. Все ужасно не любили суточные дежурства в реанимации. Этот неблагодарный труд в основном возлагался на новичков и ординаторов.
— Это с чего же? Только не говори, что тебе нужны деньги!
Нет, ей не нужны были деньги. Но говорить этому красавчику из отделения ортопедической хирургии, в чем была ее нужда, Линда тоже не собиралась. Она не собиралась говорить, например, о том, что не хочет идти в свой дом на берегу океана, где царствовало одиночество. Казалось, что оно поджидало хозяйку каждый вечер, притаившись сразу же за входной дверью. Это холодное одиночество накатит на нее, как звуки прибоя, и Линда так и замрет на пороге, не в силах двинуться вперед.
Как она могла рассказать все это мужчине, который просто купался в женском внимании на ежевечерних пирушках?
Дежурства в реанимационном отделении давали Линде повод остаться в больнице и спать в одной из комнат, отведенных для дежурных врачей.
Больничный комплекс Святой Катерины был расположен недалеко от побережья и пересечения крупных дорожных магистралей, поэтому через его реанимационное отделение проходило гораздо больше пострадавших автомобилистов, виндсерферов и просто прохожих, чем в среднем по клиникам города. Работа в этой больнице занимала все время и не позволяла Линде думать о чем-либо другом. Она осматривала больных, занималась диагностикой, накладывала швы, оперировала. Она выпивала за сутки неисчислимое количество чашек крепчайшего кофе, питалась бутербродами второй свежести из автоматов и теряла в весе. Она была палочкой-выручалочкой для всего хирургического отделения.
Линда чувствовала, что Хосе Мендос изучает ее, но не обращала на него внимания. Когда три года назад этот молодой да ранний костоправ, лечивший до того только известных спортсменов и кинозвезд, впервые появился в больнице, то сразу же положил глаз на незамужнюю и держащуюся несколько отчужденно Линду. Она отшила его в твердой, но не обидной форме. С тех пор Линда была загадкой для Мендоса. Он знал, что она не замужем и ни с кем не встречается, как то утверждали всезнающие больничные сплетницы. Казалось, что все, чем она занималась, была работа.
— Можно дать тебе совет, дорогая? — спросил Мендос.
Линда взглянула на него. Хосе был красивым мужчиной. Это особенно заметно на фоне неказистых хирургов клиники Святой Катерины. Внешность и горячий латиноамериканский темперамент делали его неотразимым в глазах женской части медперсонала больницы.
— Ага! Вы только взгляните-ка на это! — вдруг раздался голос доктора Кейна.
Линда и Мендос обернулись к телевизору. Там показывали, как Дэнни Маккей выходит из резиденции бывшего президента США. Тот, к всеобщему удивлению, только что высказался за выдвижение Дэнни кандидатом в президенты Соединенных Штатов. Дэнни улыбался, обнимая жену за талию, и приветственно махал рукой в телекамеры. Он производил впечатление человека, преисполненного решимости стать хозяином Белого дома.
— Вы посмотрите на это! — снова воскликнул доктор Кейн. — Кто бы мог подумать, что Маккей получит поддержку от президента? Другим претендентам есть над чем задуматься!
— Вы думаете, он будет избран кандидатом на съезде в июне? — спросил Хосе.
Доктор Кейн встал из-за стола и направился в раздевалку.
— Это не сильно меня удивит. Человек почти уже стал национальным идолом!
— К тому же и недурен собой, — прибавил Мендос. — Он уже сделал все, разве что не объявил себя новым Джоном Кеннеди.
Они смотрели телевизор некоторое время. Наконец два других хирурга ушли из комнаты отдыха, и Хосе с Линдой остались вдвоем. Он встал, выключил телевизор и посмотрел на Линду.
— Как твой пациент? Этот молодой бандит?
— Он в коматозном состоянии, но печень и почки работают нормально. Думаю, с ним будет все в порядке.
Хосе некоторое время задумчиво глядел на Линду. Затем взял стул и уселся напротив нее.
— Можно поговорить с тобой, Линда? — произнес он тихо.
Линда улыбнулась и вскинула руки, чтобы снять бумажную шапочку, покрывающую ее голову. Она надела ее рано утром и не снимала с тех пор. Дуновение кондиционированного воздуха доставило ей удовольствие.
— О чем ты хочешь со мной поговорить? — спросила она, смяв шапочку и бросив ее в корзину для мусора.
— Зачем ты себя выматываешь?
Линда взглянула на Мендоса. Он смотрел на нее серьезными и искренними глазами.
— А другие зачем? — ответила она спокойно. — Для меня — это работа. Ты выматываешь себя тоже, только другим способом.
Он утвердительно покачал головой.
— Я и не спорю. Последний раз я был дома в прошлую субботу, чтобы взять теннисную ракетку. Но я выматываю себя так, что тело мое отдыхает. Ты же убиваешь себя работой.
Линда хотела было встать, но Хосе придержал ее ласково за руку.
— Позволь мне дать тебе один совет. Я уже и раньше встречал подобное поведение. Бывает, одни люди урабатываются до смерти, стремясь что-то забыть, другие стремятся переключиться на что-то другое. Кто-то переезжает с места на место, пытаясь убежать от своего прошлого. Но все это не выход из положения.
— А как поступаешь ты? — спросила Линда, пристально глядя на Хосе.
Он отвел свой бархатистый взор и уставился в стену.
— Давным-давно я был женат, но моя жена умерла. И как только она ушла из моей жизни, смысла в ней не стало. А сейчас я стараюсь окружить себя новыми друзьями и заполнить вечера банкетами, пирушками и другой ерундой в том же духе. — Он снова посмотрел на Линду. — Но я уже сказал — это не выход.
Линда молча смотрела на Мендоса. Сквозь закрытую дверь доносились звуки как всегда хлопотливой жизни большой больницы: поступали новые вызовы, готовилась новая операция — Линда вдруг подумала о Барри Грине. Он недавно снова звонил, предлагал выбраться куда-нибудь вместе. Она колебалась, но ей хотелось пойти. В конце концов Линда отклонила предложение, подумав, что это снова не кончится нормально. Пока не кончится. Не кончится, пока она не решит своих проблем с помощью «Бабочки».
— А почему бы нам не пообедать вместе когда-нибудь? — спросил Мендос. — Нам есть о чем поговорить.
Линда посмотрела в его темные искренние глаза и улыбнулась.
— Со мной все в порядке, Хосе. Спасибо за заботу. — Она встала и под его удивленным взглядом вышла из комнаты отдыха.
