6

…Он наблюдал, как Джослин наливает коньяк в кофейные чашки.

Джослин, какой ты любезный!

Джослин, какой ты превосходный!..

Джослин, какой ты опасный!

Ему не следовало бы приходить сегодня ночью. Он ощущал в себе зверя, рычащего, царапающего лапой, жаждущего выйти из укрытия. На протяжении всего пути следования экипажа он, высунув голову из окна, чуть ли не выл. А сейчас они курили, обсуждая смерть Стэплтона. Стэплтон выпил две бутылки коньяка без остановки. Что же вы хотите?! Человек не может столько выпить и остаться в живых.

Зверь перевернулся внутри него, ворча и сопя. Когда он чувствовал подобное, ему хотелось встать на четвереньки, притаиться и ждать-выжидать какую-либо жертву… Его пальцы скручивались в лапы с когтями. Его мысли превращались в хитрые хищные инстинкты, затуманивая его разум. Перед ним в его воображении представал образ жертвы, молящей о пощаде и убегающей, убегающей через поле сражения…

Его лошадь пропала. О Боже, лошадь пропала!

Потеря лошади — смерть для него. Вокруг него разрывались артиллерийские снаряды. Его мундир был забрызган кровью погибших. Он пронзительно кричал. Лейтенант Чешир подскакал к нему верхом на лошади. Он был ранен, слабеющими руками обвивал шею животного. Он стащил Чешира с седла, он слышал, как кричит лейтенант, прося его не делать этого. Он влез на лошадь, Чешир схватил его за ногу, умоляя его не бросать, но он отшвырнул лейтенанта, и тот напоролся спиной на пику…

А он скакал вперед, слыша стоны умирающего Чешира. И все это подглядел сержант Поукинс. Он спасся. Но он никогда не сможет спать спокойно, потому что наверняка кто-то да видел, что случилось с Чеширом, кто-то видел его трусость, предательство. Кто-то — еще и еще — может знать об этом.

Зверь поднял голову, задрал морду к небу и завыл. Он услышал звук из глубин своего чрева, похожий на слабое рычанье. Этот звук встряхнул его и вернул к реальности.

…Джослин закончил разливать коньяк. Кажется, никто не заметил его состояния. Он стряхнул пепел с сигары.

Он остался жив — благодаря лейтенанту Чеширу. Так что же?! Большинству старших офицеров удалось выжить! В Скатарском госпитале Джослин лежал рядом с раненым сержантом Поукинсом. Той ночью Джослин был в бреду — такое может быть с каждым! — а он вошел в палату и задушил Поукинса. Джослин не помнит ничего. Да, да! Он сам говорил об этом! Но если когда-нибудь его друг, первый верный друг, вспомнит это, он будет рядом, он будет начеку!

Надо наблюдать, наблюдать, наблюдать…

Лайза, осторожно ступая, поднялась по лестнице. Она решила все же выполнить свой план, но при этом всячески избегать встреч с виконтом. Не видя его почти два дня, она вознамерилась рискнуть и еще раз обыскать его комнаты. Сейчас в библиотеке заседал политический комитет, и виконт находился там.

Когда приглашенные на заседание входили и Чоук вместе с лакеями помогали им раздеваться, забирая их пальто и перчатки, она увидела всех их воочию. Они прибыли все как один, почти одновременно, и никогда она не видела еще такой шикарной шеренги молодых мужчин. Они были похожи на кавалерийских лошадей, все подтянуты, выхолены, мускулисты.

Лайза подошла к двери гостиной виконта и быстро проскользнула внутрь. Она знала, что Лавдэй сейчас у себя в комнате. Огонь горел в камине, другого света не было. Где же она находилась в прошлый раз, когда этот ужасный человек застал ее? Ах да, у камина!

Подойдя к камину, Лайза погрела руки — закоченевшими пальцами она не смогла бы обследовать Веджвудский фарфор. Размяв пальцы, она вспомнила, что в прошлый раз уже осмотрела Веджвудскую амфору и кубок. Поэтому она обеими руками подняла с камина третий антикварный сосуд, напоминавший флакон.

Крышка сосуда соединялась золотой цепью с горлышком. Она открыла ее и заглянула вовнутрь, но там ничего не было видно. Затем она сунула указательный палец вглубь и тотчас же за что-то задела. Перебирая пальцами, она с трудом достала из флакона какую-то бумажку. Это была скрученная в рулон записка. Наконец-то! От радости она чуть было не выронила флакон на пол. Она закусила верхнюю губу и осторожно поставила вазу на камин. Дрожащими пальцами раскрутив записку, она прочитала ее.

Каково же было ее разочарование! Там были только имена и фамилии. Не думала ли она, что здесь будет исповедь виконта?! А впрочем, записка, должно быть, важна, иначе виконт не стал бы ее прятать.

Она прочитала пять имен и фамилий, которые были расположены в два столбика, — сначала три, затем две фамилии. Надо было их запомнить: Гриффин Поэ, Нэппи Карбункул, Франк Фоун, сэр Моррис Хартер, доктор Льюсис Синклер. Она бубнила эти имена, пытаясь запечатлеть их в памяти. Затем она попросит Тоби навести нужные справки об этих людях среди своих знакомых — как уважаемых, так и из уголовного мира.

Когда она уверилась, что не забудет этих имен, она положила записку в голубой сосуд и поставила его на место — на камин. Затем направилась к двери и приоткрыла ее. В коридоре никого не было. Может, ей подкрасться и подслушать, о чем говорят Джослин и его товарищи по политике? Виконт и его друзья заседали в библиотеке, она могла бы услышать что-нибудь важное. Ведь не только Джослин Маршалл имел близкие дружеские отношения с ее братом. Она подозревала его как наиболее вероятного убийцу, а может быть, это был кто-то другой?

В ту ночь, когда Уильяма Эдварда убили, он шел на одно из таких политических заседаний для разговора с виконтом. Если верить полиции, то он ушел после небольшой размолвки, чтобы выпить в Уайтчепеле. Утонченно изощренный сноб Уильям Эдвард пил в Уайтчепеле? Чушь, это просто невозможно!

Другой человек, Эйри, умер так же и там же. Поверить в такое совпадение трудно. А теперь еще смерть этого Стэплтона, человека уважаемого, из благородного семейства, Алекса Стэплтона. Он был в той же политической группе бывших офицеров-кавалеристов и умер, перебрав коньяка. В его крови была обнаружена слишком большая концентрация алкоголя, во всяком случае так было записано в полицейском протоколе. Такому заядлому пьянице следовало бы знать, что опасно в таких дозах лакать коньяк.

«Три странные смерти! Три очень странные смерти!»

Повторив это, она вспомнила глупый детский стишок:

Было уже поздно. Она подумала, что, может быть, ей надо помочь служанке на кухне мыть посуду, но, правда, вот уже два вечера, как она усердно это делала. Вряд ли та обидится на ее отсутствие.

Лайза прошла по коридору, спустилась по главной лестнице, посмотрела, нет ли кого в вестибюле. Быстро прошмыгнув в гостиную, располагавшуюся рядом с библиотекой, она подкралась к двери, которая вела в библиотеку. Еще вчера она смазывала маслом петли, так что шума не должно быть.

Затаив дыхание, она осторожно повернула ручку, и дверь легко приоткрылась, образовав щель. Она выждала, прежде чем заглянуть туда.

Все пятеро, включая Джослина Маршалла, были здесь. Она стала изучать всех присутствовавших, которые разбрелись по комнате и сидели кто где. Казалось, что для Эшера Фокса все, о чем сейчас говорили, было неприятно. Его ноздри расширились, а веки опустились. Фокс был потомственным военным. Его дед — герой войны, генерал лорд Питер Бингхем — был весьма почитаемым и уважаемым в свете за его участие в битве при Ватерлоо. Его отец — ныне лорд Питер — служил в Королевской конной гвардии и имел выдающиеся заслуги. Его дальний предок боролся за реставрацию монархии Карла II.

Затем она посмотрела на сидящего у камина мужчину. Это был лорд Винтроп. Даже Лайза знала, что мать Винтропа была незаконнорожденным ребенком дочери одного из дядей королевы и графа Мамфорда. Винтроп свирепо смотрел на Артура Терстонз-Кумеса, сына простого джентри. Затем здесь также находился Реджинальд Андервуд граф Холлоуэй — человек строгой военной дисциплины, обожавший муштру. Граф расположился в кресле напротив Винтропа. Холлоуэй был известен как сердцеед. Он наклонился вперед и следил за каждым движением Джослина. Чоук, иногда любивший посудачить, говорил, что Холлоуэй возмущался пристрастием Джослина к женщинам, особенно из-за того, что мисс Бетч оставила Холлоуэя из-за виконта.

Лайза разглядывала их всех, и ей было неприятно сознавать, что за внешним лоском, любезностью и вежливостью этих молодых мужчин стояли неприязнь, обиды, личные счеты. Она посмотрела на лорда Винтропа, который, не выдержав, сказал:

— Проклятье! Кумес, необязательно же всем демонстрировать отсутствие у тебя хороших манер. Ну посмотри, как ты держишь сигару!

Терстонз-Кумес, самый молодой из всех присутствовавших, затянувшись сигарой и выпустив дым в Винтропа, произнес:

— Ты всегда был невоспитанным, вшивый приятель, но сейчас мы уже больше не в полку, поэтому пошел ты в зад со своим снобизмом.

Джослин засмеялся. Холлоуэй встал и подошел к нему.

— Я видел тебя вчера в экипаже в парке, — сказал граф.

Все замолчали, ожидая продолжения. Опустив глаза, Джослин отпил виски.

— Следишь за мной, желаешь знать, чем занимаюсь и с кем встречаюсь? — спросил он.

Холлоуэй резко опустил свой бокал на стол, расплескав вино, и срывающимся голосом произнес:

— Не лги, негодяй, я же видел тебя с ней в парке.

Джослин тоже взял из коробки сигару и спокойно ответил:

— Мой дорогой граф, я никогда не лгу, особенно если дело касается женщин. Однако несмотря на то что я тактичный человек, я все же советую тебе заткнуться, ибо я за себя не отвечаю, а если ты подпортишь репутацию ни в чем неповинной женщины, я всю душу из тебя вытрясу.

— Бог мой! — покраснел от ярости граф. — Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь.

Артур Терстонз-Кумес захохотал:

— И я тоже хотел бы посмотреть…

— Пошли вы все… — огрызнулся Холлоуэй и, злобно посмотрев на Джослина, отпил из своего бокала.

Эшер Фокс отошел от камина, где он стоял все это время.

— Пожалуйста, старик, не принимай все так близко к сердцу! Ты что, не видишь, они это без злого умысла, просто смеются над тобой, тем более что ты сам завел их. А ты так обидчив! И вообще прекратим кидаться друг на друга, мы ведь все не в себе из-за смерти Стэплтона.

Холлуэй, пожав плечами, отвернулся от остальных.

— Странно все же умер Стэплтон, — сказал Терстонз-Кумес. — Однако за несколько дней до смерти он явно был чем-то расстроен. Пил больше обычного.

Повернувшись, Холлоуэй подтвердил это:

— Да, и в прошлом году мы потеряли старика Гарри Эйри и молодого Эллиота. Трудно вообразить даже, что они ходили в Уайтчепел, в эти трущобы. Какая глупость!

— У них совсем не было чувства приличия, — сказал лорд Винтроп. — Эйри был полусумасшедшим, ну а Эллиот… ведь все знают, каких он кровей.

Терстонз-Кумес побледнел и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Боже, лорд — а какой идиот!

Опустив руку на плечи Кумеса, Эшер Фокс, чтобы снять его раздражение, сказал:

— Ну, хватит, хватит. Мы все здесь взбудоражены смертью Стэплтона. На сегодня мы закончим все наши дела и можем расходиться. У нас достаточно работы по сбору голосов перед выборами. Нам сейчас не до того, чтобы нападать друг на друга. Помните, что-то подобное уже было в Крыму. Если мы и сейчас будем грызться между собой, то мы погибнем.

Терстонз-Кумес, указав бокалом на виконта, произнес:

— А вот старик Джос не погибнет. Он вымажется в грязи, по-пластунски проникнет в наши палатки и вспорет каждому горло.

Ухмыльнувшись, Джослин сказал, глядя на Кумеса:

— Ты будешь первым, парень.

— Сочту за честь, — ответил тот и поклонился.

Лайза отпрыгнула от двери, так как увидела, что мужчины поднимаются и направляются к выходу. Она отошла от парадной лестницы и из-за колонны наблюдала, как друзья виконта расходятся. Попрощавшись со всеми и отпустив Чоука и лакеев, виконт взбежал наверх по лестнице. Она услышала, как хлопнула дверь его комнаты, и пошла в комнату для прислуги, чтобы получить указания Чоука.

С усталым видом она направилась убирать библиотеку. На столе вперемешку стояли и валялись бокалы, рюмки, пепельницы. Все то время, пока она приводила комнату в порядок, она без конца повторяла те пять имен и фамилий, что были в записке. Чувствуя, что память может ее подвести, она решила записать их на листе бумаги. Подойдя к секретеру, она открыла его и взяла там чистый лист, перо и чернильницу. Она быстро сделала запись, закрыла

крышку секретера, сложила записку и сунула ее в рукав.

Опуская манжету на запястье, она вдруг услышала, что дверь открылась.

— Еще бы немного — и ты ушла.

В дверях стоял виконт, заткнув большой палец руки за пояс. Галстук его был сдвинут набок, запонок на рубашке не было. С тех пор как он приехал домой, он еще не стригся, и пучок отросших волос падал почти на глаза. Хотя он периодически отбрасывал мешавшие ему волосы, они упорно возвращались на свое место.

Когда он заговорил, Лайзу как будто пригвоздили к месту. В первые минуты она больше всего испугалась, что он видел, как она писала, а затем прятала записку, но, к счастью, он этого не заметил. Он вошел в комнату, закрыв плотно дверь, и направился к ней. Сердце ее упало, она лихорадочно думала, как выбраться отсюда. Дрожащими руками поставив последние бокалы на поднос, она схватила его и быстро пошла к выходу, но его рука легла ей на плечо и заставила ее остановиться.

Он взял у нее поднос и поставил его на стол. Лайза не знала, что ей теперь делать. Он схватил ее за руку, обнял за талию и притянул к себе.

Она пыталась вырваться, толкала его в грудь, но в глубине души понимала, что просто так он ее не отпустит. И даже в этой критической ситуации она не могла не удивляться настырности виконта, его несгибаемой воле в достижении желаемого. Может быть, он все-таки в чем-то подозревает ее? Она сделала какое-то немыслимое движение и выскользнула из его объятий. Но он догнал ее у двери и вновь преградил ей путь. В горле у Лайзы все пересохло.

Она не ожидала его увидеть, она не была готова к тому, что опять попадет в ситуацию, когда у него будет возможность овладеть ею. Она как будто вся онемела, и запретные, соблазняющие мысли затуманили ей голову. «Не убегай! Пусть он вновь прикоснется к тебе. Не только он дотронется до тебя, но и ты до него… Ты же этого хочешь!» Спаси Господи! Она хочет ощутить его, подчиниться ему. Неужели это для нее важнее всего, самое важное?!

— Почему ты убегаешь? — вдруг услышала она голос виконта.

— Э… гм… я…

— Э… гм?.. — повторил виконт, поймав ее руку. — Что ты вся дрожишь? Черт побери, женщина, я не собираюсь тебя бить, я лишь соблазняю тебя.

Вырвав свою руку, Лайза сказала:

— Я порядочная женщина, милорд. Я вам не давала никакого повода сомневаться в этом, поэтому, сделайте милость, уберите руки.

Скрестив руки на груди, виконт произнес:

— Никогда еще не встречал такой несговорчивой, такой вредной молодой женщины.

— Вас это бесит?..

— Нет.

— Да. Вы разгневаны, что не можете получить то, что вам хочется. Вы просто вне себя от злости. Вы даже произносите слова тем протяжным тоном, к которому вы привыкли в Америке, и вы, не моргнув глазом, пристрелили бы меня, как стреляют там, в Америке, эти головорезы, бандиты…

— Головорезы? Пристрелил? Черт возьми, женщина! Все, что я хочу, так это поцеловать тебя.

Ее пафос несколько поостыл, когда она услышала, что он не собирался нападать на, нее, как в прошлый раз. Поцелуй… Знает она, какой это поцелуй!

Ей, конечно, не следовало быть столь презрительной к нему.

Виконт прищурился, окидывая ее взглядом с ног до головы. Этот его нежный голос с хрипотцой. Нет, он не успокаивает; но почему-то странно волнует…

— Ты что-то имеешь против моего ухаживания, милая?

Застенчиво повернувшись к нему боком, она боялась показать хотя бы секундную слабость — иначе он сломит ее. В душе же она не могла простить себе, что может желать такого мужчину, который пробует женщин, как сэндвичи к чаю.

Она гордо подняла голову:

— Ваше ухаживание, милорд? Извините, но то, что вы пытаетесь сделать, это вовсе не ухаживание. Вы ведь даже не знаете меня, поэтому и любить меня не можете, а это значит, что вы хотите лишь переспать со мной. Но я не могу этого позволить.

Он ничего не сказал на это и вдруг, продолжая пристально смотреть на нее, стал развязывать галстук. Кусок черного шелка медленно скользнул по рубашке.

— Иногда с женщиной вообще не стоит долго разговаривать.

Держа галстук в руке, он набросился на нее и заключил в свои объятия. Она пронзительно кричала, пытаясь ударить его ногой. Но он поднял ее и так сильно сжал, что она не могла вздохнуть. Ее грудь была на уровне его груди. Держа ее в руках, он подошел к креслу у камина и сел, посадив ее на колени. Лайза пыталась спрыгнуть, но он рукой крепко обхватил ее за талию. Когда он набросил свой галстук ей на шею и потянул к себе, она перестала сопротивляться. Она сидела у него на коленях спиной к огню и могла теперь еще лучше разглядеть его лицо. Она вцепилась в галстук обеими руками. А он притягивал ее к себе все ближе и ближе.

— Милорд…

Он был так близок, что она ощущала на щеке его участившееся дыхание.

— Здесь нет милорда, милая, поэтому не стоит особенно беспокоиться, — сказал он и коснулся губами ее губ.

В душе Лайзы боролись два противоречивых чувства: ей приятно было ощущать прикосновение его губ, они были такими нежными, но разум и инстинкт самосохранения властно требовали остановить его, сделать что-нибудь, чтобы прекратить это. Боже, он сунул свой язык прямо ей в рот! Боже, останови его, останови!

Подтянув ее к себе галстуком еще ближе, он жадно поцеловал ее долгим поцелуем и почувствовал, что эта дрожащая от ужаса женщина вся в его власти. Тело Лайзы совсем обмякло. Он отпустил галстук. Одной рукой он держал ее за затылок, а другой сквозь платье трогал ее бедро. Кровь его вскипела, и он поцеловал ее взасос. Лайза застонала, и ужас окончательно охватил ее.

Боже праведный, как же она допустила все это? Она открыла глаза и подумала, что даже не помнит, когда она успела их закрыть. Схватив горсть мягких черных волос, она сильно дернула за них и в тот же момент рванулась из его объятий. Виконт взвизгнул от боли и одновременно пытался ухватить ее, задержать. Но она уже была вне досягаемости. Прижимая рукой чепец и поправляя его на ходу, она подбежала к двери. Он поднялся с кресла, но тут же остановился, видя, как она открывает дверь и пытается выйти.

— Ты сейчас же возвратишься!

Отрицательно покачав головой, Лайза все же приостановилась.

Выпятив грудь, виконт произнес:

— Ты вынуждаешь меня выгнать тебя.

— Вы дикарь…

— Послушай, милая. Я ведь только что прибыл оттуда, где женщины — большая редкость. Мужчина, который силой не берет то, что хочет, остается там без женщины вообще.

Поправляя свой фартук, Лайза даже открыла рот, услышав это.

— Но сейчас вы не в Америке, милорд. А я защищаюсь так, как это делают в Англии…

— К черту твои умствования!..

Он вдруг, как молния, метнулся к ней, и она опять оказалась в его объятиях. Поймав ее рот, он начал жадно целовать ее опять. Ей показалось, что этот поцелуй длится целую вечность. Затем он прекратил целовать ее, но лишь для того, чтобы прошептать ей:

— Черт побери, милая, забудь об этом глупом твоем достоинстве. Отдайся мне и давай найдем где-нибудь место поудобнее, такое место, где я зажгу все лампы, чтобы наконец-то получше тебя разглядеть.

Сейчас — или будет поздно! Она вся сжалась. И когда он опять приблизился к ее губам, она укусила его. Он вскрикнул, а она толкнула его в грудь изо всех сил. Он упал и, ударившись об дверь, схватился рукой за укушенную губу. А Лайза в тот же момент выбежала в вестибюль, обогнула лестницу и побежала через комнату прислуги к заднему выходу. Спускаясь по лестнице, она прислушивалась, не бежит ли он за ней, и услышала над головой его шаги.

Пробежав через кухню к задней двери и выскочив на улицу, чтобы подняться по черной лестнице к себе в комнату, она вдруг услышала голос виконта:

— Подожди!

Лайза остановилась и повернулась к нему. Он облизывал кровь с нижней губы. К ее удивлению, он улыбался:

— Черт тебя побери! И все же ты очень возбуждаешь меня.

Он глядел на нее без злобы. Лайза расслабилась и перевела дыхание. Он откинул назад упавшую на лоб прядь волос.

— Как ты считаешь, долго ли я смогу терпеть, что женщина отказывает мне?

Лайза покачала головой.

— Вот и я не знаю, — сказал он, оглядывая ее с ног до головы. — Если ты мне откажешь, то я так никогда и не узнаю, что же я упустил. Не убегай больше.

— Лишь только вы дотронетесь до меня, я сразу же закричу и позову мистера Чоука.

Он засмеялся и поставил ногу на ступеньку лестницы.

— Слышите? Я буду кричать, — упавшим голосом сказала она.

— Я знаю, — сказал виконт и спустился еще на одну ступеньку.

Если бы она только могла, она никогда бы не стала убегать от него!

— Я сейчас позову Лавдэя, — испытывая прежний ужас, проговорила Лайза.

Он остановился, и взгляд его стал свирепым.

— Я сейчас так закричу, что меня будет слышно лучше, чем гудок парохода, а Лавдэй уж непременно услышит и увидит вас.

— Ты хитра, маленькая толстушка, — сказал он, опершись рукой на перила лестницы. Он еще раз осмотрел ее с ног до головы и вдруг, повернувшись, стал подниматься вверх.

— На этот раз у тебя это сработало, но в следующий раз тебе ничто не поможет, — сказал он, не поворачиваясь, через плечо.

Он ушел. Лайза ждала, пока не услышала, что внутри дома за виконтом захлопнулась дверь. Она ждала, пока полностью не убедилась, что он не возвратится, затем пошла к себе в комнату и тут же начала собирать вещи. Ей нельзя здесь больше оставаться. Если она останется, то он непременно найдет ее опять. Нет, бежать, бежать из этого дома. Она твердила это, убеждала себя… Но в глубине души понимала, что ей совсем не хотелось уходить отсюда.