ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Когда закончился обед, Джулиет сослалась на головную боль и тут же ушла к себе в комнату. Она уже была почти готова лечь, все еще словно опьяненная потрясением и несчастьем, обрушившимся на нее, когда в дверь постучали. Это была Дебора.

– Хочешь, я принесу тебе аспирин или что-нибудь? – спросила она.

– Нет, все в порядке… – начала было Джулиет, но потом передумала. – Ну, может, аспирин подойдет. У меня правда ужасно болит голова.

– Я вижу. – Дебора исчезла, потом появилась вновь через несколько минут с пузырьком таблеток и стаканом воды. – Прими это. Я бы на твоем месте выпила три штуки. Я понимаю, ты бы выпила только две, но у тебя ужасно неважный вид.

Джулиет проглотила таблетки. Одна застряла у нее в горле и наполнила кислотой рот. Она закашлялась и выпила еще немного воды. О Господи, в горле у нее застревала во время обеда еда, но она не думала, что не справится с одной дурацкой таблеткой аспирина!

– Тебе иногда, наверное, кажется, что ты всю жизнь проводишь, ухаживая за больными, – извиняющимся тоном сказала она Деборе. – Сначала бабушка, потом я!

– Ничего. Мне нравится приносить пользу. Но я никогда не смогла бы быть нянькой – по-настоящему. Я очень расстраиваюсь, когда вижу больных или несчастных людей и думаю, что не вынесла бы, если бы мои пациенты не поправлялись. – Она непринужденно засмеялась. – Такой уж я человек. Я хочу видеть только красивую, приятную сторону жизни. Я закрываю глаза на все безобразное и грустное или все остальное, что мешает мне, и делаю вид, что этого не существует.

Джулиет ничего не сказала. Меньше всего бы ей сейчас хотелось говорить о психологии, тем более в применении к Деборе. Что же до того, чтобы закрывать глаза на все неугодное и делать вид, что оно не существует, – Джулиет только мечтала бы о таких способностях!

– Джулиет, что случилось? – нежно спросила Дебора.

Джулиет взяла с туалетного столика черепаховую щетку для волос и начала вертеть ее в руках. Она чувствовала, что Дебора смотрит на нее, и понимала, что взгляд этот выражает не только простое любопытство, но тревогу и симпатию.

Мне надо кому-то сказать! – подумала Джулиет. Если я никому не расскажу, я сойду с ума! А кому, как не Деборе? Она вроде бы имеет отношение, и в то же время – нет, она уже довольно давно член семьи, чтобы быть в курсе, что произошло, но она не знала Робина. Они живут на противоположных частях света и, возможно, никогда не увидятся. И, кроме того, возможно, она уже знает правду. В конце концов, она очень близка к Софии.

– Мне очень жаль, Дебора, – сказала она, думая, почему она, собственно, должна извиняться. – Я понимаю, что доставляю беспокойство, но у меня был отвратительный день.

– Ты хочешь сказать, из-за Дэна Диффена? О Джулиет, мне, право же, очень жаль, если это причинило тебе боль, но мне надо было тебе сказать. Он не стоит того, чтобы из-за него так расстраиваться.

– Нет, это не только из-за Дэна. Здесь кое-что еще. Что-то намного хуже.

Маленькая морщинка перечеркнула лоб Деборы.

– Хуже? Что ты имеешь в виду? Я не понимаю.

– Не думаю, – сухо ответила Джулиет. – Это то, что я выяснила, почти случайно – хотя Бог знает, сколько времени здесь я потратила, чтобы узнать это. Но я не предполагала, каким ужасным будет ответ.

– Джулиет, ты выражаешься туманно. Что такое ужасное ты обнаружила?

Щетина от щетки вонзалась в руку Джулиет и оставляла яркие бороздки на ладони. Она все еще не знала, стоит ли ей сейчас говорить об этом. И вдруг она услышала свои слова:

– Ты помнишь, у меня было ощущение, что это не бабушка убила дядю Луи? Ты помнишь, я хотела докопаться до всего этого? Ну, по-моему, сегодня я это сделала.

– О, – как-то беззвучно произнесла Дебора.

– Да. И лучше бы я этого не делала. Бабушка призналась, чтобы кого-то защитить. Мне кажется, что я понимала это с самого начала. Но я не знала, что человек, которого она защищала, был мой отец.

– Твой отец?

Реакция была настолько быстрой, пугающей, что, несмотря на свое состояние, Джулиет подняла глаза и увидела в зеркале Дебору. Казалось, она застыла изящной прекрасной статуей, но ее потрясенное лицо усилило мгновенное впечатление, которое расслышала Джулиет в ее голосе.

Значит, Дебора не знала, подумала она. Что ж, теперь узнает. Теперь она уже не может забрать свои слова назад, даже если бы хотела.

– Я понимаю – это ужасно, да? – слабым голосом спросила она. – Теперь ты понимаешь, почему я так плохо себя чувствую. Невыносимо думать, что твой отец – убийца.

– О нет! – сказала Дебора. Голос ее был настойчивым, она почти задыхалась. – Нет, Джулиет, ты все поняла неправильно!

– Я так не думаю. Хотелось бы. Честно, Дебора, я не знаю, что мне делать. Я знаю, что не хочу возвращаться домой. Вся эта ложь… Я думаю, что не смогу больше его видеть, по крайней мере сейчас. И я чувствую себя так омерзительно…

– Джулиет! – Дебора подошла к ней, коснулась ее руки. – Ты не понимаешь. Ты все поняла неправильно.

Я не знаю, с кем ты говорила, но они дезинформировали тебя. Я не придумываю – я говорю тебе. Твой отец не убивал Луи.

Она выговорила это поспешно, но твердо. И прозвучало это очень правдиво. Джулиет обернулась, у нее промелькнула надежда – а вдруг после всего этого она оказалась не права?

– Ты хочешь сказать… это был Дэвид? – прошептала она.

– Нет. Нет. Джулиет, ни один из них. Не Робин и не Дэвид. – Она заколебалась, голос у нее срывался. Потом, таким же твердым тоном, как раньше, она продолжила: – Я знаю, что ни один из них не стрелял в Луи. Потому что, понимаешь, это была я!

Какой-то миг Джулиет смотрела на Дебору, абсолютно не веря ей. Ей казалось, будто кто-то выкачал из нее весь воздух.

– Ты? – прошептала она. Дебора кивнула.

– Да, я. Я застрелила Луи. – Она говорила тихо, лицо ее было смертельно бледным, так что ее тщательно наложенные румяна вдруг выступили красновато-коричневыми полосами на ее высоких скулах. – О, не смотри так на меня, Джулиет! Пожалуйста. Я так любила его, а он… больше не хотел меня. У него была связь с твоей матерью.

– Но ты же не стреляешь в кого-то из-за того, что он бросает тебя! – недоверчиво перебила Джулиет.

– Ты не знаешь, как все это было, – жестко сказала Дебора. – Ты ничего не знаешь. Ты всегда хорошо жила, оберегаемая, любимая… ты никогда об этом не узнаешь, пока не окажешься в таком положении, что всего этого у тебя нет. Луи был единственной радостью в моей жизни. Или я тогда так думала. Я была ослеплена. И вдруг я выяснила, что была совершенно не нужна ему. Он просто хотел использовать меня. Чтобы шантажировать кое-кого.

– Фрэнка де Валя.

– Да. В ту ночь он привез меня к нему домой. Это было так унизительно, я чувствовала себя падшей. А потом он привез меня сюда, в Ла Гранж. Я все еще думала, это значит, что он хочет познакомить меня со своей семьей, чтобы меня приняли в нее. Ты видишь, какой наивной я была.

Она оборвала себя, вспоминая, как все было. Весь день был похож на ужасный кошмар, ожидание его в номере «Пом-д-ор», потом визит в «Лилию» и к Фрэнку де Валю, и тот Луи, которого она любила, превратился в чудовище, жестокое, холодное, бесчувственное. Она подумала, что теперь, когда он повез ее в Ла Гранж, все будет хорошо, но и это стало частью кошмара, когда приехал брат Луи и они затеяли ужасную драку, потому что у Луи была связь с женой Робина, Молли. И даже спустя годы Дебби отчетливо помнила, какие чувства испытывала – она была обижена, использована, сердце у нее было разбито, но, несмотря на это, она все равно любила его, она была напугана скандалом, который все разгорался между ними, была в ужасе от последствий, к которым могла привести эта ночь, она застыла в оцепенении, в холодном страхе за свое будущее.

Когда Робин наконец ушел, хлопнув дверью и с шумом выводя машину на дорогу, настроение Луи стало еще более обескураживающим.

– Значит, ты хочешь посмотреть Ла Гранж? – сказал он и повел ее на экскурсию по нижним комнатам, показывая каждую комнату не то чтобы с гордостью, но со злорадством. Это мой дом, казалось, говорил он, в один прекрасный день все это будет моим. Но хорошенько посмотри, крошка Дебби, потому что ты больше этого не увидишь.

Она пошла за ним, онемевшая от несчастья, а в гостиной он занялся с ней любовью на бесценном обюссонском ковре. Занялся любовью? Нет, этот акт нельзя было описать такими словами. Было что-то холодное, мстительное в том, как он взял ее, что-то почти злобное, и вдруг она поняла, что это. Злорадство было не только в том, что он показал ей жизнь, в которую не имел намерения впускать ее, а скорее в том, как он показывал ей дом. Он овладел ею без любви, без уважения, у него не было иного желания, кроме как осквернить, растлить ее. В свое время она не совсем поняла это и только спустя годы узнала и приняла правду о Луи, но уже тогда она инстинктивно понимала это и настолько переживала, что испытывала физическую боль. Она пошла в ванную, элегантную, в викторианском стиле. Ее вырвало в бело-голубую раковину.

Когда прошли спазмы, она вымыла лицо и пошла вниз. Она услышала голос Луи, доносившийся из кабинета, и догадалась, что он опять говорит по телефону. Она пошла на звук его голоса. Она уже решилась.

Пожалуйста, увези меня домой, она собиралась было сказать. Я больше не буду твоей пешкой.

Луи, элегантно прислонившись спиной к столу, говорил в тяжелую черную трубку, прижимая ее к плечу.

– Да, дорогая, скоро увидимся. Завтра? – услышала она его голос и застыла. Уже сегодня она узнала, что Луи был далек от того, чтобы хранить ей верность, но еще больше ее трясло, что он мог преспокойно звонить одной из своих приятельниц, пока она, Дебби, здесь, в его доме. Он посмотрел на нее и улыбнулся, нимало не смущенный тем, что его застали на месте преступления. Потом повернулся к ней спиной, загородившись от нее. – Я тоже люблю тебя, Киска.

Киска. Если бы он ударил ее, она, наверное, была бы меньше задета и потрясена. Этим ласковым именем он называл ее, и она чувствовала, что она так желанна, так любима. И вот теперь он называет этим именем другую женщину. Внезапно тонкая нить, что пока еще сдерживала реакции Дебби, оборвалась.

Перед этим, показывая ей комнаты, Луи открыл ящик стола и показал ей маленький пистолет, который он там держал, – как всегда, рисуясь и играя. Теперь она пробежала через комнату, рывком открыла ящик и выхватила пистолет, направив его на Луи.

– Положи трубку! Повесь ее, слышишь?

Луи почти засмеялся, потом побледнел. Наверное, подумала она, он вспомнил, что пистолет заряжен.

– Мне надо сейчас идти. Я тебе завтра позвоню, – сказал он в трубку.

Дебби стояла, крепко держась на ногах, пистолет был нацелен ему в грудь.

– Кто это был?

– Никто. Ну-ка, не будь дурочкой. Дай мне этот пистолет.

– Кто это был? Молли?

– Нет, не она. Послушай, Киска, дай мне его. Это не игрушка.

– Не называй меня Киской! Никогда больше не называй меня Киской! Я ненавижу тебя, Луи!

– Не разыгрывай мелодраму, черт возьми! – Он был бледен, но, пытаясь разрядить обстановку, вышел из кабинета, прошел по холлу в гостиную. Она пошла за ним, все так же с пистолетом в руке.

– Ты использовал меня! – зарыдала она. – Как ты мог так поступить со мной, Луи? Я так тебя любила, и все это время… сколько их всего, других? Сколько?

– Успокойся, ради Бога! Сейчас же успокойся!

– Я спокойна. – Но она страшно нервничала. Ее всю трясло, она рыдала.

– Киска…

– Не называй меня…!

И в этот момент пистолет выстрелил.

Она не хотела этого делать. Она хотела только напугать его. Она вскрикнула, когда раздался треск, еще раз вскрикнула, когда пуля пронзила его грудь, а на белой рубашке растеклось алое пятно. Он медленно осел, свалился, как мешок с картошкой, а на лице его застыло удивленное выражение и ничего больше. Он лишь задыхался, кровь булькала у него в горле, а дыхание с шумом разносилось по тихому дому.

– Луи! Боже мой, Луи! – Она выронила пистолет, бросилась к нему и упала на колени рядом. – Я не хотела этого! Я не хотела… Луи! – Она подняла его голову, положила к себе на колени. – Луи, пожалуйста, пожалуйста, Луи!

Но через минуту или даже меньше ужасное сбивчивое дыхание прервалось, а затем остановилось. Луи был мертв. Когда до нее дошло это, Дебби снова закричала, шатаясь, встала на ноги, отказываясь прикасаться к нему, словно его тело стало чересчур горячим. Она отпрянула от него, закрывая руками лицо, изборожденное полосами от слез и растекшейся краски. Она прошла через холл, налетела на дверь, нащупала ручку. Дверь отворилась настежь, и она сбежала вниз по ступенькам туда, где Луи оставил свою машину. Была холодная ноябрьская ночь, но она этого не замечала. Она рывком открыла дверь машины, почти упав на водительское сиденье. Луи оставил ключи в зажигании, она повернула их, выжала сцепление, и машина рванулась вперед.

Дебби никак не могла понять, как в ту ночь ее не остановила полиция. Она не слишком хорошо умела водить и не сдавала экзамен на вождение, хотя у нее в Лондоне была машина. Она редко куда-то выезжала. Но сейчас отчаяние сделало ее безрассудной, и у нее раскрылись удивительные способности, о которых она не подозревала. Она летела как бешеная, на полной скорости, тормоза визжали, покрышки скрипели об асфальт, мотор ревел, но впервые в жизни она не знала, куда мчится. В любом случае как можно дальше от Ла Гранжа! А потом, когда она выбралась за окраины Сент-Хелиера, ей пришел в голову план.

Она забронировала номер в отеле «Пом-д-ор». Почти напротив него, возле залива, была общественная стоянка. Если она там оставит машину Луи, никто не станет связывать ее с ней и, безусловно, в отеле никто не станет связывать Дебору с Луи.

Стоянка порой полностью бывала занята машинами, но сейчас, к счастью, были свободные места. Дебби въехала на одно из них, сосредоточившись изо всех сил, чтобы не задеть стоявшие по соседству машины. Меньше всего ей надо было привлекать к себе внимание. Потом она закрыла ее, выбросила ключи в ближайший мусорный ящик и, пересекая тоненький поток ночного транспорта, пробежала через улицу в отель.

Никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Она прошмыгнула через вестибюль и поднялась по широкой лестнице. Когда она выходила из гостиницы, то забыла оставить ключ в регистратуре. Сейчас она благодарила свою счастливую звезду. Она знала, что сейчас не сможет ни с кем говорить, даже с безымянным гостиничным клерком.

В своей комнате она привалилась на минутку к двери, чувствуя, как из нее вытекают остатки самообладания, потом прошла в ванную, включила душ, встала под него и начала лихорадочно скрести себя, словно чувствуя, что никогда больше не станет чистой.

Через некоторое время горячая вода немного размягчила ее тело, но чувства пребывали все еще в оцепенении, какие-то тяжелые, стылые. Глаза ее наполнились слезами. Она выбралась из ванной, проглотила полную пригоршню таблеток и прошла в комнату. Потом усталость, изнеможение навалились на нее, она залезла в постель, свернулась в клубочек, словно спасаясь от кого-то, и уснула.

На следующее утро, когда пришли новости о смерти Луи, Дебби улетела с Джерси. В то время она не думала, какую травму нанесла семье, которую оставила там, в Ла Гранже.

– Я не могу поверить своим ушам, – сказала Джулиет. – Ты сочиняешь.

– Нет. Хотела бы, но, боюсь, это истинная правда. Я застрелила Луи. Но я не хотела этого делать. Хотела лишь напугать его, наказать – ну, не знаю. И, конечно, я не собиралась убивать его. Я даже не хотела, чтобы он умер, – правда не хотела. Он одурманил меня. И в этом заключалась ирония. Практически все его ненавидели. Его смерть была ответом на мольбу многих людей. Кроме его матери и, возможно, Молли. Я, похоже, была единственным человеком, который был действительно привязан к Луи. И тем не менее я убила его.

– Я понимаю. – Это правда, подумала Джулиет. Я была поглощена поисками человека, который настолько ненавидел Луи, что мог бы убить его, и совершенно забыла, что любовь – опьяняющая любовь – может быть более сильным поводом. Но, конечно же, здесь было еще что-то, это – не такая простая разгадка. – Ты убила Луи, – медленно произнесла она, – а бабушка признала вину. Почему она это сделала?

– Потому что решила, что это сделал Робин – твой отец.

– Но она не только призналась – она и пошла из-за этого в тюрьму. Как ты могла допустить это?

Дебора подошла к окну и отвернулась от Джулиет. Вся ее фигура таинственно изменилась, так что она выглядела не самоуверенной и вполне искушенной, но юной, беззащитной, словно ее воспоминания каким-то образом превратили ее в молоденькую девушку, какой она была когда-то.

– Я никогда не прощу себя за это, – тихо сказала она, больше обращаясь к себе, чем к Джулиет. – Я провела всю жизнь, стараясь посвятить ее ей, но понимаю, что никогда не смогу искупить…

– Да, не сможешь! Боже мой, Дебора, она пошла в тюрьму из-за тебя! Ты не знала, что произошло? Почему, черт побери, у тебя не хватило порядочности взять это на себя?

– Я не знала, что она призналась – честно, не знала. Я улетела в Лондон, но поняла, что не могу там оставаться. Я не могла продолжать жить в доме, когда Луи не было в живых, я боялась того человека, который угрожал Луи за долги, боялась, что он может прийти.

Кроме того, я хотела порвать все связи. Я знала одну девушку, еще по клубу, где работала, она собиралась поехать в США, в Лас-Вегас, и я поехала с ней. И какой бы ни была нашумевшей история смерти Луи, она все равно не достигла Штатов. Когда мне довелось услышать о том, что случилось, суд над Софией был закончен. Я не понимала, почему она должна была признаться, не видела в этом смысла. Я приехала сюда, попыталась все выяснить, разобраться. И тогда я встретила Дэвида.

– Ради Бога! – закричала Джулиет. – Этим ты все делаешь хуже и хуже! Ты хочешь сказать, что не только позволила моей бабушке понести наказание за тебя, но еще и втерлась в семью, женив на себе Дэвида. Ты отвратительна! Что ж, думаю, пришло время бабушке узнать все о тебе. По-моему, ей пора узнать, что за человек живет здесь с ней, под одной крышей все эти годы.

– О Джулиет! – обернулась Дебора. – Ты все еще не понимаешь, да? Твоя бабушка знает – она все знает, ну, почти все.

Джулиет моргнула.

– Но ты же сказала, что она призналась, потому что думала, что папа…

– Да, это правда. Робин как раз той ночью выяснил, что Молли, твоя мать, и Луи находятся в связи. Он в ужасном настроении выехал из дома, собираясь разобраться с Луи, угрожал убить его. Естественно, Молли в ужасном состоянии позвонила сюда, потому что он не пришел домой, а она не знала, где он, а твоя бабушка, которая только что обнаружила тело Луи, пришла к неправильному заключению. Она решила взять вину на себя прежде, чем полиция арестовала бы Робина.

– Но почему она не поменяла свою версию и не рассказала все, как было, когда узнала, что это была ты?

– Думаю, тебе об этом лучше спросить у нее.

– Нет! Я спрашиваю тебя! Я не понимаю, как ты могла позволить что-то подобное. Что ты за человек, Дебора?

– В то время я была очень молодой, одинокой, испуганной.

– Но сейчас в тебе ничего от этого не осталось.

– Да, это правда, не осталось. Но дай мне рассказать, что было. Я поехала к твоей бабушке в тюрьму Я пыталась ей объяснить, что случилось. Я рассказала ей, но она остановила меня. Она сказала, что ничего не хочет знать. Единственное, что она мне сказала, – что мы должны поддерживать связь. Я регулярно ее навещала, а когда она вернулась на Джерси, я приезжала к ней повидаться. Я познакомилась с Дэвидом, и мы полюбили друг друга.

– И бабушка не возражала?

– Она очень своеобразный человек, Джулиет. Нет, она не возражала. Она даже была довольна. Мы с ней очень сблизились. Она была мне гораздо ближе, чем моя собственная мать.

– А Дэвид знает?

– Нет. И, надеюсь, никогда не узнает.

– Но это ведь тоже непорядочно, не так ли?

– А что это даст, если он узнает? Да, возможно, это непорядочно. Но это так, как хотим мы с Софией. А кто такая ты, Джулиет, что приехала сюда судить нас?

Это был крик души. Потрясенная, Джулиет не знала, что на это ответить.

– О дорогая моя! – сказала София. – О моя дорогая, мне так жаль, что ты весь день была так расстроена всем этим.

Они с Джулиет были в ее комнате, Дебора поднялась к ней и осторожно рассказала, что случилось, и вот теперь бабушка с внучкой остались одни.

– Я расстроилась не из-за себя, бабушка, а из-за тебя! – с горячностью возразила Джулиет. – Как ты могла позволить, чтобы все поверили, что ты убила дядю Луи, когда сама хорошо знала…

София улыбнулась легкой отсутствующей улыбкой.

– Здесь было очень много причин, правда. Во-первых, Дебора напомнила мне себя. Она действительно тогда была такая юная, такая испуганная. У нее было ужасное детство. Матери она была не нужна, отцу тоже, потом переходила от одного мужчины к другому, которые пользовались ею.

– Но хоть это по крайней мере не было таким, как у тебя, бабушка. Насколько я знаю, у тебя была счастливая семья.

– Да, была. Но уверяю тебя, Джулиет, я очень хорошо понимала, что значит быть одинокой и пребывать в страхе. Бог знает, однажды я была очень близка к тому, чтобы застрелить кое-кого, специально, а не случайно. Иногда я жалею, что не сделала этого. – Она умолкла, и Джулиет охватило неловкое чувство: она поняла, что София вспомнила о том немце, который, по словам Катрин, изнасиловал ее. Тогда, во время войны.

– Это было единственной причиной? – спросила Джулиет. – Потому что ты придала ей слишком большое значение?

– Нет, были еще две весомые причины. Одна – то, что я чувствовала себя некоторым образом ответственной. Луи был моим сыном и очень плохо поступил с ней. Мне было стыдно за него. Я не могла обвинять Дебору за содеянное – и очень боюсь, что Луи получил по заслугам, хотя ни на минуту не думаю, что Дебора собиралась убивать его. И потом, ее полюбил Дэвид. Я не хотела вредить им. И кроме того, было поздно все начинать сначала. Мне вынесли очень мягкий приговор – намного мягче, чем если бы его выносили Деборе, я в этом уверена. Говори что хочешь, но подоплека имеет большое значение, а судьи были очень настроены в мою пользу.

– Но, бабушка, ты позволила всем думать, что…

– А какая польза будет, если я открою дело заново?

– Это бы обелило твое имя! София засмеялась:

– Об этом я волнуюсь меньше всего. Я давно поняла, что слишком обременительно – беспокоиться о том, что о тебе думают люди. Возможно, если бы я не пыталась так усердно скрыть, что отцом Луи был немец, ничего этого бы и не было. Я не собиралась повторять ту же ошибку.

Джулиет изумленно покачала головой. Доводы бабушки были вне ее понимания, и все же она восхищалась ею.

– А как же папа? Почему он и мама уехали в Австралию?

– Разумеется, чтобы убраться, тут и сомнений нет. Они хотели оставить здесь плохие воспоминания и стыд и начать все заново. Конечно, у твоего отца были серьезные причины. Он был потрясен всем этим. В свое время я решила, что он виновен. А потом я неправильно судила о нем, разве не так? Это еще одна ошибка. Думаю, мне надо было много лет назад извиниться перед ним. Но я не могла, иначе оказалась бы втянутой Дебора, а я не хотела этого.

– Что ж, бабушка, я вынуждена сказать, что ты очень ошибаешься. Я думаю, надо сказать правду и очистить твое имя.

– О Джулиет, Джулиет, ты еще такая молодая и напористая! Посмотри чуть дальше своего носа, дорогая. Что это сейчас может дать? И кроме того, я думаю, что выиграла гораздо больше, чем потеряла. Я уже говорила, что меня не очень волнует, что люди могут подумать, – в жизни есть намного больше более важных, чем это, вещей. И посмотри, сколько хорошего из всего этого вышло! У меня чудесная невестка, которая гораздо больше значит для меня, чем я когда-либо надеялась, а из-за того, что мы знаем, у нас более близкие отношения, чем могли бы быть у кровных родственников. Нет, без сомнения, дорогая, я от всего этого лишь выиграла. Так что, пожалуйста, забудь обо всем этом, пока ты окончательно не перепутала все карты!

Джулиет кивнула:

– Думаю, я так и сделаю.

Но она не была согласна, во всяком случае, не совсем. Но одна вещь была очевидной. Бабушка, с ее великодушием, действительно была победительницей, ее любили все, кто знал. Возможно, в конце концов только это имеет значение.