ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Весной 1948 года Бернар созвал семейный совет.

– Я хочу поговорить с тобой, Ники и Катрин, – сказал он Софии, в самый разгар купания Робина. Она удивленно подняла голову, одной рукой поддерживая Робина и намыливая его другой.

– Что ты имеешь в виду – поговорить с нами? Ты видишь Ники практически каждый день, я тоже здесь. Поговори со мной сейчас.

– Нет, я хочу поговорить со всеми вами вместе, – сказал Бернар. – Правда, Поль тоже должен быть здесь, но раз уж он в Германии, то ясно, что это отпадает.

– А что, что-нибудь не так? – спросила слегка встревоженная София. – Проблемы с отелем, да? Но дела идут так хорошо!

– Все прекрасно, – сказал Бернар. – Но нечего уклоняться, София. Как я сказал, я бы хотел поговорить со всеми вами тремя.

– Что же, это для меня звучит довольно грустно, – ответила уязвленная София. – В конце концов, я твоя жена. Надеюсь, ты не станешь с годами напыщенным, Бернар.

Бернар улыбнулся.

– Если ты будешь поддерживать меня на уровне, София, то, думаю, мне это не грозит. Ну, как, устроит тебя завтра, в три часа пополудни?

– Думаю, да. – София все еще была раздражена оттого, что Бернар не доверился ей. – Если ты такой деловой, то странно, что не разослал нам официальные приглашения. Я приду с точностью до минуты, если хочешь.

Давно свыкшийся с сарказмом Софии, Бернар лишь улыбнулся.

– Это неплохая идея. Можно сказать, это наше первое официальное собрание.

– Я думаю, вы удивляетесь, почему я собрал вас всех вместе, – сказал Бернар. Он стоял возле камина в гостиной флигеля и прижимал к груди папку из коричневой оберточной бумаги, но этикетка, если она была, пряталась в темно-синем свитере, а на лице Бернара ничего не было написано.

– Да, мы удивляемся, – сказал Ники, сидя в инвалидной коляске, которую удобно разместили за столом.

– Это волнует, не так ли? – Катрин устроилась в большом кресле, подобрала под себя ноги и обняла их.

Но София, ожидая, что Робин в любой момент может разреветься – похоже, у него были колики, она заметила это после последнего кормления, – лишь нетерпеливо дернулась.

– О, ну давай же, Бернар. Говори, в чем дело, и мы разберемся.

– Хорошо, скажу одной фразой. Я хочу купить еще один отель.

Он переводил взгляд с одного на другого, на губах его играла легкая улыбка, глаза смотрели прямо. Через мгновение Ники засмеялся.

– Это было так коротко и мило. Ну давай, Бернар, продолжай. Скажи нам, что у тебя на уме.

– Очень хорошо. «Саммертон» в Сент-Клементе выставлен на продажу. Он находится в отличном месте, прямо на набережной и выходит верандами на море, практически на пляж. Я знал об этом еще ребенком и всегда думал, что для туристов это просто рай. Но во время войны его занимали немцы. Они здорово напакостили там, и у владельцев не лежат руки восстанавливать его. С тех пор он пустовал и все больше ветшал и требовал ремонта. А теперь они решили выставить его на продажу, и я бы хотел купить его.

– На какие деньги? – спросила София.

– Это и правда целая проблема. Хотя мы сейчас преуспеваем и постоялый двор, и агентство приносит доход, но у меня вообще-то нет наличных денег. Нам придется сдать «Ла Мэзон Бланш» под залог как второстепенное предприятие. Но «Ла Мэзон Бланш» – не мой дом, и я не могу так воспользоваться им. Он принадлежит вам троим и Полю.

– И маме, – сказала Катрин.

– Нет, – ответила ей София. – Строго говоря, в соответствии с папиным завещанием, все имущество должно быть разделено в равных долях между нами при условии, что мы обеспечим маме кров. Он думал о простых вещах, когда составлял завещание, и не предполагал, что к моменту, когда мы вступим в наследство, мама окажется неспособной принимать какие бы то ни было решения.

– Это так. Но поскольку Катрин еще не достигла совершеннолетия, ее долей пока тоже распоряжаемся мы. Но она умная девушка, и я чувствую моральный долг спросить ее мнения.

Катрин улыбнулась ему, ей нравился Бернар. Он никогда не относился к ней как к ребенку, и иногда она думала, что София грубо обращается с ним.

– Если ты думаешь, что это хорошее дело, то я тоже так считаю, – сказала она.

– Спасибо за доверие, Катрин, – серьезно ответил Бернар. – Ну а ты, Ники? И София?

– Какие у тебя планы относительно «Саммертона»? – спросила София.

– Я бы хотел, чтобы он превратился в отель хорошего класса, занял бы главенствующую позицию на рынке. Я бы хотел включить сюда все преимущества и удобства, к которым привыкли люди, останавливающиеся в других отелях, и ради которых они приходят в агентство: плавательный бассейн, танцевальный зал и дансинг, по ночам – кабаре, парфюмерный магазин, в котором можно было бы баловать дам. Я совершенно уверен, что Джерси вступает в свои права – это будет остров развлечений, и если туристическая фирма правильно воспользуется этим, то предвижу, что в один прекрасный день сюда обрушится поток туристов – и кто их в этом обвинит? Сейчас, когда война окончена, каждый человек хочет хорошо провести время и наверстать упущенное. Я хочу извлечь максимальную пользу из этого бума, а я знаю, что он грядет, и, чтобы добиться чего-то, нам надо расширяться.

– Но, предположим, это не выгорит? – сказала София. – Мы тогда потеряем все, если заложим «Да Мэзон Бланш».

– Такая возможность существует, – мрачно сказал Бернар. – Поэтому мне необходимо было поговорить со всеми вами. Правда, я не думаю, что так будет – если бы я допускал подобное, то не стал бы и предлагать. Я не дурак. Но тем не менее хотел поговорить о «Ла Мэзон Бланш». Думаю, наступило время поднять его на более высокий уровень. «Постоялый двор» – уже не тот образ. Я хочу превратить его в отель.

– А в чем разница? – спросила Катрин.

– Разница большая. Когда мы установили лифт, это оказалось шагом в правильном направлении, так же как. и новый шеф-повар, с каким бы норовом он ни был. Но у меня в голове еще несколько планов: устроить коктейль-бар, например, в котором гости смогут насладиться предобеденной выпивкой, возможно, ночной портье, так что нам не придется запирать на ночь двери.

– Все это звучит амбициозно, – сказал Ники. – Но где мы найдем место для коктейль-бара? «Ла Мэзон Бланш» – не очень-то большой дом.

– Верно. – Бернару все это начало доставлять удовольствие. – Я думаю, нам надо купить для себя дом, а флигель превратить в часть отеля.

– Еще деньги, – сказала София.

– Боюсь, что да. Но если мы хотим извлечь из этого пользу, нам надо думать. – Глаза Бернара горели от энтузиазма. Он похлопал по бумажной папке. – Здесь у меня различные предложения от агентов по недвижимости. «Саммертон», разумеется, среди них. Вы можете посмотреть сведения и о других зданиях, которые, как я думаю, тоже могут быть подходящи. Я хочу, чтобы вы все взглянули на это.

– Минутку, Бернар, – сказал Ники. – Мне все это кажется сухим и отвлеченным, и как-то все равно. Но ты ведь говоришь о доме моей матери. Она, может быть, не совсем в здравом уме, но все равно нет причины пренебрегать ею.

– А я не пренебрегаю ею. Лоле, как и всем нам, будет так же выгодно, если я подниму нас на другой уровень.

– Но если мы потерпим крах, то с бизнесом будет закончено и у нас даже не будет крыши над головой?

– Мы не потерпим крах, – отрезал Бернар.

– Почему ты так в этом уверен?

– Не знаю. Просто уверен. – Бернар горел рвением, которое в то же время внушало доверие. – В любом случае, что касается дома, я собираюсь принимать это как мое собственное решение. У нас с Софией растущая семья, нам нужен дом, который мы сможем назвать своим. Катрин, конечно же, мы с радостью предложим жить у нас, хотя, боюсь, она скоро отправится в колледж, а потом выйдет замуж. И, конечно, приглашение распространяется и на тебя, Ники. Ники кивнул.

– Спасибо, Бернар, это любезно с твоей стороны, но я думаю, что мне лучше остаться здесь, так и для тебя будет лучше. Лифт и широкие двери удобны для моего кресла. А маленький дом – нет. И я буду под рукой в зимние месяцы, вроде смотрителя, живущего здесь.

Бернар тоже кивнул.

– Согласен с твоей точкой зрения. Но, надеюсь, нам не понадобится зимний смотритель. Я намерен создать образ Джерси как круглогодичного курорта. Разумеется, отпускники приезжать не будут – по крайней мере те, кто поклоняется солнцу, – но могут наведываться бизнесмены. Какое место может быть лучше для конференции, чем Джерси, когда, например, Британия находится в судорогах скучного ноября или февраля?

– Боже правый, Бернар, у тебя такие высокопарные идеи!

Бернар улыбнулся.

– Я всегда верил в то, что смогу взять большую высоту, София, и вот теперь должен доказать это в деле. А теперь я выложу все детали, чтобы вы смогли с ними ознакомиться. Если мы придем к соглашению, я напишу Полю, расскажу ему о наших планах и попрошу его благословения.

– Я думаю, Поль не будет возражать ни против одного, ни против другого варианта, – сказала София. – С одной стороны, я думаю, ты прав. Я не слишком много значения придаю мыслям обо всем этом перевороте, но думаю, что именно в этом и не права. В сущности, я за движение вперед и за попытку добиться настоящего успеха.

– Я согласен. – Ники подъехал вперед и протянул руку к папке, в которой находилось описание владений – Снимаю перед тобой шляпу, Бернар, ты сделал гораздо больше, чем я смог бы сделать, если бы был здоров. Двигайся вперед, говорю тебе. Сделай предложение о покупке другого отеля и используй все деньги, которые понадобятся для этого. Я с тобой.

– Катрин?

– О да.

– Тогда вот что, – сказала София. – Семьдесят пять процентов за твои планы, а остальные двадцать пять – почти наверняка. А теперь мне надо идти. Луи скоро проснется, и, по-моему, плачет Робин.

Она встала, поспешила наверх в большую солнечную комнату, которая служила детской.

Как все изменилось! – подумала она, а вместе с этим и Бернар. В эти дни он оказался таким решительным и властным, что трудно было представить себе тихого и даже застенчивого молодого человека, которым он когда-то был. Но, видимо, сила и амбиции всегда скрываются под нерешительными манерами. Как раз это она не могла в нем разглядеть до той самой ночи, когда он выдвинул ультиматум, который раз и навсегда изменил соотношение сил между ними.

София улыбнулась про себя. Это пошло тебе на пользу, Бернар, подумала она. И душу ее согрело тепло от любви и гордости.

То лето было самым хлопотным на памяти Софии. Она проследила, чтобы все их имущество погрузили в коробки из-под чая, весной вычистили и привели в порядок новый дом, в который они переезжали. Потом рассматривала предложения декоратора по внутренней отделке в помещении, вопросы цветового решения «Саммертона», который Бернару удалось купить и который он собирался переименовать в «Бельвиль», болтала с гостями и заботилась о сотне всевозможных дел по хозяйству с тремя «младенцами» на руках, как она называла Луи, Робина и свою мать, и удивлялась, как это Лола могла содержать постоялый двор с четырьмя маленькими детьми, путавшимися у нее под ногами.

Теперь, глядя на Лолу, невозможно было поверить, что она была столь сильной движущей силой. Ее прилизанные волосы стали сизо-серого цвета, а суровая прическа не скрывала худобу когда-то красивого лица. Она набрала немного веса, который потеряла в концентрационном лагере, но он, казалось, распределился неправильно – живот ее выпячивался гораздо больше, чем грудь, а прежнее крепкое здоровье ей так и не удалось восстановить. Похоже, каждая бактерия стремилась найти ее, она постоянно простужалась, болела гриппом, который часто переходил в бронхит и даже как-то раз в пневмонию. София думала, что она ее теряет, но Лола как-то справилась. Но более тревожным было то, что случилось с ее рассудком: иногда сознание ее было совершенно ясным, но временами она словно забывала, что Шарль мертв, и расстроено бродила по дому и искала его. Однажды София нашла ее в саду в одной ночной рубашке и когда попыталась убедить ее войти в дом, Лола начала ругаться:

– Мне надо найти твоего отца! Тебе что, до него нет дела? Как ты можешь так к этому относиться, София? Я не так тебя воспитывала! Да, если бы Поль был здесь, все было бы по-другому. Поль бы убедился, что с его отцом все в порядке…

– Да, мама, знаю, но его здесь нет, – София понимала, что с ней лучше не спорить. Она также понимала, что все ее поступки не устраивали Поля. Но что делать! Она была рада, что по крайней мере могла что-нибудь сделать для своей матери. Вот если бы у нее была возможность сделать то же самое для отца!

Новый дом, который они покупали, был рядом с домом Сюзан Феро, и когда у нее выдавалась свободная минутка, они виделись, чтобы немного поболтать. Иногда Сюзан заходила к ней, и незаметно они с Софией крепко одружились. И поскольку Молли была всего на несколько месяцев старше Робина, у них всегда находились темы для разговоров.

– Как тебе повезло, что у тебя девочка, – призналась София, глядя на Молли, такую кругленькую и прелестную, всегда бело-розовую, чистенькую, одетую в дымчатое платьице и панаму с оборочками. – Я, конечно, не променяла бы Робина, но мне так бы хотелось иметь девочку! С ними так мало хлопот по сравнению с мальчиками, ведь правда?

– Не знаю, как насчет этого, – проницательно сказала Сюзан. – Но, уверена, потом будет столько еще разных проблем, о которых мы пока и не задумываемся, – вроде дружков, например. Не могу сказать, что с удовольствием жду этого. Я помню, как обвиняла свою мать за то, что она забыла, что значит быть молодой, ну а теперь я начинаю думать: беда в том, что она слишком хорошо об этом помнила!

София засмеялась.

– Возможно, Молли влюбится в Робина. Как будет хорошо, если они поженятся, правда?

– М-м-м. Хотя она может предпочесть Луи. Он немного старше, чем она, и, право же, такой красивый мальчик.

– Да, красивый, – скачала довольная София. Она не добавила, что часто он бывает очень противный и что воспитание ею становилось яблоком раздора между нею и Бернаром, что угрожало нарушить их семейную идиллию. Признаться в этом даже такой близкой подруге, как Сюзан, означало бы подобраться чересчур близко к таким вещам, о которых София предпочла бы не задумываться, но которые она в то же время не могла не замечать.

– Почему ты всегда так суров с ним? – закричала она как-то вечером на Бернара, когда он отшлепал Луи и отправил его спать за то, что тот систематически проделывал дырки в каждой мягкой игрушке Робина и вытаскивал оттуда набивку. – Ради Бога, он же всего лишь ребенок!

– Ему надо привыкнуть к тому, что нельзя намеренно все разрушать.

– Но он не разрушает, нет же. Я думаю, он просто ревнует. Дети всегда проделывают странные вещи, когда в семье появляется еще один ребенок.

– У него было достаточно времени, чтобы приспособиться. Робину уже почти год! И в любом случае у него нет причины ревновать. Ты и так больше, чем надо, суетишься вокруг Луи.

– Ты хочешь сказать, я больше люблю его?

– Я думаю, так оно и есть.

– Ну кто-то же должен его любить! Ты, конечно, не любишь! Это настолько очевидно, когда он идет рядом с тобой. Хотя, думаю, это неизбежно, ведь он – не твой сын.

– Это неправда, София! – сердито сказал Бернар.

– Неправда? – София знала, что она несправедлива. У нее не было ни малейших оснований думать, что Бернар больше любит Робина – он в конце концов был младенцем и еще не вырос, чтобы сто шлепали, но она не могла избавиться от чувства, что так оно и есть. Она не могла не видеть, что Бернар наверняка испытывает больше любви к собственной плоти и крови и рано или поздно это проявится. Это было одной из причин, и она понимала это, почему ей хотелось бы, чтобы Робин был девочкой; и дело тут было не в том, чтобы наряжать ребенка в ленточки и кружева, а в большей степени в том, что чувства Бернара стали бы иными по отношению к детям разного пола – ведь тогда их нельзя было бы сравнить напрямую. Но Робин был мальчиком и сыном Бернара, в то время как Луи – нет.

Надо как-то приспосабливаться к этому, выступать в роли буфера между ними, подумала она. Луи не был виноват, что он – сын немца, он не просил, чтобы ему давали жизнь.

Как только она освободилась, то проскользнула в детскую. Робин шумно сопел, а Луи тихо дышал в свою подушку. Она опустилась на колени возле его кроватки и взяла его на руки.

– Не плачь больше, Луи. Мамочка знает, что ты не хотел испортить игрушки Робина. Мамочка любит тебя.

Луи открыл глаза и посмотрел на нее. Трудно было быть уверенной в таком полумраке, но на миг Софии показалось, что она рассмотрела что-то от Дитера во взгляде Луи. Сердце ее сжалось от любви. Она нагнулась и поцеловала мягкую щечку, пригладила вихры светлых волос. Потом села возле кроватки Луи и держала его руку, пока он не уснул.

Когда она спустилась вниз, Бернар ничего не сказал, но она была уверена, что он знает, где она была и что делала. Между ними возникла преграда: с одной стороны, ее неудовлетворенное возмущение, а с другой – решимость вести дом так, как он считал нужным.

Целый час София грохотала кастрюлями на кухне, протирала полки и даже плиту, хотя в этом не было необходимости. Наконец в дверях показался Бернар.

– Ну хватит, глупо заниматься этим, когда ты и так устала.

– Почему? Я просто протираю кастрюли…

– Это не имеет никакого отношения к ним, и ты знаешь это. Это потому, что я отшлепал Луи. Ему надо привыкать к дисциплине, София. Я бы сделал то же самое, окажись на его месте Робин. И, что бы ты там ни думала, я рассматриваю Луи как собственного сына. Ну а теперь пошли, давай, а?

Она вылила воду, устроив целый водопад и забрызгав себя, а он все стоял в дверях и ждал, пока она закончит. Она подошла к нему, чувство вины стало брать верх. Бернар добрый, хороший, он наверняка сделал бы то же самое, если бы обидчиком был Робин. Но ему было легко, он все видел в белом и черном цвете и не различал миллион разных оттенков, которые окрашивали ее реакцию.

– Мне так жаль, – прошептала она. – Я понимаю, ты поступил так, как счел нужным. Просто я немного завожусь, когда дело касается Луи.

– Давай забудем об этом, – сказал Бернар. Он подошел к ней сзади, обнял ее, и она прильнула к нему, чувствуя, как в его объятиях улетучивается их напряженность.

Но где-то в глубине сознания тихий голосок нашептывал ей, что такие стычки будут еще повторяться много раз, пока мальчики не вырастут. При таком раскладе это неизбежно. И от нее потребуется много усилий, чтобы это не смогло разрушить те добрые отношения, которые установились между нею и Бернаром.