ГЛАВА 8

Филипп Квиннелл, еще плохо знавший расположение улиц Беверли-Хиллз, с трудом нашел небольшой тупичок Палм-Серкль, где жил Каспер Стиглиц, кинопродюсер. «С Сансет на Хиллкрест потом по Хиллкрест до Маунтинг, свернуть налево в Палм-Серкль, на левой стороне последний дом в тупичке», – сказала Бетти, секретарь Каспера, по телефону Филиппу, записавшему ее инструкции на листке фирменной бумаги «Шато Мармон». Затем, чтобы облегчить Филиппу задачу, Бетти добавила: «Это старый дом Тоти Филдз».

У ворот, нажав кнопку переговорного устройства, Филипп увидел, как зажегся красный свет телекамеры обзорного видения.

– Филипп Квиннелл пришел навестить мистера Стиглица, – сказал он, смотря в камеру.

– По дорожке объедете теннисный корт, затем оставьте машину перед домом и войдите в главный вход, – сказал голос с английскими интонациями, но явно не принадлежащий человеку, хорошо владеющему английским языком.

Деревянные ворота, менее величественные, чем те, что у Мендельсонов, открылись медленно и с трудом, как будто давно нуждались в починке. Проезжая теннисный корт, Филипп услышал взрывы смеха и увидел двух очень хорошеньких девушек, одна блондинка, другая брюнетка, в очень коротких шортах и в свитерах из ангорской шерсти, перебрасывающих мяч, но видно было, что они начинающие в этой игре.

– Этот удар не считается, Ина Рей, и ты знаешь, что он не считается, обманщица, – говорила блондинка.

– Пошла ты в задницу, Дарлин, – сказала Ина Рей. Ее слова вызвали новый взрыв хохота.

Перед домом находился дворик, вымощенный булыжником, который был намного меньше дворика у Мендельсонов. В центре – небольшой водоем, а вдоль дома густо росли кусты герани. Дом первоначально был построен в испанском стиле, но потом полукруглым аркам придали прямоугольную форму, а мансардную крышу заменили крышей из красной черепицы, отчего дом приобрел французский стиль. Входная дверь была открыта, и на пороге стоял дворецкий, одетый в темные брюки и белую рубашку с закатанными рукавами. Он вытирал руки большим зеленым полотенцем.

– Извините за мой вид, мистер Квиннелл, – сказал он в дружеской манере, – я чищу серебро. Грязная работа.

Филипп кивнул.

– Следуйте за мной, – сказал дворецкий. – Меня зовут Уиллард, сэр. Мистер Стиглиц в плавательном павильоне.

Через холл они прошли в гостиную, отделкой которой, как показалось Филиппу, занимался декоратор киностудии. Огромные полотна, на белом фоне которых были разбросаны разноцветные пятна, украшали стены. Филипп засмотрелся на них.

– Мистер Стиглиц – коллекционер, – сказал Уиллард.

– Это видно, – ответил Филипп.

Высокие застекленные двери вели на террасу. Он вышел вслед за дворецким, обогнул бассейн и направился к плавательному павильону. Дворецкий открыл стеклянную раздвижную дверь.

– Пришел мистер Квиннелл, мистер Стиглиц, – Он отошел, пропуская Филиппа вовнутрь. Большая комната была погружена во мрак, ее освещал лишь луч, идущий от открытой двери и от маленькой настольной лампы в глубине комнаты. Тяжелые шторы были плотно задернуты. На минуту из-за темноты Филипп, вошедший с яркого солнечного света, ничего не видел и стоял, не зная, куда идти.

– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – спросил дворецкий.

– Нет, благодарю, – сказал Филипп, – Здесь очень темно, ничего не вижу.

– Мистер Стиглиц пользуется этой комнатой как просмотровым залом, – сказал Уиллард. – Смотрит здесь черновые пленки, поэтому держит светомаскировочные шторы задернутыми.

– Понятно.

В туалете послышался шум спускаемой воды.

– Мистер Стиглиц сейчас выйдет, – сказал дворецкий с английским произношением. – Хотите кофе?

– Нет, спасибо.

– «Перье», «Дайет кока» или еще чего-нибудь?

– Нет, ничего не надо, спасибо.

– Присаживайтесь.

Филипп сел в глубокое кресло. На массивном кофейном столике напротив стояли вазочки с леденцами, жевательными конфетами, шоколадными крендельками и разного сорта орешками. Здесь же были разложены десятки рукописей в разноцветных папках.

В туалете опять послышался шум воды. Дверь открылась. В комнату вошел Каспер Стиглиц. Он был одет в свободный костюм из черного вельвета. На голове – широкополая шляпа с черной лентой, причем он надвинул ее так низко, что были видны только глаза. Лицо – очень загорелое, словно он проводил большую часть времени не на солнце, а под лампами солнечного света. На глазах – темные очки в тонкой оправе, сквозь которые глаз почти не было видно.

– Уиллард, скажи этим болтушкам на теннисном корте, чтобы снизили тон. Они превращают мой дом в отхожее место своим непотребным языком, – сказал Каспер Стиглиц. Он высморкался. – Они, видимо, не понимают, что находятся в Беверли-Хиллз, а не в трущобах?

Он говорил гнусаво, словно нос у него был заложен.

– Привет, мистер Квиннелл, я – Каспер Стиглиц.

Он протянул Филиппу левую руку для рукопожатия, опять высморкался и грубо добавил: «Бурсит», указывая на правую руку. Филипп смотрел на него и не мог понять, для чего он носит дома шляпу.

– У вас, видно, ужасная простуда, – сказал Филипп. Он заметил, что у Каспера из носа капает.

– Да, да, – сказал Каспер. Он достал из кармана черных вельветовых брюк платок и высморкался, хотя от этой процедуры было больше шума, чем пользы. – Мне понравилась ваша книга об этом парне с Уолл-стрит.

– Благодарю, – сказал Филипп.

– Получили в зубы от Резы Балбенкяна?

– В какой-то степени.

– Он хотел перебить вам ноги, верно?

– Да, грозился. Каспер рассмеялся.

– Мне понравилось, как вы написали книгу; круто, в хорошем стиле. Мне показалось, что вы должны быть старше. Сколько вам лет?

– Тридцать.

– Тридцать? Думал, что вы старше. Итак, хм, фильм, который я намерен сделать, будет совсем о другом. У нас здесь, в кино, есть другая проблема, вы понимаете – наркотики.

– Да, мой агент сказал, что именно об этом вы хотите сделать фильм.

– Однако этот фильм не для кинотеатра. Сами понимаете.

– Да? – сказал Филипп, удивленно. – Значит, я неправильно понял.

– Возможно.

– Тогда для телевидения?

– Нет, не для телевидения.

– Вы меня совсем с толку сбили.

Каспер Стиглиц рассмеялся. Филипп заметил, что его блестящие зубы – очень ровные, очень крупные, без единого изъяна – напоминают пластинку жвачки. К этому времени его глаза привыкли к темноте, и он обратил внимание, что слишком гладкая кожа на лице Каспера была результатом косметической операции. Это предположение подтвердилось, когда он увидел за его ушами красные следы швов от недавней операции. Каспер наклонился и, взяв пригоршню орехов, начал жевать их, забрасывая в рот по несколько штук сразу и продолжая разговор:

– Понимаете, несколько месяцев назад меня по ошибке арестовали из-за наркотиков. Партия наркотиков из Колумбии э… случайно попала в руки одного моего служащего, который принес этот пакет в мой дом под видом пакета с пленками фильма, который я снимал в Центральной Америке. – На какой-то момент он, казалось, утратил ход мысли. – Это долгая история.

Филипп уставился на Стиглица.

– Я никак не могу понять, моя-то роль в этом какая? – сказал он.

– Я к этому и виду, – ответил Каспер, как бы вспоминая свое положение в этой истории. Он снова высморкался. – Судья, занимавшийся этим делом, понимая, какая могла произойти ужасная ошибка, попросил меня сделать фильм о распространении наркотиков в киноиндустрии, чтобы его можно было показать разным общественным группам, таким, как «Анонимные наркоманы», или в лечебницах и так далее, то есть там, где ведут борьбу с наркоманией.

– В ответ на это никаких обвинений против вас не стали выдвигать, не так ли? – спросил Филипп.

– Смешно все это, – сказал Каспер. – Я действительно абсолютно не причастен к этому делу, и вот мы подумали, мои адвокаты и я, что для того, чтобы предотвратить шумиху, лучше пойти навстречу судье и сделать этот дерьмовый фильм и покончить со всем. Знаете ли, сделать фильм в виде общественной работы. Но на очень высоком уровне, ну, вы понимаете. Вам знакомо такое понятие, как общественная работа?

– Да, мне все об этом известно, – сказал Филипп спокойно, – но я совсем не уверен, что заинтересован в этой работе, мистер Стиглиц.

– Каспер, зови меня Каспер, Фил. Послушай, хм, хочешь орехов?

– Нет.

– Кешу? Нет? Любишь конфеты?

– Нет, спасибо.

– Мой «шестерка» предлагал тебе выпивку?

– Кто?

– Уиллард, мой дворецкий. Предлагал он тебе выпивку?

– Да, предлагал, спасибо. Мне ничего не хочется.

– Пиво?

– Нет. Давайте поговорим о деле, – сказал Филипп. – Ваше предложение совсем не то, о чем я думал. Мой агент говорил, что это будет художественный фильм.

– Слушай, тебе заплатят столько же баксов, как за художественный, как сценаристу первого художественного фильма, кем ты и являешься. Я имею в виду, ты ведь еще никогда не писал сценариев для картин, а денег получишь больше, чем за свою книгу, которую не очень-то раскупают. Мы сделаем фильм вроде документального, с интервью этого законника, наркодельца и тому подобных, устроим все так, чтобы ты вошел в курс проблемы наркотиков и повидался кое с кем, и все включим в картину. Для тебя это будет чертовски хорошее начало в кино.

Филипп кивнул.

– Они покажут фильм различным организациям, занимающимся проблемой наркотиков, а для тебя это будет реклама, чтобы показать другим студиям, что ты умеешь делать. Извини меня, я на секунду выйду и сразу вернусь. Меня «несет».

Он поднялся, чихнул, и крошки непрожеванных орехов из его рта попали на лицо Филиппа.

– О, извини, парень, – сказал он, вынимая из кармана свой мокрый платок. Филипп замотал головой, отказываясь от предложенного платка. – Меня «несет», – повторил Каспер и исчез в ванной комнате. Было слышно, как он запер дверь.

Филипп посмотрел в зеркало над баром на свое заплеванное лицо. Непрожеванные кусочки орехов прилипли к бровям и носу. У бара был кран, он включил воду, но увидел, что полотенца нет. Он подошел к раздвижной стеклянной двери, через которую вошел в эту комнату, и вышел на яркий солнечный свет. Обойдя бассейн по террасе, он вошел в дом через двери, которые проходил двадцать минут назад. Дворецкого нигде не было видно. В поисках ванной комнаты он открыл другую дверь и обнаружил, что там находится еще один бар. Он открыл следующую дверь и увидел коридор, ведущий в комнату, которая оказалась спальней Каспера Стиглица. Массивная кровать была заправлена покрывалом оранжево-коричневых тонов. В глубине спальни оказались двери в ванную и гардеробную.

Войдя в ванную, Филипп повернул позолоченную ручку смесителя, тщательно намылил лицо сандаловым мылом, лежащим на золоченой мыльнице в виде раковины, сполоснул водой. Потом вытер лицо коричневым полотенцем, украшенным инициалами К.С., вышитыми белыми шелковыми нитками и висящим среди целого комплекта таких же коричневых полотенец на сушилке. Все еще испытывая чувство брезгливости, он снова вымыл лицо.

Покончив с этим, Филипп стал разглядывать фотографии, висевшие по стенам в ванной комнате и гардеробной. На каждой фотографии был Каспер Стиглиц: в молодости, с различными красотками, на церемониях награждения, на приемах, на премьерах фильмов. И повсюду он выглядел счастливым, улыбающимся, обаятельным. Фотографии свидетельствовали о славе и успехах. Были среди них фотографии, изображавшие его во время конференции сценаристов, проходившей на террасе рядом с его плавательным бассейном, в то время как он сам, в обнимку с блондинкой и бокалом вина в руке, лежал на надувном матрасе посреди бассейна.

Его одежда была развешана в шкафах: дюжина шелковых рубашек, дюжина спортивных костюмов, рядом дюжина деловых костюмов, различного фасона смокинги темно-голубого, темно-бордового и черного цветов. В одном из шкафов лежали свитера: все ручной работы, все из чистой шерсти, почти полный спектр цветов, аккуратно сложенные в стопки. В шкафах напротив стояли флаконы с лосьонами, лежали щетки с позолоченными ручками, специальный кожаный футляр для запонок, а также серебряный поднос с дюжиной аккуратно разложенных темных очков. В дверь ванной постучали.

– Ты здесь, Фил? – спросил Каспер.

– Да, – ответил Филипп, – мою лицо.

– Ванная для гостей находится рядом с холлом, – сказал Каспер. По его голосу Филипп понял, что совершил ошибку. – Я не люблю, когда кто-то пользуется моей ванной комнатой.

– Я не знал, – ответил Филипп. В этот момент он заметил на верху шкафов какие-то странные предметы. На первый взгляд они походили на подставки для шляп, которыми пользуются в магазинах галантереи, но, присмотревшись, он понял, что это были подставки для париков. Он сосчитал их. Их было тридцать один, и каждый из них был цельный, по стилю они варьировались от аккуратно подстриженных до тех, чьи удлиненные волосы требовали стрижки.

– Через минуту буду готов, – сказал Филипп.

За стеной гардеробной он услышал девичий смех Ины Рей и Дарлин, находящихся в прилегающей спальне.

– Где расширители? – спросила Ина Рей.

– Я думала, ты взяла их, – ответила Дарлин.

– Да нет же, глупая, ты должна была захватить их, Каспер будет в ярости.

– А зачем тебе вообще расширитель?

– У парня член, как «Тампекс», – сказала Ина Рей. Дарлин захихикала.

Филипп вышел из ванной комнаты. Рядом стоял Каспер. Вид его был встревоженный, и Филипп понял, что Каспер догадался, что он видел парики.

– Интересный у вас дом, мистер Стиглиц, – сказал Филипп.

– Когда я купил дом, пришлось уйму всего переделать: избавиться от всего этого испанского дерьма и придать дому французский вид. Дом построила Тельма Тодд, – сказал он. – Ее убили. Припоминаете?

– Нет, – сказал Филипп.

– Задолго до вашего рождения. Впрочем, и до моего тоже. Собирался сделать фильм об этом деле когда-то. Фей Конверс должна была играть Тельму, но все оказалось впустую. Не мог собрать все элементы воедино.

Они помолчали.

– Вернемся к разговору о фильме про наркотики, – сказал Каспер.

– Думаю, я для этого не подхожу, мистер Стиглиц, – сказал Филипп.

– Пятьдесят тысяч наличными. Пятьдесят тысяч за сценарий, еще пятьдесят тысяч, когда запустим в производство. Неплохие бабки для молодца вроде тебя. Ты получил всего пятьдесят за всю дерьмовую книжку, которую написал о пройдохе Резе Балбенкяне.

Филипп засмеялся.

– Я остановился в «Шато». Позвольте мне переговорить со своим агентом, а потом я позвоню вам.

– Позвонишь когда? Мне надо дать знать об этом парню из общественной службы, или мне несдобровать.

– Сегодня вечером. В крайнем случае завтра утром.

– Некоторые парни в ногах бы у меня валялись и целовали мне руки за такое предложение.

– Вполне допускаю, – сказал Филипп, – но я также уверен, что такие парни вам для данной работы не нужны.

Он прошел через гостиную и холл к выходу. На улице ярко светило солнце. Он прикрыл глаза рукой. «Надо купить темные очки», решил он, хотя чувствовал антипатию к ним. Уже садясь в машину, он услышал, как его окликнули. Обернувшись, он увидел стоящего у двери дворецкого Каспера Стиглица. Филипп опустил стекло, и дворецкий подошел к нему.

– В чем дело? – спросил Филипп. Он не запомнил имени дворецкого.

– Конечно, это не имеет никакого значения, – сказал дворецкий.

– О чем вы?

– О доме.

– Что именно?

– Он был построен вовсе не Тельмой Тодд. Он всегда все путает. – Дворецкий потряс головой с раздражением. – Тельма жила и умерла, упокой Боже, ее душу, на Пасифик-Коаст Хайвей в Санта-Монике.

Филипп удивленно уставился на него.

– Мистер Стиглиц мало на деле интересуется историей Голливуда. Этот дом был построен Глорией Свенсон, когда она вышла замуж за маркиза Де ла Фалэс. Когда они развелись, мистер Херст пытался купить его для Мэрион Дейвис, но мисс Свенсон по некоторым причинам не хотела, чтобы он принадлежал Мэрион Дейвис и продала его Констанции Беннетт. Именно мисс Беннетт надстроила мансарду. Насколько мне известно, Тельма Тодд никогда даже не бывала в этом доме.

– Я думаю, что дом принадлежал Тоти Филдз, – сказал Филипп.

– Это было позже. Намного позже, – сказал Уиллард, тем самым перечеркнув вклад Тоти Филдз в отделку дома.

Филипп почувствовал, что не этот разговор был причиной, по которой дворецкий окликнул его.

– Как я сказал, это не имеет значения, – повторил дворецкий.

– Тем не менее, интересно. Извините, забыл ваше имя.

– Уиллард.

– Ах да, Уиллард. Вам приходится приводить в порядок все эти парики, когда не чистите серебро?

У Уилларда перехватило дыхание.

– Вы видели парики мистера Стиглица? Он умрет, если узнает. Он думает, что никто не знает, что носит искусственные волосы.

– Я никому не скажу.

– Я видел вас на похоронах Гектора Парадизо.

– Все-то вы видите, все-то вы знаете, Уиллард.

– Ужасное событие.

– Вы были другом Гектора?

– Знакомым, так точнее.

– Утверждают, что это самоубийство, – сказал Филипп.

– Вы ведь не верите этому, мистер Квиннелл?

– Так говорят, даже прозектор подтвердил это в заключении, – сказал Филипп.

Уиллард оглянулся на дом.

– Мне лучше вернуться, а то мистер Стиглиц подумает, что со мной что-то случилось.

– Сдается мне, что Ина Рей и Дарлин хорошенько присматривают сейчас за мистером Стиглицем, хотя они забыли расширители, – сказал Филипп.

– Ну не дешевки ли они? – спросил Уиллард, неодобрительно покачав головой.

Филипп включил зажигание.

– Я запомню то, что вы сказали о Глории Свенсон и Констанции Беннетт, – сказал он.

Неожиданно Уиллард торопливо заговорил:

– Слышали ли вы о баре под названием «Мисс Гарбо»? – спросил он.

– Нет, – ответил Филипп, хотя название этого бара упоминала Фло в разговоре на собрании анонимных алкоголиков.

– На Астопово, между Санта-Моникой и Мелроуз?

Филипп отрицательно покачал головой.

– Не ваш маршрут, сдается мне.

– Что за бар?

– А такой, что обслуживает после полуночи джентльменов определенного возраста, подыскивая им, э… компаньонов за, хм, определенную цену.

– Понимаю. Почему вы говорит мне об этом?

– Гектор Парадизо заходил туда по дороге домой с приема у Паулины Мендельсон.

– Я считал Гектора Парадизо большим поклонником дам, – сказал Филипп.

– Гектор Парадизо был такой же мужчина, как я – чернильница с розовыми чернилами, мистер Квиннелл, – сказал Уиллард.

– Откуда вы знаете, что он был в «Мисс Гарбо» в ту ночь? – спросил Филипп.

– Я сам был там той ночью, – сказал Уиллард. – Видел его. Даже разговаривал с ним. Джоэль Циркон, агент, что работает на Мону Берг, познакомил меня с ним.

– Почему вы уверены, что это было именно в ту ночь?

– Он был в смокинге. Был на приеме у Паулины Мендельсон. Сказал, что Паулина была одета в черный бархат и с жемчугом на шее и выглядела как Мадам X. на картине Сарджента.

– Гектор сказал так?

– Да.

– Вам?

– Мэннингу Эйнсдорфу.

– Кто такой Мэннинг Эйнсдорф?

– Владелец бара. Он тоже был на похоронах. Седые волосы, зачесанные на лоб, вспоминаете?

– Уиллард! – послышался голос из дома.

Уиллард, услышал голос, повернулся и посмотрел на дом. Затем наклонился к Филиппу и быстро зашептал:

– Гектор ушел около двух часов с блондином. Я видел его.

– Блондином? Как Дарлин?

– Светловолосым парнем, зовут его Лонни.

За исключением нескольких личных завещательных распоряжений, написанных от руки на голубой бумаге от «Смитсона» в Лондоне, Гектор Парадизо умер без завещания. «Типично для него», – сказал Жюль Мендельсон, раздраженно покачав головой, когда эта информация дошла до него. Все знали, что Гектор не был человеком дела. По личным завещательским распоряжениям, которые не были удостоверены ни нотариусом, ни свидетелями, он оставил все семейное серебро Камилле Ибери, китайский фарфор Паулине Мендельсон, свою собаку Астрид, названную в честь актрисы и звезды конькобежного спорта, с которой он был когда-то помолвлен, Роуз Кливеден, тысячу долларов Раймундо, его слуге. «Более фигового завещания я не видел», – сказал Жюль Симсу Лорду, адвокату, ведающему всеми делами Жюля, бросив листок голубой бумаги на письменный стол Симса. Не кто иной, как Паулина подсказала Жюлю, что будет хорошим жестом, если Симсу Лорду будет представлено право распорядиться имуществом Гектора и ускорить формальности, чтобы все было решено как можно быстрее.

Спустя несколько дней Симсу Лорду позвонила женщина, назвавшаяся Мерседес Сандоваль. Она произнесла имя «Мерзедес» с кастильским акцентом. Выполняя работу секретаря Гектора многие годы, она, в частности, писала приглашения на его приемы, оплачивала его счета, следила за его расходами. Мерседес сообщала Симсу Лорду, что чек, подписанный Гектором в ночь его смерти, был представлен к оплате на следующий день. Чек был выписан на имя человека, о котором Мерседес никогда не слышала. Звали его Лонни Эдж.

– Должна ли я переслать его полиции? – спросила Мерседес.

– Пошлите его мне, – сказал Симс Лорд. – Я решу, нужен ли он полиции.

– О, благодарю вас, мистер Лорд. Не знаю, что бы мы делали без вас.

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 8.

«Не помню, замечала ли я это раньше, но сейчас, чем больше я думаю, обо всем, что случилось, тем больше прихожу к выводу, что Жюль начал стареть прямо на глазах. На него свалилась масса проблем, и все одновременно. Но я этого незнала. Я давила на него тоже, хотела, чтобы он купил мне дом, но только сейчас поняла, что совсем другие проблемы были у него на уме. Когда Жюль был молодым, он попал в переплет, еще в Чикаго, в 1953 году, я думаю. Не хочу чернить его память, хотя догадаться не трудно, что все равно она запятнана тем, как он умер, но это важная деталь моего рассказа. Была девушка, которую он привел в гостиницу. Я помню, он говорил «Рузвельт отель». Она не была проституткой или чем-то в этом роде, но она была из низшего класса. Он подцепил ее в баре. Вроде меня, вероятно. Главное, что ты должен понять в Жюле, так это то, что он был очень сексуальным мужчиной, хотя не выглядел таковым. Девушка испугалась его. У него был член, как у быка. Я тебе это уже рассказывала? Думаю, да. Как бы там ни было, девушка выбежала на балкон, он схватил ее за руку, чтобы вернуть в номер, и как-то так получилось, что он сломал ей руку, а она каким-то образом упала с балкона. Это дело замяли. Семья Жюля была вынуждена заплатить бешеные деньги. Позаботились и о семье девушки, взяли ее на содержание. Никакого дела в полиции незавели. Но об этом знал Арни Цвилман. И Арни Цвилман шантажировал Жюля.»