ГЛАВА 3

Прошедшую ночь Филипп Квиннелл и Камилла Ибери занимались любовью в первый раз, потом во второй и третий, с каждым разом испытывая все возрастающую близость. Проснувшись позже Камиллы, Филипп лежал, боясь пошевелиться, и наблюдал, как она расчесывает волосы, раз за разом поднимая руку, а затем с усилием проводя по волосам и в то же время устремив сосредоточенный взгляд в зеркало на туалетном столике. Лямка ночной рубашки соскользнула с плеча, но она была полностью поглощена процессом расчесывания волос.

– Когда я была ребенком, моя няня – Темпл, так ее звали уменьшительным именем от Темпльтон, заставляла меня расчесывать волосы по сто раз каждое утро, что бы ни случилось. Я ненавидела эту процедуру, но она вошла в привычку, и теперь мне кажется, что мой день будет неполным, если я в первую очередь не расчешу волосы. Конечно, когда я расчесываю волосы, то думаю не с них. Для меня это время для размышлений, – сказала Камилла.

– Как ты узнала, что я проснулся? – спросил Филипп.

– Мне видно тебя в зеркало, – сказала она.

– Красивая спина, – сказал он.

– Что?

– Красивая спина, говорю.

– Благодарю.

– Лямка упала с плеча, и это смотрится так привлекательно.

– Я чувствую себя неловко, можешь поверить. В ответ он улыбнулся.

– Ты всегда спишь с жемчугом на шее?

– Всегда. Он принадлежит моему дяде.

– Тому дяде, что поменял карточки? Она рассмеялась.

– Дяде Гектору, хотя я никогда не называю его дядей. Просто Гектор Парадизо.

– Как в названии бульвара Парадизо, что ведет к аэропорту?

– Да. Парадизо были знатной семьей землевладельцев. Прабабушка Гектора – а может быть, прапрабабушка, я не уверена, какая именно, я никогда в этом толком не разбиралась – была одной из основателей этого города, когда-то очень давно. Моя мама была его старшей сестрой.

– Постой, дай-ка мне разобраться. По отцовской линии, как говорит Паулина Мендельсон, ты владеешь природным газом, а по материнской линии ты происходишь из семьи знатных землевладельцев. Правильно?

– Правильно.

– Там, где я живу, тебя назвали бы женщиной с большими связями.

– Да, я владею всем этим, по крайней мере, здесь, в Лос-Анджелесе.

– Я знаю, что это не мое дело, но почему жемчуг принадлежит дядюшке Гектору?

– Он принадлежал его матери, моей бабушке, которую я не знала. Когда Гектор был в армии, то носил его под формой. Он считал, что жемчуг приносит ему счастье. После армии он отдал его моей маме, а когда мама умерла, жемчуг перешел ко мне. Я почти никогда не снимаю его, только когда принимаю ванну и, конечно же, когда плаваю – хлор в бассейне очень вреден для него – или когда надеваю мамино бриллиантовое колье, что бывает редко, потому что надоедает брать его из банка, затем возвращать наутро в банк из-за страховки.

Филипп рассмеялся.

Она сконфуженно посмотрела на него.

– Что я такого смешного сказала?

– От таких проблем богатых людей мне всегда становится веселее, – сказал он.

Проведя расческой в сотый раз по волосам, она встала, подошла к кровати и откинула с него простыню.

– Время вставать, – сказала она. Посмотрев на него, добавила:

– О, Боже!

Филипп, удивленный, застенчиво улыбнулся.

– Причина во мне или потому, что уже утро? – спросила она.

– И то, и другое, – ответил Филипп. Он протянул руку и опустил лямку ее сорочки с другого плеча. Сорочка соскочила до талии.

– Грудь тоже красивая, – сказал он тихо. Она прикрыла груди руками, но не отвернулась.

– Не делай так, – сказал Филипп. Он отвел ее руки и посмотрел на груди. Затем пальцем легко коснулся соска и сделал вращательное движение.

– Прекрасно, – сказал он. Прошлым вечером, на приеме у Мендельсонов, он подумал, что она привлекательная, но недостаточно красивая. Теперь, глядя на нее, он изменил свое мнение.

– Это действительно прекрасно, – сказал он.

– Что действительно прекрасно? – спросила она.

– Твоя скромность.

– Послушай, Филипп, я не хочу, чтобы ты думал, что у меня есть привычка подцеплять мужчин на вечеринках и приводить их к себе домой, – сказала Камилла. – Это не так.

Она хотела сказать: «Это случилось впервые с тех пор, как умер муж», но она не сказала этого, хотя это была правда, потому что подумала, что эти слова прозвучат как оправдание.

– Я этого вовсе не думаю, – сказал Филипп нежно. Какое-то мгновение они пристально смотрели друг на друга. Затем Филипп взял ее руку и усадил Камиллу на кровать рядом с собой.

– Ночью я хотела кое-что тебе сказать, – прошептала она.

– Что же?

– Мне кажется, ты выбрал ужасно странное место для татуировки.

Позже Камилла спустилась вниз приготовить кофе и уже с подносом вернулась в комнату. По шуму воды она поняла, что Филипп в ванной. Он стоял к ней спиной, голый, намереваясь побриться. Хотя она и провела с ним ночь, занимаясь любовью в разных вариациях, и утром это опять повторилось, столкнувшись с ним в ванной комнате, она почувствовала, что нарушила его уединение.

– О, прости, – сказала она. Он улыбнулся.

– Все в порядке.

– Мне нужна соль для ванны.

– Входи. Это твоя ванная комната. Я позаимствовал твою бритву.

– А чем ты пользуешься для бритья?

– Обычным мылом. Вполне подходит.

Проходя мимо него и открывая шкафчик, она задела его. Филипп, всегда чуткий к прикосновениям, отреагировал на это. Они оба заметили это. И оба улыбнулись.

В спальне зазвонил телефон.

– Как? В ванной комнате нет аппарата? – пошутил Филипп. – А мне показалось, что я нахожусь в столице кино.

– Я к кино не принадлежу, – сказала Камилла и пошла к телефону. – Мы даже не разговариваем с жителями этой столицы. Вероятно, это Банти. Я говорила тебе, что у меня есть дочь?

– Нет.

– Восьми лет. Она проводит уик-энд на ранчо семьи ее подруги Филлис в Солвэнге. Иначе ты бы никогда не провел здесь ночь. Алло? О, доброе утро, Жюль. Какой замечательный был у вас прием. Я так хорошо провела время. Собиралась позвонить Паулине и поблагодарить ее, но подумала, что еще очень рано.

Наступило молчание, потом Филипп услышал, как Камилла воскликнула: «Нет!» Опять молчание, и опять она сказала: «Нет! Не могу поверить. Как это произошло?»

Снова молчание и голос Камиллы: «Откуда ты звонишь, Жюль?»

Филипп замотался в полотенце и, войдя в спальню, встал рядом с Камиллой. По лицу Камиллы он сразу догадался, что случилось что-то серьезное, возможно, какое-то несчастье.

– Из дома Гектора, – услышал Филипп в трубке низкий голос Жюля Мендельсона.

– Я сейчас приеду, – сказала Камилла.

– Нет, нет, Камилла, не приезжай, – говорил Жюль торопливо, – В этом нет необходимости. Это тебя ужасно расстроит. Я могу сделать все сам. Ты лучше отправляйся к Паулине и побудь с ней. Или я могу попросить Паулину приехать к тебе, а через час или раньше мы встретимся.

Камилла была недовольна его предложением, но, коль скоро это был совет Жюля Мендельсона, она согласилась.

– Да, конечно, Жюль. Ты уже рассказал Паулине?

– Да, я звонил ей, – сказал Жюль.

Когда она повесила трубку, Филипп спросил:

– Что случилось?

– Гектор умер, – ответила Камилла.

– От чего?

– Очевидно, застрелился.

Они посмотрели друг на друга. Он положил руку на ее плечо.

– Я сожалею. Она кивнула.

– Мой отец, мама, муж, теперь дядя. Почему, черт возьми, мне так не везет?

– Одевайся, – сказал Филипп. – Я отвезу тебя туда.

– Жюль сказал, чтобы я не приезжала, что это только расстроит меня. Он сказал, чтобы я ехала к Паулине, он встретится со мной там и все мне расскажет.

– Жюль Мендельсон – родственник твоего дяди?

– Нет.

– Он был его лучшим другом?

– Нет. Гектор был другом Паулины, я никогда не думала, что Жюль так его любит. Почему ты спрашиваешь?

– Ты ведь единственная из живых родственников Гектора, не так ли?

– Да.

– Как же Жюль узнал, о его смерти раньше тебя? Почему из полиции позвонили ему?

Камилла посмотрела на Филиппа.

– Я не знаю, но это так похоже на Жюля – брать все в свои руки. Несмотря на суровую внешность, он невероятно добрый человек, готовый сделать все для своих друзей. Я рассказывала тебе, как он помог мне, когда Орин умер в Барселоне.

– Да, я все это помню, – сказал Филипп, – но одного не могу понять: почему из полиции позвонили ему, а не тебе.

– Возможно, ты прав, – сказала она.

– А не кажется ли тебе, что ты должна поехать в дом дяди?

– Жюль сказал, чтобы я ехала к Паулине.

– Тем не менее, ты не производишь впечатления женщины, которая держится в стороне только потому, что кто-то ее попросил об этом.

– Верно, я не такая.

– Идем. Я отвезу тебя.

Магнитофонная запись Фло. Кассета N 3.

«Однажды Жюль сказал мне, что иногда он чувствует себя не вполне соответствующим семье Паулины. Трудно представить, что Жюль может чувствовать себя несоответствующим хоть чему-то, но он так сказал. Отец Паулины был хорошим спортсменом, а Жюль никогда не увлекался спортом, если не считать, что он смотрит футбол по телевизору. Почти никто не знает, что ноги у Жюля «журавлиные», это при его-то огромном росте. Он очень болезненно относился к этому. В детстве он перенес полиомиелит, это был один из последних случаев болезни. Поэтому-то он не играл ни в гольф, ни в теннис, вообще не занимался каким-либо видом спорта, чему отец Паулины придавал большое значение.

Еще он чувствовал, что Паулина никогда не порывала связей с ее окружением на Восточном побережье, хотя стала уже старожилом светского общества Лос-Анджелеса. Он говорил, что она казалась гостьей в городе. Когда к ней приезжали сестры, а это случалось несколько раз в году, то он чувствовал себя среди них аутсайдером, пока они хихикали и болтали о знакомых им людях, о которых он даже никогда не слыхивал. Он рассказывал, что иногда они разговаривали друг с другом на французском.

Однажды он сказал, что если с ним что-то случится, то Паулина и года не проживет в Лос-Анджелесе, уедет.»