ГЛАВА 8

Ночь была безлунная, но на небе снова высыпали звезды, будто пятна краски, разбрызганные на черном полотне, наброшенном на землю. Чейз стоял на крыльце, прислонившись спиной к стене дома и поставив на нее полусогнутую ногу. Знакомые звуки, доносившиеся с кухни, отвлекли его: Эва начала собирать посуду. Ему не надо было видеть ее, чтобы знать, как грациозны ее движения, как легко покачиваются ее бедра при ходьбе, так неуловимо чувственно, возбуждающе, призывно. И она не прикладывала никаких усилий для того, чтобы понравиться ему. Он слышал, как она начала напевать какую-то мелодию, незамысловатый мотивчик, который он вроде бы знал, но слов, как ни силился, не мог вспомнить.

Дверь за его спиной приоткрылась, и он напрягся, ожидая и надеясь, что увидит ее.

Но это оказался Лейн, который сделал несколько шагов и остановился, заметив Чейза, скрытого в тени. Отодвинувшись от стены, Чейз оперся о перила крыльца и глубоко вздохнул. Сейчас как раз самое подходящее время попытаться поговорить с мальчишкой.

– Я не знал, что тебе так тяжело учиться, – начал Чейз. Он надеялся, что Лейн не пропустит мимо ушей эту попытку завязать беседу и ответит в своей обычной манере.

– А чего ты ждал? – Не глядя на Чейза, Лейн отошел в угол и уставился в сторону загона. – В тот первый день, когда я пришел в школу, я имя свое написать не мог.

Чейзу хотелось подойти и обнять Лейна, как своего собственного ребенка. Он закрыл глаза, обратив лицо к звездному небу. Он знал, что прошлого уже не вернешь. Канули в Лету те дни, когда Лейн просил покатать его на плечах, карабкался на его колени, чтобы послушать сказку, или умолял прокатить на лошади. Чейзу иногда казалось, что эти счастливые времена, на смену которым пришла боль, были всего лишь сном. Неужели ему привиделись те тихие вечера, когда он возвращался домой после изнурительного трудового дня, слышал, как Салли играет на органе, усаживал на колени Лейна и что-то ему напевал.

В угрюмом пятнадцатилетнем юнце, которого он нашел, одного на полуразрушенном ранчо Огги Овенс, не было ничего общего с улыбчивым пухленьким четырехлетним карапузом, которого ч он там оставил. Не много времени понадобилось Чейзу, чтобы осознать, какую он сделал ужасную ошибку, оставив мальчика на попечение фактически совершенно чужой женщины. Тогда он был так охвачен жаждой мщения, что ничто не могло его остановить. И вот теперь, по прошествии двенадцати лет, слишком поздно что-то менять.

– Тебе не придется больше возвращаться в школу. – Реакция Лейна была молниеносной. Он немедленно повернулся лицом к Чейзу. Чейз мог ясно различить черты Лейна. Но по его неуверенной позе он чувствовал, что парень настроен скептически.

– Правда?

– Правда. Но тебе придется с сегодняшнего дня работать на ранчо. Нед встанет на ноги еще не скоро, а Орвила я больше не хочу перегружать. Эва сказала, что не против заниматься с тобой по вечерам.

Лейн засмеялся.

– Ну, а я тем более не против.

Чейз почувствовал, как у него по спине пополз неприятный холодок.

– Как прикажешь это понимать? Игривости в голосе Лейна как не бывало. Он немедленно занял оборонительную позицию.

– Понимай, как хочешь.

Чейз мысленно отругал себя за то, что опять вывел Лейна из себя, когда им так много нужно было обсудить. И начал без обиняков.

– Откуда у тебя оружие?

Столь внезапная перемена темы застала Лейна врасплох. Сунув руки в карман, он быстро отвернулся. Чейз решил было, что он вообще не намерен отвечать, но Лейн произнес:

– В тот день, когда ты уехал хоронить маму, я спрятал его. Тогда я считал, что если он убил маму, то может и тебя убить. – Он вздрогнул и втянул голову в плечи, как будто пытаясь защититься от новой боли.

Что верно, то верно. Лейну в тот день ничего не стоило завладеть револьвером. Чейз был так потрясен смертью Салли, что, обняв ее истерзанное тело, отвез ее в горы и похоронил у одинокой сосны. Кровь стыла у него в жилах, когда его воображение рисовало Лейна, четырехлетнего малыша, перепуганного насмерть, прячущего револьвер в доме.

Между тем Лейн продолжал:

– Потом, когда я подрос, я решил, что имею полное право владеть им. Этот револьвер убил мою мать. Я удрал от Огги и вернулся сюда, чтобы забрать его, когда мне было лет двенадцать – Он потер виски, как будто пытался облегчить боль. – Я пытался скрыться от Огги, но она разыскала меня. О револьвере она, правда, не подозревала, поэтому, вернувшись к ней, я снова спрятал его, подальше от ее глаз. Чейз запустил руку в волосы и попытался мысленно нарисовать портрет сестры. Красивая, нежная, жизнерадостная Салли. Ответственность за воспитание его темноволосой и темноглазой сестренки легла на плечи Чейза, когда ей было одиннадцать, а ему – восемнадцать. Она была только чуть-чуть старше теперешнего Лейна, когда влюбилась в первого же ковбоя, который приударил за ней. Но через год ковбой исчез с горизонта, а на попечении Чейза остались уже двое – Салли и Лейн. Он любил их одинаково.

Чейз несколько секунд изучающе смотрел на Лейна.

– А ты помнишь маму? – Этот вопрос причинил Чейзу столько боли, сколько Неду – его рана.

Лейн прочистил горло.

– Я помню ее голос, помню, как от нее пахло – сладко так, как будто пудрой, помню, какие песенки она играла на органе, но ничего больше. – Он внезапно замолчал, когда сзади хлопнула дверь черного хода.

– Должно быть, Эва пошла навестить Неда, – предположил Чейз. Он не жалел о том, что их прервали. Та малость, что сказал Лейн о Салли, для Чейза превращалась в долгое мучительное воспоминание.

– Ты отдашь мне револьвер обратно?

Чейз знал, что правильный ответ должен быть – «нет». Он прекрасно помнил, по каким причинам поклялся больше никогда не прикасаться к оружию снова. Но Лейн не собирался сдаваться и был настроен очень решительно.

– Думаю, если я не верну его тебе, ты не успокоишься и постараешься раздобыть себе другой.

– Рано или поздно, – признался Лейн.

– Надеюсь, ты будешь воздерживаться от стрельбы по мишеням?

На другом конце двора залаял ушастый пес и подбежал к Лейну. Мальчик подошел к краю крыльца, чтобы поприветствовать старика. Наклонившись, он почесал Кудлатого за ухом.

– На твоем месте я бы радовался, что я тренировался в стрельбе. Если бы я не целился в воздух, тот ковбой уже был бы покойником.

Чейз слышал браваду в тоне Лейна. Свой собственный гнев он уже давно еле сдерживал, поэтому не преминул съязвить:

– Или ты сам гнил бы в могиле.

– Но я же здесь, разве не так?

– Так, но если ты будешь продолжать в том же духе, всегда найдется кто-нибудь, готовый зацепиться за тебя, благодаря если не твоей репутации, так моей.

– Мне нужен этот револьвер. Ты думаешь, легко жить, зная, что кто-нибудь может вздумать выстрелить мне в спину только затем, чтобы потом похвастаться, что прикончил племянника Чейза Кэссиди?

– Если кто-то нападет на тебя безоружного, то его ждет виселица.

– А мне от этого какая радость, раз я буду мертв к тому времени?

Чейз не мог не признать, что это веский аргумент, который ему не перешибить. Что еще могло причинить ему столько же боли, как сознание того, что он кругом виноват в том, что переживает сейчас Лейн.

– Но ты же не понимаешь, каково это, убить человека, – сделал последнюю попытку Чейз.

– Ты думаешь, что я так же хладнокровно нажму на курок, если вдруг такое случится, как и ты, дядя Чейз? Ты поэтому больше не носишь оружия? Потому что убийство пришлось тебе по вкусу?

– В глубине души человека всегда что-то шевельнется, когда он убивает себе подобного. Некоторые просто научились так ловко скрывать, что со стороны кажется, будто им наплевать. Но если человек действительно при этом ничего не ощущает, то это уже не человек, а зверь!

В памяти всплыли слова Рамона:

– Рано или поздно Бог дает каждому то, что он заслужил.

Чейз был удивлен, что Лейн до сих пор не вышел из себя и не вспылил. Стоя здесь и глядя на мальчика, который был почти мужчиной, он понимал, что между ними осталось очень много недосказанного. Как бы он хотел отбросить все условности и сказать Лейну, что любит его, что очень сожалеет о том, что бросил его тогда и что он бы все отдал, чтобы вернуть потерянные годы. Но слова не слетали с губ. За всю жизнь он так и не научился выговаривать их.

Лейн стоял, гордо выпрямившись, в его глазах сверкали вызов и напускная бравада. Но все это было лишь маской, под которой скрывались накопленные горечь и обида. Чейз знал, что он виноват в тех бедах и лишениях, которые выпали на долю Лейна, в такой же степени, как и убийцы Салли.

Кудлатый заскулил и ткнулся носом в ладонь Лейна, прося, чтобы его погладили. Лейн наклонился, чтобы приласкать пса. Поверх плеча он взглянул на Чейза.

– Ты что, в проповедники записался?

Чейз пропустил колкость мимо ушей. Он уже прорубил маленькое окошечко в стене, разделявшей их, и не собирался позволить его захлопнуть, как бы Лейн ни старался спровоцировать.

– Так вот. Я оставлю твой револьвер у себя до конца недели. А когда я отдам его тебе обратно, чтоб я не слышал и не видел, что ты берешь его с собой в город.

Лейн выпрямился. Он несколько мгновений внимательно смотрел на Чейза, а потом сказал:

– Заметано.

– Что ты не будешь его брать с собой, или я этого не увижу?

– А ты как думаешь? – Лейн повел плечами и пошел в дом.

Эта пристройка не место для леди. Чейз точно знал, где сейчас Эва, потому что ее звонкий смех доносился из противоположной части двора. На мгновение он почувствовал непроизвольный укол ревности. Пока он понял это, уже отмахал полдвора.

Она не возражала против того, чтобы посещать жилище ковбоев, ухаживая за Недом, но из того, что он уже знал о ней, леди она была или нет, он вынес, что Эва Эдуарде не из тех, кто не протянет руку помощи нуждающемуся.

Признаваясь самому себе, что он ровным счетом ничего не знает о том, как обращаться с леди и чего от них ждать, Чейз шагал, пока не обогнул конюшню и не оказался почти рядом с пристройкой. Двое людей сидели на крыльце плечом к плечу. Это зрелище пригвоздило его ноги к земле. Эва наедине с мужчиной.

Но, узнав протяжный говорок Орвила, Чейз сразу успокоился. Не желая прерывать столь серьезную, судя по всему, беседу, Чейз прислонился к стене конюшни и стал ждать, когда Эва соберется возвращаться домой.

Чейзу удалось разобрать, как она спросила негромко:

– А ты всегда был ковбоем, Орвил? Старик гортанно рассмеялся.

– Нет, мэм. Я родился рабом. Уж и не помню, в каком году это было. Когда мне, по моим расчетам, было около тридцати, началась война, и я сбежал. Сражался в рядах Второго пехотного полка Западного Теннеси, куда набирали африканцев. Те денечки, когда я носил голубую форму, были самыми славными в моей жизни.

Когда война кончилась, весь полк расформировали. Многие из нас подались на Запад. На ранчо требовались рабочие руки, а кто станет разглядывать цвет твоей кожи, когда дело стоит. И платили за это столько же, сколько и белым. А работа ковбоя – лучшая работа в мире, это я давно понял.

Чейз без труда уловил нотку гордости в голосе старика.

– Да ты просто влюблен в нее, – ласково сказала Эва.

– Ваша правда. И я знаю, что Чейз пашет, как вол, от зари до зари, чтобы свести концы с концами. Но ему еще многое предстоит сделать.

Орвил помолчал немного, а потом спросил: – Как вы думаете, мэм, он не прогонит меня?

Чейз уже рванулся было вперед, чтобы лично развеять опасения Орвила, но Эва опередила его.

– Мне кажется, что у мистера Кэссиди каждый человек на вес золота. Да тут полно работы для тебя, даже если ты уже не в состоянии ухаживать за скотом.

– Вы правда так думаете?

– Я это знаю. – Она наклонилась, прижавшись плечом к плечу Орвила. – Я бы не отказалась от помощника на кухне. По правде говоря, – она доверительно понизила голос, – я так устала от всей этой работы.

– Хотя вы здесь всего несколько дней, но с вашим приездом все так изменилось, мисс Эва, и это я говорю не только про вашу стряпню. Я же вижу, как тянется к вам парнишка. А кому друг нужен больше, чем Лейну Кэссиди?

– Ой, Орвил, ничего я такого особенного не сделала.

– А как вы думаете, почему ни одна из тех женщин тут не прижилась?

– Ну, мне действительно любопытно, ведь мне поначалу чинили столько препятствий…

Старик перебил ее, не дав закончить:

– Мисс Эва, у вас доброе сердце, а это как раз то, чего так давно не хватало на этом ранчо.

Когда Эва ничего не ответила, Чейз выждал немного и вышел из своего укрытия. Она улыбнулась ему, и от ее улыбки повеяло таким теплом, что прохлада, которая пришла вместе с сумерками, исчезла бесследно. Орвил высказал то, что давно не давало Чейзу покоя, с той первой ночи, когда она вышла зажечь для него свет. Она не просто леди. У нее золотое сердце.

Орвил поднялся.

– Я, пожалуй, пойду, мисс Эва. Спокойной ночи, Кэссиди.

Они в один голос пожелали ему спокойной ночи, и он скрылся за дверью пристройки. Эва не вскочила с места тотчас же. Она сидела, глядя на Чейза снизу вверх и уронив руки на колени.

– У вас утомленный вид, – заметил он. Решив не ставить ее в известность, что он слышал ее разговор с Орвилом, он спросил: – Вы сильно устаете от работы по дому?

Она покачала головой.

– Нет, конечно же, нет. Я прилично вымоталась, но сегодня не обычный день. Несчастные случаи ежедневно не происходят, и местные школьные учительницы не заглядывают поболтать в самое неподходящее время. Вчерашнее происшествие в городе тоже вряд ли было нормальным явлением. А раз вы сами сказали, что Лейн нечасто убегал из дома, то мне вообще не о чем беспокоиться.

– Да, эти деньки вам много сил стоили, – признал он.

– Вы еще не поговорили с Лейном?

– Мы разговаривали.

– Я знаю, что опять лезу не в свое дело, но… Он рассмеялся.

– Да разве вы угомонитесь? Я сказал ему, что нет необходимости возвращаться в школу, и что вы вызвались заниматься с ним по вечерам. – И, как бы спохватившись, добавил: – Если, конечно, это не слишком вас затруднит.

– Я уверена, что ему нужны только азы. Сложения и вычитания достаточно, чтобы не запутаться в счетах, когда станет постарше. И в чтении, конечно, он может на меня рассчитывать.

Чейз кивнул.

– Это будет здорово. Может, можно карту какую-нибудь изучить? – размышлял он вслух.

– А как насчет револьвера?

Как ему хотелось сломать эту штуковину, но он знал, что Лейн ему не простит. Он пытался убедить себя, что только ужасное воспоминание, связанное с ним, делало этот револьвер порождением дьявольских сил. Он знал, как Эва печется о Лейне, поэтому постарался произнести как можно более беззаботно:

– В конечном итоге он получит его назад. Револьвер может пригодиться Лейну во время объездов. Иногда нам приходится отстреливать змей или дикобразов, а бывает, и волков.

– Но вы не носите оружие, – напомнила она.

– Да, не ношу. И у меня на то есть причины. Слава Богу, она не начала настаивать, чтобы он объяснил, что это за причины. Чейз выпрямился.

– Вы были добры к Орвилу сегодня. Хотя вам за это не платят, – сказал он.

Она встала и отряхнула юбку, которая все еще безобразно выглядела после того, как Эва стояла на коленях в грязи возле Неда.

– Вы же не собираетесь выгонять его, правда? Чейз направился к дому. Эва семенила рядом.

– Нет. Он в его возрасте никогда не найдет работу. Научите его готовить, и если вдруг со мной что-то случится, он может устроиться к кому-нибудь поваром.

Она остановилась, как вкопанная.

– А что с вами может случиться? Он пожал плечами, продолжая идти.

– Кто знает?

Пока они вместе шли к дому, Чейз обдумывал обещание, данное Эвой Рэйчел Олбрайт. Если она собирается дважды в неделю посещать город, сколько времени пройдет, пока она не станет предметом городских сплетен? Ему ненавистна была сама мысль о том, что такое милое и невинное существо подвергнется нападкам из-за него. Если бы он мог рассчитывать хоть на капельку того сострадания, с которым она относится к Лейну и ребятам, он бы сказал ей всю правду.

Дни напролет он ловил себя на том, что постоянно думает о ней, радуется звуку ее голоса и мечтает, чтобы случай снова свел их под луной. И вот теперь они опять наедине, и с его губ уже готово слететь признание, которое может заставить ее покинуть его навсегда.

– Эва…

– А где Лейн? – спросила она, не дав ему закончить фразу.

– Пошел спать.

– Не думаю, чтобы ему удалось выспаться прошлой ночью. – Она обхватила себя руками, чтобы было не так зябко, ведь уже здорово похолодало.

Лиф платья туго обтянул ее грудь. Он не мог отвести от нее глаз, как не мог заставить себя произнести слова, из-за которых потухли бы ее сияющие глаза и в них появились бы страх и подозрение, которые он столько раз видел в глазах других.

Она шагала совсем рядом с ним, а он продолжал хранить молчание. Телята, запертые в ближнем загоне, наконец угомонились. Кудлатый свернулся калачиком на крыльце. Чейз стоял, упиваясь этими безмятежными мгновениями наедине с Эвой и витавшим вокруг нее ароматом сирени.

Когда они достигли крыльца, она даже не подумала попрощаться с ним и пойти в дом. Эва Эдуарде подвергалась опасности, и даже не подозревала этого. Чейз хотел подойти к ней, заключить ее в объятия и прижать к себе. А что было бы, прикоснись он к ней сейчас? Как бы она к этому отнеслась? Ее близость сводила его с ума, напоминая, как давно он не был с женщиной. Но, стоя здесь, рядом с ней, он не мог не понимать того, что это не просто какая-то женщина, которую он вожделел, это Эва, единственная и неповторимая.

Если бы это помогло ему преодолеть тоску, он бы мог наплевать на гордость и съездить в город в любую ночь на этой неделе в поисках утешения. Он мог быть отверженным среди богобоязненных жителей Последнего Шанса, но шлюхи не особо разборчивы, когда предоставляется возможность подзаработать. Но его не тянуло в город. Ведь тут была Эва, которая имела над ним такую власть, Эва, которая пробуждала в нем забытые желания. Это была Эва, с ее медными волосами, сияющими изумрудными глазами и чувственными губами.

Чейз уже почти было потянулся к ней, но вовремя одумался.

Он сунул руки в карманы штанов.

– Ну, тогда спокойной ночи, Чейз. – Ее голос прозвучал так нежно, как бы растворяясь в аромате сирени, который окутывал ее, будто дыхание ночного ветерка.

Чтобы окончательно быть уверенным в том, что он не бросится к ней, не вопьется в нее поцелуем, которого требовали его первобытные инстинкты, Чейз сжал ладони в кулаки, вытянул руки по швам и отступил назад.

– Спокойной ночи, Эва, – только и смог выдавить он.

Он подождал, пока она войдет в дом, потом вошел следом и погасил свет.

Закрыв за собой дверь спальни, Эва начала немедленно освобождаться от своего платья. Эту грязную тряпку она швырнула в угол и решила, что завтра придется заняться стиркой, как только она помоет посуду после завтрака. Она начала отстегивать лиловый корсет от нижней юбки, составляющих комплект с нижней рубашкой и панталончиками. Она меряла шагами свою крохотную комнатку, давая выход накопившемуся раздражению.

Развязав ленту, украшавшую ее воротничок, она, наклонившись над кроватью, сунула руку под подушку и достала оттуда сложенную ночную сорочку. Положив элегантный ночной наряд на кровать, она выскользнула из своей комбинации и обрушила на себя многочисленные складки ткани. Она тянула вниз подол до тех пор, пока оборки, украшавшие край ночнушки, не скрыли ее щиколотки.

Стоя перед зеркалом, Эва вытащила гребешки из волос и взяла щетку с костяной ручкой, которую подарили ей родители на десятилетие. Она яростно начала драть волосы жесткими щетинками, пока не заболела кожа головы.

– Черт подери, Эва Эберхарт, – прошипела она, обращаясь к своему отражению в зеркале, – ты играешь с огнем. – Ей в голову не приходило, что могло заставить ее стоять и ждать, не поцелует ли ее Чейз Кэссиди. Даже после того, что она узнала о нем сегодня, она не испытывала к нему ни страха, ни отвращения. На самом деле она была увлечена им не меньше, чем до того, как узнала правду. И где-то в глубине души была уверена, что раз Чейз совершил все эти преступления, значит, были на то веские причины. Иначе и быть не могло.

Шагая рука об руку с ним по направлению к дому, она находила повод, чтобы придвинуться к нему как можно ближе. Даже если он и заметил, что не так уж много было коровьих лепешек, которые нужно обходить. Ее тянуло к нему, как бабочку к цветку, она ловила себя на том, что выделяет его голос среди других голосов. Она не могла наглядеться на него – ей нравилось, как он стоит, как он двигается, как садится на лошадь.

С силой, в данном случае совершенно неуместной, она швырнула щетку на комод и отвернулась от своего вероломного отражения.

Так ли это хорошо на самом деле быть леди?

Она покинула «Дворец», потому что ее тошнило от окружения, от мужчин, так и норовивших облапить ее. И тут оказывается, что если бы Чейз Кэссиди – человек, которого она знает всего ничего – надумал бы поцеловать ее, она бы ни капельки не стала возражать. А может, ей стоит пойти к нему, постучать в дверь его спальни и признаться, что ей известна вся правда о его прошлом, и что она сама от него кое-что скрыла.

А что если, услышав ее признание, он выгонит ее вон? Чейз Кэссиди мог быть преступником, узником тюрьмы, но он нанял ее, будучи уверенным, что она – леди.

А не актриса.

И уж конечно не танцовщица.

И определенно, не падшая женщина, которая уже отдалась двуличному проходимцу, и то, как она раскаивалась после, особого значения не имело.

Она потушила лампу, откинула с кровати грубо сотканное покрывало и нырнула в постель. Натянув одеяло до подбородка, Эва лежала в темноте и размышляла.

Может, ей лучше уехать, пока влечение к Чейзу Кэссиди не завело ее слишком далеко? Когда она поедет в Последний Шанс, чтобы помочь Рэйчел Олбрайт с ее концертом, может, она даже услышит о другой вакансии экономки.

Но если это будет наилучшим выходом для всех, почему мысль о поспешном отъезде заставляет так ныть ее сердце?

Тревога охватила ее. Беспокойные мысли вернулись к родителям. Где они сейчас, Эберхарты? Последнее письмо от них пришло месяц назад, когда она еще работала во «Дворце». Их письма были такой же редкостью, как дождь в Мохаве.

Как бы они отнеслись к Чейзу? А уж его реакцию на ее эксцентричных родителей и вовсе трудно было представить. Ее матушка наверняка затянула бы песню, приличествующую такому случаю, как их встреча.

Эва застонала, перевернулась на живот и стукнула по подушке обеими руками, придав ей шарообразную форму.

Где-то в загоне телята, разлученные со своими матерями, жалобно мычали, поэтому Эва сунула голову под подушку.

Она опомниться не успела, как пришло время вставать и нырять в новую круговерть повседневных забот.