Глава 18

В галерее «Нортон», почти полностью финансируемой на деньги Палм-Бич и, к несчастью, расположенной не на той стороне озера Уорт, западная и восточная части города встречались и настороженно смешивались. И снаружи, и внутри здания все говорило о его прекрасной родословной. Выстроенное в стиле неоклассицизма, оно вмещало в себя одну из самых замечательных коллекций современного искусства, какие только были собраны вне основных культурных центров, таких, как Нью-Йорк, Малибу и Хьюстон. Окрестные поблекшие дома резко контрастировали с ним. Бурный, суматошный рост Уэст-Палм-Бич по некоторым причинам шел преимущественно в северном направлении, а ветхие и отслужившие свое жилые дома и заводские склады все еще цеплялись за здание галереи, словно проржавевшие леса за подлежащий реставрации шедевр архитектурного искусства. На полированных деревянных панелях, которыми были отделаны стены холла при входе в галерею, гордо значились имена ее благодетелей. В этом списке почти полностью повторялись фамилии из раздела светской хроники газеты «Палм-Бич дейли ньюс». Это было одним из немногих мест на земле, где фамилии Стэнсфилд и Блэсс с трудом пытались ужиться вместе – их близость в списке являлась глубоким контрастом тому безбрежному морю, которое разделяло их в реальной жизни.

Хотя Скотту больше по душе была кричащая самоуверенность известной коллекции Джилберта и Джордаш, он не мог не согласиться с матерью, что Пикассо великолепен.

– Конечно, некоторые по-прежнему относятся к Пикассо с усмешкой и считают его торговцем, который стремился продать свои картины втридорога. Но посмотри-ка на дату – вот на этом полотне. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год. Оно было написано на три года раньше, чем соседствующая с ним картина Брака, а в то же время и сюжет, и техника исполнения почти одинаковы. Удивительная текстура. Восхитительно богатая палитра красок.

Лайза говорила с авторитетностью эксперта. Ведь в Европе она изучала не только издательское дело. Все это началось в Париже с восторженных и таких понятных лекций Мишеля Дюпре. В Лондоне ею уже никто не руководил, но после Парижа знания ложились на прочный фундамент. Лайза набрасывалась на музеи Европы, как голодная львица. Она жадно впитывала в себя все, что было в Прадо, в ленинградском Эрмитаже, в галереях Флоренции. Галерея «Нортон» не могла и мечтать встать с ними в один ряд, но в ней имелись картины, которые оказались бы к месту на стенах самых знаменитых музеев мира. Это полотно Пикассо было одним из таких.

Лайза взмахивала изящными пальцами, подчеркивая свои слова, а Скотт с благоговением смотрел на нее. Ни одна из картин не могла сравниться с его матерью. Ни один художник не решился бы на попытку добиться сходства. Даже если бы ему удалось точно передать внешность, он не увидел бы беспрестанно излучаемой ею энергии и этой суровой целеустремленности, которая окружала ее искрящейся и холодной, как лед, оболочкой. Что двигало ею, оставалось тайной. Откуда брались силы для такой динамики, мощи порыва вперед, благодаря которой все препятствия сметались с ее дороги и устранялось любое противодействие? Он никак не мог найти ответ на этот преследовавший его вопрос, хотя искал он его всю жизнь. Так или иначе, но он чувствовал, что ответ даст ему ключ к пониманию своих собственных жизненных устремлений. Как только тайные запросы матери перестанут быть для него секретом, тогда и собственные желания окажутся на грани осуществления. Как только ему откроется ее цель, он сразу обратится в ее рыцаря, сделает ее мечтания своими, а когда ее фантазии превратятся в реальность, ему, Скотту, можно будет всю оставшуюся жизнь нежиться в лучах ее благодарности. Заря этой благодарности возвестит о новом появлении его на свет Божий – любимого и желанного сына, а воссоединение сына и матери станет – обещанием вечного блаженства.

Мать прошла вперед, чтобы насладиться чудным полотном Матисса, а Скотт задержался у необычного скульптурного портрета работы Пикассо. В мысли его внезапно ворвался холодный и резкий женский голос.

– Снова по эту сторону моста, Лайза? Не можешь прожить без этих задворок? – В голосе звучало ехидство. – Удивительно, чего можно достичь, выйдя замуж за старца. Но тебе ведь известна поговорка: «Счастье не купишь за деньги». А из девки они ни за что не сделают леди.

Оказавшегося, весьма кстати, в стороне, метрах в шести от матери, Скотта словно ударило взрывной волной. Он не поверил своим ушам. «Что это? Какая-то добродушная шутка, веселое подтрунивание старой Вернон подруги?» «Ничего подобного», – говорил тон голоса, жестокий и высокомерный. А личность говорившей подтверждала это.

Это была Джо Энн Стэнсфилд, жена сенатора Стэнсфилда, покровительница искусства, весьма аппетитная на вид и брызжущая ядом сквозь плотно стиснутые зубы.

Первым побуждением Скотта было выйти вперед и врезать ей так, чтобы она не встала. Но он словно прирос к полу. Нечто, пересилившее эмоции, не давало ему, как библейской жене Лота, сдвинуться с места. Где-то в глубине вырвался на свободу дикий зверь любопытства. Скотт инстинктивно почувствовал, что сейчас узнает нечто жизненно важное для себя. Это было страшное чувство – обжигающее предвидение, что он стоит на краю важного открытия. Джо Энн Стэнсфилд и ее муж Бобби. Мать не переваривала обоих, но он так и не знал, почему. Она никогда не ходила на приемы, если знала, что они тоже там будут, и никогда не приглашала их к себе, даже на благотворительные балы, когда в списки приглашенных включались все подряд, без особого разбора. Временами это вызывало у него любопытство, но потом он решил, что это не важно. Кто-то тебе нравится, кто-то нет. Все очень просто. Так было до этой минуты.

Словно маленький ребенок, прильнувший к замочной скважине, Скотт с ужасом наблюдал за разворачивающейся у него перед глазами сценой.

Застигнутая врасплох неожиданной словесной атакой из-за угла, Лайза на миг побледнела, но быстро пришла в себя, и краска уже возвращалась на ее щеки. Она повернулась лицом к своему врагу – тигрица, готовая к прыжку, дичь, готовая превратиться в охотника.

– Да ты и сама являешь собой блестящую иллюстрацию правдивости собственных слов, Джо Энн. Однако в отличие от тебя, у меня и мысли никогда не было скрывать свое происхождение. Напротив, я горжусь им.

Лайза бросилась в контратаку, выпрямившись в полный рост, с вызовом откинув назад голову, гордая и неустрашимая. Однако не невредимая. Скотт видел, что коварное нападение оставило свой след. Никогда прежде не видел он своей матери в подобной стычке на тропе войны. Это была загадочная и пугающая сцена, но ее предстояло пережить. И все же он не пришел ей на выручку, подсознательно убежденный, что то, чему он оказался свидетелем, лишь неизбежная прелюдия к мощным и более жарким будущим битвам, где понадобится его помощь.

Спокойно глядя Джо Энн в глаза, Лайза сделала свой второй выстрел.

– Единственное, что изменилось, Джо Энн, так только то, что ты теперь берешь плату побольше. Предоставляемые же услуги нисколько не изменились.

– Что? Что? – не веря своим ушам взвизгнула Джо Энн. – Ты назвала меня шлюхой? Ты осмелилась назвать меня шлюхой?

Словно с находящегося на орбите звездолета. Скотт наблюдал за всем этим и ждал.

– Брось, Джо Энн, ни для кого это не новость. Ты промышляешь этим с незапамятных времен. – Лайза торжествующе улыбнулась.

Стычка, которой она не искала, была закончена, и верх одержала она. Теперь было самое время удалиться. Но отнюдь не отступить. Казалось, стоявшая перед ней Джо Энн вот-вот взорвется и закидает своими останками всю коллекцию галереи «Нортон».

Лайза повернулась и пошла к сыну; походка ее была ровной, шаги размеренными. А в спину ей летел крик разъяренной Джо Энн:

– Ты никто, вылезшее из ниоткуда, Лайза Старр! Никто из ниоткуда!

Через плечо матери Скотту открылось поразительное зрелище.

Джо Энн Стэнсфилд – ее красивое лицо было искажено ужасной гримасой злобы – медленно опустилась на колени, словно собиралась молить Бога, чтобы тот сразил ее врага молнией. Здесь, посреди безлюдной галереи, отрешенная от всего, кроме ненависти, она посылала эту ненависть, истовую и незамутненную, в спину его матери. Сила этой ненависти не поддавалась описанию.

Когда Лайза дотронулась до его руки, Скотт почувствовал, что пальцы матери дрожат. Такая чистая, ничем не прикрытая агрессия никого не могла оставить спокойным.

– Пошли, дорогой, нам пора.

Тон у матери был обычный. Однако когда она потянула Скотта за собой, голос ее изменился. Он был по-прежнему спокойным и тихим, но по страстности не уступал ярости Джо Энн.

– Молю Бога, чтобы скорее наступил день, который избавит меня от этой ужасной женщины, – промолвила Лайза.

Скотту показалось, что только сейчас мать впервые заговорила с ним.

В Палм-Бич сердце любого дома делилось не на четыре, а на две части. Первая, конечно же, столовая. И еще бассейн. Особняк, принадлежавший Блэссам, как и многие другие дома на Саут-Оушн-бульвар, мог похвастаться парой бассейнов. Один, с морской водой, устроенный по соседству с пляжным домиком с южной стороны от проходившей вдоль океана дороги, считался «повседневным» и предназначался для детей, шумных игр, надувных лодок и кругов. Что же касается расположенного за домом бассейна с пресной водой, который прятался среди зарослей банановых, лимонных и грейпфрутовых деревьев и был защищен от морских ветров, то здесь все поддерживалось в строгой изысканности, и ничто не могло нарушить спокойной безмятежности и устрашающей четкости установленного здесь порядка.

Бассейн был тридцати метров в длину, а его прозрачная голубая вода, покой которой иногда нарушался мощным очистительным агрегатом, была чистой настолько, что ее можно было пить. По краю выложенных кафелем стен безупречно прямоугольной формы шел причудливый мозаичный узор в мавританском стиле, один конец бассейна украшала – терраса с изящными дорическими колоннами. Здесь, в тени, на полу белого каррарского мрамора по-военному в ряд стояли четыре шезлонга для желающих позагорать. На крайнем, лениво перелистывая страницы журнала «Серфер магазин», лежал Скотт Блэсс. Время от времени он отрывался от журнала. Лицо его выражало озабоченную сосредоточенность, а невидящие глаза обегали сомкнутые ряды ухоженных цитрусовых деревьев, посаженных с западной стороны бассейна и служивших началом английского сада, и бесцельно бродили по каменным вазонам с кустами красной герани, расставленным в соответствии с архитектурным планом статуями херувимов и серафимов и издававшим сладкий аромат куста жасмина с крохотными белыми цветами.

«Как же все сделать?» С того дня, как он узнал в галерее «Нортон» о тайной ненависти матери, вопрос этот беспрестанно прокручивался у него в голове. Заветное окошко для него приоткрылось, но он не в силах был придумать, как через него пробраться внутрь. Он должен был сокрушить Стэнсфилдов. Нанести им удар, и удар чувствительный. Оказалось, что они – враги матери. И так же естественно, как ночь сменяет день, они стали теперь и его врагами. Он с легкостью принял на себя материнскую жажду отмщения. Это явится ключом к сердцу его матери, раскроет ему секретный шифр замка, на который заперты врата рая, и он искал способ добраться до Стэнсфилдов. Однако они были неприступны. Они были богаты и могущественны, защищены охранниками и электронной техникой, армиями адвокатов, доверяющими им друзьями и знакомыми, сложной паутиной покровительства, влияния политического и общественного престижа. Напрасно искал он Ахиллесову пяту, просиживая часами в библиотеке за копиями старых еженедельных журналов, выискивая в них признаки слабости и тщательно скрываемых тайн, основываясь на которых можно было бы построить свою атаку. Но ничто не обнаруживалось. У них была дочь, очевидно, его возраста, а сами супруги Стэнсфилд представлялись карикатурой на идеальных мистера и миссис Америка. Она была из семейства Дьюк, а он – из Стэнсфилдов, семьи деятелей, чьи пальцы никогда не были слишком уж далеко от штурвалов, повороты которых определяли направленность движения политической и общественной машин страны. Деньги и власть. Власть и деньги. Стены, окружавшие их, казались непреодолимыми.

Веселый голос прервал его мысли.

– Так вот как живут богатые бездельники. Да, живется им определенно неплохо. Скотт поднялся.

– Привет, Дэйв, малыш. Ты как раз вовремя. Санитарное управление готовит приказ о закрытии этого бассейна. В нем столько грязи.

Шутки были добрыми, но на самом деле Скотта охватывало чувство вины, когда Дэйв приходил чистить бассейн. И не только потому, что они были одного возраста и хорошие друзья – оба увлекались серфингом и катались на одних и тех же волнах на пляжах северной окраины Палм-Бич, даже когда во время декабрьских похолоданий температура воды падала до десяти градусов по Цельсию.

Все было глубже. Это была вина, испытываемая богатыми, когда их богатство выставляется напоказ перед бедными. Бассейн виллы «Глория» был кричащим символом богатства. Он выглядел так, что вполне мог бы принадлежать какому-нибудь сказочно богатому древнему римлянину, может, самому императору.

А Дэйв, вне всяких сомнений, принадлежал к сообществу бедняков. По правде говоря, визиты Дэйва три раза в неделю были совсем и не нужны. В современных бассейновых системах химикаты вводятся в воду автоматически, автоматика же Следит за уровнем их содержания в воде. Поскольку при этом еще используется чрезвычайно эффективная система фильтрации, то Дэйву тут практически ничего не оставалось делать. Однако в Палм-Бич было заведено, что бассейны обслуживает компания «Си-энд-Пи», за садом следит компания «Бойнтон», а компания «Кэссиди» – за системами кондиционирования. А раз уж все пользуются их услугами, то и вам этого не избежать. В конце концов, ведь этот город весьма богат своими традициями.

– Сейчас я им займусь, а ты открой-ка мне бутылочку «Будвайзера».

Дэйв, иначе известный как Дэйв-Ураган, был не так «отшлифован», как Скотт, то есть имел несколько худший «товарный вид». Его волосы выглядели так, словно их год-другой держали в отбеливателе, а часть этого отбеливателя разбрызгали по подрезанным, когда-то синим полотняным шортам. На мускулистых, покрытых тонкими светлыми волосами ногах были потрепанные ботинки по щиколотку. Носков он не носил. На чистой белой футболке виднелась надпись «Си-энд-Пи – Обслуживание бассейнов».

Скотт склонился над раскрытым, похожим на пещеру холодильником. Он бросил через плечо:

– Ну, как дела, Дэйв? Я не про хлорку, фильтры и прочую ерунду.

Так уж повелось, что друзья Дэйва делали вид, будто работа по обслуживанию бассейнов непременно подразумевает «приключения» со скучающими домохозяйками и их студентками-дочерьми. Это были фантазии, которые иногда, при счастливом стечении обстоятельств, оборачивались реальностью. Особенно здесь, в Палм-Бич.

Дэйв усмехнулся. «Скотт, может, и богат, может быть, у него богатая мать, но он нормальный парень». Он потянулся и взял бутылку ледяного пива «Беккс», флегматично отметив про себя, что, в хозяйстве Блэссов не держат таких приземленных вещей, как «Будвайзер».

Он перебрал в памяти целый ворох якобы правдивых историй соблазнения, воображаемых заигрываний и всякого флирта. «Ага. Правильно. Вот довольно пикантный случай, настолько же правдивый, насколько реально появление акулы на мелководье в ветреный летний день».

– Да, Скотт. Тебе интересно? Я могу рассказать тебе одну историю.

– Про двух сестер в Эль-Ведадо? Про тех, у которых железки на зубах? Дэйв, ну ты и правда даешь. Они что, появились? Обе?

– Не-е. Это рассказ получше. Это не то, что я делал, а что видел.

Он нагнулся, зачерпнул в пробирку немного безупречно чистой воды и капнул туда несколько капель соляной кислоты.

Скотт одобрительно улыбнулся. Начало было хорошим. Дэйв еще тот тип. Бедный, как церковная мышь, но заводила всех их вылазок и настоящий стайер на субботних вечеринках. Скотт обычно помогал ему чистить бассейн пылесосом – одно из немногих его занятий, которые раздражали мать.

– Ну что ж, Скотти, мальчик. Ты слышал о Стэнсфилдах?

Сердце Скотта замерло. Потом забилось опять.

– Конечно. Их все знают. Дом вверху на Норт-Оушн-бульвар, рядом с домом Кеннеди.

– Да, а я занимаюсь их бассейном. Не знал?

– Я… нет, не знал.

Голос Скотта прозвучал неуместно резко. В тоне его слышалось недовольство тем, что Дэйв не сообщил этого раньше. Скотт одернул себя. Осторожнее. Разговор завязался как бы между прочим. Если он хочет узнать побольше, надо продолжать в том же духе.

– Уж извини, что я раньше не рассказал об этом. Упрек рассмешил Дэйва. Скотт тоже засмеялся.

– Ну ладно, продолжай, Дэйв. Конечно же, я знаю Стэнсфилдов.

– Да я только начал работать там, но я тебе скажу, хозяйка там – это что-то. Я хочу сказать, правда очень хороша. Как сложена – все при ней. И просто пропитана запахом секса. Ну, ты понимаешь. Классная баба.

– Ты хочешь сказать, у тебя все вышло? С женой сенатора? Не верю! – Скотт прибавил восторга. Только так можно было заставить Дэйва раскрыться.

– Послушай, малыш. Да ни у кого ничего не выйдет с Джо Энн Стэнсфилд. По крайней мере, ни у кого из ребят.

Скотт напустил на себя непроницаемый вид политического деятеля, излагающего ограничительные поправки к проекту бюджета.

– Что ты хочешь сказать, Дэйв? Давай. Выкладывай все.

– Я хочу сказать, что она специалистка по девочкам. И еще какая! Каждый день у нее новая. И какие девочки! На меня они даже не смотрят. Да! Можешь хоть поверить в это?

– Она лесбиянка? Да откуда ты знаешь?

– Я сам видел, как она целовалась с одной из этих девчонок в кабинке. – Дэйв торжествовал.

– Не может быть.

– Клянусь! – Боже!

Скотт не верил своим ушам. Мысли его уже убежали далеко вперед. Враг его матери – лесбиянка. И она замужем за сенатором-консерватором с большими политическими амбициями. Этой бомбой он может взорвать их всех. Тиснуть статью в местной «Нэшнл инкуайер»? В колонке, где печатаются известия по всей стране? Нет, так не пойдет. А где доказательства? Свидетельство чистильщика бассейнов? Да если возникнет угроза потерять работу, Дэйв будет молчать, как рыба. Деньги Дьюков и влиятельность Стэнсфилдов превратят любую попытку достаточно смелого или достаточно глупого репортера напечатать сплетню в последний вылет пилота-камикадзе. Нет, есть только один путь. Одна увлекательная возможность. Нужно самому проникнуть в дом Стэнсфилдов. Пробравшись в крепость, он сумеет придумать, как взорвать ее, не оставив камня на камне. Похоже было, что он нашел уже и подходящего троянского коня. «Как же все это провернуть?»

– Дэйв, ты ведь азартный парень, не правда ли?

«Дэйв не сможет отказаться от такого пари».

– Ну, слушаю.

– Спорим на тысячу долларов, что у меня с ней выйдет.

– Что?!

В возгласе Дэйва звучали неверие и восхищение одновременно.

– Ты слышал.

– Тысяча против чего?

– Если получится, то с тебя сотня.

– Десять против одного. Да ты шутишь. Это же большие деньги. С ума сошел! Да и как ты подкатишься к ней?

– На пару недель уступишь мне свое место. Будешь сначала приезжать сюда и одалживать мне свой фургон. Никто и не узнает. А чистить бассейны я умею не хуже тебя. Я с этим бассейном достаточно натренировался.

– Ральф выкинет меня за дверь, если узнает.

На лице у Дэйва было сомнение. Ему и правда нужна была эта работа.

– Да ладно, как он узнает? Ведь ваши ребята все время меняются. Приходил же этот чертов старик, когда ты был в отпуске. Я скажу, что ты заболел, или еще что-нибудь.

– Чего ты рассчитываешь добиться этим, Скотт? На лице Дэйва читалось любопытство. Не похоже было на Скотта – так разбрасываться деньгами. Так же как и разыгрывать из себя сверхтрахальщика. Ему и так всего больше чем хватало. Однако тысяча долларов здорово бы выручила. Можно окончательно расплатиться за велосипед, и еще осталось бы, чтобы съездить с Карен на острова. Одно можно было сказать точно: если Скотт проиграет – он заплатит. А дело выглядело так, что проиграть ему придется. Это было заманчиво. Достаточно заманчиво, чтобы не слишком копаться в его мотивах.

– У меня есть свои причины, – ответил Скотт загадочно.

– Ну, парень, ты сам это предложил.

Чтобы скрепить пари, Дэйв протянул руку. Скотт пожал ее.

– По каким дням ты работаешь на следующей неделе?

– Понедельник, среда, пятница. Обычно я появляюсь там сразу после обеда.

– Встречаемся здесь в любое время после часа, заметано? – Скотт взял корзину и щетку. – Давай, Дэйв, я помогу тебе вычистить эту лужу.

Раздувающимися ноздрями он уже вдыхал аромат победы.

Скотт бросился на волну, как будто она только что нанесла ему оскорбление. Он скользнул по ней вниз, безжалостно разрезая гладкую воду кромкой своего серфинга. Так патологоанатом рассекает труп. Волосы его были мокрыми от водяной пыли, в ушах гремел рев прибоя, душа ликовала. День на Северном пляже выдался прекрасный. Волны катились ровно и мощно, равномерно обрушиваясь вниз. Вода между их пенистыми гребнями была гладкой, как стол. Доска для серфинга фирмы «Импэкт», отлично сбалансированная, тонкая и легкая, как натянутая струна, гудящая на виражах, тоже хорошо слушалась своего наездника. Все утро Скотт катался вдоль водяных валов, а для концовки решил перед обедом сделать несколько сальто. Стиснув зубы и чуть согнув в коленях сильные ноги, крепко стоявшие на шероховатой поверхности доски, он направил ее к гребню волны. Техника исполнения этой фигуры была у него уже давно отработана, но надо было отточить стиль. Именно на этом он потерял очки несколько недель назад в Дэйтоне.

Волна была идеальной. Четырех-пяти футов в высоту, мощная, гладкая, резко обрывающаяся вниз. Скотт прибавил скорости. Именно в атом заключался секрет хорошего сальто. Гребень накатывался на него, Скотт перенес тяжесть тела и рванул вверх. У-ух! Вот оно. Внезапно мир перевернулся. Подобраться. Подобраться и сжаться. Ни в коем случае не поднимать руки. Не тянуться к перекладине. Это для новичков. Мир возвращался в свое привычное положение. Как раз хороший момент, чтобы снова встать на волну. Только лишь… Проклятье! Вот чертова дура! Точно на траектории его движения возникла девчонка. Плывет как раз по середине принадлежащей ему волны. Волны, которую он создал, которую покорил и которой теперь владел. Чувство собственника, которое мастера серфинга питали к «своим» волнам, ни с чем нельзя сравнить. Чтобы избежать катастрофы, Скотт резко прянул вниз, собрав все силы, и отпрыгнул в сторону, прямо в бурун белой вскипающей волны. Погружаясь в прохладный сумрак, Скотт мысленно еще раз прокрутил свое идеально исполненное сальто. У него получилось. Все было, как надо. Пока какая-то дура не…

Выплывая из темных глубин, Скотт обдумывал месть. Девчонке надо задать такую словесную трепку, чтобы она запомнила ее навсегда. Его отливающая золотом голова вылетела на сверкающую под солнцем поверхность, и он гневно затряс волосами, наполнив влажный воздух целым каскадом капелек-бриллиантов. Вот она. Стоит на мелководье, как обреченная аристократка, дожидающаяся смертельного поцелуя ножа гильотины. Мощными гребками Скотт стремительно поплыл к берегу, с языка его готовы были сорваться слова проклятий.

Через мгновение он был рядом. Заговорили они одновременно.

– Послушай, мне очень жаль. Это я во всем виновата. Я не…

– Чертова неумеха! Ты же сама себя…

Оба они замолчали по одной и той же причине, но никто из них не понял, в чем дело.

Скотту показалось, что он наткнулся на зеркало. Эта девчонка была им самим. Вот и все. Бессмысленно оскорблять самого себя. И совершенно глупо. Он ощутил, как слова просто застряли у него в горле. Девушка стояла перед ним, вода капала с ее пышного загорелого тела, мокрые слипшиеся волосы обрамляли красивое лицо. Она выкрала цвет его волос, форму носа, голубизну глаз, очертания губ. Как же это называется? Двойник? Когда ты видишь свою копию? Скотт опустил глаза ниже. Грудь семнадцатилетней, небольшая, но идеальной формы. Бюстгальтер не требуется. Живот лишь чуточку полноват, бедра лишь немного широковаты – какая-то будто детская припухлость. Но все твердое и упругое. Фигурка девушки, руководящей взрывами оваций на спортивных матчах, размахивающей дирижерским жезлом на парадах. При виде такой девчонки у целой футбольной команды пойдет пена из ушей от сексуального расстройства. Даже смешно. Такая красивая. Да пусть плывет по его волне, когда захочет. Добро пожаловать, начинающая любительница серфинга. Можете даже воспользоваться моей доской.

– Извините, – услышал Скотт свое бормотание. – Кажется, я погорячился. – Он виновато махнул рукой.

Кристи Стэнсфилд всегда верила в ангелов, но никак не ожидала, что столкнется с одним из них на Северном пляже. Парень был безумно красив. Взъерошенные волосы, примятые песком и прибоем, вьющиеся и отбеленные ультрафиолетом; рука так и тянулась ласково коснуться их. А лицо – открытое, с широко расставленными глазами, в которых живо отражались чувства: гнев, внезапное и необъяснимое смущение, уже переходящее в намек на явное желание познакомиться поближе. Широкие плечи и торс, конусом опускающийся к мускулистой и узкой талии. Длинные-длинные ноги и явная, волнующая мужественность, скрытая за ветхими, драными белыми шортами.

– Нет, нет. То, что я сделала, нельзя простить. Ваш гнев совершенно справедлив.

Почему-то и гнев этого парня показался ей прекрасным. Парадоксально, но Кристи хотелось, чтобы он продолжал сердиться, чтобы гнев его не утих. Она боялась, что на смену ему придет ничего не значащая болтовня.

Скотт нагнулся, чтобы отвести глаза от внимательного взгляда девушки, и подтянул за ремень свою доску.

– Как сегодня вам волны?

Потребовалось усилие, чтобы вопрос прозвучал небрежно.

– Я только учусь. Мне все волны хороши. Все хороши, но у меня ничего не выходит.

Смех ее был чистым и звонким. Сначала легкий и свободный, потом он резко оборвался, как будто она почувствовала, что не имеет пока права смеяться над столь серьезным предметом. В ответ Скотт одобрительно улыбнулся ей. Милая девчонка. Приятное исключение. Совсем, совсем не похожа на девчонок Уэст-Палма с их грязными намеками и умудренными опытом телами. Но и далеко не такая, как девицы из Палм-Бич – с их кричащим самомнением и тщательно оберегаемым молочно-белым цветом лица.

– Хочешь пива?

Скотт подсознательно продолжал вести себя как бывалый мастер серфинга. По появляющемуся на красиво округлых щеках румянцу он понял, что у него получается неплохо.

– Если есть лишнее, то да. Спасибо. Вместе двинулись они по песку к пластиковому ящику-холодильнику, волоча доски за собой на ремешках.

– Меня зовут Скотт.

– А я Кристи, – Красивое имя.

– Спасибо. Скотт повернулся. Как он и думал, симпатичный румянец на ее щеках полыхал вовсю. Глаза скромно уставились в землю.

Он бросился на горячий песок, непринужденно и устало, испустив демонстративный вздох облегчения. Приподнявшись на локте, Скотт потянулся в холодильник за пивом, продолжая внимательно наблюдать за девушкой.

Кристи присела рядом. Несколько смущенная, осторожная, но уже безнадежно на все согласная. Ее «сняли» просто и естественно. Кристи Стэнсфилд оказалась «снятой» незнакомым серфингистом прямо перед порогом своего дома. И вот теперь она собирается пить пиво с неким древнегреческим богом, чьи предки могли быть кем угодно, но только не богами. Она отогнала неприятные мысли. Да кому какое дело? Ведь именно в этом направлении она все время пыталась перевоспитать своих родителей. Хотя, по правде говоря, без особого успеха.

Кристи чувствовала, как его беспокойные глаза проникают через верх ее бикини, ощущала его взгляд на теплой коже своей груди. Это было восхитительное, хотя и абсолютно недозволенное чувство. Головокружительный аромат запретного плода мучительно наплывал на разум. Она почувствовала, что грудь твердеет. Внезапно в горле стало сухо, и появился какой-то комок. Но он уже снова смотрел ей прямо в глаза, временно отведя взгляд от вздымавшейся груди. Ему, конечно, было все известно о стремительно разбегавшихся по ее телу гормонах. И что же он будет делать? Засмеется над ней и прикоснется к ее ногам? Прямо тут же уложит ее на себя и попытается попробовать вкус ее губ? Без приглашения и не нуждаясь в приглашении.

Скотт видел, как у нее приоткрылись губы, а дыхание стало чаще от нарастающего желания. Две очаровательные капельки пота замерли у нее на верхней губе. Он мог бы смахнуть их пальцем или языком. Он никогда и не думал, что все возможно так быстро. Что это, нарцисцизм? Может быть, его привлекло лицо, так похожее на его собственное? Да какая разница? Внутри он уже ощутил знакомый трепет выпускаемых на волю бабочек, а первое нерешительное движение возвестило о пробуждении плоти.

– Кристи, – сказал он задумчиво. – Кристи. Мне очень нравится это имя.

Он нарочно придал мягким звукам ласкающий оттенок. Скотт протянул руку и на какую-то секунду положил на ее гладкое колено.

– А как твоя фамилия?

– Стэнсфилд, – последовал тихий ответ.