Книга: Особые отношения
Назад: 23 Это моя жизнь
Дальше: 25 В полночь

24
В небе

Джордан стал подниматься по трапу. На самом верху он обернулся и взглянул на толпу. Люди улыбались, махали руками — обычная картина перед взлетом. Несколькими ступеньками ниже стоял охранник с дипломатом, прижатым к груди, его глаза изучающе пробегали по толпе. Джордан поднял руку, показывая на пальцах цифру пять. «До победы — только пять дней!» — крикнул кто-то, поняв его жест. Вспыхнули фотовспышки. Джордан сосчитал до десяти, предоставив фоторепортерам сделать свое дело, и шагнул в салон.
Он сразу же снял галстук и пиджак и расстегнул рубашку. Она насквозь промокла от пота. Кто-то протянул ему новую. Когда Джордан проходил по салону, его приветствовали, но старались до него не дотрагиваться. Джордан сегодня пожал столько рук, испытал на себе столько дружеских шлепков по спине, рукам и даже по голове, что чувствовал себя как после боя с чемпионом по боксу.
Джордан направлялся к той, чье мнение его действительно интересовало. Он подошел к ее креслу и начал закатывать рукава рубашки.
— Все идет нормально? — спросил он.
— Ты сам знаешь, что нормально, — улыбнулась ему жена. — Ты был неподражаем. Как всегда. Перестань волноваться.
— Но опросы…
— Решать будут люди, а не опросы, — твердо прервала его Джинни. — Садись и побереги свой голос. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
Джордан мгновение смотрел на нее, ожидая, что она предпримет дальше, затем повиновался. На его кресле валялась различная мелочь — газеты, бутылки, боевик в бумажной обложке, пара сигар. Джордан откупорил коричневую бутылку, сделал большой глоток, потом проглотил таблетку и запил ее. Скоро он будет в облаках. Кажется, что он уже половину жизни провел в небе. Следующим городом будет Рапид-Сити, потом шел Чейен, а вечером они прилетели в Денвер. Завтра ему придется навестить «кукурузные» штаты и потом прибыть в Чикаго. И его мысли мигом перескочили на ту встречу, которая предстояла в этом городе.
Одна из девушек принесла ему папку с вырезками из последних газет. Джордан надел очки и пробежал те места в статьях, которые были отчеркнуты желтым фломастером. Но он определенно не мог сосредоточиться. Гудели двигатели, разогреваясь перед взлетом. Джордан отодвинул занавеску иллюминатора и выглянул на летное поле. Репортеры, которые следовали за ним повсюду, в жажде поймать его на какой-нибудь ошибке в речи — чтобы раздуть из нее сенсацию, — все еще стояли на летном поле с камерами и ручками в руках. По земле ветер гнал плакаты, на которых было написано: «Хоуп». Джордан мысленно помолился, чтобы это не оказалось плохим предзнаменованием.
Чувствовал он себя неважнецки. Две последних ночи плохо спал — просыпался в поту, с пересохшим от диких и страшных снов горлом. С нервами явно было что-то не в порядке. Джордан обнаружил, что ему стало все труднее на чем-либо сконцентрироваться. Начались проколы, подобные вчерашнему. Тогда они остановились в Идахо для неформальной встречи с группой фермеров. С «хот-догом» в руке Джордан пробрался сквозь толпу, пожимая руки, подписывая автографы, целуя малышей, похлопывая собак, выслушивая просьбы и обещая оказать помощь. Один из его помощников протянул ему салфетку, чтобы Джордан вытер кетчуп с подбородка, и Джордан на ней расписался.
Потом они здорово над этим смеялись, были и другие промахи. Когда ему задали на пресс-конференции простой вопрос об импорте мяса, он забыл начало этого вопроса. Хоть этот казус был в общем-то пустячным, но он оставил у него неприятный осадок — с ним явно творилось что-то странное. И он в конце концов понял что. Он отвлекался, стараясь отыскать в толпе своего сына.
После звонка Анни мысль о сыне преследовала его непрерывно. Когда он выступал перед аудиторией, он думал теперь не о тех, кто его слушает, а о том, как отнесся бы к его словам его сын, если бы он и вправду здесь оказался.
Странная причуда, и опасная. Ему было совершенно очевидно, какую бурю вызовет известие о том, что у него имеется незаконный ребенок. Его оппоненты вели против него грязную кампанию, пожалуй, самую грязную за все выборы в американской истории. Его парни тоже не надевали белых перчаток, но они, по крайней мере, придерживались темы, а не переходили на брань и угрозы. Республиканцы мобилизовали против него все — даже слухи и сплетни, и они уже изрядно порылись в его оксфордском прошлом, где, если им верить, Джордан увлекался наркотиками и снюхался с коммунистами. А тут еще добавится связь с иностранкой и незаконнорожденный ребенок, о котором он столько лет не знал. Тогда президентского поста ему не видать.
А этого он не может допустить. Он не позволит — не должен позволить нынешнему коррумпированному правительству царствовать еще четыре года. Он хочет изменить положение дел в стране к лучшему. Эта миссия предназначена ему Богом.
Джордан узнал немало нового за время президентской гонки. Оказывается, дипломаты в руках охранников — это не дипломаты, а пуленепробиваемые щиты. И что для того, чтобы выдержать предвыборную кампанию, нужно иметь железный желудок и стальной мочевой пузырь. Что после усталости приходит прилив энергии. Во время телевизионных дебатов Джордан уже привык глядеть не на своего оппонента, а в камеру. Он узнал, что скромный ужин с немногими людьми может принести больше пользы, чем масштабная поездка по всему штату. И что острое словцо воспринимается лучше, чем многословные рассуждения о политике. Он понял, что лучшее, что у него есть, — это он сам, и чем больше он отдает себя и своих сил, тем больше он получает в ответ. И, наконец, он открыл, как ценна поддержка его жены.
Джордан глянул на Джинни. Она спала, волосы падали на лицо. Ему нравилось то, что она перекрасилась в блондинку. Это делало ее сексуальнее, хотя он и не осмеливался ей об этом сказать. Никогда он не видел ее в такой ярости, как в тот момент, когда Рик сказал ей, что ей необходимо сменить имидж. «Жаклин Кеннеди была права, говоря, что титул „Первая леди“ лучше бы подошел скаковой лошади». И будь она проклята, если позволит себя наряжать, как елку на Новый год. Но ей пришлось сменить имидж — этого требовали их интересы.
Без нее его избирательная кампания вряд ли была бы успешной. Не было ни одного вопроса, который они вместе не обсуждали бы. Она была живым напоминанием о тех временах, когда слова «либерал» и «радикал» еще не звучали как бранные. Она осаживала его, когда он брал фальшивые ноты. И сопровождала повсюду. В старом блюзе поется: «Мужчина так хорош, но женщина — прекрасней». И именно это привлекло его когда-то. А вовсе не секс. Для секса он всегда находил другие возможности.
Он познакомился с ней в первый год учебы в аспирантуре. Она стала «мисс Вирджиния» — «только не пытайтесь меня ущипнуть» — в тот год, как окончила университет. Тихая и робкая, она, как правило, молчала, но у нее была такая улыбка, которая могла бы зажечь бостонскую гавань. Джордану она понравилась сразу. Оксфорд оставил в его душе тяжелый след, Гарвард вернул душевное равновесие. Джордан намеревался интенсивно изучать политические науки и расширять полезные связи. Но никак не любовные.
Однако он часто встречал Джинни — то в библиотеке, то на студенческих собраниях, а в 1972 им довелось вместе работать, они участвовали в избирательной кампании Макговерна. Однажды вечером за кружкой пива он изложил ей свои планы. Джинни восприняла их очень серьезно. На Рождество она удивила его тем, что пригласила в Миннесоту провести праздник с ее семьей. Джордан как-то упомянул, что не поедет домой на праздник, поскольку слишком занят. Он говорил ей правду, но не всю.
А вся правда заключалась в том, что он ни разу не приезжал домой после того, как мать снова вышла замуж. Новый муж весьма любил виски, от которого либо без удержу веселился, либо был мрачнее тучи. А еще он постоянно куда-то исчезал и возвращался через несколько дней без цента в кармане, но полный раскаяния. Джордан не осуждал свою мать. Ей было трудно одной. Новый муж водил ее в рестораны, на танцы и автомобильные гонки. Возможно, она и сожалела о своем решении, но никогда не говорила об этом Джордану. В любом случае поговорить с ней наедине и попросить совета было уже невозможно.
Родители Джинни жили неподалеку от Миннеаполисса, в маленьком городке Сент-Пол. Ее семья оказалась очень обширна и влиятельна. За столом на Рождество сели шестнадцать человек — начиная от отца Джинни и кончая ее племянницами и племянниками. Семья оказалась шумной, здесь было немало любителей поспорить, но его приняли весьма радушно. Джордан отдохнул душой и приобрел статус героя после того, как починил у одного из младших членов семейства сломанную игрушку. С матерью Джинни они спорили о политике Никсона во Вьетнаме. С ее братьями он играл в шахматы. Внезапно Джордан понял, что вполне может разделить свою жизнь между упорным изучением политических наук и домом, в котором он чувствовал бы себя любимым. Следующим летом он и Джинни поженились.
Поначалу все складывалось лучше, чем он рассчитывал. После завершения учебы и он, и Джинни довольно успешно начали свои служебные карьеры, и скоро Джордан сообщил ей, что собирается выставить свою кандидатуру на пост губернатора штата Миссури. Джинни поддержала его, хотя это значило для нее отказ от предложения работать в Вашингтоне. Джордан слышал со всех сторон, что он слишком молод, слишком зелен, слишком неопытен для поста губернатора. Но, несмотря на это, он победил. Осенью они переехали в губернаторскую резиденцию в Джефферсон-Сити. Он до сих пор помнит, как был тогда счастлив.
На улице, помнится, был восхитительный осенний день. Клены и кизиловые деревья окрасились в яркие цвета. Джинни руководила переездом со всей своей обычной основательностью. Вечером их посетили друзья, новый губернатор и губернаторша угостили их пивом и сосисками и провели по всему дому. Джордан и Джинни не скрывали радости от победы и увлеченно рассказали о будущей своей деятельности. Помимо всяческих реформ в их намерения входило покуситься на суровый стиль жизни губернатора — теперь они будут часто устраивать вечеринки, танцы на лужайке и посещать бейсбольные матчи. Джордан немедленно взялся за выполнение этого плана, достав стереомагнитофон и превратив этот вечер в импровизированную вечеринку. Все их друзья были искренне рады их удаче как своей. В политическую жизнь вступало новое поколение.
Потом друзья ушли, они с Джинни остались вдвоем. Этот день значил для них очень много. Они прошлись рука об руку по дому, распределяя комнаты: здесь будет его рабочий кабинет, здесь — кабинет Джинни, а наверху — спальные комнаты для детей, которые у них появятся. По крайней мере, двое детей, решила Джинни. Нет, четверо, настаивал Джордан, помня о своем одиноком детстве. Он подтолкнул ее к спальне, желая приступить к делу немедленно.
Но детей у них не появилось…
Джинни внезапно открыла глаза, как бы почувствовав, что мысли Джордана сейчас о ней, и глянула на него. Потом перевесилась через подлокотник:
— Что-нибудь случилось?
Он взял, погладил ее пальцы, ощутив холодок от обручального кольца.
— Ты выглядишь усталой, — это все, что он сказал. Джинни улыбнулась.
— Конечно. А земля — круглая. — Джордан рассмеялся.
— Да, я сказал глупость. Я сейчас думал — и как только ты все это выдерживаешь? Справишься? Ведь график твоей поездки очень жесткий.
У Джинни была намечена своя поездка по нескольким городам. Они хотели охватить как можно больше людей в эти последние дни. Джинни высвободила руку.
— Конечно, справлюсь. А ты как думал?
— Я был против этой твоей поездки, — продолжал Джордан. — Мы — одна команда, я и ты. Но парни полагают, что будет совсем неплохо…
— …Посетить школы, союзы матерей и больницы, чтобы завоевать симпатии избирательниц? Я сделаю это, Джордан.
— Когда мы будем в Белом доме, мы не будем расставаться — я это обещаю.
— Хорошо, — улыбнулась Джинни.
Самолет набирал высоту. Люди за перегородкой разговаривали, спорили, смеялись. Джордан не любил быть не в курсе того, что происходит кругом. Он отодвинул занавес, отделявший их салон. Парни из службы безопасности играли в покер. Может, стоит их как-нибудь в бессонную ночь научить играть в более интеллектуальную игру, что больше подойдет к образу президента, подумал Джордан. Каждый из них в отдельности был неплохим малым, но сама эта порода действовала ему на нервы. Их модные бицепсы и пустой взгляд напомнили ему Арнольда Шварценеггера.
Дисциплина в самолете неудержимо падала. Хоть на бортах самолета красовались американские флаги, в салоне ничего патриотического не было — везде были развешены кинозвезды, персонажи мультфильмов, фотографии и редко — предвыборные лозунги. На полу валялись пустые коробки из-под сигарет, пуговицы и плакаты. Как-то, перешагивая через один плакат, Джордан подумал: «А кто этот Хоуп?». Эта фамилия была так истерта в его сознании, что он уже не воспринимал ее как свою.
В самолете располагался технический центр — дюжина телефонов, принтер, факс, ксерокс. Два парня возились у магнитофона. Они на секунду включили его и Джордан услышал песню, которую любил.
— Это для сегодняшнего вечера? — спросил он.
— Нет, сэр. Для Денвера мы уже сделали запись. Это будет для Чикаго.
Чикаго. Скоро они прибудут в этот город, а он еще так и не знает — как ему поступить. Взяв свою речь для Рапид-Сити, Джордан направился дальше, чтобы промочить горло элем. Здесь он увидел Бонни. Она глянула на него критически.
— О! Самое время привести прическу в нормальное состояние. Чего изволите?
— Да я и сам не знаю, — улыбнулся Джордан, опускаясь в кресло.
— Это займет пятнадцать минут.
Бонни была одной из тех, кто отвечал за внешний вид Джордана, он очень ей доверял. Низенькая и плотная, с улыбкой, широкой, как у Багса Банни, она обладала волшебными руками, и к тому же неисчерпаемым запасом историй из жизни своего семейства. Повернув зеркало, она занялась его прической.
А его мысли перенеслись опять к Джинни. Только после трех лет совместной жизни они поняли, что что-то не так. Джордан обратился к врачу. Однако выяснилось, что дело в Джинни. И никакие лекарства и процедуры не помогли. Джордан уже начал подумывать о приемном ребенке, но Джинни отказалась. Она сказала, что, возможно, это — Божья воля.
Джордан очень переживал. Джинни доставила ему самое большое разочарование в жизни, потому что он очень хотел иметь детей. Мысль о том, что они — не обычная семья, а просто два человека, которые живут вместе, ужаснула его. Будущее было бесцельным. И тогда у него начался новый период — он стал участвовать в сомнительных финансовых операциях, проводить время с дамами легкого поведения, и охотней всего — самого легкого. И он при этом не испытывал ни малейших угрызений совести. Джинни жаловалась, угрожала, плакала. Джордан слушал ее, но не слышал.
Однажды за обедом она сказала ему, что хотела бы с ним развестись. Она уже упаковала свои вещи, чтобы отправиться к родителям. Она дает ему две недели, и, если все будет по-прежнему, от родителей она не вернется. Джордан прошелся по пустому дому, думая, что у него практически нет выбора. Скандал и сплетни вокруг развода поставят крест на всех его планах. И кроме того, ему все же не хотелось терять Джинни.
Сейчас все это казалось таким давним. Прежние отношения налаживались медленно. Все встало на свое место только тогда, когда он решил баллотироваться на пост президента. Они работали вместе на одном дыхании, как одно целое — до самого его выдвижения на пост президента от демократов. Правда, была трудность — Джинни не была остроумной, красавицей уже тоже. Не была она обычной домохозяйкой и матерью, а такую вряд ли избиратели захотят видеть «первой леди», опасаясь, что в Белом доме именно она будет верховодить. И потому ее облику пришлось придать больше мягкости, и было решено, что ей не стоит особенно выделяться на время предвыборной кампании. К тому же нужно было избегать лишних вопросов. Джинни ни под каким видом не хотела, чтобы кто-то хотя бы догадывался об истине, почему у них нет детей. Даже Рик и Шелби: им были даны инструкции на подобные вопросы отвечать, что она слишком занята серьезными проблемами и слишком независимая личность.
Джинни просила его уважить ее гордость. Пусть это будет одним из немногих их секретов от американского народа. Интересно, что будет, если откроется, что у него есть сын? Как им тогда быть с ее гордостью?
Анни и Джинни — они такие разные, одна эффектная незнакомка из другой страны, другая — такая домашняя и знакомая. Он не мог представить себе Анни в домашней обстановке, а Джинни виделась ему только в комнате.
— Не правда ли, я — гений, — провела последний раз по его волосам расческой Бонни. — Пятнадцать минут назад голова походила на какой-то кактус. А теперь — просто голливудская звезда.
Джордан подумал, не попросить ли Бонни помочь ему попасть в отель, где его ждет Анни. Все говорили, что она к нему неравнодушна. Он увидел ее взгляд в зеркале и смутился. Потом встал и сжал ее плечи:
— Спасибо, малышка.
Джордан прошел по салону, чтобы вернуться на свое место. В его голове звучали слова песни «Вчерашний день прошел, о да, прошел… не думай о грядущем». Тут он почувствовал, что самолет пошел на посадку.
Рапид-Сити. Еще одна толпа, перед которой надо произнести еще одну речь, и это будет еще один вклад в достижение волшебной цифры 270 — именно стольких голосов он должен добиться. Он вздрогнул — настолько ясно он заранее ощутил холодный ветер на трибуне, увидел резиновые шары с его именем, услышал приветственные крики. Но тут уголком глаза Джордан увидел руки, раздающие игральные карты. И это навело его на одну идею, — он, кажется, придумал, как ему незаметно ускользнуть, чтобы встретиться с Анни.
Он знал, что идет на страшный риск, если его застанут в номере отеля с незнакомой женщиной. А рисковал он очень многим — женой, карьерой, будущим. Но в нем росло безудержное желание снова увидеть Анни и узнать о своем сыне. После всех этих бессодержательных лет — сын. Сердце у Джордана забилось чаще. Он понял, что не может не поехать.
Назад: 23 Это моя жизнь
Дальше: 25 В полночь