Мода, хотя и с трудом переносившая всемирную Депрессию, все же продолжала существовать. Более того, мода, как всегда, менялась. Свободные силуэты с заниженной талией двадцатых годов к середине тридцатых постепенно видоизменялись, приближаясь к тонкому облегающему силуэту. В середине же тридцатых годов в моде произошла настоящая революция, Николь ее и возглавила, – она всегда была сторонницей недорогих и простых в обращении тканей: хлопка и рэйона. Эти ткани использовались в ее самых элегантных моделях. Мода перестала быть привилегией очень богатых людей, обладавших свободным временем. Стали терять свое значение и свою прелесть маленькие примерочные, скромные закройщицы, салоны и манекенщицы, три примерки перестали быть необходимостью, элегантная отделка модели стала терять свою важность. На смену всему этому пришла общедоступная мода, мода для миллионов – ее продвигала мощная промышленность, ее рекламировали многочисленные журналы мод. В тридцатые годы мода, благодаря Николь, стала демократичной и удобной.

Духи «Николь» приобрели огромную славу. Продажа только этих духов помогла «Дому Редон» пережить самые тяжелые годы Депрессии. Многие женщины, которые не могли позволить себе нового платья, приобретали все же флакон духов, и их продажа в годы Депрессии побила все рекорды. Настойчивость Николь в рекламировании своих духов не только во Франции, но и за рубежом возмещалась сторицей. Везде интересовались этими духами, привлеченные красивым флаконом, легко произносимым названием и современным, абстрактным запахом. В середине тридцатых годов компания, которой Николь владела вместе с Лео Северином, имела в штате больше химиков, дизайнеров и покупала больше натуральных эссенций, чем любая другая компания в мире.

Вклад Николь в восстановление экономики Франции был признан французским правительством: в 1936 году она была награждена орденом Почетного Легиона. Прошло еще немного времени, и благодаря своим собственным усилиям Николь превратилась в миллионершу.

Самое большое удовлетворение, которое она получала от своих денег, заключалось в том, что, наконец, она сумела как следует позаботиться о своей матери. Николь поклялась никогда в жизни не возвращаться в Ларонель. Но в середине тридцатых она туда поехала.

– Когда я видела тебя в последний раз, я думала, что никогда больше ноги моей не будет в Ларонеле, – сказала она Жанне-Мари. – Но становясь старше, я вижу, что на самом деле очень похожа на тебя и что в конечном счете своим успехом я обязана только тебе. Я на твоем примере научилась ничего не бросать и никогда не сдаваться. Я научилась гордиться своей работой, а не стыдиться ее, я научилась следовать только своему инстинкту. Я хочу поблагодарить тебя за все это.

Жанна-Мари смотрела на свою блистательную дочь и впервые в жизни не смогла ничего покритиковать.

– В Антибе у меня есть дом, я хотела бы подарить его тебе. – Николь с грустью вспомнила о тех своих мечтах, которые были связаны с домом. Все прошедшие годы он практически пустовал, а когда ее бухгалтер сказал, сколько она зарабатывает, Николь решила, что для одного человека это слишком много. Она сразу подумала о своей матери. – Ты хочешь там жить?

– Я думала о том, чтобы перестать работать, – сказала Жанна-Мари. Это было самое большое, что она смогла сказать в этот момент, признавая все, что Николь хотела для нее сделать. – Я становлюсь старой, Николь, и я устала…

Жанна-Мари приняла подарок дочери и переехала в свой дом. Она пригласила Николь приезжать к ней каждое лето; в доме ее обслуживали дворецкий и повар. Жанна-Мари, которая всю свою жизнь обслуживала других, теперь сама пользовалась их услугами. Она рассказывала всем, с кем ей приходилось говорить, что мало у кого такая любящая и внимательная дочь, как у нее. Николь, говорила обычно Жанна-Мари, одна из миллиона.

Для Николь же из всех похвал, которые ей приходилось слышать в течение жизни, похвала матери была дороже всего и исполнена самого глубокого смысла.