1925-й стал тем годом, который потом вспоминали люди, когда думали про двадцатые. Это был год Жозефин Бейкер и «Ревью Негре» Фреда и Адель Астор, танцевавших под музыку Гершвина, «Гамлета» Бэрримора. Это был год молодых устриц и белого атласа, енотовых шуб до пят, дружеских вечеринок, Статса Биркетса и фляжек на бедрах, шампанского и катания на яхтах в полночь, букетиков орхидей, приколотых к корсажам. Это был год Дягилева и Короля Тата, Бахуса, Таллула Бэнкхеда, Софи Такер, Билли Берка, Ины Клэер, Поля Уитмена, Рэда Грэнджа и Рудольфо Валентино. А на застекленных площадках ночных клубов танцевали чарльстон махараджи в тюрбанах. И, еще в большей степени, это был год Николь Редон.

Сойдя тем летом с «Белого облака» и появившись в каннском отеле «Карлтон» со своим новым загаром и в белом трикотажном костюме с темно-синей отделкой, она создала новую моду, стремительно распространившуюся по всему свету. Осенью ее фотографировал Хойнинген-Хьюен и рисовала Сесиль Битон, она давала интервью для «Вога» и «Вэнити Фэа», послужив прообразом героини нового романа «Эмансипированная женщина», который стал бестселлером во всех европейских странах. Ни один журнал мод по обе стороны Атлантического океана не выходил в свет без нескольких страниц, посвященных новейшим шедеврам, созданным в ателье «Дом Редон». Покупатели из американских универсальных магазинов приобретали оригинальные модели платьев и пальто фирмы «Редон», чтобы немедленно копировать их, линию за линией, выполняя заказы своих клиентов. Сэмюэль Голдвин из Голливуда предложил Николь умопомрачительную сумму за эскизы костюмов для его фильмов, и, когда она отклонила это предложение, бывший Сэмюэль Голдфиш, родившийся в Польше, был изумлен до глубины души.

Простое дневное платьице от «Редон» стоило не дешевле вышитого бисером творения другого модельера, но клиенты, среди которых теперь была жена французского президента, а также целая группа княгинь, герцогинь и женщин из семейства Ротшильдов, все равно терпеливо дожидались своей очереди, чтобы сделать заказы. Женщинам нравилось, как они выглядят в одежде от «Редон», и мужчинам это нравилось тоже. Стиль Николь, который почти не изменился с тех ее первых дней в Биаритце, теперь покорял мир. Миллионы людей посетили Выставку декоративных искусств, официально посвященную мебели и архитектуре, хотя на самом деле она стала триумфом Николь и стиля «Редон». Женщины, толпившиеся в павильонах, протянувшихся от площади Согласия до площади д'Альма, соблюдали определенный стиль: стройные фигурки, короткие юбки, легкие платьица из неяркой ткани, короткие стрижки, здоровый цвет кожи, и этот стиль был создан Николь. Хотя она этого не планировала, не добивалась и не ожидала, ей удалось ухватить саму суть того времени, и к концу 1925 года ее стиль распространился по всему Парижу. Теперь у всех женщин, следивших за модой, был лишь один пример для подражания, и им стала Николь.

Если в ее профессиональной деятельности успех следовал за успехом, то в личной жизни она никак не могла разобраться.

– Все хотят подражать мне, – однажды поздно вечером, после закрытия ателье, сказала Николь Лале. – Но никто не захотел бы оказаться на моем месте. Забавно: все, что я, не задумываясь, автоматически, делаю в своем бизнесе, получается как нельзя лучше, а в личной жизни я все обдумываю и взвешиваю, и ничего не выходит.

– Ты про Боя или про Кима? – спросила Лала.

– Про обоих, – сказала Николь. – В ноябре Бой приезжает в Париж, менее чем за месяц до своей свадьбы, и просит меня встретиться с ним. Я должна была ему отказать, заявить, что не хочу его больше видеть. Но я не могу ему отказывать. У меня совсем нет характера, когда дело касается Боя. Я ответила ему, что он может приехать… что я встречусь с ним. Мне не следовало этого делать.

– Ты не должна так строго относиться к себе, – сказала Лала. – Нет такого закона, который бы гласил, что в любви обязательно должна быть логика. Любая женщина в Европе поймет, почему Бой кажется тебе таким неотразимым. Он чертовски красив, чрезвычайно обаятелен, богат, и, кроме того, он герцог. Чтобы отвергнуть его, женщина должна быть сделана из железа.

– А еще он хам, – сказала Николь. – Он заставил меня поверить, что женится на мне, а сам в то время ухаживал в Лондоне за своей Мирандой.

– Мужчины… – сказала Лала, у которой были свои неприятности с французским бизнесменом, потому что тот никак не мог разобраться, любит он ее или нет. – А Ким? Я думала, что он приедет в Париж зимой.

– Говорит, что приедет, – сказала Николь. – По крайней мере, мне кажется, что приедет. Сегодня утром я получила от него письмо с двумя новостями: у него теперь новый издатель и его жена опять забеременела. Он чувствует себя ответственным и виноватым, и он любит меня, и он собирается в Париж, только не пишет, когда именно. – Николь растерянно пожала плечами.

Лала печально улыбнулась и покачала головой:

– Наверное, есть люди, живущие простой жизнью в домиках под розовыми крышами, но к нам это не относится. Я действительно хотела бы выйти замуж и завести кучу детей. А в наши дни никто не желает обзаводиться семьей. У всех в головах сплошной джаз.

– И бизнес, – Николь внезапно заговорила деловым тоном. – Лео хочет видеть меня. Завтра я встречусь с ним за ленчем.