Ким и Эрни оставались в «Рице» до восьми часов. У Эрни была назначена встреча с Хедли. А Ким, прогулявшись по изящному вестибюлю, вышел через главный вход на Вандомскую площадь. Он на минуту замешкался здесь, под аркой знаменитого отеля, чтобы насладиться воздухом ранней зимы, освежающим после жаркого бара. Отсутствующим взглядом он оглядел Вандомскую площадь и не сразу смог разобрать, что было написано на тентах магазина, расположенного напротив. Наконец, внимание его сфокусировалось: «Николь Редон». Николь! И вдруг, словно сама судьба руководила ею, она вышла из дверей магазина. Некоторое время она стояла па тротуаре в ожидании такси. Ни о чем не думая, даже не сознавая, когда он начал двигаться, Ким понял, что несется через площадь, уклоняясь от автомашин, заставляя водителей совершать крутые виражи и изо всех сил сигналить. Он едва не погиб, а водители высовывались из окон автомобилей и кричали что-то в его адрес. Но он не останавливался и даже не замедлил свой бег.

– Николь! Николь! – кричал он.

Она стояла слишком далеко и из-за шума транспорта, гудков и криков не слышала его. Она на секунду оглянулась – посмотреть, что там за переполох, но в этот момент подъехало такси, и она села в него, захлопнув дверцу.

– Николь! Николь!

Он бежал и бежал, задыхаясь, сердце его выпрыгивало из груди. Он ясно видел, как она сидит в салоне такси, освещенная мягким светом, чуть наклонившись вперед, объясняя водителю, куда ехать. Ее живые светлые волосы отливали золотом. Губы ее беззвучно двигались. Он вспомнил тепло этих губ, их нежный вкус. Он рванулся в последнем прыжке, пытаясь постучаться в окно, но ему не хватило нескольких сантиметров. Такси уже тронулось, водитель дал газ, переключил передачу и выехал с Вандомской площади на улицу Кастильоне. Ким остался стоять один посреди запруженной транспортом площади. Ему даже померещилось, будто он успел почувствовать запах ее духов. Или и в самом деле успел?

Вдруг площадь заметно опустела. Все разъехались туда, куда спешили. Кто-то домой, кто-то в ресторан. В теплые, хорошо освещенные помещения, где их ждал вкусный ужин и приятный вечер… Ким поежился, ощутив озноб, он не мог больше бороться с чувством, поселившимся в нем с момента его приезда в Париж. Он постоянно воображал себе, как придет к Николь, что скажет ей, что она скажет ему, как они будут вместе, какое чувство охватит их, когда они вновь обнимутся. Его захлестнуло чувство страшной потери и внезапного одиночества, и покатившиеся слезы смешались с парижским туманом, обволакивающим его, словно мягкий серый плащ.

На другой день, как и планировалось, он вернулся в Нью-Йорк. Он решил – так тому и быть.

Тысяча девятьсот двадцать второй стал годом рождения ребенка и годом нового успеха. Свершилось все хорошее, чего он ожидал: все дурное пришло неожиданно.