Кирилл вернулся в Париж в феврале 1919 года, в марте открыл небольшой магазин, торговавший ювелирными изделиями. Не редкими и драгоценными камнями, а модными украшениями, сделанными из стеклоподобной пасты, – они были разработаны в стиле ювелирных украшений, которые Фаберже делал для двора русского царя– и в это время в Париже была мода на все русское. Парижане, изголодавшиеся после войны по красоте и искусству, упивались всем тем, чем могла гордиться Россия. Богато поставленные Дягилевым русские балеты с Нежинским и Павловой в главных ролях, романтическая музыка Римского-Корсакова и Чайковского сводили всех с ума, каждый вечер им рукоплескали восторженные толпы зрителей! Кирилл и Николь были не единственными, кто полагал, что его магазин будет иметь успех; это дало возможность Кириллу возобновить свои ухаживания за Николь.

Повзрослев, Кирилл стал еще привлекательнее, чем тогда, когда Николь впервые встретилась с ним в Биаритце в 1917 году. Биаритца, находившаяся в нейтральной зоне рядом с испанской границей, была вдали от сражений на Западном фронте. Это был фешенебельный курорт, идеальное место для флиртов, азартных игр и других веселых развлечений. Николь работала в магазине дамских шляп, прикрепляя плюмажи, большие куски вуали и ленты к заготовкам шляп, думая про себя, насколько нелепыми были эти предметы женского туалета и как абсурдно выглядели в них женщины. Лео Северин, производитель мыла и духов из Грасса, зашел однажды в этот магазин вместе со своей любовницей, чтобы купить ей несколько шляп. В этот момент хозяйки магазина, открывшей его на подарки своих поклонников, не было на месте, и клиента обслужила Николь; она представила ему счет и перепроверила дополнительный заказ, когда он поинтересовался этим. В разговоре Лео заметил в Николь нечто свежее и очаровательное, и очень скоро он стал встречаться с ней.

Именно в это время Николь сделала свой маленький наряд – из тех пыльников, которые одевала поверх своей одежды во время работы. Эти неприталенные халаты с аккуратно вставленными рукавами были очень удобны, позволяя ей свободно двигаться, и по этой причине они ей очень нравились. Больше она уже не носила зашнурованных платьев, обтягивающих талию, для которых требовалось неудобное и сковывавшее движения нижнее белье; она шила себе одежду па основе пыльника. Когда однажды она появилась в магазине в этой одежде с ниткой жемчуга и идеально подобранной к ее лицу простой соломенной шляпкой, то клиентки посчитали, что Николь выглядела очень модной; они попросили ее сделать им наряд, похожий на тот, который носила она. Николь выполнила несколько заказов, но скоро их стало так много, что у нее не хватало времени выполнять все поступавшие заказы, даже если бы она сидела все ночи напролет.

– Я уже сшила двадцать нарядов, и у меня еще тридцать семь заказов, – сказала она Лео. – Если бы у меня был собственный магазинчик, я думаю, дела пошли бы хорошо. У меня есть модель и есть заказы – нужны лишь деньги. Если бы вы одолжили мне их, я бы смогла открыть собственный магазин и стала бы менее зависимой от вас, – объясняла она. Лео был осторожен с деньгами, и Николь знала, что мысль о том, что ему придется меньше тратиться на нее, наверняка покажется ему привлекательной.

– Это обойдется достаточно дорого, – сказал он. – Это будет стоить мне… – Он долго делал в уме вычисления. Время от времени он преподносил Николь денежные подарки, достаточные, чтобы поддержать ее, но недостаточные для того, чтобы полностью отказаться от работы. Организовать для нее магазин обойдется ему дороже, чем все подарки, и для себя самого в этом Лео не видел никакого преимущества. Она ему нравилась, но он был очень привязан к своей нынешней любовнице и не был заинтересован в том, чтобы повышать значение Николь в своей жизни или увеличивать свои вложения в нее.

Николь услышала «нет» в голосе Лео до того, как он его произнес. Пока он объяснял свой отказ дать ей взаймы деньги, необходимые для аренды магазина, покупки тканей и выплаты жалованья помощнице, Николь уже думала о том, кто мог бы одолжить деньги, в которых ей отказал Лео.

Той ночью Николь пошла в казино одна. Не для того, чтобы играть. Она никогда не играла. Она была очень экономной с деньгами, потому что у нее было их немного и потому что все ее воспоминания были связаны с нищетой и лишениями. Она знала многих, присутствовавших в казино, – актрис и девушек из дансхолла, известных летчиков, богатых бизнесменов и их чопорных жен, аристократических бездельников, симпатичных жиголо с богатыми дамами определенного возраста, очаровательных куртизанок, изысканно одетых и усыпанных драгоценностями, чтобы демонстрировать богатство их поклонников. Стук костей, смех красивых женщин, низкие мужские голоса, возбужденные и интимные, музыка оркестра – атмосфера в казино была праздничной и веселой. Великий князь Кирилл, элегантный и симпатичный белый русский эмигрант, стоял у стола, за которым играли в «девятку», и делал ставки с огромным азартом, который проявился у него после первых признаков приближающейся революции и бегства из родового дворца в Санкт-Петербурге. Николь часто замечала его раньше, считая очень привлекательным: у него были карие глаза и нежный улыбающийся рот.

– Мадемуазель, идите сюда, – сказал Кирилл. – Вы несомненно принесете мне удачу, и я выиграю. – Кирилл говорил по-английски – на нем он говорил лучше всего, поскольку его родители настояли на том, чтобы этот маленький великий князь получил светское образование.

На третьем – детском – этаже итальянского дворца, стоявшего на берегу Невы, жили учителя-англичане и няни-англичанки, им было категорически запрещено разговаривать с ребенком на каком-либо другом языке, кроме английского. Результатом этого стала полная изоляция не только от других детей его возраста, но и от любого русского. Когда возникла угроза революции, Кирилл был одиноким и поэтому грустным и апатичным молодым человеком. Он не понимал революции и не проявлял к ней никакого интереса до тех пор, пока не понял, что она могла бы стать для него личным спасением. «Бежать, бежать, бежать», – были слова, которые он слышал чаще всего. С тетей, которая взяла с собой служанку, в чьи одежды и были зашиты бриллианты, они бежали в Швейцарию, куда заранее были отправлены большие суммы денег. Едва оставшись вне стен своего дворца, который для него был тюрьмой, Кирилл почувствовал себя свободным. Он мог приходить и уходить тогда, когда хотел; с помощью своего английского он мог разговаривать почти с любым. Этот грустный и апатичный юноша превратился в жизнерадостного человека. Кирилл бросил кость, и ему выпало нужное очко. Он сгреб к себе кучу фишек.

– Вот видите, вы принесли мне удачу! – воскликнул он, предлагая Николь горсть выигранных фишек.

– Благодарю, – сказала она по-английски. Николь достаточно хорошо говорила на этом языке благодаря общению с английскими и американскими офицерами, которые приезжали сюда в отпуск и заполняли улицы, кафе и танцевальные залы, а также благодаря английским клиентам магазина, в котором она работала. – Но я не смогу этого принять от вас.

– Но от шампанского, надеюсь, вы не откажетесь, – сказал Кирилл. Он заказал бутылку шампанского у одного из официантов, круживших поблизости. Николь наблюдала за тем, как Кирилл играл, потом они выпили свое шампанское и протанцевали до самого утра. За столом Кирилл с удовольствием ел яичницу-болтунью и вдруг спросил Николь:

– Почему вы никогда не разговаривали со мной раньше? Я видел вас почти каждый день в магазине дамских шляп и иногда встречал на пляже. Почему вы не решились заговорить со мной? Из-за вашего любовника?

– На самом деле, я не знаю почему, – ответила Николь. Частично это было из-за Лео – она чувствовала по отношению к нему некоторые обязательства. А кроме того, за пределами магазина она была очень застенчивой, всегда боялась того, что малейший промах сразу выявит, кем она была под своими модными нарядами и что скрывалось за ее улыбками – девушка без роду без племени. Эти слова принадлежали ее матери; Николь владело чувство неполноценности, казалось, что она никто и у нее ничего нет. – Возможно, что частично это было из-за Лео, – призналась она. – К тому же я застенчива.

– Вы не должны быть застенчивой, – сказал Кирилл. – Хотя я вас полностью понимаю. – Он рассказал Николь о той страшной застенчивости, которую испытывал сам, будучи ребенком, стеснявшимся своего титула и своей неспособности разговаривать на родном языке. – Между мной и остальными людьми была стена. Теперь эта стена рухнула, и я считаю себя свободным человеком. Вы должны извлечь урок из моего детства и избавиться от своей стеснительности.

– Конечно, вы правы. И я попытаюсь, хотя знаю, что это нелегко, – сказала Николь. Потребовались бы годы, прежде чем Николь смогла бы реально почувствовать какую-то уверенность в себе за пределами этого магазина, внутри которого, уверенная в своем вкусе и в своем умении, она была бы уверена и в самой себе. Так же как и Кирилл, Николь думала о своем собственном несчастном детстве. Эта ситуация была похожа на ту, которая была у Кирилла, – за исключением того, что их общественное положение было прямо противоположным. Он стеснялся своего благородного происхождения; она стеснялась отсутствия всякого происхождения. У него была богатая родословная, у нее не было даже отца. Странно, подумала она, что результат высокого социального положения и отсутствия всякого положения оказываются во многом одинаковым.

– Вы – молоды. Вы сможете измениться, – сказал Кирилл. – Придет время, когда вы даже не вспомните, что это такое – быть стеснительной.

Николь надеялась, что Кирилл был прав, но прямо сейчас она не могла этого представить. Потом Николь узнает, что Кирилл был восприимчив и эмоционален и как разительно он отличался от Лео, у которого деловой подход прослеживался во всем, включая любовные дела. Лишенный в детстве нормальной любви и обычных человеческих отношений, Кирилл чувствовал в Николь человека, который тоже сильно страдал в детстве.

Воспитанный для развлечений, Кирилл восхищался привязанностью Николь к своей работе и ее беспокойством в отношении денег, хотя и то, и другое она старалась скрыть. Когда же она упомянула о своей идее открыть магазин, то само это стремление произвело на Кирилла огромное впечатление. Не говоря ей ни слова, он взял алмазную брошь – одну из тех, которые покинули Россию в складках юбки тетиной служанки, и, вместо того чтобы подарить ее Николь, продал; он сделал ей подарок в виде франков, полученных за брошь. Николь отказалась от подарка, но взяла эти деньги в долг. Она арендовала небольшой магазинчик на улице Гардер, находившийся напротив казино. Теперь на белом навесе, над входом в магазин, черными прямыми буквами было написано ее имя. Женщинам нравились ее скромные, без претензий, наряды из джерси. Они были удобны, выгодно обрисовывали их фигуры, в них они чувствовали себя свободно, модно и, как им казалось, молодо. Их подруги восхищались и спрашивали, где можно купить такое. К концу второго месяца Николь начала выплачивать Кириллу долг из своих прибылей.

Лео казался раздосадованным, и в большей степени, видимо, тем, что не смог сделать хорошего вложения денег, чем потерей любовницы, по после нескольких сцен ревности по поводу ее нового романа с великим князем Лео отказался от своих притязаний на Николь. А Николь, которая могла быть вспыльчивой и любила поспорить, никогда не была мстительной и завистливой, так что после больших волнений, сопровождавших их разрыв, Николь и Лео стали поддерживать дружеские отношения и мило здоровались друг с другом, хотя все в Биаритце хорошо знали, что молодая модельерша и великий князь были любовниками и много времени проводили вместе.

Кирилл жил в большом шикарном номере в отеле «Мирамар». Стеклянные двери высотой от пола до потолка времен Третьей империи открывались на ослепительно белые балконы, за которыми искрилась голубая Атлантика. Но не этот эффектный вид и здоровый воздух притягивали Николь. Ее поразили туалетные комнаты Кирилла. Флаконы с жасмином, папоротником и табаком стояли рядами на его туалетных столиках. Николь попробовала их все и начала по-разному смешивать. Тем летом в Биаритце она была окружена постоянным душистым ароматом, по которому знакомые всегда определяли, что она находится где-то рядом.

Другим непреодолимым магнитом для Николь, помимо флаконов с духами, были шкафы Кирилла. Они были от пола до потолка на всех четырех стенах его туалетной комнаты. Там, в мешках из муслина, заполненных лавандой, висела его одежда, – лаванда не только защищала одежду от моли, но и придавала ей приятный запах. К тому же какая это была одежда! Парадные мундиры с золотыми галунами и пуговицами, со сверкающими кожаными ремнями и высокими стоячими воротниками. Роскошно расшитые халаты сочных сияющих цветов, с кушаками и свободными рукавами. Рубашки-косоворотки, застегивавшиеся сбоку, с красивыми застежками и рукавами, украшенными вышивкой. Николь часами примеривала их, и постепенно украшения в виде галунов, золотистых пуговиц и блузки в стиле «а-ля рюс» появились в ее магазине на улице Гардер. Когда сезон окончился, Кирилл решил отправиться в Нью-Йорк к неоднократно приглашавшим его «белым» русским, которые устроились там. Но сначала он проводил Николь в Париж. Преодолев страх, она решила открыть магазин в столице, предполагая создать в Париже то, что у нее было в Биаритце: модный магазин в модном районе.

Крайне щепетильная как со своими деньгами, так и с деньгами других, она не позволила Кириллу помочь ей и не воспользовалась предложенными ей деньгами. Вместо этого она каждый день ходила с агентом по недвижимости, осматривая магазины, пока, наконец, не нашла то, что хотела: цена была для нее подходящей.

Монтань, маленькая улочка в Восьмом квартале, находилась рядом с фешенебельными Елисейскими полями – шикарное место в самом центре Парижа. Николь договорилась об аренде первого этажа на срок два года и вписала в контракт возможность аренды еще трех этажей, которые в то время арендовали мастерская париков и магазин для новобрачных. Кирилл слабо разбирался в бизнесе, и его удивляло то, с каким вниманием Николь относилась к оформлению документов, и он был безумно горд, когда ее адвокат сказал ему после подписания контракта:

– Вы знаете, а у нее, несомненно, чутье на бизнес! Из уст французского юриста это был комплимент высшего порядка.