17

Стивом овладело беспокойство. Затем – он не мог бы назвать час и минуту, когда это произошло – беспокойство сменилось убеждением, и побудило действовать. Перемена в нем происходила исподволь, незаметно для глаз. В самые, казалось бы, неожиданные моменты в мозгу его вдруг вспыхивала догадка, которая тут же исчезала, отброшенная, как нечто несущественное, или заслоненная другими заботами. Но через какое-то время она вспыхивала вновь, более четкая и убедительная. И такие моменты бывали часто.

Он был со Сьюзен Б. в супермаркете, закупая недельный запас продуктов для коммуны. При выходе они столкнулись с двумя молодыми парнями в остатках армейского обмундирования. У одного из них рукав был пустым, а у другого половина когда-то красивого лица была изуродована шрамом…

Двое пожилых мужчин на бензоколонке, работая насосом, разговаривали друг с другом:

– Получил весточку от своего парня? – спросил один.

– Да. Ему там пыхтеть еще три месяца. Только вот протянет ли он столько. Нам там здорово дают прикурить.

– Ты не должен так думать. Он выберется. Он должен.

– Должен? Сыну моего брата не удалось. Пуля вошла прямо в сердце. Восемнадцать минуло парню прошлой зимой.

Второй мужчина, не найдя что ответить, с похоронным видом отошел…

Стив стоял рядом со Сьюзен Б., глядя, как из похоронного зала выносят накрытый американским флагом гроб. Супружеская пара, судя по их виду, фермеры, он – в потрепанном костюме, она – в хлопчатобумажном платье, спускались по ступеням вслед за людьми, несущими гроб. Женщину, едва державшуюся на ногах, усадили вместе с мужем в бронированный автомобиль с одной стороны, какого-то еще мужчину с другой, и катафалк, а за ним и вся процессия двинулись вниз по улице, оставив после себя мрачное ощущение безысходности.

Стив взорвался.

– Это заговор. Заговор против молодых. Они не успокоятся, пока нас всех там не перебьют!

Его неистовство встревожило девушку.

– Все это кажется таким далеким, – сказала она. – Я давно уже не вспоминала об этой войне.

Стив скривился.

– Естественно. Мы ведь никогда не читаем газет, не так ли?

Сейчас, когда бы он ни появлялся в городе, ему казалось, что Вьетнам докатился и сюда. Когда он проходил мимо здания редакции, в глаза ему бросались кричащие заголовки. На рынке и центральной улице он все время слышал обрывки разговоров. А однажды он увидел прибывший из армейского лагеря по пути за океан полный автобус молодых мужчин – детей по существу – и почувствовал, как в нем вскипает, казалось бы, давно похороненный гнев.

– Эта война тебя не коснется, – сказала Сьюзен Б., – так как, судя по твоему номеру в списке, тебя призовут еще не скоро. И потом, ты все равно ничего не сможешь здесь поделать.

Несмотря на всю их невинность, слова девушки уязвили его до глубины души, и он коротко ответил.

– Я многое делал, ты разве забыла то, что я тебе рассказывал?

– Я помню, – ответила она, – и это-то меня и пугает.

Во время ужина он начал дискуссию, заметив, что следы Вьетнама уже видны в городе.

– Ну и пусть! крикнул кто-то. – Пусть провалится вся эта идиотская авантюра. Мы здесь, в наших холмах, не услышим даже треска, если только сами этого не захотим.

– Начать с того, – ответил Стив, – что ты ошибаешься. Ты это и услышишь, и почувствуешь. Спрятаться не удастся! – И, вспомнив в этот момент встреченного им в супермаркете солдата с блестящей красной кожей на лице – должно быть, там было много крови; окровавленное лицо, какой ужас! – он почувствовал, как в нем закипает гнев. – «Пусть провалится вся эта идиотская авантюра», ты говоришь? А ты в холодочке будешь жить своей благородной простой жизнью, повернувшись спиной к пылающему миру?

Парень, вызвавший в нем эту вспышку ярости, пожал плечами.

– Что-то с тобой явно не то. Займись-ка лучше медитацией.

– Возьми травки, – посоветовал кто-то еще. – Сделай пару затяжек, и все как рукой снимет. Расслабься.

Он не встретил никакой поддержки, никакого понимания. И этой ночью он пожаловался Сьюзен Б.

– Как можно быть такими равнодушными? Неужели им действительно все безразлично?

– Но ведь ты был точно таким, и довольно долго, – заметила она.

Она, разумеется, была права, и он ощутил стыд. Однако, несмотря на все свое возмущение, Стив не мог заставить себя покинуть это место, которое стало его домом, и, конечно, он не мог покинуть Сьюзен Б. Терзаемый постоянно мыслью, что больше так продолжаться не может, он, тем не менее, ничего не предпринимал.

Затем пришло письмо от Тима, первое за многие месяцы.

«Полагаю, ты отдыхал достаточно долго, предаваясь бездействию. Ты нужен, Стив. Революции нужен каждый, кого она может призвать под свои знамена, а ты, с твоим интеллектом, особенно. На какое-то время ты был выбит из колеи, но это время прошло, и пора снова браться за дело…» В конце письма был дан адрес в Сан-Франциско, по которому ему надлежало явиться. Сьюзен Б., читавшая письмо одновременно с ним, спросила, не написал ли его Пауэрс.

– Конечно. Я же говорил тебе, что он никогда не подписывается.

Внезапно он почувствовал, как его охватывает знакомое возбуждение. Он снова шел в бой, или, скорее, его туда посылали, но это было не столь уж и важно. Спокойной, веселой, бездумной жизни под жарким солнцем наступил конец. Настало время действовать. Он вспомнил чувство торжества, которое владело им в тот день, когда они испортили карточки призывников, хотя у него тогда и пересохло в горле от страха, и они едва все не попались. Возможно, им удалось в тот день спасти нескольких бедняг от участи вернуться домой с изуродованным лицом или в гробу. И, самое важное, они нанесли удар системе.

Он уже чувствовал приток адреналина. Да, это было прекрасно.

– Ты едешь? – спросила Сьюзен Б.

– Конечно, и ты едешь вместе со мной.

– Я? Но я ничего об этом не знаю, кроме того, что ты мне рассказал.

Она выглядела такой маленькой, такой юной и нежной. Он обнял ее и прижал к груди.

– Не волнуйся. Я рассказал тебе о многом, и я знаю, что ты все поняла. И еще большему тебя научат прекрасные люди, с которыми я тебя познакомлю. Пора взрослеть, Сьюзен Б. Тим был прав, я слишком долго бездействовал. И ты тоже.

– Я поеду с тобой, – сказала она. – Потому что ты – единственное, что есть у меня на свете.

– Я всегда и везде буду о тебе заботиться. Только верь мне.

Несколько дней спустя после этого разговора они поднялись очень рано, еще до того как рассвело и кто-либо пошевелился.

«Мы уходим. Удачи. Мы всех вас любим», – написал Стив на клочке бумаги и прикрепил записку к входной двери большого дома.

– Ты это хорошо придумал, – заметила Сьюзен Б. – Так грустно говорить «прощай».

– Дело не в этом или, скорее, не столько в этом. Ребята станут нас расспрашивать, а это нам совсем ни к чему. Может настать время, когда нас будут разыскивать и явятся сюда. А ничего о нас не зная, они и не смогут ничего рассказать.

Тимоти они нашли по адресу, который он дал им в письме. Он сбрил бороду, покрасил в более темный цвет свои светлые волосы и укрыл ясные глаза под темными стеклами очков в массивной черной оправе, придававшей ему вид бухгалтера или служащего банка.

– Камуфляж, – рассмеялся он, снимая с себя очки и крепко обнимая Стива. – Рад видеть тебя, чертовски рад! – воскликнул он и, слегка отстранив Стива от себя, чтобы лучше его рассмотреть, с той же теплотой в голосе произнес: – Что ты сделал с собой? Да тебя нельзя узнать. Поджарый, мускулистый. Выглядишь великолепно.

– Работа на ферме. Настоящий пролетарский труд, – ответил Стив, покраснев от удовольствия, что его так радушно встречают.

– Тебя здесь явно не хватало. Тут такое происходит! Кажется совершенно невероятным, что ты ничего об этом не знаешь. Но мы быстро введем тебя в курс дела. А это кто?

– Сьюзен. Она приехала со мной, – сказал Стив и, глядя Тимоти прямо в глаза, серьезным тоном добавил: – Ей все известно. Мы с ней о многом разговаривали, и она все понимает. С ней не возникнет никаких проблем, Тим, поверь мне.

– Ну, если ты за нее ручаешься, какие тут могут быть возражения, – так же серьезно ответил Тимоти. – Иди сюда, Сьюзен, присоединяйся к нам. – Он взял ее руку в свои ладони. – Но наше дело связано с большим риском. Надеюсь, тебе это известно? И преданностью. Абсолютной преданностью.

Она кивнула.

– Я знаю. И я знаю также, что это стоит того. – С гордостью она добавила: – Я так много узнала с тех пор, как мы встретились со Стивом. Там, откуда я пришла – вам надо знать, откуда я пришла, чтобы понять, что я…

Стив знал каждую болезненную точку в ее душе, как знал он каждый изгиб ее тела, и тут же вмешался:

– У тебя будет еще время рассказать об этом, когда мы представимся остальным, – и, обратившись к Тиму, он спросил: – Полагаю, процедура все та же?

Тим взял бразды правления в свои руки.

– Да, конечно. А теперь садись, чтобы мы могли начать.

Обстановка маленькой квадратной комнаты, которая в прошлом, когда дом принадлежал одной семье, была спальней, а теперь стала частью некоей анонимной квартиры, состояла из зеленого дивана с трещиной у основания, двух стульев с зеленой же грязной обивкой и журнального столика со стулом подле него, на котором сейчас восседал Тим. Присутствующих было восемь человек, так что двоим из них, Стиву и Сьюзен, пришлось расположиться на полу.

– Привет, Джордж, привет, Сэм, – обратился Стив к двум парням, и они обменялись рукопожатием.

– Привет, Лидия. Сьюзен, это Лидия, о которой я тебе рассказывал.

Он рассказывал о ее храбрости и находчивости, не упоминая о том, что спал с ней, и он был рад сейчас этому, так как Сьюзен Б. смотрела бы на нее совсем по-другому, если бы знала.

Сам он, глядя сейчас на Лидию, не испытывал никакого волнения; она была только товарищем и ничем больше, как все остальные, будь то мужчина или женщина. Чувствуя, что Сьюзен волнуется, он ободряюще похлопал ее по руке.

На собрании присутствовали двое новеньких, Тед и Шелли. Тед выглядел лет на тридцать, хотя, как выяснилось, ему было всего лишь двадцать два. Его худое аскетическое лицо, на котором застыло озабоченное выражение, обрамляли длинные редкие волосы цвета соломы. У Шелли были коротко остриженные взлохмаченные волосы – прическа «я у мамы дурочка» – и выговор выпускницы пансиона благородных девиц.

– Мне двадцать пять лет, – начала она, когда Тим попросил ее рассказать о себе. – Всю свою сознательную жизнь, с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы понимать что к чему, я была радикалкой. Откуда я? Пригород в Массачусетсе. Конно-спортивные праздники, балы, приемы… да вы это знаете не хуже меня. – Она обвела взглядом собравшуюся в комнате разношерстную компанию, в которой были два еврея с Востока, принадлежащие к средним слоям, католик из приходской школы на Среднем Западе и сын питтсбургского шахтера. – Хотя, может, вы и не знаете… не важно. Наконец я оттуда вырвалась, поступив в колледж, где специализировалась по политологии. Тогда же я занялась и политикой и, конечно же, вступила в СДС. После окончания колледжа я уехала в Вашингтон, жила какое-то время в коммуне, и там, можно сказать, и осела, хотя иногда совершаю небольшие набеги и на другие города.

Все рассмеялись, и Тим сказал:

– Большинство из нас, как ты сама видишь, наслышаны о твоих «набегах». Но я все же поясню, в основном, для Сьюзен, которая этого не знает, что Шелли – один из активнейших наших организаторов, работающих в университетских городках. Неутомимая. Ее арестовывали уже, наверное, раз шесть или даже больше. В первый раз за «вонючие» бомбы во время съезда демократов в Чикаго в 1968 году, после чего были школьные демонстрации, женская милиция, ну и так далее. Прости, что прервал тебя, Шелли. Продолжай.

В комнате вновь зазвучал звонкий уверенный голос: – Я присоединилась к «Везерменам». Все вы их хорошо знаете, так что приводить здесь какие-то имена и даты не имеет, думаю, никакого смысла. Уверена также, мне не нужно говорить вам, что, хотя мы и стремимся остановить войну, главная наша цель – изменить политическую систему, дать власть народу, у которого ее нет. А это – девяносто девять процентов населения. Ну, я полагаю, обо мне хватит. Снова заговорим Тим.

– Шелли не сказала вам, что она угрожала полисмену дубинкой, или что ее выпустили под залог, или что она не собирается являться в суд в назначенное время.

К удивлению Стива, подала голос Сьюзен: – И что случится, если она не явится?

– Ничего, мы думаем, – ответил Тимоти. – По существу, мы уверены в этом. У нас надежная сеть, надежные явочные квартиры, такие, как, например, эта, где мы с вами сейчас находимся. Теперь твоя очередь, Тед.

Тед говорил с присущей южанам медлительностью, НО громко и ясно; этот звучный сильный голос совершенно не вязался с той слабостью, которая чувствовалась во всем его облике, начиная с редких светлых волос и такой же реденькой бородки и кончая торсом, словно пытавшимся безуспешно вырваться из сплетения скрещенных худых ног.

– Жизнь моя, – начал он с иронической улыбкой, – так сказать, сплошная чересполосица. Воспитан бабкой-баптисткой, затем колледж и утрата веры; подружился с парнем по имени Бен Вейнберг, также неверующим, потом, когда мы оба бросили учебу, для меня, можно сказать, началась настоящая жизнь. Присоединился к «Везерменам» и уехал в Чикаго, где жил в большой коммуне. Нас было там человек тридцать. Коммуны – вещь хорошая, – он кивнул Стиву со Сьюзен, – они помогают избавиться от зацикленности на личной жизни и частной собственности. Но здесь есть и недостатки, особенно если это – эскаписткое убежище в какой-нибудь дыре. И все же главная проблема – в количестве людей. Когда уходишь в подполье и возникает необходимость в быстрых передвижениях и полной секретности, тридцать человек – это много. Так что вскоре я и еще пятеро ребят уехали в Нью-Йорк. – Он снова иронически усмехнулся. – Должен сказать, на нашем счету кое-что есть: бомба на пирсе «Юнайтед Фрут Компани», «Марин Мидленд Грейс Траст Компани», правительственное здание, армейский призывной пункт, здание уголовного суда, «Дженерал Моторс Билдинг»… Тим поднял обе руки.

– Спасибо, Тед. Мы получили представление о твоей деятельности, и она впечатляет. А теперь очередь Сьюзен.

Она стремительно вскочила, более, чем когда-либо прежде, напоминая собой в этот момент ребенка, подумал Стив, глядя на ее косички, болтающиеся над худенькими лопатками, которые позволяла видеть коротенькая кофточка на бретельках.

– Ничего подобного я, конечно, не могу рассказать вам о себе. Мне нет еще и восемнадцати, и я мало что видела на свете, кроме своего дома, который я презираю так же сильно, как ненавидит свой Шелли, хотя и по другой причине… А может, по той же самой. Моя семья не принадлежит к высшему обществу, но главным для нее тоже всегда были материальные блага. Моих родителей никто и ничто не интересует, кроме них самих. У меня никогда не возникало в связи с этим никаких мыслей о революции, я только ненавидела все это. Но сейчас, хотя и с опозданием, я начинаю многое понимать. – Она обвела взглядом собравшихся. – Вот, вроде, и все. Я просто не знаю, что еще вам рассказать.

Сьюзен села под гром аплодисментов. Сердце Стива преисполнилось гордостью за нее. Да, она сильно изменилась с того дня, когда он впервые увидел ее с котенком на руках.

– Итак, – в голосе Тима послышались командные нотки, – мы все познакомились и теперь знаем, кто мы такие. Мы – коллектив, объединенный общей целью, клуб единомышленников, ни больше, ни меньше. Никто не вступает и не выходит из него, кроме как по особому разрешению. Возглавлять его будет Лидия. Только она будет всегда знать, где меня найти. Больше этого знать никто не будет, и, как вы все понимаете, не из-за недоверия, а лишь потому, что когда чего-то не знаешь, то не можешь и случайно проболтаться, как и выдать это под давлением или угрозой. А теперь о наших планах. Наши задачи и здесь, на Западе, остаются прежними. Мы будем ездить вдоль Тихоокеанского побережья от одного кампуса к другому и взрывать здания пунктов регистрации призывников. Не забывайте также и о портах, откуда войска отправляются за океан. Тут для нас открыты и другие возможности: казармы, грузовики, автобусы, отправляющиеся в порты.

Бросив взгляд на часы на руке, Тим нахмурился и встал.

– Я уже опаздываю. Стив и Сьюзен, вы идете со мной. Я дам вам адрес, где вы поселитесь. Будьте там постоянно, чтобы Лидия в любой момент могла связаться с вами. Возможно, через какое-то время вас оттуда переведут в другое место и, скорее всего, так и будет. Лидия вам сообщит. Тед, ты останешься здесь примерно с час после того, как все уйдут.

– За Тедом следят, – объяснил он Стиву и Сьюзен, когда они спускались по лестнице.

На улице Тим отдал Стиву клочок бумаги не более почтовой марки, на котором был написан адрес; и показал, куда идти.

– Ступайте вон по той улице. Я иду в другую сторону.

– Мы увидимся? – спросил Стив. Тимоти улыбнулся.

– Да, конечно, когда-нибудь обязательно увидимся. Ах, да, тебе, наверное, нужны деньги?

– У нас есть еще десять долларов.

– Вот, держи пока двадцатку. Лидия, когда к вам придет, даст еще. Ну, пока, желаю удачи.

Нацепив очки, он быстро зашагал по улице и в следующее мгновение, свернув за угол, исчез из вида.

– Ну, как они тебе? – произнес Стив с гордостью собственника и тут же, не дожидаясь ответа, добавил: – Они великолепны, все они. Мне не приходилось до этого встречаться с Тедом, но я, конечно, слышал о нем. Он часто выезжал за границу на студенческие съезды. Он даже ездил на Кубу, чтобы встретиться там с лидерами Вьетконга. Я тоже собирался туда поехать, но всякий раз в последний момент случалось что-нибудь непредвиденное.

Они шли медленно, с трудом передвигая ноги. Висевшие за плечами рюкзаки тянули вниз, и идти к тому же приходилось все время в гору, так как улица поднималась чуть ли не под прямым углом, как приставленная к стене лестница. По обе ее стороны стояли деревянные дома, построенные в популярном после землетрясения 1906 года стиле начала века: с фронтонами, верандой и маленькими башенками. Большинство домов были выкрашены в пастельный, лимонно-желтый или травянисто-зеленый цвет, и сквозь стекла окон во многих из них на подоконниках были видны горшки с геранью.

– Я бы не отказалась жить в таком доме.

– В более справедливом мире у каждого будет такой дом, – Стив. бросил взгляд на бумажку с адресом. – Полагаю, это где-то недалеко от Хейта.

– Ты бывал здесь и раньше? Ты ничего мне об этом не говорил.

– Как я мог рассказать тебе обо всем за такое короткое время?! Да, я был здесь летом 1966 года, можно сказать, проездом, и мне захотелось посмотреть. Да, музыка, искусство, все новое и свободное – это было прекрасно. И сами они были ребята добрые, хорошие, такие же, как у нас на «Пис Фарм». Но потом они слишком увлеклись наркотиками. Они, разумеется, были против войны и всей этой окружающей нас несправедливости, но, постоянно одурманенные наркотиками, только разглагольствовали и ничего больше. В общем, хиппи, а не «Новые левые». Я приезжал сюда еще раз, в 1968 году. Думал отсидеться здесь немного, остыть после ареста в Чикаго. Но все уже изменилось. Куча народа, мелкие торговцы наркотиками, убивающие друг друга прямо на улице, в общем, отвратительная картина. Те, кто еще не совсем свихнулись, бежали отсюда в такие места, как «Пис Фарм». – Он ухмыльнулся. – Пришлось уехать и мне.

Они поднялись на холм и сейчас стояли, с трудом переводя дух. Совершенно неожиданно они, поднявшись сюда, оказались на самом краю континента. Внизу и за ними раскинулся громадный город, связанный воедино ярко светящимися лентами своих улиц и автострад. Впереди лежала бухта и знаменитый мост с проблескивающим под ним Тихим океаном, над сверкающим огнями мостом и океанскими волнами раскинулся огромный звездный шатер.

– Как красиво, – прошептала Сьюзен. – Так далеко от всего того, о чем мы говорили в той комнате.

– Да, ночь скрыла грязь мира до того момента, как снова встанет солнце.

– Это звучит так грустно.

– Но это правда. И о чем можно грустить, когда на свете есть люди, которые борются с этой грязью. Такие, как, например, Тим.

Мгновение она молчала, потом спросила:

– А кто делает бомбы?

– Мы сами. Это нетрудно. Тут нужен динамит, капсюль-детонатор… в общем, это нетрудно, – убежденно повторил он.

– А ты их делал когда-нибудь?

– Сам нет, хотя Лидия мне однажды и показала, что к чему.

– Ты ею восхищаешься, правда?

– Конечно. Она предана делу и абсолютно бесстрашна! Она даже умеет пользоваться ручной гранатой и автоматом.

– А она когда-нибудь… пускала их в дело?

– Пока нет. Но если придется, она, конечно, это сделает… Ты что, Сьюзен, испугалась? Ты выглядишь такой испуганной.

– Да нет, скорее задумалась, хотя и испугалась немного тоже, сознаюсь.

Стив взглянул в поднятые к нему глаза девушки, эти темные бархатные цветы.

– Никто не требует от тебя стрелять из автомата. Найдется немало и других дел. И потом, – мягко добавил он, – Лидия занимается этим уже несколько лет, и пока ничего страшного не случилось. К тому же, этим занимается не она одна.

– Я понимаю.

– Наше дело правое, и ради него мы должны быть умными и сильными. Но если ты не хочешь к нам присоединиться, то так и скажи. Ты совсем не обязана это делать.

– О, Стив, но я с тобой. Куда бы ты ни шел, что бы ни делал, я с тобой. И потом, я вижу, что вы правы. Я действительно верю в правоту вашего дела. Ты меня убедил.

Он наклонился и, сжав ладонями ее лицо, принялся его целовать – лоб, щеки, глаза и, наконец, губы. Я всегда буду о ней заботиться, поклялся он себе, с этого дня и до самой смерти. Ничто не коснется ее, пока я жив. Мы с ней вместе в этой борьбе, и мы победим.

– Дом чуть дальше по улице, – сказал он, с трудом отрываясь от ее губ. – Идем?

Это был еще один небольшой обшитый тесом поздневикторианский дом, запущенный и ветхий, с калиткой и высоким крыльцом, от верхней ступени которого начинались невысокие перила веранды. Кто-то, очевидно, решил покрасить их в цвет электрик, но, дойдя до середины, остановился из-за отсутствия ли краски, денег, а может, просто желания. Однако из открытого окна неслись звуки веселой музыки. Пел Боб Дилан.

Возбуждение, почти равное по силе сексуальному, внезапно овладело Стивом. Наконец-то он снова жил, снова был в полете, у него была собственная женщина, и он был мужчиной.