ГЛАВА 9
Хенни обладала прекрасной памятью на то, когда и где произошло то или иное событие. Она была уверена, что впервые Альфи задал Дэну вопрос о его электронной лампе в один необычайно теплый день ранней весной в своем загородном доме, куда они приехали на уик-энд. Они сидели на террасе, откуда, взглянув поверх лавровых кустов, которые еще не расцвели, могли видеть четверых молодых людей, играющих в теннис – Мими Майер и Пола, Фредди и Лию.
– Настоящий семейный дом, – сказал Альфи, – о каком я всегда мечтал. – По его лицу с уже обозначившимся двойным подбородком, расплылась довольная улыбка. – Дом, куда вы все сможете приезжать на отдых. Места всем хватит.
Когда-то это был дом Вернеров, но теперь здесь будет собираться вся семья: братья и сестры – конечно, Флоренс и Хенни никогда не будут гостить здесь одновременно, – дяди и тети, все, вплоть до самых дальних родственников, будут приезжать в «Лорел Хилл».
– Вообще-то он назывался иначе, – объяснил Альфи, – но здесь и в самом деле десятки лавровых кустов и, согласитесь, в таком названии есть достоинство.
В самом доме тоже было какое-то гордое достоинство; в отличие от громадных высокомерных каменных вилл, которые понастроили на нью-джерсийских холмах стальные, угольные, сахарные магнаты, это была ферма. Если бы Альфи и пришло в голову соорудить нечто претенциозное вроде этих вилл, пусть даже в уменьшенном варианте, такая идея была бы сразу отвергнута его женой. Эмили с презрением относилась к «модерну».
Их дом был белым, квадратной формы, строением с зелеными ставнями и множеством труб. На боковой лужайке был установлен шест, на котором развевался американский флаг. Каждое утро Альфи поднимал флаг, а на закате опускал его. За домом тянулись обширные поля, доходившие до видневшихся вдалеке зарослей сумаха и дикой вишни. Дальше темнели старые густые леса, состоявшие из дубов, кленов, ясеней. Эти нетронутые пока леса ночью вполне могли вселить в вас ощущение опасности. Глядя на них, вы невольно переносились мыслями на три века назад, и воображение рисовало вам индейскую деревушку, спрятавшуюся в их чаще, дым, поднимающийся над вигвамами. Вы словно попадали в атмосферу «Гайаваты».
– В XVIII веке здесь повсюду были фермы – объяснил Альфи. – Говорят, армия Вашингтона останавливалась здесь на привал по пути в Трентон. Может, это и правда. До нас этим домом владела в течение шестидесяти лет семья местного врача. Он кое-что в нем перестроил – крыльцо, въездные ворота.
И водрузил железного оленя на передней лужайке, – мысленно добавила Хенни. Наивная, безыскусная скульптура, но здесь она уместна.
– Я знаю, мама, – шутливо заметил Альфи, – ты бы хотела, чтобы я построил что-то наподобие «Во Хардин».
– Альфи, неужели я не понимаю, что в Нью-Джерси невозможно воспроизвести плантаторский дом довоенного времени. Может, что-то размером поменьше, с верандой и колоннами. Так приятно сидеть на веранде и любоваться прекрасным видом.
Альфи засмеялся.
– Ты бы хотела, чтобы я нанял кого-то вроде Ричарда Морриса Ханта, кто построил бы мне особняк из белого известняка с балконами и башенками, как у Вандербилта, или обратился в контору «Макким, Мид и Уайт», они бы создали копию одного из ньюпортских летних домов комнат эдак на сто, – и добавил, когда Анжелика запротестовала: – Не обращай внимания, я же шучу.
– Ты и так творишь чудеса. Для человека, которому нет еще и сорока, ты достиг очень многого. – Анжелика описала круг рукой. – Должна заметить, ты поступил умно, вложив деньги в «Кодак». И еще я хочу сказать, что я в тебя верю. Все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото.
Альфи смутился.
– Ну, ты меня перехваливаешь. Идея с «Кодаком» принадлежала Уолтеру. – Повернувшись к Дэну, он серьезно продолжал: – Конечно, я знаю, мы все знаем, как ты относишься к Уолтеру…
– И как он относится ко мне – вставил Дэн.
– Да, жаль. Не думай, что Эмили и я ничего не предпринимали. Не мне тебе говорить.
– Да.
– Так вот, я хотел сказать, – Альфи замолчал с озадаченным видом, словно забыл вдруг, что именно он хотел сказать.
Эмили пришла ему на помощь.
– Ты хотел сказать, что Уолтер неоднократно помогал тебе советом, и ты ему за это благодарен.
– Правильно. Ты знаешь, Дэн, я, конечно, понимаю, каким иной раз может быть Уолтер… Эта его манера говорить, как бы ее назвать?
– Будто он с амвона вещает? – предложил Дэн.
– Да, может быть. Но у нас у всех есть свои недостатки. У меня-то уж точно.
Дэн выглядел удивленным.
– Ближе к делу, Альфи. Что ты хочешь сказать мне? Альфи наклонился вперед:
– А вот что. У Уолтера есть знакомые, которые купили небольшую фирму по выпуску электроприборов. Не спрашивай меня, чем они занимаются, я в этих вещах полный профан, знаю только, что они профессионалы. Они знают, что делают, и я подумал… – Он посмотрел Дэну прямо в глаза. – У тебя ведь имеются изобретения, над которыми ты работал все это время. Пол говорил мне, что ты расширил свою лабораторию, это правда?
– Да, мне понадобилось больше места.
– Прогресс, а?
– Кое-какой.
Дэн почувствовал раздражение. Прогресс не поддается точному измерению, его нельзя посчитать, как например кирпичи, которые ты выложил за день. Любой, кто имел хоть какое-то представление о научных исследованиях, знал, что продвинувшись на два шага вперед в одном, вы делали шаг назад в другом, а то и вовсе выбирали совершенно новый подход и начинали все с начала.
– Пол упомянул электронную лампу, хотя и не смог объяснить толком, что это, он тоже не слишком в этом разбирается. Но он сказал, ты сам чувствуешь, что находишься на пороге важного открытия, что ты был взволнован.
Дэн пожал плечами.
– Пол преувеличил. Я не взволнован, потому что пока сам не представляю, что из этого получится. – Он заерзал на стуле. Его глаза широко раскрылись, в них появилось выражение, противоречащее его словам. – Весь вопрос в усилении, а с электронной лампой на трех электродах можно добиться эффекта… – он замолчал – Подожди-ка. Я надеюсь, ты не вбил себе в голову дурацкую идею втянуть меня в какой-нибудь проект Уолтера Вернера.
– Ничего подобного, Дэн, – в тревоге воскликнул Альфи, – как ты мог такое подумать?
– Ты только что его упомянул.
– Никакого Уолтерова проекта. Я только сказал, что от него случайно услышал об этой группе. Совершенно случайно, уверяю тебя. Уолтер просто сказал что-то вскользь об этих людях. И я задумался. Ты знаешь, я люблю заводить знакомства. И я надеюсь, ты знаешь также, что я ни за что не поставлю тебя в неловкое положение, Дэн, – в голосе Альфи прозвучал упрек.
– Я знаю, у тебя добрые намерения, Альфи. Альфи вернулся к теме разговора.
– Так вот, как я сказал, у этих людей есть деньги и они способны мыслить категориями завтрашнего дня. Наступил век электричества и это открывает целый ряд возможностей. Они хотят, опередив остальных, наладить контакты с исследователями твоего типа, закупить патенты на их изобретения и, имея патенты в своей собственности, подождать и посмотреть, каким образом их можно будет выгоднее использовать. Такая вот идея.
Дэн спокойно ответил:
– Я одиночка, Альфи. Я ценю твои добрые намерения, но работать в коллективе я не могу. Не могу и все.
– Да тебе и не придется этого делать. Все останется так же, как сейчас. Просто возьми патенты на свои изобретения, на эту лампу, к примеру, и передай их этим людям, естественно, оформив это юридически. Если они найдут применение твоему изобретению или продадут его кому-то, ты получишь часть прибыли. Если ничего не выйдет, что ж, ты ничего не потеряешь.
Альфи хотел, чтобы все были «устроены», как он говорил. Благодаря его щедрости, Анжелика, овдовев, переехала в небольшую солнечную квартиру неподалеку от Центрального парка. Он нанял для нее служанку, польскую девушку с развитым материнским инстинктом. Девушка заботилась об Анжелике, как если бы та была совсем беспомощной; пекла ей на завтрак свежий хлеб, ухаживала за ней во время приступов головной боли. Альфи всем стремился сделать добро.
– И, конечно же, я для начала добьюсь, чтобы тебе выплатили аванс. Тысяч пять-шесть. Я обязательно настою на этом.
– Не думаю, что мое изобретение столько стоит.
– Ничего нельзя предугадать. Бьюсь об заклад, пять тысяч тебе заплатят, и ты сможешь купить приличный дом.
– Мне не нужен дом. Нам и в теперешнем удобно.
– Ну, хорошо, дом тебе не нужен, но возьми пять тысяч, – настаивал Альфи. – Чего воротить нос от таких денег?
С минуту Дэн молчал, уставившись на свои руки; повернул их ладонями вверх, вытянул пальцы. Затем поднял глаза.
– Альфи, некоторые вещи трудно объяснить. Ты помнишь своего дядю Дэвида? Тебе, может, неизвестно, но задолго до того, как он начал сдавать и его поместили в дом для престарелых, я часто и подолгу с ним беседовал, и он многое рассказал мне о себе. Ты знал, что он ввел новую методику перевязок и новое средство для дезинфекции ран? Он не заработал на этом ни цента. Не захотел. Некоторые назвали бы его дураком, но сам он так не считал, и я тоже. Я хочу сказать, что если из моей возни в лаборатории выйдет какой-то толк, если я изобрету что-то, что сделает жизнь людей легче, чище, безопаснее, я отдам это изобретение задаром. Мне всего хватает. У меня есть все, что мне нужно.
Наступило молчание. Никто не смотрел друг другу в глаза. Потом Альфи встал.
– Хорошо, Дэн. Попытка не пытка, я свое предложение сделал, а ты смотри. Передумаешь, дай мне знать.
Он не понимает, подумала Хенни, никто из них не понимает, будто Дэн говорит на турецком или китайском.
Дэн без восторга принял приглашение провести у Альфи уик-энд. Он не любил отрываться от работы в лаборатории в единственные по-настоящему свободные дни. Но Хенни была рада, что приехала. Ее, городскую жительницу, часто тянуло на природу. Сейчас она с удовольствием смотрела на нежные светло-зеленые листочки нового лесного наряда, вслушивалась в тихое жужжание одинокой пчелы, разбуженной неожиданным теплом апрельского дня. За грязной дорогой тянулось шоколадного цвета поле. На дальнем его конце мужчина шел за лошадью с плугом. И человек, и животное двигались неторопливо, в каком-то сонном ритме, но не останавливались ни на минуту.
Хенни уселась поудобнее на большом камне и посмотрела в другом направлении. Мяч низко летал над сеткой справа налево, слева направо, удары ракеток по мячу звучали с ритмичностью метронома. Они хорошо играли. Девушки грациозно бегали по корту, придерживая юбки левой рукой.
Нельзя было не удивляться тому, как быстро освоила теннис Лия. Она все постигала быстро. В свои пятнадцать лет ростом она уже сравнялась с Хенни. Она была живой и, как часто говорила ей Хенни, любопытной, как обезьянка. Что-то от обезьянки было в ее курносом с круглыми глазами лице; а еще оно всегда светилось радостью, и люди оборачивались ей вслед и сами невольно начинали улыбаться.
– Хороший удар, Лия, – крикнула Мими.
Хенни повернула голову на звонкий голос, раздавшийся по другую сторону сетки. Приятная девушка Мими, такая спокойная. Все в ней безупречно – ее крахмальное снежной белизны платье для тенниса, ее разговорный французский, ее манеры. И при этом ей чужды надменность и высокомерие, чего не скажешь о большинстве девушек, воспитывавшихся так же, как Мими. Да, приятная девушка. Только вот Хенни никак не удавалось сойтись с ней поближе. Но может это изменится, когда они с Полом поженятся.
А в том, что они поженятся, Хенни не сомневалась. Это будет только естественно. Давным-давно можно было предсказать, что дело идет к этому. Сейчас Мими стала почти полноправным членом семьи Вернеров.
Вот они прошли по корту, меняясь местами: Фредди и Лия против Пола и Мими. У Мими с Полом было что-то общее: оба прямые, подтянутые. В обоих с первого взгляда угадывалось то, что старшее поколение и снобы называют «породой». Что за абсурдное слово. Ведь речь же в конце концов шла не о скоте. Но каким бы словом ни называть это нечто, оно, без сомнения, имело место. Может, это было присущее им сознание того, что они всегда и везде, не только в теннисе, будут победителями. С легкой завистью Хенни подумала о Флоренс, рожденной побеждать. Она так давно не видела Флоренс…
Таким, как Фредди и Лия, приходится делать усилия. Лия поняла это и старалась изо всех сил, а вот Фредди скорее всего этого не сознавал.
Фредди, наивная душа. Он шел чуть позади Лии, которой не терпелось снова начать игру. А Фредди уже устал, поняла Хенни; устал не физически, просто ему надоело и хотелось заняться чем-нибудь другим – читать или играть на рояле или вообще ничего не делать. Но из-за остальных ему придется продолжить игру. В этом смысле общение с ними было ему полезно. Пол всегда хорошо влиял на Фредди, а теперь и Лия тоже.
– Хенни, ты не заснула? – услышала она позади себя голос Анжелики. – Я ходила на прогулку с Эмили и Маргареттой; такая милая девочка, но слишком застенчивая. Удивляюсь, как они этого не замечают. Тебе следовало бы пойти с нами, хорошая разминка. Иначе зачем выезжать за город? – Анжелика умела говорить тоном приказа и упрека одновременно.
– Мне нравится наслаждаться природой таким образом, – миролюбиво сказала Хенни. – В Нью-Йорке не замечаешь приближения весны.
– Живи ты рядом с парком, ты бы могла наслаждаться природой сколько душе угодно. Я гуляю в парке каждый день. Мы с Флоренс часто встречаемся у озера или у «Шип Медоу». Но в твоем районе это, конечно, невозможно.
Было бы возможно, если бы твой муж лучше тебя обеспечивал.
На это Хенни ничего не ответила. Многие их разговоры были похожи на этот – наскоки, увертки, недомолвки и никакого настоящего взаимопонимания. Хорошо, что Анжелика перебралась в другую часть города.
«Я знаю, ты смотришь на моего мужа сверху вниз, – размышляла Хенни, – потому что он не достиг успеха в твоем понимании. Но и папа не слишком преуспел».
На это ее мать наверняка ответила бы: нелепое сравнение. Твой отец отдал четыре года жизни войне, которую мы проиграли. Он вернулся с войны тридцатилетним мужчиной, вернулся к полной разрухе, а потом ему пришлось уехать в Нью-Йорк и начать все сначала. Это был жестокий удар.
Но в Хенни не было гнева. Все эти презренные разговоры о деньгах, стоило ли обращать на них внимание. Странно, но когда о деньгах говорил Альфи, Хенни это совсем не трогало. Правда, Альфи не делал никаких намеков в адрес Дэна. Со своей тягой к приобретательству Альфи был похож на ребенка в магазине игрушек. Он ни перед кем не оправдывался и, даже не разделяя его взглядов, нельзя было презирать его. Он был таким добродушным, так заразительно смеялся, был так доволен своими удобствами, своими подарками, своим гостеприимством, что вам невольно хотелось разделить с ним его удовольствие.
Хенни подвинулась.
– Садись, мама. Камень удобный.
– Нет, я испачкаю платье.
Анжелика стояла совершенно прямо, заслоняя рукой глаза от солнца. Она выглядит как патрицианка, подумала Хенни, взглянув на Нее. Все еще твердая линия подбородка образовывала острый угол; голову она держала высоко поднятой; может показаться, будто она все презирает, мелькнула у Хенни мысль, и она хихикнула.
– Над чем ты смеешься? – с подозрением спросила Анжелика.
– Ни над чем. Мне приятно смотреть, как они играют.
Анжелика оглянулась на корт.
– Они прекрасно подходят друг другу, – заметила она.
Хенни чуть было не спросила: кто? Это был бы глупый вопрос.
– Да, правда.
Анжелика слегка улыбнулась. Хенни, часто созерцавшая эту отсутствующую улыбку, спросила себя, действительно ли ее мать видит молодых людей на корте или ей представляется «Во Хардин», а на месте дорожки к новому хлеву Альфи – излучина Миссисипи. Глупая женщина, говорил про нее Дэн, пережившая свое время. Она не злая. Все дело в том, что ее мир умер, а она все еще жива.
– Родители Мариан хотят подождать до ее совершеннолетия, – заговорила Анжелика. – Конечно, ни с той ни с другой стороны не было никаких обещаний, но, по-моему, это было решенным делом с момента окончания Полом аспирантуры. Что ж, это отличная партия для каждого из них.
– Прекрасный удар! – вновь донеслось с корта. На этот раз это воскликнул Пол. Он отсалютовал Лие ракеткой – Молодец, Лия!
Хенни посмотрела на мать. Вот видишь, говорил ее взгляд. Она тут же рассердилась на себя за то, что всегда ведет себя так, будто вымаливает похвалу для Лии.
– Ты портишь эту девочку, – сказала Анжелика.
– Может быть.
Ну и что? Я делаю для нее то, чего никто не делал для меня. Я хочу, чтобы она чувствовала, что она замечательная.
– А вообще, – добавила она, – я совсем ее не порчу. Она очень благодарна нам и не считает нашу заботу о ней чем-то само собой разумеющимся. Она ценит наше отношение и любит нас.
– Должна любить после всего, что вы для нее сделали.
– Она должна тебе нравиться, мама. Она куда больше соответствует твоему идеалу, чем я. У нее прекрасные манеры. Ты бы посмотрела. Наша соседка учит ее.
– Какая соседка?
– Та, что больна ревматизмом. Лия помогает ей, одевает, когда это необходимо, иногда готовит ужин. Женщина предложила платить ей, но Лия об этом и слышать не захотела. Тогда она стала отдавать деньги мне, а я кладу их в банк на имя Лии. У нее на счету уже около двухсот долларов.
– Что ж, это хорошо, действительно хорошо, – согласилась Анжелика. – Вижу, она сумела избавиться от привычек, приобретенных в гетто и ведет себя как положено. Должна признать, что говорит она безупречно.
– Лия умная девочка и она любит жизнь.
– Что она собирается делать после школы?
– Не знаю.
Забавно, подумала Хенни, вопрос о том, что будем «делать» после школы мы с сестрой, никогда не поднимался.
– По-моему, Фредди особенно хорошо к ней относится, – заметила Анжелика.
– А что в этом необычного? Ему пошло на пользу, что в доме появилась практически его сверстница. И она им восхищается. Ей нравится его утонченный вкус. Это возвышает его в собственных глазах, хотя он и прикидывается удивленным.
– Будем надеяться, что дело ограничится удивлением и восхищением.
– Мама, ну зачем ты так говоришь? – Хенни, нахмурившись, встала. – И какие у тебя основания?
– Ты думаешь, я делаю это из вредности. Нет, Хенни, вы совершаете большую ошибку, и я считаю своим долгом высказать свое мнение.
– Какую ошибку? Почему? Мы не первые, кто взял на воспитание ребенка.
– Я говорю не об этом. Что сделано, то сделано и ничего уже не переделаешь. Ты знаешь, о чем я думаю – вам следует согласиться, чтобы Пол заплатил за его обучение в Йеле и позволить Фредди уехать. Ясно, что Лию сейчас вы никуда отослать не сможете.
– Боже мой, зачем ее вообще надо куда-то отсылать?
– Ты же видишь, она без ума от Фредди и может и ему вскружить голову. – Анжелика поджала губы.
– Девочке пятнадцать лет.
– Вот именно. Мне было немногим больше, когда я вышла замуж. А она развита не по летам. Уверена, она знает больше, чем я в ее годы, да и ты тоже. Ты посмотри на нее. На ее походку, ее фигуру.
На ее грудь, хотела сказать мама. Округлость и упругость этой молодой груди не скрывали ни рубашка с оборками, ни свободная блузка. Мама почему-то видела в этом дерзкий вызов, а Хенни до глубины души трогали первые признаки расцветающей женственности, женственности, которая способна принести столько радости и которой так легко причинить боль. Да, Лия обещала стать сексуально притягательной женщиной.
– Хенни, ты никогда ничего не видишь, – в волнении Анжелика крутила свои старинные бриллиантовые кольца, доставшиеся ей от матери, которые она никогда не снимала. – Ты витаешь в облаках. Твоя голова забита борьбой за мир, правами женщин и Бог знает чем еще. Ты не видишь, что происходит у тебя под носом. Дэн тоже, но от него иного и ожидать нечего.
– Но они как брат и сестра. Нехорошо, мама, что тебе в голову приходят такие мысли.
– Понаблюдай, как она на него смотрит.
– Она восхищается им. Это детское обожание. Кстати, не ты ли без конца говорила «какая прелестная пара» про Пола с Мими, когда они были моложе, чем сейчас Фредди.
– Да, правда. Но там было совсем другое. Сразу было ясно, что из этого может выйти, надеюсь, что и выйдет.
– О, наверняка выйдет, если вы с Флоренс постараетесь. Мужчины и женщины, юноши и девушки имеют право на дружбу и не обязательно подталкивать их к чему-то иному. То, что вы сделали с Полом – это унизительно. Сводить их вместе…
– Унизительно? Но это прекрасная партия. Двое молодых людей, которые во всех отношениях подходят друг другу, две чудесные семьи…
Здесь разговор, перешедший было на Пола с Мими, снова вернулся к Фредди с Лией.
– Но существуют и другие причины. Образование, жизненный опыт не приобретешь, сидя дома. Подумай сама, разве можно сравнивать Йель с Городским колледжем. Как вы можете лишать его этого шанса?
– Дэн об этом и слышать не хочет. Это противоречит его принципам, и я с ним в данном случае согласна.
А кроме того я не хочу, чтобы Фредди уезжал.
– Принципы! Ну, конечно, принципы Дэна. Да, они нам хорошо известны.
С минуту Анжелика глядела на дочь. По ее лицу скользнуло на удивление нежное и печальное выражение.
– Что ж, больше я ничего не скажу. Пойду отдохну, а то скоро переодеваться к обеду.
Хенни смотрела вслед удалявшейся прямой спине. В отношениях с родными тебе людьми есть столько удручающего. Они почему-то считают, что могут сказать что угодно, оправдывая это своей любовью. И самое интересное, они действительно любят вас. С благими намерениями они пускают в ход кулак в бархатной перчатке.
– Это ферма, – любил повторять Альфи. – Жизнь здесь простая.
На натертом до блеска полу столовой лежал громадный восточный ковер кремового цвета, цвета увядающих роз – «кирман», подумал Пол. На массивном буфете стояли две стеклянные лампы работы Тиффани. Их золотистый свет, смешиваясь со светом свечей и лучами заходящего солнца, падал на вышитую скатерть и фарфоровую посуду, разрисованную корнуэльскими курами.
Эмили перехватила устремленный на лампы взгляд Пола.
– «Арт нуво». Нравятся?
– Да, изумительные лампы.
– А мне они не очень нравятся, – добродушно заметил Альфи. – Но Эмили любит все, что украшено изображениями животных, птиц или растений.
– Вам бы понравились творения Антонио Гауди, тетя Эмили. Целые здания, недостроенный собор в Барселоне украшены вырезанными из камня животными, птицами, деревьями. Вот бы вам посмотреть.
– Говорят, ты скоро опять поедешь в Европу, – сказала Эмили.
– Да, лето у меня будет напряженным, – Пол поколебался и, рискуя в очередной раз услышать отказ Хенни и Дэна, добавил, ни к кому в частности не обращаясь: – Я надеялся, что Фредди поедет со мной. Поднабрался бы впечатлений перед началом учебы в Городском колледже.
Ответил Дэн, хотя Пол и не смотрел на него:
– Хенни и я уже сказали «нет», Пол, хотя, конечно же, мы тебе благодарны. Это великодушное предложение.
– Очень великодушное, – подтвердила Анжелика, бросив на Дэна холодный взгляд. – Редкое предложение.
– Фредди – мой брат, – спокойно сказал Пол. Дурацкая гордость Дэна! Но для него это еще и дело принципа – путешествие первым классом на «Лузитании» представляется ему недопустимой роскошью. И «принципы» эти дурацкие: как будто аскетизм сам по себе является добродетелью. В этом отношении Пол совершенно не понимал Дэна, да и Хенни тоже. В мире столько прекрасного. Конечно, было бы чудесно, если бы все имели возможность наслаждаться красотой; воистину это было бы царство Божие на земле. Но пока оно не наступило, зачем отказываться от шанса, который, по счастью, выпал тебе.
– Едешь по делам? – прервал его размышления Альфи, накладывая себе вторую порцию тушеного картофеля.
Ему бы следовало последить за своим весом, подумал Пол, взглянув на собственный плоский живот. Он положил вилку и отодвинул тарелку, не съев и половины того, что на ней было.
– Да, папа дал мне несколько поручений. Ему надоело вести дела за границей, и он хочет препоручить их мне. Надеюсь оправдать его доверие.
– Куда ты едешь на этот раз? – заинтересовался Альфи.
– Сначала в Лондон, потом ненадолго в Париж, а потом в Германию. Я жду не дождусь этой поездки. – Пол был полон нетерпения, возбуждения и каких-то неясных предчувствий. – У меня такое ощущение, что вот-вот произойдет взрыв. Возможно, это будет моя последняя поездка в Европу. Возможно, что в самом недалеком будущем никому не удастся так просто туда поехать.
– Почему ты так считаешь? – спросил Альфи.
– Посмотри, что творится в мире. Прошлогодний кризис в Марокко…
– Боюсь, я в этом мало что понимаю, – извиняющимся тоном перебил Альфи, – У меня хватает терпения лишь на то, чтобы внимательно прочитать финансовый раздел, быстренько просмотреть репортажи о бейсбольных матчах, ну и еще, – пошутил он сам над собой, – заглянуть в комиксы. Так что объясни мне, что, по-твоему, может случиться.
– Война, – коротко ответил Пол.
– Пусть они все там передерутся друг с другом до смерти, – загремел Дэн. – Нас это не коснется.
– Нет, дядя Дэн, так не выйдет. В войну, если она начнется, будут втянуты все.
– Чепуха! Трудящиеся любой страны откажутся воевать. Зачем рабочему человеку рисковать жизнью, защищая прибыли своего хозяина?
– Все не так просто. При звуках оркестра люди перестают рассуждать. Они машут флажками и бегут за ним, как дети за бродячим цирком.
– Что за цинизм, Пол. На тебя это непохоже.
– Реализм, дядя Дэн.
– Я согласен с Полом, – заметил Альфи. – Если начнется война, мы будем в ней участвовать. Представляете, какие состояния можно будет сколотить на войне.
Дэн бросил на него гневный взгляд.
– Я имел в виду, – поправился Альфи, – то есть я не имел в виду, что кто-то действительно захочет наживаться на человеческих страданиях. Кто способен на такое?
– Очень многие, – возразил Дэн. – Правда, джингоисты об этом умалчивают. Джингоисты вроде Теодора Рузвельта. – Только «глупцы—идеалисты» надеются, что можно избежать войны, – заявляет он. «Трусы и физически немощные люди». Да я не трусливее и не слабее любого из этих вояк.
– А все-таки в этом что-то есть, – тихо проговорил Фредди, крутя в длинных пальцах ножку бокала. – Рузвельт имеет в виду, что любому надо быть готовым умереть за принципы. Есть войны, в которых ты обязан сражаться.
Его слова всех удивили; уж очень не вязались они со всем его обликом: хрупкое телосложение, слегка опущенные плечи, зачесанные назад волосы, оставлявшие открытыми бледные виски с проступавшими на них голубыми жилками.
– Вздор, – отчеканил Дэн.
– Постой, Дэн, – вмешался Альфи. – Казалось бы, ты должен поддерживать Рузвельта с его прогрессивной программой; экономическая демократия и все такое.
– Верно. Но в вопросах военной политики я ему не доверяю. Я буду голосовать за Вильсона. А ты, Пол?
– Еще не знаю. Рузвельт или Вильсон. Я дома устал от этих споров; они все, естественно, собираются голосовать за Тафта.
Дэн покачал головой.
– Я тебе вот что скажу. Будь я молодым, я бы ни за что не взял в руки оружие. Скорее бы сел в тюрьму. Я не стану воевать, – закончил он, стукнув кулаком по столу.
– А я стану, – не менее решительно объявил Фредди. – Когда меня призовут, я пойду без колебаний. А если понадобится, то и раньше.
На лице Лии, сидевшей напротив, читалось восхищение. Ее круглые глаза округлились еще больше, губы приоткрылись.
Дэн покачал головой.
– Фредди, тебе семнадцать, но иногда, позволь заметить, ты рассуждаешь, как недоразвитый ребенок.
– Будем надеяться, это только слова, сказанные ради поддержания разговора, – Мими улыбнулась всем, сидевшим за столом, призывая прекратить спор.
Эмили и Анжелика обменялись одобрительным взглядом. Мими проявила такт опытной хозяйки, умеющей сгладить острые углы.
Альфи сердечно добавил:
– Желаю тебе хорошо провести время, Пол. И вспоминай про нас, когда будешь посиживать на бульварах, потягивая вино. Мы никогда не были в Европе, Эмили и я. А что если и нам отправиться в путешествие, а, Эмили? А то мы все откладываем и дождемся, что нам уже ничего не будет нужно кроме кресла-каталки. Через пару лет, например. Мег к тому времени будет одиннадцать, ей тоже будет интересно. Ну, скажем, летом 1914 года.
На этом разговор закончился; все встали из-за стола и перешли в гостиную.
Альфи потратил немало усилий, прежде чем ему удалось растопить камин в гостиной.
– Дрова сыроваты, вот в чем загвоздка, – извиняющимся тоном объяснил он. Когда пламя, с треском взметнувшееся вверх, вдруг выбросило в комнату клуб едкого дыма, он скомандовал: – Откройте дверь, пусть проветрится.
Пол открыл выходившую на террасу застекленную дверь и вышел в ясную ночь. Налетел влажный ветерок, приятно освежающий после сытного обеда и духоты комнат. Он стоял неподвижно, подставляя ему лицо. В лесу у подножия холма квакши устроили концерт. Должно быть, их там десятки, сотни, подумал Пол. На него вдруг нахлынуло чувство светлой грусти. Ему захотелось, чтобы Мими вышла и тоже послушала хор квакш, но вечер был прохладным, а она легко простужалась.
Он вернулся в комнату. Дым вытянуло, дрова горели как положено.
Альфи обвел взглядом расположенные уютным полукругом кресла и диваны.
– Я учусь, – сказал он, довольный тем, как ровно горит огонь в камине, – постигаю премудрости деревенской жизни. Правда, Эмили?
Эмили согласно улыбнулась.
– Я уже многое узнал про коров и сам завел трех джерсеек. Завтра с утра покажу вам новый хлев, если вы не проспите. Я всегда встаю рано, хочу использовать каждую минуту, пока я в деревне.
Два рыжих сеттера устроились рядом с Альфи. Он погладил их и зажег трубку.
Деревенский джентльмен, доброжелательно, но не без иронии подумал Пол, вспомнив, каким безответственным был его дядя в юности. Помещик. Происшедшей в нем переменой он во многом обязан Эмили. Если бы Альфи не нужно было зарабатывать деньги, он с удовольствием переехал бы в деревню на постоянное жительство. Ему бы следовало родиться английским сквайром. Он и внешне был похож на сквайра: крепкий, румяный. Да, некоторые по ошибке судьбы рождаются не там, где следовало бы – художники в семьях торговцев, радикалы в семьях аристократов. А я? Где мое место? Не знаю, признал Пол, и нет смысла искать ответ на этот вопрос, поскольку я там, где я есть.
Потом другая мысль пришла ему в голову.
– Вы подружились с кем-нибудь из соседей? Эмили не ответила. Она была занята вышиванием, а Мег в украшенном оборками платьице из органди сидела рядом, обучаясь на наглядном примере искусству рукоделия.
– Мы тут всего год, – сказал Альфи. – Дома расположены далеко один от другого, думаю, большинство наших соседей еще и не знает, что мы сюда переехали.
«О нет, они это отлично знают, – подумал Пол. – Они заранее, до того как вы сюда вселились, знали о том, что вы приедете. Еще бы, единственный еврей в округе радиусом в двадцать миль».
Внезапно в разговор вступила Мег.
– Нет, они знают. Знают, и они нас не любят.
– Мег, – воскликнула Эмили, отвлекшись от вышивания. – Нехорошо так говорить. Ты меня удивляешь.
– Ты вечно повторяешь, что так нехорошо говорить. Ты сказала это и в тот раз, когда я жаловалась, что меня не приняли в танцевальный класс мисс Аллертон. Я так огорчилась.
– Но класс был переполнен, – поспешно вмешался Альфи. – Мама права, незачем выдумывать то, чего нет.
– Ничего я не выдумываю. – Мег была на грани слез. – Класс не был переполнен, я же вам говорила. Мама Джанис сказала ей, что меня не приняли, потому что я, мы – евреи. Джанис не должна была говорить мне об этом, но она не послушалась.
– Не знаю, правда ли это, Мег, но если и правда, лучше не говорить об этом, – Эмили произнесла это ровным тоном, но чувствовалось, что слова дочери неприятно ее задели.
– А я ни на минуту не могу в это поверить, – умиротворяюще сказал Альфи. – Мир меняется, весь этот вздор – это какое-то, – Альфи поискал слово, – средневековье. Поступишь в этот класс в будущем году, тогда увидишь, что я прав.
– Здесь нас тоже не любят, – пробормотала Мег.
– Хватит, Мег, – скомандовала Эмили, которую этот разговор, судя по всему, вывел из равновесия, и ей хотелось поскорее прекратить его.
Мег, будучи воспитанной девочкой, замолчала, но Пол, с симпатией смотревший на нее, успел заметить промелькнувшее на ее лице выражение. Девочка более реалистично смотрит на вещи, чем Альфи, подумал он, чувствуя себя в этот момент значительно старше своего бодрячка-дяди.
На время все погрузились в неловкое молчание. Снаружи послышался шум автомобиля, с пыхтением взбиравшегося на холм. Эмили отложила вышивание и подошла к окну.
– Кто бы это мог быть? Не могу разглядеть, слишком темно.
– Возможно, это фермер, живущий у пруда, – предположил Альфи. – Только у него есть автомобиль. Конечно, дачники все имеют автомобили; автомобиль необходим, чтобы добираться до железнодорожной станции.
– Дачники. Вот именно. Игрушки богачей, – сказал Дэн. – Так вот, позвольте вам сказать, что если социализм, которого вы все так боитесь, и наступит, то причиной тому будет автомобиль. Обладание им порождает в тех, у кого его нет, неистребимую зависть.
Лия была необычайно притихшей весь день. Она чувствует атмосферу в доме, подумал Пол, и понимает, что ей лучше ни во что не вмешиваться. Сейчас, однако, она заговорила.
– Но, дядя Дэн, предположим, что мы научимся делать дешевые автомобили, и каждый сможет его купить. Это же намного облегчит жизнь.
Дома в спокойной обстановке Лия всегда высказывала свое мнение в форме восклицательных предложений, будто сообщала о каком-то открытии.
– Каждый сможет купить? – возразил Дэн. – А тебе известно, что добрая половина наших граждан даже не видела автомобиля, не говоря уж о том, чтобы его купить. Не говори о вещах, в которых ты ничего не понимаешь, Лия.
Пол пришел на помощь девушке.
– Она права, дядя Дэн. Этот процесс уже идет. Мы же говорим не о таких машинах как мой «стивенс дьюри» или «рено». Конечно, дешевый автомобиль похож на тележку без лошади и выглядит он уродливо, как давно нечищенная угольная печь, но все же он способен довезти вас куда нужно всего за триста девяносто пять долларов.
– Не так уж это дешево, – сухо ответил Дэн. – Большинству не скопить и этой суммы. Я бы например не смог позволить себе эту покупку.
Какой он сегодня раздражительный, подумал Пол. В чем, интересно, причина. В комнате ощущалась некоторая натянутость.
Альфи, обычно не слишком восприимчивый к таким тонкостям, на сей раз тоже, видимо, что-то почувствовал, потому что с нарочитым оживлением заметил:
– Перед тем как ложиться спать, неплохо бы нам всем как-то развлечься. Как насчет того, чтобы прочитать нам свои стихи, Мег, – обратился он к дочери и объяснил собравшимся: – Мег пишет неплохие стихи. Лицо девочки омрачилось.
– Мне не хочется.
– Ну, не упрямься, – уговаривал ее Альфи. – Не будь такой застенчивой. Давай.
Девочка, довольно крупная для своих восьми лет, в этот момент как-то вся съежилась и стала казаться меньше и моложе.
– Это обязательно? – она умоляюще посмотрела на мать.
– Конечно, раз папа тебя просит, – откликнулась Эмили, не поднимая глаз от вышивания.
Мег хмуро спросила, читать ли ей наизусть или по книге.
– Конечно, наизусть, – сердечно ответил Альфи.
В них нет ни малейшего понимания, подумала Хенни, вспомнив свое детство; она увидела себя в этой нескладной девочке, которая, повернув ноги носками внутрь, прижав руки к бокам и держа ладони на животе, принялась декламировать стишок о семье кроликов.
Эмили, наклонившись к Хенни, прошептала:
– Мы хотим воспитать в ней уверенность в себе. Она такая застенчивая и впечатлительная. Представляешь, она плачет, когда мы в сентябре возвращаемся в город – переживает за своих кроликов.
«Застенчивая, – сердито подумала Хенни, – а какой же ей еще быть, если она не может понять, кто она такая, а вы ей в этом совсем не помогаете».
Чем-то отношение Альфи и Эмили к дочери напомнило ей отношение Дэна к Фредди, хотя причины для этого были в обоих случаях разными. И она взмолилась про себя, чтобы Дэн не стал просить Фредди сыграть на рояле. Фредди всегда долго колебался, и эти колебания производили неприятное болезненное впечатление, если же он все-таки садился за рояль, то играл слишком долго. Он бы нагнал смертельную скуку на Эмили и Альфи, не разбиравшихся в музыке. О, только бы Дэн не стал приставать к Фредди.
К счастью, сегодня этого не случилось. Еще некоторое время в гостиной шел малосодержательный разговор, потом бой часов прервал его. Эмили отложила вышивание. Альфи открыл дверь и выпустил собак. В комнату хлынул свежий душистый воздух, выманивший всех из дома.
Квакши закончили свой концерт. Покачивающаяся от ветра верхушка древнего бука четко вырисовывалась на фоне неба с мерцающими на нем звездами. Внизу земля была скрыта глубокими синими тенями.
Первой заговорила Мими:
– Я вернусь в дом. После того, как мама переболела пневмонией, я ужасно боюсь простудиться.
Альфи позвал собак, и все пожелали друг другу спокойной ночи.
– Вы можете ложиться, – сказала Лия, – а я пройдусь к пруду, посмотрю на отражение звезд в воде. Такой изумительный вечер, жаль тратить время на сон. Вы же говорили то же самое, дядя Альфи. Кто со мной? Фредди?
– Да ведь темно, хоть глаз выколи, – проворчал Дэн. – Ты можешь споткнуться о камень и сломать ногу.
Лия засмеялась.
– Не беспокойтесь. Я вижу в темноте, как кошка. Пол заметил сердитое выражение, промелькнувшее в глазах Дэна, но оно тут же исчезло, и Пол отвернулся.
С минуту они стояли, глядя, как Лия идет вниз по дорожке, и Фредди следует за ней. Потом они скрылись среди деревьев, а все остальные вернулись в дом.
Подошел к концу последний день их пребывания у Альфи. Поздним вечером Дэн бросил свою рубашку на кровать в отведенной им комнате с темной ореховой мебелью и проворчал:
– Что за дурацкий обычай переодеваться к ужину? Слава Богу, завтра мы уезжаем. Ну, скажи на милость, зачем нужно надевать что-то особое, чтобы поесть? – Он уронил запонку для воротничка и, нагнувшись, принялся искать ее под секретером. – Ненавижу одеваться.
Его всегдашнее ворчание по поводу одежды давно стало предметом семейных шуток. Фредди, напротив, уделял своему гардеробу большое внимание и, собираясь на этот уик-энд, долго думал, какие костюмы ему с собой взять. Он и ребенком всегда выглядел чистеньким и опрятным. Хенни хорошо помнила его маленький пиджачок в полоску, галстук, завязанный бантом, ботинки с матерчатым верхом, застегивающиеся на пуговицы, и то, как ему нравилось прикасаться к новой одежде.
Стоя сейчас перед зеркалом, она рассматривала брошь, приколотую к лифу ее платья из тафты. Брошь досталась ей от бабушки Мириам; она красиво переливалась.
Дэн оценивающе посмотрел на нее.
– Ты интересная женщина, Хенни.
– Правда?
– Я тебе всегда это говорил.
Да, и я каждый раз удивляюсь и сомневаюсь. Мне бы следовало не думать о своей внешности, относиться к ней так же, как Дэн к своей.
Дэн уже улегся. Он потянулся, и под молочно-белой кожей заиграли мускулы. Он совсем не постарел, и Хенни пришло в голову, что он будет выглядеть точно так же и тогда, когда она превратится в дряхлую развалину.
– О чем ты думаешь? – спросила она, увидев, что он нахмурился.
– Я думал, что, возможно, Фредди и в самом деле следует поехать с Полом в Европу.
– Ты что, изменил свое мнение?
– Может быть.
– Ну, мы с тобой не были в Европе и ничего, не умерли.
– Верно, но ты должна признать, что ему представилась прекрасная возможность.
– Я не знаю, что я думаю об этой поездке, особенно с Полом.
– Особенно с Полом? Ты меня удивляешь.
– Ты знаешь, я обожаю Пола. До рождения Фредди мое сердце принадлежало ему, да и сейчас это не изменилось. Но… он сибарит, – она поколебалась. – Сын богача, коллекционер произведений искусства. Не думаю, что Фредди пойдет на пользу, если он приобретет вкус к роскоши.
– Он у него и так есть, – сумрачно ответил Дэн. Помолчав, он продолжил, тщательно, как ей показалось, подбирая слова: – Я также подумал, что ему следует все-таки поступать в Йель.
Хенни, расчесывавшая волосы, положила расческу и уставилась на Дэна.
– Я не верю своим ушам. Зачем, объясни мне ради Бога, ему туда поступать?
– Ну, новое окружение, – туманно ответил Дэн.
– Ты говоришь, как моя мама.
– Что ж, раз в жизни и она может быть права.
– Нет, это невероятно. Ты заодно с моей мамой. Ты же всегда выступал против частных учебных заведений. Городской колледж, говорил ты, бесплатное образование. Вот во что ты верил.
– Я до сих пор верю, но…
– Но что? – потребовала Хенни.
– Я думаю, что так для него будет лучше.
– Я чувствую себя так, будто меня ударили по голове. – Ей пришла в голову другая мысль. – А где ты достанешь деньги? Неужели возьмешь у Пола?
– За кого ты меня принимаешь? Это деньги Вернеров, что бы там Пол ни говорил. Нет. Я воспользуюсь сегодняшним предложением Альфи, вот что я сделаю. Получу пять тысяч за свою электронную лампу, если, конечно, Альфи не просто болтал. У меня есть и парочка других изобретений.
– Господи, и все это вот так сразу. Должно быть, ты немало над этим думал, ничего мне не говоря.
– Нет. Я все решил только сегодня. Так будет лучше для Фредди, – повторил Дэн.
– Но почему? Чем вдруг стал нехорош наш дом?
– Тебе не понравится, если я скажу.
– Скажи, пожалуйста. Надеюсь, это не то, о чем я думаю. Ты же не придаешь значения выдумкам мамы про Лию.
– Я и словом не обменялся с твоей матерью. Не считаешь же ты, что я спрашивал у Анжелики совета. Я сам пришел к определенным выводам.
– Относительно Лии?
– Да.
– О Боже, бедное дитя!
– Лия не дитя, поверь мне. Я вижу в ней то, чего ты не видишь, не можешь увидеть.
– Чего я не могу увидеть?
– Она хищница, попомни мои слова.
– Я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь. Несчастное юное создание… о, ты выводишь меня из себя. Иной раз ты делаешь неверные, ни на чем не основанные выводы.
– Учти, распознать хищника способен только другой такой же хищник.
– Это отвратительно, Дэн. Она хорошая девочка. Я-то знаю, я ведь все время с ней. Кроме того, раз уж ты так обеспокоен, позволь напомнить, что Фредди большую часть дня проводит вне дома и вообще слишком занят учебой, чтобы обращать внимание на что-то еще.
– Ох, Хенни, какая же ты наивная! Как и твой сын. Ты не видишь откровенного приглашения в ее глазах?
– Я ничего такого не замечала, – холодно ответила Хенни.
– Где уж тебе заметить, моя дорогая.
– А что ты этим хочешь сказать?
– Да то, что даже Эмили разбирается в людях, в сексе больше, чем ты.
– Эмили? Холодная уравновешенная Эмили?
– Да, да. Хочешь верь хочешь нет, а Эмили чувственная женщина.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю. Я все-таки немного разбираюсь в женщинах, могу понять, чем они дышат. Считай, что у меня на это талант.
Хенни уставилась на него. «Ты делаешь мне больно, Дэн, – подумала она. – Может, это глупо, но мне больно, когда ты говоришь так».
– Хенни, да не переживай ты. Ты уж слишком всерьез воспринимаешь все, что бы я ни сказал.
Дэн засмеялся. Это был безрадостный смех – губы смеялись, а в глазах оставалась тревога. Потом он, однако, схватил ее за руку и, притянув к себе, поцеловал.
– Не сердись на меня, Хенни. И хватит разговоров, давай-ка спать.
Дэн лежит с открытыми глазами. Обычно после любовной близости он быстро и крепко засыпает, но сегодня он слишком взбудоражен принятым недавно решением. По причине, которой он и сам не понимает, он не может сказать Хенни всей правды.
Прошлой ночью он тоже лежал без сна, прислушиваясь, когда же по лестнице прозвучат шаги. Высокие часы, стоявшие на лестничной площадке пробили полчаса, потом час, потом еще полчаса. Хенни уже спала, уверенная, судя по всему, что Лия и Фредди вернулись в свои комнаты; он не стал ее будить, а в одиночку думал свою невеселую думу. Может, это и к лучшему.
В течение полутора часов смотреть на отражение звезд в озере? Да, девчонка, без сомнения, агрессор. Он не в первый раз убеждается в этом. Страстное юное создание.
Душистое тело, упругое, где нужно, и где нужно мягкое, мелодичный грудной голос. Ее не придется долго обхаживать или завлекать.
Впрочем, может, он ошибается. Она не дурочка и наверное захочет иметь надежную гарантию – замужество, кольцо на пальце, предпочтительно с бриллиантом чистейшей воды. Да, она пробьет себе дорогу в жизни. Она сильная, напористая, совсем не такая, как Хенни.
Маленькая дрянь. А что если она забеременеет?
Мысли сменяют одна другую. Между ним и Фредди уже давно существует какой-то барьер. В глубине души у Дэна живет смутный страх, в котором ему стыдно признаваться даже самому себе, не говоря уж о Хенни. Дэн боится, что его сын… не совсем мужчина. Есть особый термин для подобного отклонения, но даже мысленно Дэн не может его произнести.
Мучительные мысли не оставляют его в покое. Если он прав, то может ему следует радоваться настойчивости Лии и тому, что Фредди проявляет хоть какие-то признаки сексуального желания?
Нет. Они слишком молоды. И она на самом деле маленькая дрянь. Не следовало бы ему в свое время уступать Хенни…
Он принял верное решение. Пусть Фредди поступит в Йель, пусть поедет летом за границу с Полом. Общение с Полом пойдет ему на пользу. Может, Пол сделает из него мужчину. И не важно, что там говорит Хенни о его сибаритских замашках. Пол твердо стоит ногами на земле…
В комнате в конце холла «страстное юное создание» лежит, глядя в потолок, и улыбается. Подбородок ее касается гладкого шелковистого атласного одеяла. Она проводит по одеялу рукой. Приятно. В этом доме красивые вещи. Конечно, это не такой изящный дом как те, что она видела на картинках в журнале, но очень удобный. И все в нем хорошего качества. Когда-нибудь и у нее будет такой же дом, даже лучше, обставленный с большим вкусом. На мгновение она живо представляет тот многоквартирный дом, в котором когда-то жила. Никогда больше не будет она жить в подобном доме. В этом она уверена.
Она прижимается лицом к руке. От руки пахнет душистым мылом, которым она пользовалась в ванной для гостей. У нее приятная на ощупь кожа, такая же гладкая, как атласное одеяло. Цвет лица тоже великолепный – смугловатый и словно подсвеченный изнутри розовым.
И груди у нее красивые, округлые как у скульптур в музее, а не грушевидные, как у многих девушек; такие быстро становятся обвисшими. Она ласкает свои груди, испытывая при этом восхитительное ощущение и думая о вещах, о которых думать не положено.
Но почему не положено? Потому что все так говорят. Но она все равно о них думает, они снятся ей во сне. В ее снах всегда присутствует высокий светловолосый юноша, но она не может точно сказать, Фредди это или нет. Ей нравятся светловолосые мужчины, романтичные, элегантные, утонченные. Такие, как Фредди. Только Фредди очень застенчивый. Прошлой ночью у пруда она добилась того, чтобы он поцеловал ее. Не слишком умелый это был поцелуй, но он научится. Было время, когда он ни за что не соглашался ее поцеловать.
Эта девушка, Мими, ворочается во сне. Сомнительно, чтобы ей с ее воспитанием снились такие же сны. Наверное, ей снится игра в теннис или лошади в их городской конюшне около парка. Лия смеется.
Наконец, сон овладевает ею.
Какие разные мысли вертятся в головах у тех, кто медленно погружается в сон под крышей этого дома.
Маленькая девочка Мег с ужасом думает о возвращении в школу и о противной девчонке, которая верховодит в ее классе. Мег там чужая. Только на ферме она чувствует себя спокойно.
Альфи и Эмили по своей привычке уютно свернулись клубочками, прижавшись друг к другу. Они всем довольны. Они обладают способностью убеждать себя, что ничего плохого не происходит, а если и происходит, то не стоит придавать этому значения.
Фредди, уставший после дневных нагрузок, никак не может заснуть. В доме Альфи никогда не посидишь спокойно. Лия с ее веселым нравом вечно пристает к нему. В ее присутствии он испытывает странное волнение. Ему хочется поцеловать ее, но в то же время он не уверен и немного боится.
Пол засыпает с приятными воспоминаниями о прошедшем дне и мыслями о работе и об очаровательной Мими. Его жизнь устроена, и он может спать спокойно.
Хенни тоже мучают тревожные мысли, хотя Дэн об этом не догадывается. Если бы у нее была подруга, с которой можно посоветоваться! Она вспоминает Флоренс. Флоренс умела решать самые разные проблемы и всегда была добра… Хенни беспокоится из-за Фредди, из-за того, что по непонятной для нее причине Дэн не признает Лию дочерью. Возможно, он и сам не может этого объяснить. Смутное беспокойство вызывают у нее и их собственные с Дэном отношения, но от этих мыслей она стремится поскорее избавиться, ругая себя за них. Одно она знает твердо: хорошо, что юность с ее страданиями и разочарованиями прошла; она пережила этот период и несмотря ни на что осталась с Дэном.
Нынешние молодые люди тоже в конечном итоге разрешат так или иначе свои проблемы, уверяет она сама себя, погружаясь, наконец, в сон.
Медленно вращается планета в безмолвном небе. Ночной ветерок раскачивает деревья. Мычит в хлеву корова. В лесу шуршат и повизгивают какие-то зверьки.
Сон отчуждает тех, кто уснул под крышей старого дома, и от самих себя и от своих близких. Но только на короткое время. Все они, непохожие друг на друга, живущие каждый своей жизнью, связаны друг с другом сотней невидимых нитей. Их связывают узы крови, любовь, воспоминания, даже ненависть. И так будет всегда.
Старый дом кряхтит и поскрипывает.
