ГЛАВА 37

Ребенок зашевелился.

Оливия лежала тихо. За окном ее спальни первые розовые лучи рассвета коснулись неба над заливом. Снова. Слабый трепет крыла птицы.

Прекратилось. Она закрыла глаза, прижав ладони к животу. Ей это приснилось? Нет. Слишком реально. Ребенок Пола.

Когда он снова открыла глаза, в небе ярко светило солнце, и комнату заливал чистый яркий свет. Некоторое время она лежала неподвижно, стараясь почувствовать… что-то. Может быть, это был сон. Может быть, это просто ее воображение.

У нее был выходной, и поэтому на ней все еще была ночная рубашка, когда полчаса спустя она подняла с крыльца «Бич газетт» и отнесла ее на кухню. Последнее время газеты раздражали ее, но сегодня утром там должно быть сообщение о том, что Джонатан покинул отделение скорой помощи.

Действительно, на первой же странице говорилось, что Джонатан Крамер внезапно отказался от должности. Статья не содержала никаких подробностей, кроме краткого изложения клеветнической подоплеки ситуации, сложившейся в отделении скорой помощи, и оставляла читателям возможность делать свои собственные выводы относительно того, почему Джонатан так внезапно пошел на попятную. «Этого будет недостаточно», – расстроенно подумала она.

Она уже съела половину черничного пирога, когда добралась до писем к редактору. Сегодня она их пропустит. Обычно среди них обнаруживалось с полдюжины, содержащих яростные нападки и обвиняющие ее в смерти Энни. Она уже собиралась перевернуть страницу, когда обратила внимание на подпись под последним письмом: Алек О'Нейл. Она снова разгладила страницу и начала читать:

«Я пишу, чтобы выразить свою тревогу по поводу негативных статей в прессе и хлещущей через край враждебности в адрес врача отделения скорой помощи в Килл-Девил-Хиллз, которая пыталась спасти жизнь моей жены Энни Чейз О'Нейл. Как ветеринар, я прекрасно знаю, насколько врачу легко ошибиться, принимая решение, особенно в критических ситуациях, возникающих в результате несчастных случаев. И все же, несмотря на это, я уверен, что доктор Саймон, пытаясь спасти жизнь Энни, приняла самое лучшее из возможных решений. Мне понятна злость и стремление общества найти козла отпущения, потому что последние семь месяцев я сам испытывал те же самые чувства. Но те из вас, кто знаком с великодушием Энни, знают, что она никогда не стала бы поливать грязью другого человека или губить его карьеру. Если вы проследите деятельность Энни в Аутер-Бенкс – от защиты смотрительницы кисс-риверского маяка Мери Пур до ее последней битвы за то, чтобы оставить в школе ребенка, больного СПИДом – вы увидите, что она концентрировала всю свою энергию только на помощи другим людям. Нападать на человека, который, рискуя своей репутацией, пытался спасти Энни – не лучший способ почтить ее память.

Это нелепо – полагать, что женщина с двумя пулевыми отверстиями в сердце могла выдержать сорокапятиминутный полет до ближайшего травмоцентра. Доктор Саймон вышла за рамки своих обязанностей, попытавшись прооперировать Энни в нашем местном отделении скорой помощи, вместо того, чтобы умыть руки и отправить ее в «Эмерсон», зная почти наверняка, что по дороге она умрет. Она заслужила нашу поддержку, а не травлю»

Оливия прочитала письмо дважды, забыв про свой пирог. Она позвонила Алеку домой, но, услышав его автоответчик, повесила трубку. Она набрала номер ветеринарной клиники и растерялась, когда ей ответил голос дежурной. Он наверняка занят, она не должна ему мешать.

– У меня неприятности с кошкой, – она вдруг сообразила, что этот идиотский прием подсказал ей сам Алек, когда он рассказывал, как записался на прием к своему тестю. – Я бы хотела узнать, могу ли я сегодня увидеть доктора О'Нейла?

– А что с вашей кошкой?

– Что-то с кожей. – Оливия глянула в гостиную, где Сильви свернулась уютным клубочком в плетеном кресле. – Она уже несколько дней дико чешется.

– Мы можем втиснуть вас в расписание примерно к четырем тридцати. Вам это удобно?

– Да.

– Как вас записать?

– Миссис Маселли, – она боялась, что имя Оливии Саймон окажется слишком хорошо известным дежурной.

В приемной ветеринарной клиники находились три собаки, и Оливия размышляла над тем, насколько честно по отношению к Сильви использовать ее подобным образом. Кошка дрожала у нее на руках, но успокоилась, едва они вошли в маленькую смотровую, где должны были ожидать Алека. «Я совершила ошибку», – думала Оливия. Она сама не одобрила бы, если кто-то вторгся к ней в рабочее время со своим личным делом. Она уже положила ладонь на ручку двери, когда с противоположной стороны в комнату вошел Алек.

– Оливия? – он выглядел озадаченным. Но в остальном он выглядел замечательно. С тех пор, как она видела его последний раз, прошло примерно полторы недели. Его загар резко контрастировал с белым халатом. – Что случилось с Сильви?

– Абсолютно ничего. – Оливия глупо улыбалась. – Извините, Алек. Я просто хотела поблагодарить вас за ваше письмо в «Газетт». У вас дома никто не отвечал, а я не могла ждать.

Алек улыбнулся. Он протянул руки, чтобы взять Сильви, и кошка свернулась у него на груди. Поглаживая ее между ушами, он сказал: – Вам не обязательно придумывать предлог, чтобы встретиться со мной.

Она почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Это было так по-детски!

– Ваше письмо принесло мне большое облегчение, – сказала она.

– Вы не заслужили публичной порки.

– Но независимо от того, изменит ваше письмо что-нибудь или нет, я хочу, чтобы вы знали, как я благодарна вам за то, что вы его написали. За то, что вы так думаете. Я не была в этом уверена.

Алек опустил взгляд на Сильви. Кошка замурлыкала и засучила лапами по нагрудному карману халата.

– Извините, что не позвонил вам. – Он снова посмотрел на Оливию. – Несомненно, на прошлой неделе вы нуждались в поддержке, но…

– Не извиняйтесь. Я пришла сюда совсем не для того, чтобы принимать от вас извинения.

– Просто мы с вами уж слишком сблизились, – сказал он.

– Вы, должно быть, думаете, что я веду себя крайне неприлично, позволив всему этому зайти так далеко.

– Конечно же, я так не думаю. Вы довольно долго обходились без мужа, а я – без жены, и… Вас это огорчает?

– Меня это смущает.

– Пожалуйста, не принимайте это близко к сердцу.

– Ну, ладно, я, пожалуй, пойду, чтобы вы могли заняться своими настоящими пациентами. – Она протянула руки за Сильви, но он повернулся, не отдавая ей кошку.

– Не так быстро, – сказал он. – Расскажите, как вы поживаете.

У нее в голове пронесся вихрь новостей последней недели: Пол вернулся, полный раскаяния, но ей не хотелось говорить о нем.

– Я собиралась начать новый витраж, – сказала она, – но Том решил, что не будет меня больше учить.

– Чего это вдруг? – брови Алека удивленно взлетели вверх. – Я надеюсь, не из-за Энни?

Она кивнула. Алек нахмурился:

– Но это же нелепо! Я поговорю с ним.

– Пожалуйста, не надо. Вы можете сделать только хуже.

– И что вы собираетесь делать, я имею в виду витражи? Бросите ими заниматься?

– Я найду выход.

– У меня сохранилась целая куча инструментов Энни. Они валяются в доме просто так, без дела. Почему бы вам не зайти и не посмотреть, не пригодится ли что-нибудь из этого?

Ее радость была несоизмерима с его предложением.

– А у нее дома был точильный камень? Алек кивнул.

– Приходите сегодня вечером, – он вернул ей Сильви, слегка коснувшись пальцами ее груди через блузку. – Мои дети, наверное, будут дома, и это поможет нам избежать неприятностей.

Оливия снова взялась за ручку двери, но не сделала движения, чтобы уйти. Она посмотрела на Алека.

– Сегодня утром я почувствовала, как во мне зашевелился ребенок.

Он нахмурился, но она не смогла прочесть выражения его глаз. Она смущенно пожала плечами.

– Я просто хотела рассказать кому-то, – сказала она, открывая дверь.

– Оливия, – позвал Алек, и она обернулась к нему. – Вы должны были рассказать об этом Полу.