Ресторан «Девяносто пять» возвышался над Чикаго, располагаясь на девяносто пятом этаже «Центра Джона Хэнкока», что стоит на вершине холма. С этого величественного возвышения огни города, оранжевые и яркие с земли, становились похожими на янтарные гирлянды, заплетенные в кольца, а кое-где казались длинными диагональными полосами, которые тянулись от линии горизонта до темных, беспокойных вод озера Мичиган. Именно здесь, на самой вершине «Центра Хэнкока» Уэс Карриер устраивал коктейли и ужин на двести персон, чтобы встретить Новый год и, что более важно, отметить покупку отеля «Чикаго Сэлинджер» новой корпорацией «Оул».

Название придумала Лора. Вначале Карриер был против.

— Это звучит как шутка. Это будет действовать, как красная тряпка, на банкиров, когда ты обратишься к ним за финансовой поддержкой.

— Мне оно нравится, — решительно заявила Лора. — Именно потому, что это и есть шутка, моя шутка, и мне это важно.

Карриер задумчиво смотрел на нее.

— Оу — это первые буквы от Оуэна, — сказал он после паузы. — Л — от Лоры. Я понимаю, почему тебе нравится это название, но сейчас не время шутить: ставки очень высоки.

— Пожалуйста, Уэс, — сказала она. — Символы очень важны для меня. Я хочу оставить именно это название. И оно осталось.

Смирившись с названием «Оул корпорейшн», Карриер стал помогать Лоре пройти все юридические процедуры, которые превратили компанию в корпорацию. Затем он решил вопрос с финансированием покупки отеля, вложив собственные девять миллионов долларов.

Деньги были поделены: Карриеру досталась одна половина отеля стоимостью в четыре с половиной миллиона, остальные четыре с половиной миллиона долларов он дал взаймы Лоре, чтобы она выкупила вторую половину. Их вложения давали также каждому из них по пятьдесят процентов «Оул корпорейшн». Таким образом, первым долгом Лоры был долг Карриеру на четыре с половиной миллиона долларов.

Карриер спланировал свои командировки таким образом, что, как только Лора переехала в Чикаго, он был с ней очень часто, помогая ей в новой работе. Они еще два раза проводили вместе выходные в Нью-Йорке после их первой встречи там, а всю неделю Лора металась между Чикаго и «Дарнтоном», где помогала Келли и Джону обучать нового помощника управляющего. Карриер и Лора нашли архитектора, и она работала с ним, когда находилась в Чикаго, над изготовлением эскизов для реставрации отеля, опираясь на детальные планы, над которыми когда-то работала с Оуэном. Потом они с Карриером взяли эскизы и отнесли их банкиру, которого Карриер хорошо знал и который, в свою очередь, дал им поручительство и строительные кредиты на покупку и реставрацию отеля «Чикаго Сэлинджер», осуществляемые «Оул корпорейшн». Таким образом, второй долг Лоры был банкиру в размере двадцати миллионов долларов.

Как только деньги были получены, Карриер поручил своему помощнику начать переговоры о покупке отеля, но так, чтобы имя Лоры в них не упоминалось.

Было хорошо известно, что начиная с лета Феликс уже искал покупателя для своего отеля, то есть еще до того момента, как суд вынес решение о завещании его отца. Но два потенциальных покупателя приобрели другие здания, и к концу осени он был сердит на своего агента по продаже недвижимости, в ссоре со своим банкиром и раздражен тем, что он называл мертвым рынком недвижимости Чикаго. Все это тоже было хорошо известно. И поэтому, когда помощник Карриера начал переговоры с чикагским агентством по недвижимости, он смог купить «Чикаго Сэлинджер» за девять миллионов долларов, а не за десять, как предполагал Карриер, с условием немедленного вступления в права владения. Кстати, здание пустовало уже шесть месяцев, после того как Феликс закрыл отель.

Имя Лоры не фигурировало ни в переговорах, ни в документах по купле-продаже отеля. Ее чикагский адвокат представлял ее на встречах с адвокатом Феликса, все делалось от имени «Оул корпорейшн», и когда Карриер представил ее чикагским финансистам, он сказал им, что она будет управляющим отеля, принадлежащего этой корпорации. Лора была уверена, что со временем Феликс выяснит, кому принадлежит корпорация, но сейчас это была тайна. И она намеревалась хранить ее как можно дольше, чтобы успеть за это время найти способы получить другие отели Оуэна.

— Вы понимаете, что название отеля должно быть изменено, — адвокат Феликса сказал адвокату Лоры, когда они подписывали десятки документов своих уважаемых нанимателей. — Корпорация «Оул» больше не может пользоваться фамилией Сэлинджер.

— Мы и не собираемся этого делать, — ответил тот.

— А какое будет новое название? — поинтересовался адвокат Феликса.

— Оно еще не выбрано.

Оно, конечно, уже было выбрано, но знали его только Лора и Карриер. С самого начала она знала, что он будет называться «Бикон-Хилл». И каждый отель, который она сможет купить, с этого самого момента будет иметь то же самое название. Единственной разницей между ними будет название города.

Итак, по указанию Карриера, шеф-повар ресторана «Девяносто пять» сделал торт на Новый год в форме старого здания «Чикаго Сэлинджер» с надписью золотом «Чикаго Бикон-Хилл» над входом и совой, сидящей на его крыше. Торт стоял на столе в фойе; это было первое, что видели гости, собравшиеся к десяти часам. Мужчины были в черных «бабочках», а изящные женщины — в бриллиантах, которые сияли у них в ушах и на шеях. Они вертелись вокруг квадратного, покрытого сахарной глазурью торта, как дети у витрины магазина игрушек, и с трудом могли оторваться от него, чтобы поздороваться с хозяином приема, который стоял вместе с Лорой и Клэем у входа в обеденный зал. Клэй шептал Лоре:

— Сова — это моя идея, но это между нами. Уэс придумал золотые буквы. Он только о золоте и думает.

— Получилось очень хорошо, — пробормотала Лора, ожидая, когда следующий приглашенный подойдет для представления ей. — Спасибо, Клэй.

— Это мелочь, — скромно ответил он. — Раз я собираюсь стать помощником управляющего самого шикарного отеля «Чикаго Бикон-Хилл», я должен стараться, чтобы мой начальник был всегда доволен.

Он поймал взгляд Мирны, которая находилась в другом конце комнаты, и подмигнул ей. Он был счастлив.

— Лора! Разреши мне представить… — сказал Карриер, знакомя ее с одним из своих чикагских друзей, представляя ее как будущего управляющего «Бикон-Хилл». Лора пожала руку и улыбнулась.

— Чудесно, моя дорогая. Просто великолепно, — сказал гость, беря ее руку в свои и заглядывая ей в лицо. — И ты тоже, Уэс, выглядишь хорошо. Хотел бы и я так выглядеть в «бабочке», а не быть похожим на полуживого попугая без кровинки в лице. Ты здорово умеешь носить ее. И дама твоя мне нравится, очень нравится.

Он наклонил голову набок, оценивающе глядя на Лору, и Карриер на мгновение увидел Лору глазами своего друга.

Она выглядела лучше, чем когда-либо за те шесть месяцев, что он знал ее. Она не была уже такая худая, хотя все еще очень худенькая. Ее лицо было оживлено, хотя часто все еще бывало снова замкнутым, а он хотел видеть на ее лице только удовольствие, радость, улыбку и любовь. Она была в узком платье из белого атласа, с длинными рукавами и глубоким вырезом, с ожерельем из аметистов неправильной формы, а у края выреза была приколота брошь в виде ириса, сделанного из голубого опала с золотой серединкой. За свою жизнь Карриер подарил своим женщинам немало драгоценностей и умел отличать хорошую вещь, если таковую видел Брошь Лоры была очень красивой. Он не стал спрашивать о ней Лору — он строго придерживался правила: никогда не спрашивать, откуда у женщины ее драгоценности, — но Лора сама рассказала ему, что подарил ей эту брошь Оуэн. Как подарок его нельзя было сравнить с тем наследством, которое он ей оставил, но оттого, что брошь была подарком очень личным, Карриер осознал, насколько глубока была любовь к Лоре у Оуэна Сэлинджера.

Он обнял Лору за талию с таким видом собственника, что не заметить этого было нельзя. И когда Лора в ответ немного прижалась к нему, он почувствовал гордость, что обладает ею. Карриер давно не испытывал таких чувств к женщине. Он хотел дать ей и делать для нее все на свете, снять любое бремя с ее плеч и взять на себя любые проблемы, чтобы ей ничего не оставалось делать, как только опереться на него и отрешиться навсегда от напряженного взгляда, который замораживал ее черты и не давал полностью раскрыться ее истинной красоте.

— Итак, Уэс… — Гость, заметив руку Карриера, обнимающую Лору за талию, наконец, выпустил ее руку из своих. — Приятно было увидеть тебя снова. Ты в городе надолго? Как насчет ужина вместе?

Пока они договаривались, Лора взглянула через дверь на окна в зале ресторана, которые занимали целую стену. Когда гость отошел, она спросила:

— Никто не будет возражать, если мы немного посмотрим на вид из окон?

— Это твой день, ты можешь делать что хочешь. Я думаю, что все в сборе.

Все еще обнимая ее, он вошел вместе с ней в зал, где группы людей стояли вокруг столов, сервированных хрусталем и фарфоровой посудой в серебре. В центре каждого стола стоял букет гибискусов, а там, где должны были сидеть женщины, стояли отдельные букетики. Большинство гостей собралось в комнате отдыха, которая находилась в нескольких шагах от главного зала, там играл пианист, а два бармена готовили напитки. Но Лору привлекали окна, которые шли от пола до потолка и из которых открывалась панорама оранжевых уличных огней, люминесцентных огней в окнах служебных зданий и белых огней в окнах жилых домов. Город казался игрушечным и резко выделялся на фоне черного пространства озера.

— Ты уже часть этого мира, — сказал ей Карриер. Он стоял за ее спиной, держа руку чуть ниже ее груди. — И ты сделаешь так, чтобы он стал твоим целиком.

Лора прижалась к нему, как и раньше, оперевшись на его сильное тело. В нем не было ничего от худощавого Поля с его нервной энергией; Уэс был почти вдвое старше Поля, человеком, сделавшим карьеру совершенно самостоятельно, решительным и сильным, целенаправленным и абсолютно уверенным в себе.

И даже если он иногда подавлял независимость Лоры, бывал слишком прямолинейным, слишком предсказуемым для нее и ее пристрастия к людям с более сложным характером, он был ей надежным другом, постоянным и заслуживающим доверия. И она знала, что нет ничего более важного и ценного, чем это, если она действительно хотела иметь человека, на которого можно было положиться.

Он был добр даже к Клэю, подумала Лора, взглянув через зал на своего брата, который в этот момент поднимал бокал шампанского в честь Мирны. Карриер не особенно любил молодежь, которая не соответствовала его представлениям о зрелости и чувстве ответственности, но ради нее он стал учить, Клэя некоторым премудростям международных банковских операций и торговли, а Клэй, завороженный размахом сделок, не говоря уже о другом, впитывал их в себя. И ради Лоры он делал даже больше: он учился.

Впервые Клэй хотел прочесть книгу или даже десяток книг, если этого хотела Лора, он даже не сердился, когда Лора проверяла его знания. Он выполнял практически все, что она велела ему делать, и только потому, что она пообещала ему работу помощника управляющего в новом отеле, но при условии, если он сможет быстро и многому научиться, прибавив к тому, что уже успел усвоить в Бостоне, Филадельфии и работая в «Дарнтоне». Поэтому он читал книги, занимался и почти не возражал, частично из-за самой Лоры и ее любви к нему, но и потому — и он вынужден был это признать, — что Мирна действительно гордилась им и не уставала ему это говорить.

— Ты еще станешь биржевым магнатом, — ликовала она, и Клэй был не против ее восторга по поводу его новой работы, потому что, как только она о ней услышала, она стала еще более страстной, чем когда-либо.

Кроме того, и тоже, может быть, впервые в жизни, Клэй никому не завидовал; он больше не чувствовал, что жизнь проходит мимо него. «Наверное, я счастлив», — думал он.

«Все счастливы», — размышляла Лора, глядя на огни Чикаго и прислушиваясь к фортепьянной музыке, переплетавшейся с шумом голосов в ресторане. Все счастливы. Перед ее глазами возникло улыбающееся лицо Оуэна, она почувствовала прикосновение его руки у себя на волосах. Дорогой Оуэн, это твой день; ты должен был быть здесь, чтобы увидеть, что твои мечты, сбылись.

— Ты витаешь в облаках, — сказал Карриер, прижавшись губами к ее уху. — Скажи мне, о чем ты думаешь.

— О мечтах, — ответила она. Она положила руку поверх его, ее пальцы лежали поверх коротких и сильных пальцев Карриера. — Оуэна и моих.

— И моих тоже, — сказал он — Не отделяй меня от себя, Лора.

— Не буду.

Но тем не менее это были мечты Оуэна, они принадлежали только им двоим, и она почувствовала, что ей не хватает его. Как бы она хотела видеть, как он ходит среди гостей, возвышаясь над ними, его усы шевелились бы, когда он разговаривал, он оценивающе разглядывал бы гостей, запоминая их шутки и слова, чтобы потом они с Лорой могли посмеяться, как они делали не раз в Бикон-Хилл и на Кейп-Коде.

И вот в полночь, когда Карриер поцеловал ее, Лора улыбнулась ему с открытостью, которой он раньше не видел в ней.

— С Новым годом, Уэс! Пусть в Новом году осуществятся все наши планы, о которых мы мечтаем!

— Мы всегда будем вместе, — добавил он. — Всегда и во всем.

Когда он поцеловал ее еще раз, он был уверен, что она поняла, что он подразумевает женитьбу.

Лора же поняла это только поздним утром следующего дня, в первый день нового года, после того как она проснулась в своих апартаментах в отеле «Чикаго Мейфэар Риджент». С еще закрытыми глазами она вспоминала вчерашний прием. Она заново переживала тот волнующий трепет, который охватил ее, когда гости подняли бокалы в ее честь, а она стояла одна около пианино, возвышаясь над ними на несколько ступенек, ее белое атласное платье притягивало свет и блестело как бело-голубой бриллиант. Она вспомнила Клэя, смотрящего на Мирну завороженными глазами, архитектора, прогуливающегося среди гостей и получающего профессиональное удовлетворение от предвкушения работы над созданием замечательного отеля; инвесторов, даже на приеме обсуждавших стоимость номера и сравнивающих «Бикон-Хилл» с другими отелями, недавно отреставрированными на Золотом берегу Чикаго. И наконец, ей вспомнился новогодний поцелуй, которым она обменялась с Карриером, страстный и нежный, с мыслями о будущем. Совместном будущем.

Она открыла глаза. Первое, что она увидела, было озеро, казавшееся темно-голубым под ясным, холодным январским небом. В комнате было прохладно, и Лора лениво пошевелилась в теплой кровати. Ей было уютно в этой комнате, выдержанной в приглушенных тонах. Карриер снял эти апартаменты на месяц, чтобы она могла жить здесь, пока не найдет себе квартиру. Комнаты выходили на глубокий изгиб берега, по которому тянулись на север Оак-стрит и Аутэ-драйв; по одну сторону улицы лежало озеро Мичиган с пляжами и парками, на другой стороне за мощной стеной стояли жилые дома. Глядя на этот вид из своей элегантной комнаты, Лора подумала о Бикон-Хилл. Она не могла поверить, что Карриер предполагал, что она откажется от этого отеля и выйдет за него замуж. Она беспокойно пошевелилась. Он должен понимать, что она не сделает этого. Это означало, он считал, что, выйдя за него замуж, она будет продолжать заниматься отелем. Ну да, почему она должна будет что-то менять? Потому что он захочет, чтобы она сопровождала его в поездках, а потом, медленно, понемногу, она начнет отдаляться от дел в отеле и никогда не получит и остальные три.

Но это была не главная причина. «Я не хочу выходить замуж за Уэса, — думала она. — Я не хочу выходить замуж вообще. У меня есть более важные дела, чем все остальные, вместе взятые, и я ни за кого не собираюсь выходить замуж.

Даже за Поля? Если бы вернулся Поль, посмотрел на меня своими теплыми, ласковыми глазами и сказал своим низким голосом: «Я стану мужем, который будет счастлив следовать за своей женой, чем бы она ни занималась».

Она свернулась клубочком, чтобы не чувствовать боли, которая пронзила ее, стоило ей позволить себе вспомнить Поля. «Я не должна делать этого. Сегодня первый день нового года, время для новых идей и новых мыслей. Время забыть прошлое». Но только неделю назад она кончила читать книгу, которая преследовала ее с тех пор, особенно одна строчка о женщине, которая не могла быть вместе со своим любимым: «В ее сердце навсегда останется небольшой шрам, и ей всегда будет помниться его ласковый, как летний дождь, голос». Эти слова запомнились ей; в них она узнала саму себя.

«Все правильно, останется и у меня шрам от прошлого, — думала она. — И Поль будет частью этого прошлого. И чем бы я ни занималась отныне, все будет вертеться вокруг него, потому что он никогда не покинет моей памяти.

А может, я стараюсь сохранить его в своей памяти потому, что хочу быть уверенной, что любовь остается навсегда, даже если эта любовь приносит боль. Даже если эта любовь обречена и должна быть забыта, потому что я должна начать новую жизнь».

Новая жизнь. Новый год. Новые мысли и чувства, новые друзья, секс и работа. И самое главное — «Нью-Йорк Сэлинджер», следующий отель, который она намеревалась купить. А после…

Она пошевелилась в кровати. Она стала частью настоящего и думала о будущем. Ей хотелось поскорее начать действовать.

Ей многое предстояло сделать, у нее много планов. Ей нужно предпринять еще столько шагов, чтобы вернуть то, что Оуэн предназначал ей.

Полусонный, Карриер положил руку ей на грудь:

— Еще рано вставать.

— Уже слишком поздно, почти полшестого. Он широко раскрыл глаза:

— Ты разбудила меня полшестого в первый день Нового года?

— Я хотела узнать твое мнение о новых трубах для ванных комнат в «Бикон-Хилл»…

— Черт возьми, Лора…

Но в этот момент он увидел ее озорную улыбку и, рассмеявшись, притянул ее к себе.

— У тебя на уме совсем другое.

— Наверное, ты прав, — пробормотала она и обняла его со всей страстью, в которой крылась жажда новой жизни и благодарность за его любовь и за то, что он дал ей. Он понимал, сколько ей еще предстоит сделать, он знал, что она хочет разделить с ним все дела, и он обязательно поймет, почему она не может выйти за него замуж. Он всегда ее понимал.

— Никакой работы сегодня, — сказал он позже, выходя из своей ванной комнаты. — Первое января праздник, и мы отправимся на прогулку.

— Куда? — спросила она из другой ванной, надевая на себя тяжелый махровый халат, который отель предоставлял своим клиентам. «Интересно, сколько пропадает таких халатов?» — подумала она и решила выяснить это у управляющего.

— Туда, куда отправляются настоящие туристы.

Деревья, которые росли по северной Мичиган-авеню, были увешаны гирляндами из маленьких рождественских белых лампочек, которые горели днем и ночью. Магазины были закрыты, но народ гулял по улице, рассматривая витрины магазинов «Маршал Филд» и «Сакс»; люди глазели на манекены в магазине «Магнии» и драгоценности в «Тиффани»; фотографировали старую крепость на воде, которая уцелела после пожара в Чикаго и возвышалась на фоне современного отеля «Ритц-Карл-тон» из серого мрамора. Туристы разъезжали в конных экипажах с кучерами в цилиндрах или черных шляпах. Карриер и Лора шли по улице в сторону реки, пригибаясь от ветра, от которого полы пальто прилипали к ногам, а потом повернули обратно. Хотя они порядком замерзли, не доходя квартала до «Мейфэар Риджент», Лора свернула на восток к пустому зданию, который когда-то был «Чикаго Сэлинджер».

Они молча постояли, созерцая его.

— В виде торта с сахарной крышей он смотрелся гораздо лучше, — заметила Лора, улыбнувшись. «Нет более грустного зрелища, чем пустые дома, стоящие в одиночестве посреди живого города», — подумала она. — Но подождите, — добавила она. — Через год никто не узнает его.

— Даже водопроводчики, — согласился Карриер, улыбнувшись. Он обнял ее за плечи. — Каждый раз, когда я вижу чертежи, я все больше удивляюсь. Оуэн был мечтателем. И ты тоже.

Она покачала головой:

— Я многого не знаю, чтобы быть мечтателем. Этот отель — мечта Оуэна. А еще мои фантазии, которые я хочу претворить в жизнь.

Он задумчиво посмотрел на нее:

— Если тебе это удастся, тебя ждет большой успех.

Эти слова звучали в ушах Лоры последующие недели, пока все чертежи не были закончены и не отданы в производство и начались реставрационные работы.

В середине января она сняла квартиру в шестиквартирном доме из серого камня в викторианском стиле, расположенном в районе Де Поль. Окна дома выходили на такие же викторианские дома, и когда поднимался ветер, до нее долетали звуки подвесной железной дороги, которая проходила в двух кварталах от ее дома. В просторных комнатах ее квартиры были высокие потолки и лепнина, настоящий камин и одна свободная спальня, которую она превратила в свой кабинет. Больше всего ей нравилось соседство с университетом Де Поль. В университетском городке жили преподаватели и обслуживающий персонал. Здесь всегда было много людей, с которыми она постепенно познакомилась: молодые семьи с маленькими детьми в колясках, дети постарше, лепящие снежные бабы, подростки, возвращающиеся из близлежащей школы и собирающиеся под высокими, по-зимнему голыми вязами. Они сидели на скрипящих перилах у входа в свои дома, а иногда ненадолго занимали под свое веселье гостиные родителей. Все это напоминало небольшой городок, а во многом и Бикон-Хилл в Бостоне или маленькую деревеньку Остервилл на Кейп-Коде. А когда Клэй с Мирной сняли двухкомнатную квартиру меньше чем в миле от нее, она почувствовала себя дома.

— Почему тебе не нравится Мирна? — спросил ее Клэй как-то после того, как они переехали в новую квартиру. Они с Лорой ехали на автобусе вдоль озера к отелю, и она просматривала список поставщиков, с которыми намеревалась встретиться.

Она сунула список в папку:

— Мне она нравится. Но не могу сказать, что я от нее в восторге.

— Почему?

— А ты в восторге?

— Какая тебе разница? Мы говорим о тебе.

— Ты ее любишь, Клэй?

— Я живу с ней.

— Клэй!

— Ну, может быть, люблю. Я имею в виду, что трудно понять, действительно ты любишь женщину или просто она тебе нравится. Вот ты, любишь Уэса?

— Нет, но он мне нравится. Мне нравится быть с ним, мы, так сказать, делаем одно дело. Тебе нравится Мирна так?

— Иногда. Она иногда давит на меня, ты ведь знаешь, что это бывает довольно утомительно, но с ней мне весело, и она радуется, как ребенок, когда я покупаю ей подарки. После этого она становится такой ласковой…

— Ты покупаешь ей очень много подарков, не так ли? — спросила Лора.

— Почему бы и нет? — спросил он небрежно.

— Покупай, пожалуйста, если тебе нравится.

Она хотела спросить его, откуда у него деньги, но передумала. Она часто задумывалась над этим, зная, сколько он зарабатывал в «Дарнтоне» и сколько она платит ему через «Оул корпорейшн». Но ему было уже двадцать три года, и, хотя он часто вел себя как мальчишка, она не хотела допрашивать его, как будто была его мать или его опекун.

— Но я что-то не слышала, чтобы она купила тебе хоть один подарок, — все-таки добавила она.

— А ей и не надо мне ничего покупать. Она и так знает, как сделать меня счастливым. Она действительно любит меня — кому я еще нужен, кроме тебя? Я помню, что давным-давно Бен говорил, что всегда будет о нас заботиться, и тогда я думал, что это ерунда, что, когда я вырасту, мне он не будет нужен. Но оказывается, что тебе всегда нужен кто-то близкий, правда?

— Правда.

Автобус, лавируя между автомобилями, резко затормозил, и Лору бросило на Клэя.

— Особенно кто-то с сильными плечами, — улыбнувшись, заметила она.

— Ты что-нибудь получала от него?

— Нет, но думаю, что скоро получу. Я всегда получаю открытки на свой день рождения.

— Это на следующей неделе. Он знает, что мы в Чикаго?

— Я написала ему, что купила отель, и послала ему наш адрес. И передала от тебя ему привет.

— Черт, зачем ты это сделала? Я тебя об этом не просил.

Она молчала.

— Я не хочу иметь с ним ничего общего!

— Тогда зачем ты вообще задаешь все эти вопросы? — парировала она.

— Ну… — он пожал плечами. — Не очень просто взять и забыть его. — Он осекся.

— Трудно забыть своего брата, — согласилась Лора. — Несмотря на то, что он сделал.

Автобус довез их до остановки, и они вышли через центральные двери.

Каждый день, приближаясь к отелю со стороны Мичиган-авеню, Лора не узнавала его, как будто раз от раза он становился другим. Но это был ее отель. На самом деле, не считая новых окон, которые были уже установлены, его внешний облик оставался прежним, работы по чистке кирпича и известняка, а также установка новых дверей и вывески будут сделаны в последнюю очередь. Сейчас все происходило внутри, где ломали старые стены и заново прокладывали канализацию и тянули электричество, чтобы превратить двести пятьдесят комнат в сто больших комнат, тридцать номеров плюс сделать квартиру на крыше с отдельной террасой.

Сегодня идя к отелю от автобусной остановки, Клэй воскликнул:

— Мрамор привезли!

Они остановились и стали рассматривать завернутые в бумагу плиты, которыми должны были облицовывать стены ванных комнат, а также поверхности колонн и небольших бассейнов. Весь мрамор был одинаковый: мягкого серо-голубого цвета с темно-зелеными и синими крапинками; сантехника планировалась белой, а полотенца — голубыми. В каждом номере предполагалось две ванны, но они должны были быть одинаковыми, «чтобы и мужчина, и женщина чувствовали себя одинаково хорошо в них», объясняла Лора президенту фирмы по оформлению интерьера Кристиану Деле, которого нанял Карриер.

— Я не хочу, чтобы одна была розовая с золотым ободком, а другая сделанная как будто для футбольной команды «Чикагских патриотов».

— «Чикагских медведей», — поправил ее ехидно Деле.

— «Медведей», — задумчиво повторила она. — Я запомню это. Я жила в Новой Англии и привыкла к «Патриотам». Может быть, вы расскажете мне и другие вещи о Чикаго, а то я чувствую себя приезжей.

Ее улыбка не тронула его. Она и была приезжей, и она принимала слишком много самостоятельных решений, вместо того чтобы с благодарностью следовать его профессиональным советам.

— Многие не любят голубые полотенца, — сказал он, возвращаясь к обсуждению ванных комнат. — Они считают чистыми только белые полотенца.

— А я разговаривала с агентами по продаже в «Маршал Филд», — возразила Лора, — и они говорят, что продают больше цветных полотенец и простыней, чем белых, потому что, вероятно, они больше нравятся людям.

— У них дома — да, но не у них в отелях.

— Но это не их отель, а мой. И я думаю, что голубой цвет будет то, что нам надо.

Он нахмурился и обиженно задышал, подумав при этом, что не мешало бы найти управу на эту женщину, пока она еще молодая.

— Как хотите, — сказал он.

Лора показала ему на одно из кресел в ее временном кабинете:

— Присядьте на минуту. Я кое-что хочу вам объяснить. Вы владеете фирмой, занимающейся оформлением интерьеров, это так?

Продолжая стоять, он сухо кивнул:

— И мистер Карриер признал хорошее качество нашей работы, пригласив для этой работы именно нас.

— Мистер Карриер принял это решение вместе со мной. — Ее голос был почти нежен. — Вы владеете компанией и гордитесь ею, и вам не хотелось бы, чтобы другие указывали вам, как выполнять вашу работу.

— Вот именно. Я действительно так считаю.

— И я тоже так считаю, — оказала Лора еще мягче. — У меня в жизни никогда ничего не было. Понимаете? Вплоть до этого момента. И сейчас я так горжусь этим отелем и мне так хочется, чтобы все было сделано идеально, что я хочу участвовать во всем. Я хочу знать о всех принимаемых решениях — от туалетной бумаги до ковров и стойки администратора. — Она упрямо улыбнулась. — Я не могу иначе. Моя мечта осуществилась, и я боюсь пропустить любую мелочь. Но мне действительно нужна ваша помощь, я хочу многому научиться, иначе я не смогу стать частью всего этого и это не будет уже мечтой…

Деле оттаял. Он сел в кресло и улыбнулся.

— И кроме того, — добавила Лора, — я планирую купить еще три отеля в других городах. Если мы сработаемся с вами, то я не вижу причин не продолжать наше сотрудничество и дальше.

Он распрямил спину. Просто приятно иметь дело с такой женщиной.

— Быть может, мы начнем с образцов драпировки, — сказал он. — Здесь есть что выбрать.

Лора улыбнулась ему так, чтобы он запомнил ее улыбку на всю жизнь.

Продолжая тепло улыбаться, он стал разворачивать большие квадраты образцов ткани на письменном столе и рабочем столе, который стоял к нему под прямым углом. Лора решительно отвергла все двадцать образцов.

— Я хочу того же, что и с ванными комнатами; я хочу отойти от стереотипа мужского и женского. Если бы можно соединить каким-то образом их в одно целое… Мне нужно что-то яркое, очень смелое и уютное как для мужчин, так и для женщин, чтобы и те, и другие были довольны.

Он глубокомысленно кивнул:

— Интересная мысль. Что-то нейтральное, например, вот это — простой серый цвет или голубой…

— Больше подходит для солдат времен Гражданской войны, — улыбнулась Лора. Она взяла в руки ножницы и коробочку с мелками со стола.

— Можно, я разрежу эти образцы на кусочки?

И, не дожидаясь разрешения, начала разрезать материю на полоски.

— Вдруг нам удастся что-то такое скомпоновать…

В конце концов было решено, что ковры будут сделаны на заказ Куристаном в серебристо-сером цвете с изображением лиловой с золотом геральдической лилии, которая напоминала ирис, но была более строгой.

Деле послал тот же рисунок в Эссекс, чтобы там изготовили такие же шторы.

С того самого момента он появлялся в старом кабинете управляющего, где Лора размещалась, пока туда не добрались рабочие с кувалдами, и они вместе рассматривали образцы, встречались с поставщиками и принимали сотни решений, больших и малых, которые определяли отделку помещений, интерьер каждой комнаты, вид холла и ресторана, а также обстановку зала для чая, находившегося на несколько ступенек выше холла. По совету Деле, Лора выбрала мебель от Хенредона, обитую глянцевитой однотонной плотной материей, сделанной из шерсти с шелком. Были выбраны цвета ириса: лиловый, белый, темного золота и темно-зеленый. Остальная мебель была антикварная, ее предложили агенты по продаже мебели, которые потратили много времени, согласовывая подробности с Деле и Лорой, а потом только с Лорой, обсуждая цены.

Представители «Гермеса», «Клиник», «Себастьяна» и полдюжины других компаний обхаживали ее, чтобы она выбрала их специально упакованные изделия для ванных и туалетных комнат: это были шампуни, бальзамы для волос, лосьоны для рук, салфетки, пилки для ногтей, гели для ванн, зубные щетки, бритвы… Список становился все длиннее, а Лора требовала еще, и агенты по сбыту обещали достать все, что она хотела, лишь бы их товар попал в этот отель европейского стиля, о котором уже только и говорили на Мичиган-авеню. Ходили слухи, что его владельцы не жалели средств, чтобы сделать его уютным и роскошным, предлагая такую обстановку и услуги, с которыми не шли ни в какое сравнение «Хайят», или «Марриот», или любой другой подобный отель, и что из-за вложенных в отель средств цены в нем будут такие высокие, что только очень богатые люди смогут останавливаться в нем.

Следом появились другие изготовители, за которыми послала Лора. У самых лучших Лора выбрала телевизоры, радиоприемники, видеомагнитофоны, махровые халаты, графины и бокалы для ночных тумбочек, фены и встроенные столики для косметики с зеркалами с подсветкой в туалетных комнатах, встроенные холодильники, которые предстояло заполнить сырами, паштетами, прохладительными напитками и винами.

Затем пришла очередь поставщиков ресторанной посуды. Лора выбрала для ресторана «Бикон-Хилл» фарфоровую посуду фирмы «Вильруа и Бош», столовые приборы «Самбоне» и хрусталь от «Ленокс». Стоимость всего этого составляла примерно триста долларов за сервировку одного места в ресторане.

— Сделай все как надо, — советовал ей Карриер, который считал, что не стоило выбрасывать миллионы, чтобы потом экономить на мелочах, особенно когда дело касалось такого заметного места, как ресторан, который, как он надеялся, станет одним из лучших в городе.

И наконец, Лора и консультанты по интерьеру сделали чертежи каждой комнаты. Она точно знала, чего именно хотела: каждая должна была напоминать ей ее комнаты в доме Оуэна. Те комнаты были первыми в ее жизни, где она нашла выход своим фантазиям и представлениям о красоте и пространстве, о которых мечтала с Клэем и Беном. Она до сих пор помнила теплоту, которую испытывала каждый раз, когда входила в них. Именно эту теплоту и ощущение пространства она хотела передать людям, которые будут здесь жить.

— Они должны чувствовать себя, как дома, — сказала Карриеру Лора однажды в феврале, когда они вечером ужинали в ресторане «Ле Перрок». В этот день ей исполнялось двадцать четыре года, и они пили «Дом Периньон», сидя вместе на банкетке в углу длинного зала. — И совсем неважно, сколько они будут там жить — несколько часов, неделю или месяц. Все должно быть, как дома.

— Ты действительно думаешь, что людям не все равно? — спросил он. — Их не обманешь; знаешь ли, они понимают разницу между отелем и домом. Все, что они хотят — чтобы им было удобно.

— Не знаю…

Она поймала вилкой крошечный кусочек лангуста и обмакнула его в соус.

— Назови свой любимый отель, — попросила она.

— «Мейфэар Риджент», — не думая, ответил он. — Но я не помню, как он выглядит. Просто я знаю, что там со мной была ты.

Она улыбнулась:

— Назови еще какой-нибудь.

— Любимый? — он задумался. — «Ритц» в Париже, «Сорок седьмая Парк-стрит» в Лондоне, «Сэлинджер» в Амстердаме, «Станфорд Корт» в Сан-Франциско. Ну и «Бикон-Хилл».

— Ты в нем не останавливался.

— И не собираюсь, пока меня принимают в районе Де Поль. Разве это мешает ему быть одним из моих любимых отелей?

Она снова улыбнулась:

— А что у них общего между собой?

— Они маленькие, с отличным обслуживанием, там удобно, спокойно.

— Как в хорошем доме.

Он задумчиво взглянул на нее:

— Значит, наш дом будет таким?

— Таким должен быть любой дом, — спокойно ответила она. Он больше не говорил о женитьбе с того приема на Новый год, но иногда, особенно после того, как она переехала в свою квартиру и он стал жить там во время своих приездов в Чикаго, он так или иначе давал ей понять, что не забыл об этом. Но и она не забыла, что намеревалась сделать. И поэтому она не давала ему возможности заговорить о свадьбе.

Карриер снова наполнил их бокалы:

— Мы еще не выпили за твой день рождения.

Мягкий свет в тихом зале, украшенном свежими цветами, придавал светлому шампанскому золотистый оттенок, а мельчайшие пузырьки, поднимаясь на поверхность, ярко вспыхивали.

— Спасибо, — сказала Лора. — Ты сделал мой день рождения чудесным.

— Как это может быть, если ты до сих пор не получила подарка?

— Я получила твой подарок еще в декабре. Благодаря тебе у меня появилась возможность делать то, что я больше всего хотела.

— Я дал тебе возможность работать по сто часов в неделю.

— Но именно это мне и нравится, — ответила она, радостно глядя на него. — Конечно, ты мог бы подарить мне микроволновую печь, или пуховую перину, или еще что-нибудь, что украсило бы мою жизнь. Вместо этого ты вложил в меня десять миллионов долларов, чтобы я смогла занять еще двадцать и работать больше, чем когда-либо раньше.

Он удовлетворенно ухмыльнулся. Она умела уходить от разговора, причем делала это так, что он не чувствовал себя задетым. Это качество встречалось довольно редко, особенно в женщине такой молодой и неопытной, как она. Но как приятно получать удовольствие от женщины не только в постели, — думал он, — видеть, что она стремится к самостоятельности и независимости, хотя он всячески старался заставить ее полагаться на него как можно больше.

— Я купил тебе кольцо, — сказал он. — Будешь его носить?

Она отрицательно покачала головой:

— Мне очень жаль, извини.

Он был готов к этому.

— К счастью, у меня есть другой подарок. — Он достал маленькую бархатную коробочку и положил ее на стол — Чтобы ты помнила, что я хочу, чтобы у тебя всегда было время для меня.

Лора открыла коробочку и вынула из нее миниатюрные золотые часы, их циферблат по кругу был выложен маленькими бриллиантами, еще два бриллианта украшали кончики стрелок.

— Какие красивые! — прошептала она. Застегнув золотой браслет, повернула руку к свету. — Я никогда таких не видела.

— Кольцо у меня в другом кармане, — добавил он, не сводя с нее глаз.

Она снова покачала головой:

— Не дави на меня, Уэс; мы оба не будем счастливы, если ты будешь это делать. Я хочу сказать, что очень рада этим часам. Ты очень много значишь для меня…

Он улыбнулся и ничего больше не сказал. Она выйдет за него замуж, и для этого ему не придется заставлять ее. Он предполагал, что сейчас для этого время еще не пришло, хотя и не мог не попытаться в этот вечер сделать ей предложение; она должна была еще многое сделать, чтобы отель был полностью готов. Во всем этом было что-то мистическое; он понимал, что ею двигало не только желание вернуть то, что забрал Феликс, дело было еще в Оуэне Сэлинджере, в том, что он сделал для нее: какой заставил ее стать и какой она сама хотела быть в будущем.

Она хотела отомстить Феликсу и оправдать доверие Оуэна. Карриер не мог противостоять таким силам; он должен был набраться терпения. Но Уэс Карриер был известен всему миру своим терпением, а также своими победами.

Они продолжали разговаривать как близкие и давние друзья, пока ели великолепный ужин. Карриер заказал на десерт любимое суфле Лоры из малины, и повар принес его сам, поставив посередке маленькую свечку, пламя которой дрожало в серебряном подсвечнике. Лора склонилась над свечой. И вдруг она вспомнила Бена. Она всегда думала о нем в день своего рождения, вспоминая, как он старался сделать этот день счастливым для нее в те страшные годы после того, как погибли родители. И даже когда они расстались, поссорившись после ограбления Сэлинджеров, он всегда присылал свои поздравления в этот день, сообщая некоторые новости о себе. В этот год она ничего не получила. Она думала о Бене, задувая свечу и загадав желание, чтобы когда-нибудь они смогли снова стать братом и сестрой.

Когда они с Карриером вернулись в полночь домой, в двери была телеграмма из Амстердама и записка от соседа, что он принял телеграмму вместо нее.

— Я не знал, что у тебя есть кто-то в Амстердаме, — заметил Карриер.

— Бен, мой брат… Я рассказывала тебе о нем. Я всегда получала от него письма в дни рождений, но не телеграммы…

Странно, но ее руки дрожали, когда она развернула телеграмму и села на диван в гостиной, чтобы прочесть ее.

Держа телеграмму в руках, она перечитывала снова и снова ее короткие фразы. Руки у нее дрожали.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Карриер. Лора подняла голову, едва слыша его слова.

— Что ты сказал? Ах да, нет, не думаю. Нет, можешь. Как мне послать телеграмму?

— В Амстердам?

— Да.

Он достал телефонный справочник, нашел нужный номер и записал его.

— Мне подождать тебя в кабинете?

Мысли путались у нее в голове, но Лора не могла не оценить его такт.

— Если ты не возражаешь. Спасибо, Уэс.

Она снова стала читать текст телеграммы, которая лежала у нее на коленях. «Как он с ней познакомился? И влюбился? Но он не был влюблен; он хотел отомстить. Для чего? Насколько ужасной может быть его месть? Это не имело для него значения. Бен жаждал мести. Поэтому он и ограбил много лет назад эту семью».

Она сидела, не шевелясь, уйдя мыслями в прошлое. Эллисон на теннисном корте, ее руки обнимают Лору, она показывает, как отбивать удар слева и справа, как правильно подавать мяч; Эллисон в ресторане, объясняет ей меню и слушает, как Лора повторяет за ней фразы, пока не доводит их до совершенства, чтобы ни один официант во фраке никогда не смог смерить ее презрительным взглядом, который мог просто уничтожить неопытных посетителей; Эллисон в поисках красивой блузки для Лоры мечется из магазина в магазин на улицах Ньютон и Бойлстон; Эллисон, вся в слезах, прижимается к Лоре (что-то связанное с Тэдом), произносит слова благодарности за то, что та выслушала ее и не посчитала ее просто взбалмошной; и наконец, Эллисон в библиотеке с выражением крайнего удивления на лице, когда Феликс бросает обвинения в адрес Лоры, а она не пытается ничего объяснить.

Она почувствовала пустоту внутри себя. Эллисон, я скучаю по тебе.

Но Эллисон отвернулась от нее. Она повернулась спиной к своему другу.

Что ж, она не стала ждать. Но это не зачеркнуло все те годы, когда они были друзьями, сестрами, когда Эллисон была наставником Лоры.

Что бы Эллисон ни сделала, она не заслуживает стать орудием мести в руках Бена, какие бы причины ни побудили его на это.

Встряхнувшись, как будто сбрасывая с себя сон, Лора быстро записала на листке бумаги, оставленном ей Карриером, текст телеграммы, которую решила отправить, и сняла трубку телефона.

— На имя Бена Гарднера, — сказала она и дала адрес в Амстердаме.

«Чикаго Бикон-Хилл» должен был открыться на Рождество, ровно через год после того новогоднего приема в «Девяносто пятом». В начале ноября, когда ветер гнал снежную поземку вдоль Мичиган-авеню, а люди носились по магазинам, пониже склоняя голову под порывами холодного ветра, Лора сидела в своем недавно обставленном кабинете отеля и составляла меню для приема по случаю открытия, а ее секретарша надписывала пригласительные билеты. Избранные гости из Европы и Америки должны были получить приглашение провести свои выходные дни в «Бикон-Хилл» в качестве гостей до того момента, когда отель будет открыт для всех желающих. Ресторан будет открыт для них постоянно; дневной чай будет устраиваться в гостиной; лимузины смогут доставлять гостей в оперу, в консерваторию, музеи и магазины.

Карриер включил в список приглашенных своих друзей, знакомых и деловых партнеров, а Лора сама придумала, как оформить пригласительные билеты. Текст был отпечатан золотыми буквами на тисненой атласной бумаге, на конверте было выведено название отеля «Бикон-Хилл» тоже золотом, а над названием был изображен голубой ирис с золотой серединкой. Когда секретарша закончила надписывать конверты, она сложила их незапечатанными на столе Лоры; Карриер хотел сделать приписки своей рукой на некоторых из них.

В списке значилось триста фамилий. Почти все приглашения были уже надписаны, оставалось еще около пятидесяти, в этот момент зазвонил телефон Лоры. Продолжая записывать меню на воскресный завтрак, она сняла трубку:

— Лора Фэрчайлд слушает.

— Лора Фэрчайлд, — повторил женский голос с техасским акцентом, в котором нельзя было ошибиться. — Ну и ну! Неужели мир так тесен? Это Джинни Старрет.

Джинни Старрет. Это имя и акцент вызвали в памяти яркую картину: вестибюль «Бостон Сэлинджер», крик женщины, Вирджиния Старрет лежит на диване, ее макияж размазан слезами, Лора склоняется над ней, вытирая размазанную краску на ее лице и приказывая Жюлю ле Клеру принести чай. Джинни Старрет. Лора отвела ее наверх, в ее комнату, они поговорили, а Жюль потом отчитал ее, что она пробыла там слишком долго.

— Джинни! Как чудесно слышать твой голос! Где ты находишься? Как ты нашла меня?

— Я в Нью-Йорке, а нашла тебя, потому что твой приятель Уэс Карриер, кстати, у него хороший вкус в выборе друзей, сказал мне, что пошлет мне приглашение на открытие твоего отеля. Он забыл тебе сообщить об этом?

Лора взглянула на еще не надписанные приглашения:

— Мы только начали их рассылать. Уэс сам составлял список. Я и не знала, что вы знакомы. Ты сможешь приехать? Надеюсь, что да. Будет чудесно снова увидеть тебя.

— Ни за что не пропущу такое событие! Как же я могу пропустить твой выход в свет, или как это можно назвать? Я многим тебе обязана, а еще ничего для тебя не сделала.

— Ты ничем не обязана мне…

— Ладно, ладно, детка, не говори мне этого. Я по уши в долгах перед всем миром; люди часто оказывают мне услуги, а я всегда обещаю как-то отблагодарить их. Но беда в том, что обычно я так занята, чтобы сделать счастливой саму себя, что у меня нет для этого времени. Но тебя я не забыла. Я искала тебя шесть или восемь месяцев после той схватки, которую мы устроили с Уилли у тебя в вестибюле, но ты куда-то пропала, и никто не знал, где ты. Ты должна будешь рассказать мне о всех твоих приключениях, и об Уэсе тоже. Это он помог тебе с отелем?

— Да.

— Он хороший человек. Иногда бывает, правда, довольно груб с людьми, но обычно это заканчивается тем, что он помогает им разбогатеть, чтобы они не помнили обиды долго. Ты сможешь устроить меня в один из ваших номеров?

— Я тебе отдам квартиру на крыше.

Сердце Лоры от волнения громко стучало, и сначала она даже не поняла почему. Потом она поняла. Джинни Старрет была из ее прошлого, а Лора так скучала по прошлому.

— Я опоздала занять эту квартиру, — сказала Джинни. — Уэс уже обещал ее моим друзьям. Он и этого тебе не сказал?

— Нет, но он сейчас в Нью-Йорке, я сегодня не разговаривала с ним. Но у нас есть много прекрасных номеров. Вас будет двое?

— Нет, только я. С Уилли я решила развестись сразу после того дня в Бостоне. Я должна тебя благодарить за это. Ты помнишь нашу беседу? То, что ты мне сказала, дало толчок моему решению послать за адвокатом по разводам. Помнишь, что ты сказала?

— Я не помню, чтобы я говорила тебе о разводе.

— Конечно, нет. Все было гораздо интереснее. Помнишь, какая я тогда была? Растолстевшая, с крашеными волосами, пьющая гораздо больше меры, накрашенная всеми цветами радуги фирмы Эсте Лаудер, страдающая по этому жалкому болвану, за которого вышла замуж, и считавшая, что заслуживаю лучшего. А ты сказала: «Как странно, что мы сами позволяем плохим людям брать над нами верх». Я подумала тогда, что эта девчушка, вероятно, самый умный человек из всех, кого я встречала за те ужасные годы, которые отдала Уилли, позволив ему взять над собой верх и сделать из меня ничтожество. Поэтому я и отправилась к адвокату, который сумел выжать из этого бабника несколько миллионов, а потом я отправилась на курорт — на двадцать четыре курорта, если быть точной, — а сейчас я стала стройной, незамужней женщиной Манхэттена и ищу хорошего мужа. Я, может быть, привезу с собой друга на твое сборище; с ним весело, когда не часто его видишь, и в конце концов, не могу же я одна ходить в кино и появиться на открытии отеля… Да, кстати, говоря о том, чтобы ходить куда-то одной… но, наверное, тебя уже не интересуют сплетни о Сэлинджерах…

Лора нахмурилась.

— Я не знала, что ты с ними знакома.

— О, очень поверхностно. Время от времени я вижу Ленни и Феликса на бенефисах, и мы просто вежливо улыбаемся друг другу. Но когда я в Бостоне или Нью-Йорке, то слышу, что о них говорят; люди любят поговорить, ты же знаешь. Так было с завещанием Оуэна Сэлинджера — ты знаешь об этом лучше меня; я тогда была в Европе. Спорю, все дело было в том, что Феликс застал Ленни с кем-то, а может быть, наоборот, но с другой стороны, кто может представить Феликса, влюбленного в кого-то еще, кроме своих отелей? Так вот. Тогда о них было много разговоров, а сейчас говорят об Эллисон Сэлинджер, которая обручилась Бог знает с кем, с абсолютным никто, где-то в Европе. Они собираются пожениться на Рождество, и, кажется, ее родители даже еще с ним не познакомились! Но и это еще не все! Этот год был богат на…

— Подожди, — голос Лоры был хриплым, и она откашлялась.

— Ты… ты знаешь имя человека, за которого она выходит замуж?

— Я не обратила на это внимания, потому что никто его не знает. Я думаю, он работает в одном из отелей ее отца. Управляющим или кем-то в этом роде. Боюсь, я слушала невнимательно, потому что в тот момент мне рассказали, что ее двоюродный брат женился, и мне было гораздо интереснее послушать про это, потому что я знаю счастливую избранницу.

У Лоры перехватило дыхание.

— Какой двоюродный брат?

— Поль Дженсен. Он женился на Эмилии Кент, абсолютно сногсшибательной и очень достойной бостонской девушке. Если бы я делала ставки, я бы поставила на Поля. Эллисон выходит замуж за настоящего авантюриста, а Поль знает что делает: он нашел девушку того же круга, что и он сам, так что ему не нужно беспокоиться о последствиях.

Наступило молчание.

— Ой Господи! — сказала Джинни. — Я заговорила тебя до смерти, а ты на работе и так далее. Извини меня, ради Бога. Ты прощаешь меня?

— Конечно, — машинально ответила Лора. Она почти легла на письменный стол, положив голову на руку и закрыв глаза.

— Пожалуйста, сообщи мне, когда ты приезжаешь, чтобы мы могли это отметить.

— Обязательно сообщу. — Она помолчала. — Ты вроде немного огорчилась, дорогая. Я сказала что-нибудь не то?

— Нет. — Лора старалась говорить естественно. — Спасибо… Спасибо, что приедешь на открытие. Для меня это очень важно. До встречи.

Когда она наконец положила трубку, у нее кружилась голова, ее бросало то в жар, то в холод. «Я сейчас потеряю сознание, — подумала она. — Но я никогда не падала в обморок, я даже не знаю, что при этом чувствуют».

Она схватилась за край стола. Просто то, что рассказала Джинни, застало ее врасплох.

Врасплох. Врасплох. Слово гудело у нее в голове.

Она закрыла глаза, думая о Бене. Ей легче было думать о Бене, чем о Поле. Именно тогда, когда я думала, что мы сможем помириться после всех этих лет…

Врасплох. Врасплох. Слово не уходило. Но оно касалось уже не Бена, а Поля. Она не могла заставить себя не думать о нем. Эмилия Кент. Поль и Эмилия. Поль и Эмилия Дженсен.

Но в то же время, почему бы ему и не жениться? Мужчина хочет иметь жену, дом и нормальную жизнь, без тревог и страхов. Мужчина хочет детей.

Она сидела за столом, пока не утихло головокружение и она немного успокоилась. Машинально она поправила стопку бумаг и книг на своем столе: планы на открытие отеля, стопка приглашений, счета, каталоги. У нее еще столько работы впереди. У нее будет полная, настоящая жизнь. Ее жизнь, сейчас.

Уэс, Клэй, Келли и Джон. Память об Оуэне, отель «Чикаго Бикон-Хилл». И еще три отеля Сэлинджера, которые будут со временем тоже ее.

У нее будет полная жизнь. Двери должны быть плотно закрыты за тем, что было в ее прошлом. Однажды она решила, что освободилась от прошлого. Сейчас она поняла, что не освободится от него никогда. Прошлое было частью ее жизни: частью ее сердца, мыслей, частью ее будущего. Но двери должны быть всегда закрыты, и она никогда не должна заглядывать туда. Она должна смотреть только в настоящее и будущее. С прошлым покончено.